Сентября 1911 года. Убийство П.А. Столыпина.
Возможно, Петру Столыпину для успеха его преобразовательной деятельности не хватило всего одного фактора – времени. Он не раз повторял: «Дайте нам двадцать лет покоя, и вы не узнаете России». Однако постоянные нападки на премьера и «справа», и «слева», усиление оппозиционных настроений в Государственной думе, – всё это делало весьма зыбкими надежды на достаточно продолжительный и прочный «гражданский мир» в России. Да и сам реформатор не имел поддержки в обществе. Занимал он свой пост, пока был нужен императору для борьбы с революционным движением. Когда царь и его ближайшее окружение убедились в отсутствии этой опасности, тогда надобность в Столыпине отпала. И убийство Петра Столыпина в Киеве в 1911 году лишь ненамного опередило его политическую смерть, т.е. отставку.
(И.Е. Репин. Портрет П.А. Столыпина. 1910)
У сменивших Петра Столыпина на посту премьер-министра персон уже не могло быть самостоятельной политической линии. Правящий режим чувствовал себя настолько уверенно, что помышлял о том, чтобы вновь забрать дарованные в годы революции народу свободы. Существовали даже проекты превращения Думы в чисто законосовещательное учреждение. Получается, что аграрная реформа Петра Столыпина и урезанная в своих правах Государственная дума стали последней уступкой царского правительства реальным потребностям дальнейшего развития страны. А российской общественности под ударами репрессий приходилось замыкаться в себя, уходить от острых политических вопросов в тишь семейного очага или в «чистое искусство». Душевный настрой российской интеллигенции тех лет очень тонко и точно обрисовал поэт Саша Чёрный (Александр Гликберг) в «Молитве» обывателя.
«Благодарю тебя, создатель,
Что я в житейской кутерьме
Не депутат и не издатель
И не сижу ещё в тюрьме.
Благодарю тебя, могучий,
Что мне не вырвали язык,
Что я, как нищий, верю в случай
И к всякой мерзости привык.
Благодарю тебя единый,
Что в Третью думу я не взят –
От всей души, с блаженной миной,
Благодарю тебя, стократ.
Благодарю тебя, мой боже,
Что смертный час, гроза глупцов,
Из разлагающейся кожи
Исторгнет дух в конце концов.
И вот тогда, молю беззвучно,
Дай мне исчезнуть в чёрной мгле –
В раю мне будет очень скучно,
А ад я видел на земле».
(Саша Чёрный (Александр Гликберг). Стихотворения.)
Вполне возможно, что, имея дело только с депутатским корпусом Государственной думы и поддерживающим его либеральным лагерем при политической инфантильности трудящихся классов и слабости революционного подполья, царизм мог бы «протянуть» сколько угодно долго. Тем более, что депутатский состав Государственной думы правительство пока вполне устраивал. Это даже стало предметом сатирической песни.
« Эх ты Дума-Думушка,
Октябристам кумушка…
Левым всем – свекровушка,
Для кадет – золовушка…
С правыми союзишься,
Даже не конфузишься!
О земле, да волюшке
Тебе мало горюшка…
Эх, как ты стараешься,
Как ты распинаешься!..
В дело хоть не вникнула,
От «ура» охрипнула…»
(Машинушка. Сборник русских песен и стихотворений. – М., 1910. – С. 75 – 76.)
Вот, только если бы не Первая мировая война и вызванный ею системный кризис в России. Карл Маркс верно заметил, что война является тяжелейшим испытанием для любой нации, что сила и слабость любых учреждений и любого социально-экономического порядка проверяется ходом войны и её исходом. Царская Россия такой проверки на прочность не выдержала. Впрочем, может быть, дело было вовсе не в войне, а в самодержавном режиме, не способном к серьёзным переменам соответственно новым реалиям ХХ века, что делало неизбежной гибель старой России. Война лишь ускорила этот процесс.
ГЛАВА ВТОРАЯ. Первая мировая война. Крушение императорской власти в России. 1914 – 1917 годы.
У современного поэта Фазиля Искандера есть глубокое произведение, касающееся проблемы предопределённости суровой судьбы России, когда одна ошибка или трагедия влечёт за собой другие, а расплачивается за них всегда, как правило, народ:
«Был знак великий над Россией,
Но незамеченным прошёл:
Юнец, больной гемофилией, −
Ему ли предстоит престол?
Он знаком был, ребёнок хилый,
Полупрозрачный, как янтарь.
Над ним берлинское светило
Склонил лечебный календарь.
Но не было того лекарства
У слабого царя в руке.
И не дитя, а государство
Уже висит на волоске.
Он знаком был, ребёнок милый,
Что надо загодя народ
Готовить, старого кормила
Предупреждая поворот.
Кто знал? Лишь речи в перепонки,
Где каждый каждого корит.
Дурная мать заспит ребёнка,
Дурной отец заговорит.
Под этот говор дремлет барство
Иль в табор мчит на рысаке.
И не дитя, а государство –
Уже висит на волоске…
И рухнуло! За кровь в подвале,
За детскую, за всю семью –
Мы долго, долго проливали,
Безостановочно, свою.
Мы долго, долго истекали,
Безостановочно, своей.
Об этом ведали едва ли
В стране теней, в стране теней…
Когда под вышками дозорных
Мы перекраивали край –
Лишь с криком души беспризорных
Влетали в уплотнённый рай.
Вот что однажды над Россией,
Застенчивой звездой взойдя,
Стране, больной гемофилией,
Больное предрекло дитя.
Не европейскою наукой,
Не азиатской ворожбой,
Но только покаянной мукой
Мы будем спасены судьбой».
(Ф. Искандер. Наследник // Дружба народов. – 1989. − № 10. – С. 3 – 4.)
