Проблема конфликта в контексте

РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ

Рассмотрев вкратце европейские и американские подходы к

конфликту, остановимся и на российской традиции или на рос-

сийских традициях и подходах к решению конфликтных ситуа-

ций. Исходный момент здесь заключается в том, что российское

общество XIX в. было расколотым обществом. Крестьянская и

дворянская культура, крестьянский и дворянский образ жизни

соприкасались и порою весьма тесно, но почти не перекрещива-

лись между собою. Это достаточно обстоятельно зафиксировано

в художественной литературе, в классических ее образцах. На этой

основе в России развертывается и нарастает политический кон-

фликт, первым знаком которого было восстание декабристов 1825 г.

Поражение восстания оказалось обусловленным не только мо-

щью самодержавия, но и в не меньшей степени расколом самой

революционной группы на сторонников умеренных преобразо-

ваний и радикалов.

Крупный шаг в разрешении фундаментального национального

конфликта был предпринят в ходе реформ 60-х годов. Речь идет об

отмене крепостного права в 1861 г. (время гражданской войны в

США и жесткого очерчивания интересов национальных государств

в Европе в качестве определенного протеста на доминирование

российских интересов после 1815 г.). Однако и в этот процесс вме-

шивается российский радикализм и максимализм. После собы-

тий 1 марта 1881 г. начинается эпоха реакции и контрреформ,

характерная для всего царствования Александра III. Эта же ли-

ния боязни реформирования общества прослеживается в качест-

ве доминирующей и в царствование Николая II. Русская общест-

венная мысль в этих условиях раскалывается. Одна линия связа-

на с воспеванием революции, другая - с ее проклятиями. Между

ними нет промежуточных вариантов и точек соприкосновения.

Главный конфликт конца Х1Х-начала XX в. носит не классовый

характер, как в это время в Западной Европе, а общедемократи-

ческий, гражданский характер. Это конфликт между деспотизмом

и произволом самодержавной монархии, с одной стороны, и об-

щегражданскими правами пробуждающегося к самостоятельной

жизни населения страны - с другой. В идеологическом плане по-

люса политической жизни закрепляются, с одной стороны, в кон-

цепциях религиозно-мессианского характера и предназначения

России к неким великим свершениям и, с другой стороны, в про-

западнических революционных теориях, берущих на свое воору-

жение идеи насильственных революционных преобразований.

В разных вариантах российского мировоззрения проблема кон-

фликта занимала различное место.

Христианская религиозная философия обращалась к идее со-

борности, которая, по сути дела, не оставляла места для понима-

ния каких-либо конфликтных отношений. Личность здесь раство-

рялась в целостности народа, церкви, религии и государства. Кон-

фликт мог рассматриваться с этой точки зрения лишь как ересь,

отклонение от русской православной идеи и, естественно, должен

был преследоваться и наказываться.

Революционные доктрины рассматривали конфликт прежде

всего в терминах эксплуатации, личной зависимости и, несколько

позже, в терминах классовой борьбы с указанием на классовую

природу государства, о чем говорилось выше. На российской поч-

ве была развита теория трех форм классовой борьбы - экономи-

ческой, политической и идеологической, - сыгравшая огромную

мобилизующую роль в ходе революционных преобразований.

Либеральные теории и доктрины не получили особого распро-

странения на российской почве. Кадетская партия, хотя и облада-

ла известной политической устойчивостью, не имела особого вли-

яния на принятие политических решений ни в годы распутинщи-

ны, ни тем более в постреволюционный период, когда она оказа-

лась одной из первых запрещенных политических организаций.

Крайняя идеологизация конфликта, использование таких фор-

мул, как <если враг не сдается, его уничтожают> или <кто не с

нами, тот против нас>, стали, по сути дела, трагической особен-

ностью российской истории, содействовавшей превращению ре-

волюции в гражданскую войну, а впоследствии - установлению

тоталитарного политического режима. В российском националь-

ном самосознании было очень мало места для терпимости, для

понимания точки зрения противоположной стороны, для посред-

нической деятельности в любых ее вариантах. Великие цели тре-

бовали великих жертвоприношений. Никто не хотел уступать, и

свою правоту каждый был готов отстаивать ценой собственной

жизни, не говоря уже об имуществе, собственности и прочих

3-690

меркантильных интересах, которые отчуждались любыми вари-

антами русского национального самосознания. Идеал <духовнос-

ти>, к которому теперь столь часто обращаются, отнюдь не спо-

собствовал началу смирения и кротости. Наоборот, он требовал

самопожертвования.

В этом плане чрезвычайно поучительна и роль толстовства

как примиренческой идеологии, как попытки отстоять принцип

непротивления злу насилием. Прежде всего не следует забывать,

что великий русский правдолюбец был предан анафеме ортодок-

сальной православной церковью, что для него было большим ис-

пытанием. Но и преклонение перед Толстым, стремление обрес-

ти в нем учителя жизни, характерное для интеллектуальных кру-

гов второй половины первого десятилетия, т.е. для эпохи после-

революционной (после первой русской революции 1905 г.), не ока-

залось источником действия. Примиренческий потенциал, заложен-

ный в толстовстве, оказался невостребованным. Слишком велики

оказались людская злоба и ненависть, аккумулировавшие в себе

целые века взаимного отчуждения, господства и подчинения, при-

нуждения и насилия, борьбы против этого насилия, выразившей-

ся в истории российских бунтов или крестьянских войн, не при-

водивших страну к победе новых религиозных канонов. Более

того, они оказались сконцентрированными на очень узком поле

политического пространства, где почти каждое действие усугуб-

ляло это чувство взаимной неприязни и ненависти.

Что касается послереволюционного периода (после 1917 г.),

то, во-первых, в этот период утвердились концепции классовой

борьбы; во-вторых, масса ненависти после гражданской войны

оказалась неисчерпанной; в-третьих, образ или стереотип <врага

народа> стал одним из господствующих политических стереоти-

пов в массовом сознании. Официальная доктрина догматизиро-

ванного марксизма, а с 1929 г. <марксизма-ленинизма> играла ог-

ромную роль в мобилизации психологической энергии масс на

преобразования такого масштаба, которые нельзя сравнивать с

петровскими преобразованиями. Человек, личность был лишь ма-

териалом истории, ничтожной частью всемирных деяний, направ-

ленных на торжество <справедливости> во всемирно-историчес-

ком масштабе, с точки зрения которого <личная справедливость>

и личная судьба были лишь помехой. Классовая битва шла в исто-

рическом масштабе, конфликты на более низких уровнях не мог-

ли иметь самостоятельного значения.

Такой подход к действительности, точнее говоря, такой спо-

соб видения и конструирования социальной реальности объяс-

няет тот факт, что хотя в советской обществоведческой литера-

туре обсуждалась проблема противоречий в разных ракурсах, но

это обсуждение никогда не опускалось до дискуссии о конфлик-

те, который имел вполне конкретный и осязаемый характер. На-

оборот, долгое время в качестве установочной точки зрения по

отношению к литературе и искусству господствовал принцип бес-

конфликтности, согласно которому конфликты могли иметь место

лишь в качестве пережитков прошлого или быть свойством чуж-

дой классовой среды. Считалось, что в советском обществе до-

стигнуто единство и даже сами противоречия играют в нем все

боле,; относительную роль.