Социалистический вестник. Берлин, 1921, № 19. С. 3. 4 страница

КП(б)У.

С объединением национальных республик в СССР централи­зованная партия становится цементирующей и направляющей его силой. Уже национальный состав съездов партии за эти годы не мог не оказывать влияния на решения этого высшего органа вла­сти прежде всего с точки зрения интересов российского центра и его унитарной политики. Данные о национальном составе XII— XVI съездов РКП (б)—ВКП(б), приводимые в докладах их мандат­ных комиссий, свидетельствуют о том, что преобладающую часть делегатов составляли русские (60—65 %), значительную долю — евреи (7—11%), постепенно несколько возраставшую — украинцы и белорусы (5—9 % и 1—3 %). Остальные националь­ности неизменно составляли не более 1 % делегатов съезда. Разу­меется, это не могло не сказываться на формировании общей уни-таристской политики партии, а следовательно и государства, при решении национальных проблем развивавшегося Союза.

В этом же направлении действовал и другой объективный фак­тор — национальный состав самой партии. К 1924 г. националь­ный состав партии, по данным доклада И. В. Сталина XIII съезду РКП (б), выглядел с точки зрения наиболее представленных в ней народностей следующим образом: русские —12%, украинцы — 5,9 %, евреи —5,2 %, представители всех мусульманских наро­дов — 4 %. Остальные, по его словам, «мелкие национальности, вроде латышей, грузин, армян и пр.» составляли весьма небольшое

количество.²²

Национальный состав партии диктовал кадровую политику в отношении партийных организаций союзных республик, обеспе­чивал преобладание в них представителей русских и других наци­ональностей, которые так или иначе учитывали прежде всего ин­тересы центра, и тем более позицию ЦК партии в Москве.

На XII съезде РКП (б) выступающие критиковали партийное руководство за его нежелание или неумение наладить работу пар­тийной организации Украины с учетом основного состава ее насе­ления. Н. А. Скрыпник приводил пример, когда на украинской партийной конференции, кстати, почти единодушно принявшей тезисы по национальному вопросу (март 1923 г.), соответствую­щие положениям Сталина, председатель одного из губисполкомов

¹⁹ Там же. С. 454.

²⁰ Двенадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1923. С. 454.

²¹ КПСС в резолюциях... М., 1983. Т. 2. С. 105.

²² Тринадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 117.

остановил обратившегося к нему на украинском языке кооперато­ра словами: «Говорите со мной на понятном языке».²³ Отчасти из-за недостатка подготовленных коммунистов на местах, и еще больше в силу централизованной природы партии Учраспредотдел ЦК РКП (б) практиковал направление на руководящую партий­ную работу преимущественно лиц, не принадлежавших к основ­ной национальности той или иной республики. К 1924 г. за период после создания СССР из 655 откомандированных этим органом на работу в национальные республики и области только 165 человек (25 %) были работниками этих районов, и то не всегда связанны­ми с местным населением знанием языка.²⁴

Учитывая фактическое сращивание партии и государства при руководящей роли первой следует отметить и мощную прослойку представителей интересов центра в государственном аппарате на­циональных республик по сравнению с лицами коренной нацио­нальности. Так, к концу 1927 г., по данным доклада председателя ЦКК—РКИ Г. К. Орджоникидзе, госаппарат СССР разбух до 3 млн. 722 тыс. человек, из которых 2 млн. относились к его административно-управленческой части. Национальный состав этой части аппарата определялся на 70 % русскими, 19,7 % еврея­ми, и только 10,3 % приходилось на прочие национальности. Наци­ональный состав аппарата республик создавал все условия для рос­та влияния центра: на Украине, в столице (Харьков), русские со­ставляли 33,4 % служащих, украинцы — 30,5 %, евреи — 30,3 %, прочие— 5,8%; по всей республике соответственно: 17,2 %, 54,3 %, 22,6 % и 5,9 %. В Белоруссии в госаппарате русских было 4,9 %, белорусов —60,4 %, евреев —30,6 %, прочих —4,1 %; в Грузии русских — 11,4 %, грузин —59,7 %, армян — 15,5 %, ев­реев — 1,7%, прочих — 11,7 %; в Азербайджане русских — 25,3 %, тюрков 40,3 %, армян -23,8 %, евреев —5,8 %. В сред­неазиатских республиках, Татарии и Башкирии русские составля­ли в столицах и губернских городах до трех четвертей всех работни­ков госаппарата.²⁵ Естественно, что партийные органы в этих усло­виях становились мощным инструментом проведения политики центра.

