Гуманитарная интервенция за рамками Устава ООН
Рассмотрение вопроса о том, имеет ли международный закон право санкционировать гуманитарную интервенцию в период после принятия Устава, может быть весьма кратким. Такого права не существует. Для внесения ясности можно сказать, что мы имеем дело с международным гуманитарной интервенцией в чистом виде или, другими словами, классической гуманитарной интервенцией.
Угроза применения или использования силы государством или группой государств исключительно в целях предотвращения или защиты от серьезных нарушений фундаментальных прав человека, особенно права на жизнь, независимо от национальности, может иметь место как без разрешения соответствующих органов ООН, так и без разрешения законного правительства данного государства.
Убедительны с юридической точки зрения разработки Международного суда относительно случая с Никарагуа, когда Суд определил, что международное право не санкционирует вмешательство без одобрения Совета Безопасности[70]. Суд не приемлет несанкционированного использования государством вооруженной силы для исправления ситуации с серьезными нарушениями в области прав человека в другом государстве. Дальнейшие свидетельства можно найти в резолюциях Генеральной Ассамблеи № 2625 и № 3114 касательно определения агрессии[71].
Данная позиция принята подавляющим большинством исследователей по данной теме[72].
* * *
Как уже было сказано в конце Главы 1 настоящего исследования, делать какие бы то ни было выводы и заключения на тему концепции гуманитарной интервенции – задача весьма рискованная, так как любые высказывания на этот счет легко могут быть подвергнуты критике с различных позиций и даже опровергнуты в силу крайней противоречивости и, подчас, полярности существующих точек зрения по данной проблематике.
В свете вышесказанного, во избежание возможного недопонимания и неверного истолкования выдвигаемых тезисов, целесообразным представляется разделить весь широкий круг проблем, связанных с концепцией гуманитарной интервенции, на два принципиально различных аспекта: 1) теоретический аспект (правовое и философско-мировоззренческое обоснование рассматриваемой концепции); и 2) практический аспект (реализация принципов и установок, выработанных в рамках теоретического аспекта, непосредственно в ходе осуществления практических действий и фактически происходящих событиях).
При этом, как нам кажется, выводы, к которым может прийти исследователь по каждому из двух названных аспектов, к сожалению, оказываются существенно отличными друг от друга по ряду принципиальных вопросов и характеризуются малой степенью взаимосвязанности и согласованности между собой. Это, на наш взгляд, говорит о серьезных несоответствиях между теоретической – иными словами, фактически провозглашаемой и выставляемой на всеобщее обозрение – стороной изучаемой концепции и практическими действиями, предпринимаемыми якобы в рамках ее претворения в жизнь.
Если говорить более конкретно, то, с теоретических позиций, можно сделать вывод о соответствии концепции гуманитарной интервенции в чистом виде – так сказать, в самом гуманном ее понимании – высоким общечеловеческим идеалам и ценностям; а также о том, что данная концепция могла бы – и, очевидно, должна – способствовать достижению и поддержанию мира во всем мире, стабилизации обстановки на мировой арене и укреплению и оздоровлению международных отношений.
Однако практика, как часто бывает, оказывается весьма далекой от теории. В реальной действительности гуманитарная интервенция зачастую трудноотличима от агрессии как по внешней форме, так и по последствиям, и во многих случаях является неправомерной с юридической точки зрения, не соответствуя общепризнанным принципам и нормам международного права – в частности Уставу ООН. При этом на первый план выходят как раз те возможные негативные последствия и побочные явления, связанные с гуманитарной интервенцией, которых, исходя из соображений гуманизма, надлежит всемерно и любыми средствами избегать и не допускать. Тем не менее, как, опять же, показывает практика, эти трагические и весьма далекие от гуманности обстоятельства нимало не смущают ни государства, которые осуществляют гуманитарное вмешательство, ни их отдельных руководителей. Причем то упорство и та настойчивость, с которыми такие государства продолжают реализацию своей политики, неуклонно стремясь к достижению поставленных перед собой целей, равно как и поразительная несговорчивость упомянутых государств и их полное нежелание пойти на какие-либо компромиссы (и даже нежелание рассматривать возможности каких бы то ни было компромиссов), – все это заставляет серьезно усомниться в соответствии истинных побуждений и планов этих государств провозглашаемым ими ценностям и идеалам гуманизма. И как ни прискорбно констатировать данный факт, весьма характерным и знаковым является то обстоятельство, что главенствующая роль среди вышеозначенных государств отводится Соединенным Штатам Америки – этой ведущей мировой державе, сегодня практически не имеющей себе конкурентов и обладающей беспрецедентными потенциальными возможностями по оказанию позитивного, стабилизирующего влияния на международную ситуацию (естественно, при условии наличия соответствующих намерений).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В настоящее время в среде аналитиков встречаются самые противоречивые мнения. Многие эксперты убеждены, что раннее и решительное военное вмешательство может стать эффективным сдерживающим средством для дальнейших убийств. Другие полагают, что максимум того, что может дать гуманитарная интервенция – это приостановку кровопролития, которого может быть достаточно для начала мирных переговоров и для оказания различных форм помощи. То есть она позволяет выиграть время и, в идеальном случае, спасти многие жизни, однако не решает проблем, лежащих в основе конфликта.
