Социалистический вестник. Берлин, 1921, № 19. С. 3. 5 страница

На XII съезде выявились три позиции по отношению к идеоло­гии «национал-большевизма». Члены «триумвирата», Сталин и Зиновьев, посте острейшей реакции Ленина на проявления «вели­кодержавной» линии среди партийно-государственных лидеров вЧэГнуждены были признать, что она действительно получила рас­пространение. Однако Сталин не хотел признать какой-либо склонности руководства партии и тем более своей к восприятию этой традиции, заметив, что она лишь «проникла» и в «некоторые наши партийные учреждения».⁴⁶ Зиновьев, в основном поддержи­вая положения доклада Сталина, которые «обрисовывали» опас­ность того, что великодержавный шовинизм с помощью сменове­ховцев «поднимает голову», также не мог не признавать очевид­ного. Он отметил, что великорусский шовинизм «имеет самое опасное значение..., имеет за собой 300 лет монархии и импери­алистическую политику», а из лагеря сменовеховцев осыпают нас приятными «комплиментами», полагая, что Кремль «проводит в жизнь идею единой неделимой России».⁴⁷

Делегаты украинской партийной организации — Г. Ф. Гринь­ко, Н. А. Скрыпник, X. Г. Раковский, от грузинской — Ф. Маха-радзе, К. М. Цинцадзе критиковали партийное руководство за поддержку в многонациональном государстве традиций «глубо­чайшей централизаторской инерции», проведение политики «ве­ликодержавной и колонизаторской», направленной на «обрусение» союзных республик, выступали против сталинской теории «двух национализмов» и подхода к союзным республикам «с каратель­но-державным аршином», отвергали способы решения межнацио­нальных проблем на основе «ведомственной, аппаратной, бюро­кратической психологии» и системы управления, формируемой из

⁴⁵ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 214, 356—362.

⁴⁶ Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 244.

⁴⁷ Двенадцатый съезд РКЛ(б): Стенографический отчет. С. 553.

людей, «одержимых великодержавностью», и т. п/⁸ Отчетливо интернационалистическую точку зрения, соответствующую взгля­дам В. И. Ленина, высказывал лишь Н. И. Бухарин. Именно он всесторонне охарактеризовал опасность политики тех партийно-государственных деятелей, «которые выступают сейчас носителя­ми русской государственной идеи в советской форме» и «ущемля­ют другие национальности». Бухарин также глубоко обосновал по­зицию Ленина о недопустимости постановки вопроса о «двух национализмах» как равнозначных и равно опасных/⁹

Завершением и определенным итогом дискуссии о соотношении между ролью российской государственной традиции в политике партии и «уклоне» к местному национализму стало дело М. С. Султан-Галиева, видного татарского политического деяте­ля, который критиковал Сталина в национальной секции XII съез­да РКП (б) и был арестован за «попытку создать организацию, противопоставленную партии и советской власти в области наци­ональной политики». Это инспирированное Сталиным при попу­стительстве Каменева и Зиновьева «дело» стало прологом Четвер­того совещания ЦК РКП (б) с работниками национальных респуб­лик и областей, которое состоялось в Москве 4—12 июня 1923 г.⁵⁰ Оно знаменовало, в сущности, отказ сталинской группировки от тех словесных уступок, которые были сделаны на XII съезде РКП (б) при оценке возросшей опасности великорусского шови­низма в национальной политике партии. Позицию, связанную с переоценкой и ревизией ленинских взглядов по этому поводу, за­няли В. В. Куйбышев (докладчик от ЦКК по делу Султан-Галие­ва), Сталин, Орджоникидзе, Мануильский, Зиновьев и др. После­довательно ленинскую линию отстаивали лишь Троцкий и пред­ставители Украины (Скрыпник, Гринько, Раковский). Они и ряд представителей других национальных республик возражали также против явного акцента на борьбе с «национал-уклонизмом» как главной опасностью в партии. Это совещание, по словам А. П. Не-нарокова, «стало поворотным пунктом в утверждении сталинских подходов к осуществлению национальной политики партии». Ве­ликодержавный шовинизм как проявление линии центра старани­ями Сталина и его группы был отодвинут на второй план, и ему «удалось взять своеобразный реванш за то, что XII съезд «недоо­ценил его указания на опасность уклона к национализму на мес­тах. Именно с этого момента он получил возможность вкладывать в понятие „национал-уклонизм" все более и более зловещее со­держание».⁵¹

536.

⁴⁸ Двенадцатый съезд РКП (6): Стенографический отчет. С. 460, 525, 532,

⁴⁹ Там же. С. 561—565.

