Ленинизм в натуральном виде 21 страница
Кстати, если бы войска сосредотачивались действительно для ожидающегося вскоре блицкрига, зачем бы им потребовалось устраиваться "всерьез и надолго", бросая все силы и средства на строительство городков и казарм? Ну и, наконец, мог ли Сталин планировать наступательную войну, если как раз в данное время шла "вторая гражданская"? 1932 г. — это же пик голода на Украине, в Белоруссии, Поволжье, Казахстане, пик стихийного недовольства его правлением в городах! Вот тут-то и разгадка сосредоточения войск на западе. Советское руководство боялось, что восстаниями и протестами населения воспользуются соседи, и в первую очередь — Польша. Это для ее нападения момент был исключительно благоприятным — уж конечно, вымирающие от голода и загоняемые в колхозы крестьяне стали бы для Варшавы лучшими союзниками, вот и перебрасывались красные части, чтобы предотвратить такое развитие событий.
Отметим и то, что «изюминкой» плана Тухачевского являлся гипотетический тайный договор с Германией. Но в 1932 г. его и заключать-то было не с кем. Берлин лихорадили непрерывные правительственные кризисы, недолговечные кабинеты министров сменялись один за другим, то правительство Брюнинга, то Папена, то Шлейхера. Бурлили политические страсти, за год прошло пять выборных кампаний… И «польскому» варианту Сталин, судя по всему, предпочел «германский». По сути — тот же, что в 23-м, но подготовленный куда более солидно и капитально. Уже не на авось, не путем экстренной засылки эмиссаров, пытающихся на скорую руку раздуть "революционную ситуацию" — на этот раз предпосылки к победе коммунистов были и в самом деле реальными. Но действительность опрокинула все подобные планы одним махом. Потому что к власти пришли не коммунисты, а нацисты. И упомянутая штабная игра в 1933 г. проводилась немецким Генштабом всего лишь по прошлой инерции.
Разноцветные двойники
Взаимное соотношение нацизма и коммунизма — еще один исторический штамп, получивший совершенно неверное освещение в массовом сознании и исторической литературе. Из их жестокой межпартийной борьбы, взаимных обвинений и преследований, а особенно после непримиримой по формам и методам войны нацистского и социалистического государств успело сформироваться устойчивое представление о полной противоположности этих учений. Дескать, революция 1918 г. и усиление коммунистов в Германии пробудили к жизни обратную реакцию, которая в итоге и вылилась в формы нацизма. В лучшем случае, исследователи отмечают некоторые внешние общие черты, объясняя их «крайностями» двух тоталитарных систем, хотя эти крайности автоматически подразумеваются разно-полярными. На самом же деле, обе идеологии оказываются не только глубоко родственными, а изначально нацисты сами считали себя продолжателями дела коммунистов. Что не мешало им враждовать точно так же, как все революционные партии враждовали со своими предшественниками: коммунисты с социалистами, социалисты с либералами, а «сталинисты» с «троцкистами» — то есть, более поздняя форма коммунизма с более ранней.
Гитлер, например, рассказывал приближенным: "В молодости, находясь в Мюнхене вскоре после войны, я не боялся общаться с марксистами всех мастей. Я всегда считал, что всякая вещь для чего-нибудь пригодится. И к тому же, у них было много возможностей развернуться по-настоящему. Но они были и остались мелкими людишками. Они не давали ходу выдающимся личностям. Им не нужны были люди, которые, подобно Саулу, были бы на голову выше их среднего роста. Зато у них было много жидишек, занимавшихся догматической казуистикой. И поэтому я решил начать что-то новое. Но ведь из бывшего рабочего движения тоже вполне можно было бы сделать что-то вроде нашего…".
Примерно в таком же тоне и Ленин высказывался о меньшевиках, легальных марксистах, народниках, по его мнению, неспособных к настоящему делу. И как Ленин считал себя великим реформатором их учений, так и Гитлер, в свою очередь, выступал реформатором коммунизма. Суть же своих реформ в одном из разговоров с гауляйтером Данцига Раушнингом он определял так: "Я не просто борюсь с учением Маркса. Я еще и выполняю его заветы. Его истинные желания и все, что есть верного в его учении, если выбросить оттуда всякую еврейскую талмудистскую догматику". А когда собеседник пришел к выводу, что в этом случае получится большевизм российского образца, фюрер его поправил: "Нет, не совсем. Вы повторяете распространенную ошибку. Разница — в созидательной революционной воле, которая уже не нуждается в идеологических подпорках и сама создает себе аппарат непоколебимой власти, с помощью которого она способна добиться успеха в народе и во всем мире".