Практически все континентальные войны велись исключительно для "блага" нецивилизованных туземцев. Да и двадцатый век в этом плане не далеко ушел. Война во Вьетнаме, внедрение демократии в Ираке, бомбежки Югославии. Все это совершалось под лозунгами чьей-либо защиты, но на практике все было, да и сейчас остается, гораздо проще и циничней. Обогащение. Государственное, какой-то группы или просто личное. И, разумеется, его последующая "защита". Наиболее четко, со всей свойственной ему прямотой выразил сущность "гуманитарных войн" Уинстон Черчилль, сказав в 1914 году следующее: "Мы сосредоточили в своих руках непропорционально огромную долю мировых богатств и торговли. Мы полностью удовлетворили свои территориальные претензии, и когда мы требуем, чтобы нас оставили в покое и не мешали наслаждаться своей большой и роскошной собственностью, в основном приобретенной посредствам насилия и с помощью силы главным же образом сохраняемой, то другим подобное требование часто кажется менее обоснованным, чем нам самим"[73].
В Стратегии национальной безопасности Соединенные Штаты описали пользу от "коалиций доброй воли" как стоящий вне существующих институтов, утверждая, что "США привержены сотрудничеству в рамках перманентными институтов, такими как Объединенные Нации, Всемирная торговая организация, Организация Американский государств и НАТО, так же, как и в рамках других долгосрочных союзов. Коалиции доброй воли могут усилить эти постоянные институты". Таким образом, Соединенные Штаты поставили себя и, по аналогии, "коалиции доброй воли", вне перманентных институтов и международного права, и таким образом устанавливают свой собственный закон и проводят свою собственную политику в одностороннем порядке"[74].
Перспектива, которую открывает такой ход событий, такова: "нации стоят перед сложным выбором: они могут выбрать многосторонние институты, господство права, уважение к международному праву, договорам и институтам; или они могут выбрать односторонний подход, в котором государства преследуют собственные интересы, не обращая внимание на волю мирового сообщества, и согласиться на господство экономической и военной силы"[75].
Безусловно, выдвижение проектов реформирования международных институтов в существенной степени является прерогативой политиков и теоретиков международных отношений, в то время как юридическая наука призвана, прежде всего, фиксировать элементы и параметры существующего правопорядка. Однако учитывая глубокую связь международного права, внешней политики и дипломатии[76], следует признать, что в условиях стремительной трансформации международной системы такой узко-дисциплинарный подход чреват тяжелыми последствиями.
Игнорирование социальной реальности, изменения структуры международного распределения власти и других факторов составляет слабую сторону и позиции наиболее известных российских юристов-межуднародников. Так, по вопросу о преэмптивной самообороне С.В.Черниченко утверждает следующее: "Как вооруженное нападение на государство, если следовать точному смыслу статьи 51 Устава ООН, может рассматриваться лишь крупномасштабное нападение, и притом вооруженное, на его граждан, именно нападение, а не его угроза. Чтобы служить основанием самообороны, оно не обязательно должно вести к гибели граждан. Оно может повлечь за собой иные грубые и массовые нарушения их прав (лишение жилищ, имущества, массовые аресты и т.д.). Угроза должна быть реализована. К каким мерам может прибегать государство, если опасность массированного нападения на его граждан еще не реализована или под угрозой находится жизнь небольшой группы граждан или, наконец, уже пострадало какое-то небольшое число его граждан? Помимо обращения в международные органы (вплоть до Совета Безопасности) государство вправе использовать такие институты, как реторсии и репрессалии (невооруженные и не связанные с нарушением прав человека). Но если они окажутся неэффективными? Вряд ли это соображение позволит рассматривать перечисленные ситуации как вооруженное нападение. В конце концов, и вооруженная защита своих граждан, чем бы ее ни обосновывали – ссылками на самооборону или на правомерность гуманитарной интервенции, не всегда оказывается результативной. … В то же время "размывание" понятий вооруженного нападения и самообороны очень легко может вылиться в легализацию произвола сильных держав и практически в отрицание принципа неприменения силы"[77].