⁵⁰ См.: Четвертое совещание ЦК РКП(6) с ответственными работниками на­циональных республик и областей в Москве 9—12 июня 1923 г.: Стенографиче­ский отчет. М., 1923; Известия ЦК РКП(б). 1924. № 5. С. 13; Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 203—341; Ненароков А. П. Крах попыток прогностического анализа меж­национальных отношений // Отечественная история. 1992. № 2. С. 3—23.

⁵¹ Ненароков А. П. Крах попыток прогностического анализа... С. 5.

В 1926—1928 гг. общая проблема проявлений великодержавно­сти в политике партии не рассматривалась вовсе, разве что оппо­зиция, переменив фронт, стала критиковать сталинское руковод­ство за «колонизаторскую и империалистическую политику» в на­циональных республиках Востока, а некоторые их представители (Икрамов — Узбекистан) отваживались лишь на отдельные робкие замечания о том, что «есть еще... старые „русские" колонизатор­ские приемы с ненавистью к националам, но они исчезают с каж­дым днем все больше и больше».⁵²

В последний раз до «великого перелома» проблема «двух укло­нов» неожиданно прозвучала в отчетном докладе И. В. Сталина на XVI съезде ВКП(б) в июле 1930 г., но в весьма своеобразной интерпретации. Оба они были названы «ползучими» и «не столь заметными и напористыми», как внутрипартийные — «левый» или «правый». При этом стимулом для их роста стала, по мнению Ста­лина, «атмосфера обострения классовой борьбы». В результате «великорусский шовинизм», например, изображался как инстру­мент борьбы против политики партии в национальном вопросе. В сталинских рассуждениях он хотя и именовался «самым опасным видом русского национализма», но сводился по существу к теоре­тизированию о невозможности добиться исчезновения наций, их национальных и бытовых различий, перейти к одному общему «великорусскому языку», что социализм не есть ликвидация куль­тур разных народов, а развитие их как национальных по форме и социалистических по содержанию, и т. п. Никакого указания на наличие великодержавных настроений в среде партийного руко­водства в докладе не было, содержался лишь глухой намек на при­частность к нему оппозиции, и открытое заявление, что подобные настроения «отражают стремление отживающих классов господ­ствовавшей ранее великорусской нации вернуть себе утраченные привилегии».⁵³

Рассмотрение вопроса о становлении «русской государственной идеи в советской форме» было бы неполным без хотя бы краткого изложения основных тенденций ее воздействия на последующую политику в области межнациональных отношений применительно к тем регионам, которые оказались постоянными «носителями» так называемого «национал-уклонизма».

Главным в развитии «национал-большевизма» были не прояв­ления русского национализма и шовинизма как таковых, а воз­рождение и осуществление жесткой по существу имперской, де­ржавной, централистской линии в межнациональной политике. Уже на рубеже 1920-х—1930-х годов партийные руководители, так или иначе связанные с развитием РСФСР, стали ощущать оп­ределенное «растворение» или даже «ущемление» интересов соб­ственно России и русских в этой союзной, а по существу старой имперской политике. В этом смысле показательно неожиданное появление «русского вопроса» в полемике на XVI съезде РКП (б)

⁵² См.: XV съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 167, 169.

⁵³ Сталин И. В. Соч. Т. 12. С. 362—371.

между делегатом от Самарской парторганизации М. М. Хатаеви-чем и председателем Совнаркома РСФСР С. И. Сырцовым. Пер­вый, исходя из соображений «рационализации», в сущности пред­лагал ликвидировать основные хозяйственные ведомства РСФСР слив их с союзными, чтобы последние практически «ведали всеми делами» этой федеративной республики. Сырцов же осторожно возражал против «ликвидации правительственных органов РСФСР», хотя, видимо, постоянные обвинения в великодержавности побу­дили его сказать, что работники российских органов «не цепляют­ся за определенные формы государственности».⁵" Подоплекой этой спонтанной дискуссии, несомненно, было настолько укоренивше­еся отождествление политики союзного центра с собственно рус­ской государственностью, что само собою возникло и соображение о ненужности Российской Федерации, поскольку считалось, что либо она взяла на себя все прерогативы Союза, либо последний абсорбировал все ее полномочия, не оставив ей ничего существен­ного из прав многонационального государства. Это лишний раз свидетельствует о том, что, возродившись как «национал-больше­визм», русская государственная идея, в сущности, растворилась в политике сколоченного на месте прежней империи союзного соци­алистического сообщества. Отсюда и все проявления «русской идеи» в развитии СССР оказались в гораздо большей степени от­ражением державной имперской политики, чем каким-то видом русского национализма, шовинизма и т. п.