Зародился гитлеризм в той же самой революционной идеологической каше 1918-19 гг., в которой организовывалась германская компартия. Так что их различия носили в большей степени организационный и конъюнктурный характер, чем идеологический — у коммунистов "выдающимся личностям" ходу действительно не было, потому что основой их деятельности было послушание Коминтерну и московским лидерам. Примерно так же, как не было бы ходу Ленину, останься он в окружении Плеханова, где все уже было схвачено, и все авторитеты распределены в установившейся иерархии. А тем, кто предпочитал быть "первым в деревне, чем вторым в Риме" оставалось искать или строить себе такую деревню.
НСДАП (Немецкая Национал-Социалистская Рабочая партия) образовалась 8. 8. 1921 г. из слияния микроскопических Немецкой Рабочей партии Дрекслера, Немецкой Национальной Социалистами партии Юнга и Немецкой Социалистической партии Штрейхера — причем все три были очень левого толка. И по сути, во многих отношениях новая партия была близкой копией коммунистической. Пункт 17 нацистской программы предусматривал национализацию промышленности и банков, аграрную реформу с безвозмездной экспроприацией собственности. Геббельс в публичных речах неоднократно заявлял о глубоком родстве национал-социализма и большевизма. Причем именно российского большевизма немецких коммунистов он уличал в отступлении от революционных принципов и предательстве интересов бедноты, а социал-демократов укорял в забвении марксизма. В историческом перечне революционеров, дело которых якобы продолжали нацисты, фигурировал и Ленин.
Ярко выраженной левой ориентации придерживались такие видные нацисты, как идеологи партии Отто и Грегор Штрассеры, вожди штурмовиков Рем, Хейнес, Эрнст, крупные региональные руководители — Кох, Кубе, Брюкнер, Келер. Да и сам Гитлер преемственности не скрывал. Например, в беседе с Гессом и командиром, штурмовиков Линксмайером в 1932 г. он говорил: "Революционное учение — вот секрет новой стратегии. Я учился у большевиков. Я не боюсь говорить об этом. Люди в большинстве своем всегда учатся у собственных врагов. Знакомы ли вы с учением о государственном перевороте? Займитесь этим предметом. Тогда вы будете знать, что делать". Известны и другие его высказывания на этот счет: "Я всегда учился у своих противников. Я изучал революционную технику Ленина, Троцкого, прочих марксистов. А у католической церкви, у масонов я приобрел идеи, которых не мог найти ни у кого другого".
И даже после прихода к власти он заявлял: "Германия не станет большевистской. Скорей большевизм станет чем-то вроде национал-социализма. Впрочем, между нами и большевиками больше сходства, чем различий. Прежде всего — истинный революционный настрой, который еще жив в России, свободный от происков всякой пархатой социал-демократии. Я всегда принимал во внимание это обстоятельство и отдал распоряжение, чтобы бывших коммунистов беспрепятственно принимали в нашу партию. Национал-социалисты никогда не выходят из мелкобуржуазных социал-демократов и профсоюзных деятелей, но превосходно выходят из коммунистов".
Действительно, многие коммунисты в разные времена переходили под знамена Гитлера и, как правило, оказывались там вполне "на месте". Скажем, садист и маньяк Р. Фрейслер в гражданскую был в России и служил в ЧК, а в нацистской Германии выдвинулся на пост председателя Народного суда, прославившись своей кровожадностью. И фюрер не в шутку, а в качестве похвалы говаривал: "Фрейслер — это наш Вышинский". Ярым большевиком в начале 20-х был и лидер норвежских нацистов Квислинг. Он побывал в советской стране с миссией Нансена и вернулся оттуда под глубоким впечатлением увиденного, вступив в Норвегии в лейбористскую партию (в то время являвшуюся членом Коминтерна) и даже попытавшись создавать в Осло красную гвардию. К гитлеровцам перешла часть компартии Франции во главе с Ж. Дорио и компартии Швеции во главе с Н. Флюгом.