Об этом свидетельствуют, например, многочисленные факты, конфликты и «перегибы», связанные с осуществлением нацио­нальной политики на Украине, в частности решение Оргбюро ЦК РКП (б) в ноябре 1922 г., признавшее «ошибочными соображения ЦК КП(б)У о нецелесообразности высылки за границу украинской профессуры».²⁶ Примерно в это же время ответственный работник ЦК РКП(б) Я. А. Яковлев в выступлении на XII съезде партии от­мечал, что в государственном аппарате Украины наблюдаются «дух великорусского шовинизма и национализма», — засилие «бю­рократии из русских и русифицированных евреев, являющихся

наиболее последовательными проводниками великорусского нацио­нального угнетения, наиболее чистым осколком от старой буржу­азии». Он же весьма остро ставил вопрос о сопротивлении «со сто­роны чиновничьего аппарата комиссариатов» переводу делопроиз­водства на язык соответствующей республики, говоря, что такая психология «может облегчить нашим врагам попытки превраще­ния любого противосоветского движения в движение национали­стическое».²⁷ Острейшая дискуссия по проблеме «украинизации» партийной и государственной работы в республике и борьбы с «ук­раинско-националистическим уклоном» наркома просвещения Ук­раины О. Я. Шуйского и его группы развернулась на XV съезде ВКП(б) с участием Н. А. Скрыпника, Ю. Ларина, Н. И. Бухарина.²⁸ Основная причина этих конфликтов состояла в неумении пар­тии наладить сколько-нибудь эффективную работу в связи с обо­стрением национальной проблемы на Украине. В 1926—1927 гг. партия, учитывая рост антисоветских, антирусских и антисемит­ских настроений, выявившихся среди части крестьянства, в эко­номических, нэпманских кругах и особенно среди интеллигенции, попыталась проводить так называемую «украинизацию» партий­ного и советского аппарата, с тем чтобы выровнять опасный крен, взятый в проведении кадровой политики. Однако «украинизация» привела к «перегибам» в отношении русскоязычных работников не только в аппарате, но и в школах, на производстве и т. п. На­чалась и травля украинцев-коммунистов, которые стали квалифи­цироваться как изменники, ренегаты, «презренные малороссы». Против Шуйского выступил Сталин.²⁹ ЦК ВКП(б) пошло по ли­нии «проработки» украинских коммунистов в некорректных стать­ях Ю. Ларина в журнале «Большевик», посылки на Украину ко­миссии Е. Ярославского и т. п. Именно это послужило причиной острой дискуссии на XV съезде ВКП(б). В дальнейшем националь­ная политика сталинского руководства на Украине представляла собой шараханье из стороны в сторону (замена «украинизации» аппарата его «деукраинизацией») и, в сущности, была направлена на достижение одной цели — сохранение в полной мере централи­зованного руководства из Москвы и подбор таких кадров в респуб­лике, которые проводили бы эту политику любой ценой. Естест­венно, что в таких условиях говорить о самостоятельности Укра­ины в решении политических, национальных и экономических проблем развития не приходилось.

Еще одним важнейшим инструментом осуществления унитари-стской политики стягивания национальных республик и областей в единое сверхцентрализованное государство стала Красная Ар­мия. Ее роль в этом стала проявляться в конце гражданской войны еще в то время, когда приходило становление отдельных незави­симых советских республик. Наступление войск Пилсудского в Га­лиции и на Украине в 1920 г. дало толчок для большевистских

²³ Двенадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1923. С. 526.

²⁴ Известия ЦК РКП (б). 1924. № 5. С. 15.

²⁵ XV съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1935. С. 442—444.

²⁶ Отечественная история. 1993. № б. С. 113. Оппозиционную русскую про­фессуру, как известно, к тому времени уже выдворили за границу.

²⁷ Двенадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 547.