Характерна в связи с этим и позиция известного юриста-международника И.И.Лукашука, который отмечает: "В последние годы в практике государств стал актуальным вопрос о существовании права применять силу для защиты своих граждан в другом государстве. … применение силы в таком случае может рассматриваться как осуществление права на самооборону. Применение силы для спасения своих граждан не запрещено международным правом. Оно не может рассматриваться как направленное против территориальной неприкосновенности или политической независимости государства. При всех условиях оно должно использовать исключительно по целевому назначению, только в тех случаях, когда нет иных путей спасения жизни своих граждан. Не только в зарубежной, но (в отличие от прошлого) и в отечественной литературе высказываются мнения в поддержку гуманитарной интервенции в исключительных случаях. Вместе с тем такие действия США, какие имели место в отношении Ирана и Гренады, не способствуют росту авторитета рассматриваемого права"[78].
Говоря о проблеме гуманитарной интервенции, Лукашук отмечает: "В доктрине международного права гуманитарная интервенция в большинстве случаев понимается как действия международного сообщества, нацеленные на прекращение массового нарушения прав человека в определенном государстве.
Думается, такое понимание наиболее оправданно. Соответственно особую роль призвана играть ООН как наиболее представительная организация. Сегодня право ООН на гуманитарную интервенцию в рамках ее Устава и международного права можно считать общепризнанным. Особенно далеко идущие меры могут приниматься Советом Безопасности ООН, когда ситуация, по его мнению, представляет угрозу миру и безопасности"[79].
Осуществляя эту бесспорную констатацию, Лукашук, однако, отказывается от рассмотрения гуманитарных интервенций и других случаев применения силы вразрез с Уставом ООН как проблемы. А отказ придать какому-либо существенно важному противоречию в реальности статус проблемы ведет к нарастающей неадекватности научных исследований.
В этом плане весьма характерна позиция С.В.Черниченко: "Отклонения от Устава, прямые его нарушения, как и других относящихся к рассматриваемой проблеме международных договоров, принимать во внимание не будем. Правонарушения всегда совершались и, очевидно, будут совершаться в обозримом будущем. Но они не создают право, и ориентировать на них нельзя"[80]. В целом бесспорное, это утверждение в конкретно-исторических условиях глубокой трансформации международной системы может, однако, привести к отказу от рассмотрения и более важных явлений международного права, чем простые нарушения его норм.
Тем же характеризуется и позиция Н.А.Ушакова по вопросу о гуманитарной интервенции. По его мнению, "гуманитарная интервенция бесперспективна и противоправна". Вместе с тем, он отмечает, что "в принципе в международном обиходе правомерное применение соответствующих мер [не связанных с использованием вооруженных сил] … можно было бы именовать осуществлением "гуманитарной интервенции". Что же касается случая массового нарушения прав местного населения, включая геноцид, то необходимые меры могут быть предприняты только по решению Совета Безопасности"[81].
Все негативные моменты легализующих подходов выделяются и рассматриваются авторами, исповедующими критически-консервативный подход к проблеме трансформации международного права в аспекте правового регулирования применения силы. Однако последние, фиксируя нарушения международного права, не выдвигают гипотезы, способные обосновать определенное направление реформирование международного права и международных институтов, учитывающие изменения реалий международной жизни, но сохраняющие и утверждающие на новом уровне основополагающие принципы международного права.
Таким образом, современное международное право как средство нормативного регулирования международных отношений, созданное в специфических условиях, существовавших после окончания Второй мировой войны, не может эффективно выполнять возложенную на него функцию в рамках имеющегося уровня развития средств регулирования и представлений о международном праве. В силу изменившегося баланса сил в мире, изменившегося характера угроз и вызовов национальной и международной безопасности, развитие международного права в рамках существующей системы принципов, институтов и доктринальных подходов неизбежно приведет к дальнейшему игнорированию его со стороны США, окончательной дискредитации международных институтов и фактически уничтожению международного правопорядка как такового.
С другой стороны, реализация предлагаемых реалистичных сценариев развития международного права (с отражением ведущей роли США в международных отношениях) означает полный разрыв с фундаментальными ценностями, на которых зиждилось международное право со времени его создания: суверенное равенство государств как гарантия равного доступа всех народов к жизни и действию в мировой политике и Всемирной Истории. Что тоже фактически означает уничтожение международного правопорядка.
Таким образом, в настоящий момент, на уровне существующих представлений о международном праве, отсутствует видение путей развития международного права, позволяющих, с одной стороны, учесть все важнейшие явления реальности, существенные для системы нормативного регулирования международных отношений, и, с другой стороны, сохранить фундаментальные ценности международного права, переутвердив их в новых условиях.