Ну а в Германии до 1932 г. различия между коммунистами и нацистами выявить было вообще трудно — куда труднее, чем сходные черты. Те и другие представляли себя выразителями интересов рабочих (т. е. части населения, которую легче всего вовлечь в политику). И для тех и других рабочие выступали лишь той пассивной массой, за поддержку которой разворачивалась борьба. На самом же деле, главную, постоянную опору как коммунистов, так и нацистов составляло городское отребье — люмпены, деклассированные элементы, шпана без определенных занятий. В данном случае характерен пример со знаменитым Хорстом Весселем, автором нацистского гимна. Он был сутенером и прославился тем, что одержал верх в одном из злачных кварталов Берлина, который прежде контролировался коммунистами и считался их «вотчиной». А убит был в драке с Али Хелером — тоже сутенером, но активистом компартии.
Обе партии использовали одни и те же методы — сочетание легальной агитации и борьбы за голоса избирателей с подготовкой силового переворота. Одни формировали для этого из всякого сброда отряды штурмовиков СА, другие из точно такого же сброда — отряды штурмовиков "Красного фронта". Как уже отмечалось, они могли порой заключать и союзы, гласные или негласные, и "пивной путч" в Мюнхене был четко приурочен к дате германской революции, которую определили в Москве. И даже после прихода к власти Гитлера, в 1934 г., во Франции в антиправительственных акциях объединялись коммунисты и фашисты.
Так в чем же, спрашивается, было различие? В лозунгах? Но ведь и большевики меняли лозунги, как перчатки, в зависимости от сиюминутной выгоды. То "долой войну" — то "социалистическое отечеств во в опасности", то нэп — то "уничтожение кулака как класс". И надо думать, что если бы на капитуляцию, вроде Бреста, пошли не они сами, а царское правительство или социал-демократы Керенского, то и большевики не постеснялись бы взять на вооружение националистические лозунги. Как они, кстати, и сделали в период войны с Польшей в 1920 г. — и даже красный террор повернули от «классового» к «расовому» признаку, производя аресты и расстрелы людей польской национальности. Да и германские коммунисты, подобно нацистам, в 20-х годах вовсю эксплуатировали лозунги национального унижения и предательства.
Агрессивные планы, которых не скрывали гитлеровцы? А чем они в принципе отличались от планов "мировой революции", которых российские большевики на первом этапе тоже не считали нужным ни маскировать, ни вуалировать? И которые продолжали существовать в дальнейшем, разве что были засекречены. Кстати, по изначальным проектам Гитлера, его агрессия также должна была разворачиваться не чисто силовым путем — после поражения в Первой мировой, в условиях Версальских военных ограничений и расшатанной кризисами экономики в возможность победы никто не поверил бы. И сперва планы строились на сочетании армейских операций с "революционными методами". Как свидетельствует Раушнинг, "он и его генералы опирались на опыт взаимоотношений Людендорфа с Россией. Они изучали опыт германского Генерального штаба, накопленный при засылке Ленина и Троцкого в Россию, и на основе этого выработали собственную систему и доктрину — стратегию экспансии". Предполагалось, что в любой стране существуют силы, недовольные своим правительством, и надо лишь их разбудить, раскачать и активизировать. А в нужный момент они выступят против «плутократов» и нанесут удар изнутри, подрывая способность государства к сопротивлению. Следовательно, и здесь агрессия должна была разворачиваться под флагом цепочки революций — только не социалистических, а "национальных".
Превращение покоренных народов в рабов? Но как уже отмечалось, и в классических ленинских моделях социализма речь шла о самом натуральном рабстве со всеобщей трудовой повинностью за пайку хлеба под вооруженным контролем. А руководить деятельностью этого механизма должен был "авангард рабочего класса", то есть некая персонально отобранная элита. Причем суть этой элиты вожди определяли почти одними и теми же словами. Гитлер неоднократно сравнивал свою партию и СС с рыцарским орденом. И Сталин тоже говорил, что партия должна быть чем-то похожа на "орден меченосцев". В унисон им высказывался и Троцкий, утверждая, будто партия должна быть похожа на касту самураев, где верность и лояльность, и дисциплина являются ценностями самостоятельного порядка. Впрочем, и по многим другим вопросам у большевистских и нацистских лидеров можно найти очень близкие установки. Так, Ленин внушал своим последователям: "Нравственно все, что служит делу победы коммунизма" (ПСС, т. 41, стр. 298).