²⁸ См.: XV съезд РКЛ(б): Стенографический отчет. С. 716—719, 722, 781 — 784, 821—822.

²⁹ См.: Сталин И. В. Соч. Т. 8. С. 149—154.

пропагандистов и публицистов к отождествлению Красной Армии с чисто национальной русской политической силой. Такая точка зрения была выражена, например, в статье Ю. Стеклова «Народ­ная оборона — национальная оборона».³⁰ На X съезде партии воз­никла и первая — безрезультатная — постановка вопроса о необ­ходимости интернационализации состава Красной Армии, форми­рования красноармейских частей не только из русских, но и из представителей народов, проживающих в местах дислокации под­разделений. Формирование красноармейских частей «из тузем­цев», по мнению автора этого предложения, партийного и совет­ского работника в Туркестане Г. И. Сафарова, нужно было «для того, чтобы они почувствовали непосредственную живую связь, свое равноправное положение в Советской России», и для преодо­ления «тех осложнений, которые нередко вызываются операциями воинских частей в местностях, населенных национально чуждым им населением».³¹

Однако подход руководства РКП (б)—ВКП(б), его оценка роли Красной Армии в национальном вопросе были совершенно иными. Сразу же после образования СССР И. В. Сталин в организацион­ном отчете ЦК XII съезду сформулировал новое представление об армии как о военно-политической структуре, на которую возла­гались задачи «перемешивания» и «перевоспитания» представите­лей различных национальностей и различных районов страны в единый монолит, действующий в соответствии с планами и указани­ями партийного центра. Это должно было служить интересам цен­трализации и унитаризации многонационального государства. Но эта сталинская линия не встретила единодушного одобрения. Некоторые политические деятели национальных республик и члены ЦК РКП (б) высказывали критические взгляды по этому вопросу.

Так, Н. А. Скрыпник довольно решительно осуждал практику «перемешивания» и «переучивания» на партийно-русификаторской основе тех контингентов Красной Армии, которые создавались за счет представителей национальных республик. На Украине, гово­рил он, «последняя мобилизация взяла в армию 60 000 украин­ских крестьян, которые пошли в Россию. А на каком языке они получают просвещение? Ведется культурно-просветительная ра­бота на украинском языке? Нет. Армия до сих пор остается ору­дием русификации украинского населения и всего инородного на­селения. .. Необходимо по этому вопросу принять меры, чтобы на­ша армия не была орудием русификации».³²

Его точка зрения была поддержана Я. А. Яковлевым, который также считал, что при таком подходе проявлялась старая государ­ственная традиция — «инерция великорусского командного аппа­рата», который в своей огромной массе по-прежнему состоял из русских.³³

Наметившаяся тенденция превращения Красной Армии в инс­трумент укрепления унитарного государства стимулировалась двумя факторами ее развития после окончания гражданской вой­ны. Первый (объективный) заключался в достаточно высокой и стабильной доле в составе вооруженных сил русских по нацио­нальности (две трети, а командный состав, с учетом влившейся в нее во время советско-польской войны 1920 г. громадной части старого офицерского корпуса, почти целиком комплектовался из великороссов), а также в известной мере русифицированных украинцев и белорусов. Уже в силу этого армия представляла собою государственную структуру, отражавшую политические

интересы центра.

Второй фактор — политика ЦК РКП (б), направленная на уве­личение в Красной Армии партийно-комсомольской прослойки, особенно среди ее командного состава. Согласно данным, комму­нисты (члены и кандидаты в члены ВКП (б)) и комсомольцы (чле­ны и кандидаты в члены комсомола) составляли в рядах Красной Армии: в 1923 г. — 13,7 %, в 1926 г. - 26,8 (29,9 %). Командный состав большевизировался еще более усиленным темпом и харак­теризовался следующими показателями: число партийцев среди командиров всех степеней было в 1920 г. — 10,5 %, в 1927 г. — 54 %; среди командиров рот, полков и дивизий в 1926 г. члены партии составляли от 51 до 54,5 %, среди же командующих кор­пусами-85 %.³⁴

