Карта 1. Волжская Хазария в VI—XIII вв.

Условные обозначения

Бесспорно, что у древних хазар, болгар, гузов, печенегов существовал родо‑племенной строй. Как известно, при первобытнообщинной формации земля принадлежит роду и, следовательно, всем его членам. Родович, потеряв скот вследствие падежа, гололедицы или угона врагами, имел право на помощь своего рода, притом безвозмездную. Поэтому индивидуальной бедности у этих народов существовать не могло. Богатство у отдельных представителей имелось не в форме капитала, а как сокровище (серьги, ожерелья, ценное оружие, шелковые или парчовые халаты) ««См.:Артамонов М.И. История хазар.С.99 »». Займов под проценты при отсутствии денежной системы не бывает, а при натуральном хозяйстве нужды в них не возникает. Стало быть, при существовавшем в 1 тысячелетии уровне производительных сил и изобилии природных ресурсов не было предпосылок для развития капитализма даже в зачатке. Накопление богатства ради богатства для каждого родовича показалось бы бессмысленным и грязным занятием, а если бы кто‑либо стал обжимать соплеменников, то те бы его либо выгнали, либо убили, как выродка. А ведь перед этим сам М.И.Артамонов писал, что Хазарию превратила в классовое государство еврейская купеческая верхушка, опиравшаяся на наемные войска и лишившая кагана свободы и власти ««См.: там же. С. 457‑458. Может показаться странным, что М.И.Артамонов в статье, написанной совместно с С.А.Плетневой, отвергает и игнорирует выводы собственной книги, например войну хазар с болгарами, показывавшую, что это разные этносы, и многое другое. Объяснения этой странности у меня нет »». К оседанию кочевников события IX в. никакого отношения не имели.

Да и не было никакого оседания. Земледелие и кочевое скотоводство сосуществовали с древних веков, потому что являлись способами адаптации этносов к ландшафтам ««См.: Гумилев Л.Н., Эрдейи И. Единство и разнообразие кочевой культуры в средние века //Народы Азии и Африки. 1969. № З.С.78— 87 »». Разумеется, этносы, развивающие технику, меняются, но при этом они воздействуют на географическую среду, создавая антропогенные ландшафты — большие города. Но когда это имеет место, археолог легко это обнаружит. А в Хазарии строили только крепости и базары для обеспечения транзитной торговли, на природу степей и речных долин не воздействовавшие.

И наконец, отождествление хазар и болгар основано на неоправданном приравнивании этноса к археологической, т.е. материальной, культуре. А так как салтово‑маяцкая культура представлена главным образом керамикой, то, значит, древние люди признаны за дополнение к черепкам разбитых горшков, т.е. те и другие — «материал того же порядка».««Артамонов М.И., Плетнева С.А. Указ. соч. С. 89 »». Логика авторов проста до предела: черепки удобнее для изучения. Они лежат на земле и видны, а древние люди сгнили. Поэтому хватит с нас одних черепков, прочее же можно домыслить.

Но представим себе, что археолог XXX в. ведет раскопки на территории Ленинграда. Занимаясь посудой, он выделит «культуру глиняных горшков», «культуру фарфора», «культуру алюминиевых мисок», «культуру пластмассовых блюдец». При раскопках жилищ он разнесет по разным «культурам» дворцы в стиле ампир, кирпичные доходные дома и блочные строения. Все эти дома он обязан, согласно постулату, интерпретировать как памятники особых этносов.

А ведь для примера взята 250‑летняя история одного города!

Так правильно ли класть в основу этнической диагностики формы керамических изделий, а не способы жизни народов, т.е. их взаимодействие с кормящей их природой и живыми традициями быта, нравов, воззрений, изменяющихся из века в век по строгой закономерности этногенетических процессов? Нет, у каждой науки есть своя сфера и свои пределы. Археология ведает «трупами вещей», т.е. памятниками. Археолог бессилен там, где ткани и меха истлели, а золотые украшения перелиты врагами в слитки. Надо искать иной путь.