А Гитлер поучал подчиненных: "Я освобождаю вас от химеры, называемой совестью! Разве смысл не один и тот же?"
Итоговые различия между нацизмом и коммунизмом сформировались, скорее, не стратегической направленностью, а индивидуальными особенностями вождей. Так, Гитлер по впечатлениям, вынесенным из молодых лет, стал антисемитом. Каковым Ленин, по матери Бланк, быть никак не мог. Но вряд ли эту разницу можно считать принципиальной. Антисемитов хватало и среди видных большевиков. И, например, Лацис, в бытность властителем Киева заявлял: "Среди евреев девяносто пять процентов — жиды, но вот оставшиеся пять процентов нужны нам".
Красные чести на Украине устраивали еврейские погромы ничуть не хуже петлюровцев. Да и Сталин, как известно, иудейское племя не жаловал. Еще в 1929 г. он фактически разогнал компартию Палестины, поставив задачу ее "большевизации плюс арабизации". В 1931-32 гг. попутно с депортациями русских крестьян устроил и массовую депортацию евреев Украины и Крыма, выселив их на Дальний Восток и предоставив там устраивать «свою» автономную область. А в конце жизни подумывал взять «космополитов» и в более серьезный оборот.
Другое отличие большевизма и нацизма, как ни парадоксально, проистекло не из разницы, а из сходства взглядов лидеров. Ленин ненавидел и откровенно презирал русский народ — "надо русского дикаря учить с азов", "в России азиатства хватит на триста лет", "русский рабочий — плохой работник". И как уже отмечалось, неизмеримо выше во всех случаях ставил немцев. И Гитлер тоже ставил немцев неизмеримо выше русских, считая их «дикарями» и «азиатами». Поэтому в данном плане он перенял и развил теории Людендорфа и Гофмана, считавших необходимым во что бы то ни стало разрушить Россию для обуздания якобы исходящей от нее «панславянской» и «паназиатской» угрозы. Но поскольку при таком тождестве национальных пристрастий Гитлер отдавал предпочтение все же своему народу перед чужими, то и оказался во многих отношениях благоразумнее и умереннее Ленина. Вовремя понял, что расширение и углубление революции по большевистскому образцу неминуемо ведет к крушению самой государственности и ударит в первую очередь по собственному народу. А заодно и сведет на нет все геополитические проекты — как разрушение былой российской мощи сделало невозможными планы экспорта революции на штыках Красной Армии. Значит, для успешного осуществления собственных программ революцию следовало затормозить. И линия фюрера начала меняться.
По этому поводу ему пришлось выдержать жесточайшую борьбу внутри партии. Его обвиняли в "предательстве дела революции". Первый кризис разразился в 1930 г., когда от НСДАП откололся со своими сторонниками один из ее идеологов и создателей Отто Штрассер, основавший свою, более радикальную организацию "Черный фронт" (который быстро вошел в контакт с "Красным фронтом", а впоследствии и с советской разведкой). Второй, еще более сильный кризис, потряс НСДАП осенью 1932 г., буквально накануне прихода к власти. В июле этого года она выиграла парламентские выборы и получила 238 мест в Рейхстаге, захватив там лидирующее положение. Но умеренная позиция, занятая Гитлером, наведение им контактов с промышленниками, финансистами, военными, то бишь «реакционерами», были крайне негативно восприняты «революционной» частью электората, сразу отшатнувшейся к красным. И после очередного роспуска Рейхстага, выборы в который состоялись в ноябре, НСДАП потеряла 2 млн. голосов и 34 депутатских мандата.
Столь плачевные результаты «соглашательства» вызвали настоящий взрыв внутри НСДАП. Ей вообще грозил распад. Фюрер оказался в катастрофическом меньшинстве, и само его лидерство повисло на волоске. Сторонники углубления революции всячески клеймили его «оппортунизм», а начатое им сотрудничество в высших государственных и деловых сферах не давало ни малейшего политического выигрыша — «реакционеры» отказывались воспринимать его на равных, отводя лишь сомнительную роль потенциального надсмотрщика и укротителя разгулявшейся черни. И обращались с ним приблизительно как с ассенизатором, которого готовы нанять на сдельную работу. По свидетельствам современников, Гитлер в тот момент долго колебался, не возглавить ли ему самому радикальное крыло своей партии и с лозунгами "новой революции" взять курс на еще один путч. Но и это было уже проблематично — в революционном крыле оказалось "все схвачено", и вряд ли его приняли бы в прежнем качестве лидера. Там уже верховодил и задавал тон Грегор Штрассер, руководитель политической организации НСДАП. Он и по своему имиджу куда больше импонировал левым — эдакий рубаха-парень, строящий из себя типичного работягу, не дурак пожрать и выпить, ввернуть соленое словцо, и по-простому, по-рабочему, поливавший «предательство» Гитлера. И фюрер, несмотря на все трудности, удержался на прежней позиции, твердо заявив, что революция — "это вовсе не значит, что следует руководствоваться примером Советской России и ликвидировать частных собственников как класс. Наоборот, надо всячески поощрять их способности в строительстве новой экономики. Я не допущу, чтобы Германия прозябала в нищете и голоде, подобно Советской России".