Все это обеспечивало полное подчинение Красной Армии цен­тральному военному и партийно-государственному руководству Кремля. Частичный ее переход в 1920-е годы на территориальные (в том числе и в ряде республик) способы формирования не играл существенной роли для укрепления и тем более обеспечения прав союзных республик и национальных автономий. Уже само по себе наличие такой армии служило гарантией осуществления государ­ственной политики в интересах центра, независимо от того, затра­гивали ли решаемые им задачи эти права. Если высшее партийное руководство приходило к выводу, что его национальная политика и функционирование Союза как унитарного государства ставились под угрозу, армия получала приказы, направленные на устране­ние возникших «опасностей». Так было, например, в конце авгу­ста—начале сентября 1924 г., когда крестьянское восстание в Гру­зии было усмирено войсками Красной Армии.³⁵ Манипулирование частями Красной Армии было предпринято и в связи с «деукраи-низацией» начала 1929 г., когда центр, борясь с «местным нацио­нализмом», стал переводить в украинские школы, учреждения, органы госаппарата людей из Москвы. Тогда же, по свидетельству главы чехословацкой миссии в России, имевшей и представитель­ство на Украине (в Харькове), «украинские полки были переведе-

³⁰ См.: Известия. 1920. 18 мая.

³¹ Десятый съезд РКП (6): Стенографический отчет. С. 271, 707.

³² Двенадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 523.

³³ Там же. С. 547—548.

³⁴ См.: Итоги деятельности Советской власти в цифрах. С. 79; XV съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 441—442.

³⁵ См.: Социалистический вестник. 1924. № 18 (28). С. 1—5.

ны в РСФСР, и, наоборот, русские полки переводятся на Украи- иЛ}1Ч 36

ну»

С укреплением и возрастанием роли Красной Армии к концу гражданской войны и ее «внутренними» операциями 1920_ 1921 гг. (ликвидации «антоновщины», махновского движения на Украине, «завоевание Грузии» и т. п.) отчасти связано и возрож­дение имперской идеи, или традиции, «русской государственности в советской форме», которая стала оказывать мощное влияние на национальную политику большевистского руководства.

Вопрос о восприятии новой властью российской государствен­ной традиции в решении национального вопроса до самого послед­него времени, в сущности, даже и не ставился отечественной ис­ториографией. В статьях А. П. Ненарокова несколько ограничива­ется суть проблемы, так называемый «национал-коммунизм» выводится почти исключительно из XII съезда РКП (б), который якобы знаменовал собой его «торжество».³⁷

Представляется, что возрождение российской имперской идеи на советской почве было более сложным и длительным процессом и вряд ли можно датировать его каким-то конкретным событием. Однако наиболее резко слияние интересов большевистского руко­водства с начавшимся оживлением русских национальных чувств проявилось в конце гражданской войны, когда польское наступле­ние и попытка Врангеля в целях его поддержки ударить в тыл красных войск вызвали взрыв патриотизма среди бывшего офи­церского корпуса царской армии. По инициативе врангелевских офицеров и по предложению В. И. Ленина в сентябре 1920 г. по­следовало за подписью председателя Совнаркома, а также предсе­дателя ВЦИК М. И. Калинина, наркома по военным и морским делам Л. Д. Троцкого, бывших русских офицеров и генералов — главкома С. С. Каменева, председателя Особого совещания при главкоме А. А. Брусилова — «Воззвание к офицерам армии барона Врангеля». Оно призывало их отказаться от роли пособников ин­тервентов и их приспешников, сложить оружие и переходить на сторону Советской России.³⁸ Это обращение привело к притоку в ряды Красной Армии офицеров старой службы и стало, по словам Э. Карра, началом «молчаливого союза между русским национа­лизмом и коммунистическим интернационализмом».³⁹ События конца гражданской войны и послужили истоком так называемого

³⁶ Archiv Federalnfho ministerstva zahranicnfch veci, Politicke Zpravy (Praha). Moskva, 1929, N 71, 16.111.

³⁷ Ненароков А. П. 1) Семьдесят лет назад: национальный вопрос на XII съез­де РКП(б) // Отечественная история. 1993. № 6; 2) 1923-й, XII съезд— крах боль­шевизма и победа национал-коммунизма // М. Гефтер. Инакомыслящий. М., 1993. С. 271—281.

³⁸ Правда. 1920. 12 сент.