С этой точки зрения и следует оценивать те положительные, и в большей степени — до поры не слишком явные отрицательные моменты, которые содержала национальная политика центра в от­ношении народов союзных, автономных и национальных респуб­лик, областей, округов. К первым, позитивным, можно отнести так называемую «коренизацию» процесса социально-экономиче­ского развития этих регионов («украинизация», «белорусизация» и т. п.), т. е. известное усиление национальных моментов в пар­тийном и государственном строительстве, воспитание и выдвиже­ние местных национальных кадров на руководящую работу, пе­ревод деятельности аппарата на использование родного языка, подготовка рабочих и специалистов из представителей основной народности республик, областей и т. д. Очень важным фактором советско-партийной национальной политики стало осуществление ликвидации фактического неравенства народов бывших окраин империи, «выравнивания уровня экономического развития» пере­довых и прежде отсталых районов, подъема их производительных сил, ориентации на развитие науки и научно-технического про­гресса, строительство ряда предприятий республиканского и союз­ного значения, базирующихся на полезных ископаемых, сырье, рабочей силе того или иного национального региона.

Столь же значительным и существенным для многих, особенно находившихся на низкой стадии исторического развития, народов (Крайнего Севера, Казахстана, Средней Азии) было осуществле-

ние так называемой «культурно-бытовой» революции, приблизив­шей их к более высокой цивилизации Европейской России и тем самым поднявшей и общий социально-экономический, культур­ный и бытовой уровень жизни. Особенно явственными были целе­направленная поддержка самого широкого развития и внедрения местных языков в управление, суды, школу, монопольную регио­нальную государственную и партийную печать, создание письмен­ности у ранее отсталых народов, организация ликвидации негра­мотности. Однако забота большевистского руководства о развитии национальной культуры применительно к ее начальной стадии (родного языка, письменности и т. д.) имела два существенных изъяна. Во-первых, она вольно или невольно становилась сред­ством разобщения наций и народов, их рассредоточения по отно­сительно замкнутым миркам внутреннего национального разви­тия, позволявшим тем увереннее и эффективнее проводить общую державную линию политики центра в социально-экономических и политических вопросах. Во-вторых, «культурно-национальная политика» мало затрагивала именно главные проблемы государ­ственности и волеизъявления наций и в общем была сходной с так­тикой по отношению к «инородцам» Николая I — «всякий народ пусть молится Богу по-своему, только непременно молится за са­модержца всероссийского». Это вполне соответствовало сталин­ской формуле о необходимости развития культуры — «националь­ной по форме, социалистической по содержанию».

Сложной и неоднозначной выглядела политика экономическо­го развития союзных и автономных республик. Присущий ей цен­трализм нередко приводил к ущемлению национальных интере­сов, росту недовольства на местах той ролью, которую занимал тот или иной регион в союзном разделении труда. Особенно остро это ощущалось на Украине.⁵⁵ Национальная политика Центра в области экономики сопровождалась повышением роли союзных хозяйственных органов и игнорированием местных республикан­ских. В республиках Средней Азии и Казахстане остро реагирова­ли на линию однобокого сельскохозяйственного развития на осно­ве монокультуры — хлопка, которая рассматривалась националь­ной интеллигенцией как проявление того, что российский пролетариат «болен колонизаторской болезнью». Обычным явле­нием стали бюрократические методы рассмотрения и утверждения вопросов о строительстве почти всех значительных хозяйственных объектов в республиках — исключительно в центральных эконо­мических ведомствах Союза. Помимо экономического развития, централизм управления республиками и национальными района­ми сказывался и на тех элементах политической жизни, которые допускались еще в пределах становящегося все более унифициро­ванным государства. На местах ощущали методы нажима и адми­нистрирования при решении вопросов ликвидации культурной от­сталости, полное пренебрежение при этом всякими элементами «национального самоопределения», внедрение под видом «корени-

XVI съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 165, 221—222.

55 Там же. С. 243.

зации» тех форм общественной жизни, которые не соответствова ли национальным обычаям и особенностям.

В целом внешне благополучная картина развития наций и на родов в едином Союзе не отражала всех противоречий, неудовлет­воренности, той опасной энергии недовольства, которая скаплива лась в тех или иных регионах. До поры до времени жесткая ц_ен трализация и становившаяся все более очевидной державная унитаристская политика загоняли эти процессы вглубь. Однако всякое ослабление центральной власти могло привести к достиже­нию критической массы этой энергии, взрыву в так, казалось бы прочно сколоченном едином многонациональном унитарном госу­дарстве. Пока устойчиво держались обручи, скрепляющие его кор­пус (единая партия, профсоюзы, армия, другие государственные институты), подтачивавшие его центробежные силы сравнительно легко преодолевались.

Глава 4

ПОВОРОТ К НЭПУ: «ВОЕННЫЙ КОММУНИЗМ»,