Спасли его поддержка опытных интриганов Геринга и Геббельса и собственная "незакомплексованность". В декабре 32-го на очередных переговорах со Штрассером Гитлер вдруг закатил совершенно безобразную сцену с истерикой, выкриками, катанием по полу и кусанием ковра. Разумеется, какой-либо разумный компромисс с таким «психом» выглядел невозможным, и шокированный конкурент сгоряча подал в отставку. Что Гитлеру и требовалось. А через месяц пришла победа! Демонстрация умеренной линии все же сыграла свою роль, и после очередного правительственного кризиса с отставкой кабинета Шлейхера влиятельные заступники уговорили дряхлого президента Гинденбурга предложить Гитлеру должность рейхсканцлера и формирование кабинета министров. Здесь можно прийти еще к одному любопытному выводу. Добившись власти законным, а не насильственным путем, получив в распоряжение нерасшатанные и неразрушенные революционными взрывами государственные рычаги, хозяйство, вооруженные силы, именно Гитлер сумел воплотить в жизнь ленинский план строительства нового общества — тот самый, по которому достаточно было захватить верхушку власти, а дальше пользоваться готовыми «капиталистическими» рычагами и структурами. Чего не удалось самому Ленину, которому из-за собственных подрывных действий достались лишь негодные к употреблению обломки прежних государственных механизмов.
И общие внешние черты коммунистического и нацистского государств, часто называемые исследователями в качестве парадокса, на самом деле тоже не представляли собой никакой случайности. Они перенимались Гитлером вполне сознательно и целенаправленно. Он сам признавался: "Я многому научился у марксистов. И я признаю это без колебаний. Но я не учился их занудному обществоведению, историческому материализму и всякой там "предельной полезности"!
Я учился их методам. Я всерьез взглянул на то, за что робко ухватились их мелочные секретарские душонки. И в этом вся суть национал-социализма. Присмотритесь-ка повнимательнее. Рабочие спортивные союзы, заводские ячейки, массовые шествия, пропагандистские листовки, составленные в доступной для масс форме — все эти новые средства политической борьбы в основном берут свое начало у марксистов. Мне достаточно было взять эти средства и усовершенствовать их, и мы получили то, что нам надо…" Точно так же перенимались и усовершенствовались достижения коммунистов в области террора: лагеря для инакомыслящих, политическая репрессивная машина. Как уже отмечалось, о советской карательной системе нацистские руководители были прекрасно осведомлены, так что и тут совпадения были вовсе не случайными.
Таким образом, Гитлер просто довел ленинизм до логического завершения. Отбросил "идеологические подпорки", отмел фразеологическую шелуху, в которой постоянно путались и сами большевики — поскольку в борьбе с конкурентами сегодняшние истины назавтра приходилось объявлять «оппортунизмом» или «уклонизмом», да еще и доказывать, почему это стало оппортунизмом только сейчас. Германский фюрер избавился от всего этого, а оставил лишь главное борьбу за власть. И методы неограниченной власти. Что, если разобраться, и составляло главную цель Ленина и суть его учения (и конечно, не только Ленина, а и Троцкого, Сталина и других революционных лидеров, а уж признавались ли они себе в этом сами — вопрос не принципа, а только степени персонального лицемерия). Ну а лозунги социализма во всех нацистских программах остались. Только после победы трактоваться они стали несколько иначе. Теперь Гитлер разъяснял: "Мой социализм — это не марксизм. Мой социализм — это не классовая борьба, а Порядок…".
Или: "Зачем нам социализировать банки и фабрики? Мы социализируем людей".