³⁹ См.: Карр Э. История Советской России: 1917—1923. Большевистская революция. С. 294. М., 1990. Т. 1. Кн. 1.

«национал-большевизма», который точнее было бы охарактеризо­вать как возрождение имперской идеи в большевистской межна­циональной политике, или, как это еще лучше выразил Буха­рин, — «русской государственной идеи в советской форме».

Это не осталось незамеченным для внимательных наблюдате­лей-современников. Одним из первых аналитических материалов на эту тему стала статья видного деятеля зарубежной социал-де­мократии С. Сумского — «О национал-большевизме». Автор особо отмечает два фактора, которые способствовали появлению и укреплению этого явления. Первый из них — Красная Армия, ко­торая соединила все основные народные коммунистические и патриотические силы.

Вторым обстоятельством, повлиявшим на складывание идеоло­гии «национал-большевизма», стала позиция известного сборника «Смена вех» и группировавшихся вокруг него эмигрантских кру­гов, которых «привел к большевизму ... национализм и патрио­тизм, самый подлинный патриотизм, чуждый всяким софизмам, вывертам и схоластике». В результате, по мнению С. Сумского, и стал складываться тот синтез социалистических представлений и задач и национально-государственных устремлений, который, в сущности, и означал возврат к русской имперской идее в новой советской оболочке. «Коммунисты, ведя борьбу за торжество III Интернационала в Западной Европе, пользовались — и доволь­но искусно — национальным подъемом в России — пишет автор. — Но это было возможно потому, что патриотические настроения шли по линии большевистских интересов. Это создавало и обрат­ную возможность — использование большевизма для достижения совершенно определенных национальных задач. Пусть большеви­ки тешатся тем, что водружают красное знамя в Варшаве или Ан-горе. На самом деле они защищают независимость России от раз­бойничьего нападения Польши, а союзом с Турцией осуществляют или подготовляют осуществление исконных национальных задач на Ближнем Востоке. Пусть большевики насаждают коммунизм на Украине, в Грузии, Сибири или Азербайджане. На самом деле они объединяют российскую государственность, которой в ином случае грозил бы совершенный распад. Таковы предпосылки на­ционал-большевизма».⁴⁰

Становившийся все более очевидным «национал-большевизм» дал толчок для дискуссий в партийной среде относительно места «русской идеи» в национальной политике и национально-государ­ственном строительстве, и в неменьшей степени — об источниках и носителях этого «уклона». Уже на X съезде РКП (б), в докладе и тезисах по национальному вопросу И. В. Сталина и в выступ­лении активного участника прений и автора проекта поправок и дополнений к этому докладу от имени туркестанской делегации Г. И. Сафарова, оба «уклона» — «великодержавный шовинизм» и «местный национализм» — ставились на одну доску. При этом

⁴⁰ Социалистический вестник. 1921, № 21. С. 3—4; см. также: 1924, № 18 (88). С. 4.

первый трактовался исключительно как инициатива местных ком­мунистов-великороссов или старых чиновников. О том, что вели­кодержавные настроения получили широкое распространение в центральных органах партии и государства, эти ораторы не гово­рили.⁴¹ Их точка зрения хотя и имела под собой определенное ос­нование, однако решительно противоречила реальности и оценкам В. И. Ленина, Н. И. Бухарина, Л. Д. Троцкого. Последний, на­пример, видел источник «великодержавности» в «значительной части партийных работников центра», «некоторых нейтральней-ших работников», в чьих взглядах «сквозила дремучая и только нечаянно потревоженная дискуссией великодержавность».⁴²

На том же X съезде РКП (б) В. П. Затонский по сути одним из первых открыто поставил вопрос о появлении и нарастании в ру­ководстве партией «своего рода русского красного патриотизма», тенденции к «единой и неделимой». Он считал, что причиной этого были, с одной стороны, чувство гордости, появившееся у значи­тельной части партии за превращение России в авангард мирового революционного движения, с другой — превратные представления о необходимости безграничного централизма, при которых совет­ская федерация стала отождествляться с русской, а существование отдельных независимых республик было вовсе поставлено Стали­ным под сомнение. Затонский говорил, что возникшее течение в партии все более становится «пережитком старой национальной идеологии со стороны российских товарищей»: «Сплошь и рядом вы встретите... некоторое смешение понятия советского единства с тяготением к «единой и неделимой».⁴³ Проблема возрождения российской государственной идеи в национальной политике боль­шевистского руководства стала еще более обостряться в связи с переходом в 1922—1923 гг. к решающей стадии национально-го­сударственного строительства и образования единой союзной фе­дерации.

В марте 1922 г. на XI съезде РКП(б) Н. А. Скрыпник подчер­кивал прямую связь лозунга «единая и неделимая Россия», выдви­нутого Деникиным и Врангелем, а затем воспринятого «движени­ем сменовеховцев и интеллигенции», с линией действий в нацио­нальном вопросе «отдельных лиц» в руководстве и «весьма многих советских аппаратов», «зараженных сменовеховцами». Он оценил эту позицию как идеологическую платформу «старой царской Рос­сии» и потребовал, чтобы ЦК РКП (б) ясно и определенно оценил «данное явление» как несовместимое с национальной политикой партии и советской власти и чуждое им.⁴⁴

Следующим этапом самой острой схватки в партии по поводу, в сущности, уже оформившегося практически «национал-больше­визма», был конфликт между Сталиным и Лениным, связанный с созданием Закавказской федерации. Именно тогда Ленин наибо-

⁴¹ См.: Десятый съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 185, 192—193, 703, 704, 708.

⁴² Цит. по: Ненароков А. П. Семьдесят лет назад... С. 118.

⁴³ Десятый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 203—204.

⁴⁴ Одиннадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 64—66.

лее резко обрушился на проявления этой линии в политике партии и государства, употребляя для ее оценки самые «крепкие» выра­жения («великорусский шовинизм», развитие традиций «россий­ского аппарата», заимствованного «от царизма и только чуть-чуть подмазанного советским миром» и т. п.). Эти черты старой русской государственности восприняли, по его мнению, и многие «обрусев­шие инородцы», которые «всегда пересаливают по части истинно русского настроения». Специально касаясь другого уклона (мест­ный национализм), Ленин считал его постановку на одну доску с великодержавным шовинизмом неправомерной, особенно когда он связывался с обвинениями в пресловутом «социал-национализме», приравненном к «политическому преступлению». Он говорил, что в существующих условиях это явление имеет определенное исто­рическое оправдание, выступает как защитная реакция на угне­тение, которое испытывалось в прошлом малой нацией со стороны большой и сохраняется до сих пор в фактическом их неравенстве. Поэтому, полагал Ленин, необходима особая щепетильность, су­губая осторожность, предупредительность и уступчивость по отно­шению к «обиженным националам».⁴⁵

На XII съезде выявились три позиции по отношению к идеоло­гии «национал-большевизма». Члены «триумвирата», Сталин и Зиновьев, после острейшей реакции Ленина на проявления «вели­кодержавной» линии среди партийно-государственных лидеров вынуждены были признать, что она действительно получила рас­пространение. Однако Сталин не хотел признать какой-либо склонности руководства партии и тем более своей к восприятию этой традиции, заметив, что она лишь «проникла» и в «некоторые наши партийные учреждения».⁴⁶ Зиновьев, в основном поддержи­вая положения доклада Сталина, которые «обрисовывали» опас­ность того, что великодержавный шовинизм с помощью сменове­ховцев «поднимает голову», также не мог не признавать очевид­ного. Он отметил, что великорусский шовинизм «имеет самое опасное значение..., имеет за собой 300 лет монархии и импери­алистическую политику», а из лагеря сменовеховцев осыпают нас приятными «комплиментами», полагая, что Кремль «проводит в жизнь идею единой неделимой России».⁴⁷

Делегаты украинской партийной организации — Г. Ф. Гринь­ко, Н. А. Скрыпник, X. Г. Раковский, от грузинской — Ф. Маха-радзе, К. М. Цинцадзе критиковали партийное руководство за поддержку в многонациональном государстве традиций «глубо­чайшей централизаторской инерции», проведение политики «ве­ликодержавной и колонизаторской», направленной на «обрусение» союзных республик, выступали против сталинской теории «двух национализмов» и подхода к союзным республикам «с каратель­но-державным аршином», отвергали способы решения межнацио­нальных проблем на основе «ведомственной, аппаратной, бюро­кратической психологии» и системы управления, формируемой из

⁴⁵ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 214, 356—362.

⁴⁶ Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 244.

⁴⁷ Двенадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 553.

первый трактовался исключительно как инициатива местных ком­мунистов-великороссов или старых чиновников. О том, что вели­кодержавные настроения получили широкое распространение в центральных органах партии и государства, эти ораторы не гово­рили.⁴¹ Их точка зрения хотя и имела под собой определенное ос­нование, однако решительно противоречила реальности и оценкам В. И. Ленина, Н. И. Бухарина, Л. Д. Троцкого. Последний, на­пример, видел источник «великодержавности» в «значительной части партийных работников центра», «некоторых центральней-ших работников», в чьих взглядах «сквозила дремучая и только нечаянно потревоженная дискуссией великодержавность».⁴²

На том же X съезде РКП (б) В. П. Затонский по сути одним из первых открыто поставил вопрос о появлении и нарастании в ру­ководстве партией «своего рода русского красного патриотизма», тенденции к «единой и неделимой». Он считал, что причиной этого были, с одной стороны, чувство гордости, появившееся у значи­тельной части партии за превращение России в авангард мирового революционного движения, с другой — превратные представления о необходимости безграничного централизма, при которых совет­ская федерация стала отождествляться с русской, а существование отдельных независимых республик было вовсе поставлено Стали­ным под сомнение. Затонский говорил, что возникшее течение в партии все более становится «пережитком старой национальной идеологии со стороны российских товарищей»: «Сплошь и рядом вы встретите... некоторое смешение понятия советского единства с тяготением к «единой и неделимой».⁴³ Проблема возрождения российской государственной идеи в национальной политике боль­шевистского руководства стала еще более обостряться в связи с переходом в 1922—1923 гг. к решающей стадии национально-го­сударственного строительства и образования единой союзной фе­дерации.

В марте 1922 г. на XI съезде РКП (б) Н. А. Скрыпник подчер­кивал прямую связь лозунга «единая и неделимая Россия», выдви­нутого Деникиным и Врангелем, а затем воспринятого «движени­ем сменовеховцев и интеллигенции», с линией действий в нацио­нальном вопросе «отдельных лиц» в руководстве и «весьма многих советских аппаратов», «зараженных сменовеховцами». Он оценил эту позицию как идеологическую платформу «старой царской Рос­сии» и потребовал, чтобы ЦК РКП (б) ясно и определенно оценил «данное явление» как несовместимое с национальной политикой партии и советской власти и чуждое им.⁴⁴

Следующим этапом самой острой схватки в партии по поводу, в сущности, уже оформившегося практически «национал-больше­визма», был конфликт между Сталиным и Лениным, связанный с созданием Закавказской федерации. Именно тогда Ленин наибо-

⁴¹ См.: Десятый съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 185, 192—193, 703, 704, 708.

⁴² Цит. по: Ненароков А. П. Семьдесят лет назад... С. 118.

⁴³ Десятый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 203—204.

⁴⁴ Одиннадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 64—66.

лее резко обрушился на проявления этой линии в политике партии и государства, употребляя для ее оценки самые «крепкие» выра­жения («великорусский шовинизм», развитие традиций «россий­ского аппарата», заимствованного «от царизма и только чуть-чуть подмазанного советским миром» и т. п.). Эти черты старой русской государственности восприняли, по его мнению, и многие «обрусев­шие инородцы», которые «всегда пересаливают по части истинно русского настроения». Специально касаясь другого уклона (мест­ный национализм), Ленин считал его постановку на одну доску с великодержавным шовинизмом неправомерной, особенно когда он связывался с обвинениями в пресловутом «социал-национализме», приравненном к «политическому преступлению». Он говорил, что в существующих условиях это явление имеет определенное исто­рическое оправдание, выступает как защитная реакция на угне­тение, которое испытывалось в прошлом малой нацией со стороны большой и сохраняется до сих пор в фактическом их неравенстве. Поэтому, полагал Ленин, необходима особая щепетильность, су­губая осторожность, предупредительность и уступчивость по отно­шению к «обиженным националам».⁴⁵