Глава v. испанцы и португальцы 5 страница
Они достигли своей цели блистательнейшим образом. Теперь Англия производит на 70 млн фунтов стерлингов хлопчатобумажных и шелковых изделий, снабжает всю Европу, весь свет — саму Ост-Индию — своими фабрикатами. Ее собственная производительность в настоящее время в пятьдесят-сто раз значительнее той торговли, которую она вела в былое время ост-индскими товарами.
Что выиграла Англия, если бы сто лет тому назад начала покупать дешевые ост-индские изделия?
Что выиграли те, которые покупали эти изделия так дешево? Англичане приобрели силу, невероятную силу; другие — то, что противополагается силе.
Каким образом, невзирая на такие исторические, вне сомнения, доказанные результаты, Адам Смит мог высказать такое превратное суждение об английском навигационном акте, как это было им сделано? Это объясняется тем же, чем объясняются и суждения этого знаменитого писателя, полные заблуждений, относительно вообще таможенных ограничений, как это мы увидим в другой главе нашего труда. Эти факты становятся поперек дороги его излюбленной идеи о неограниченной свободе торговли, и он должен для устранения тех возражений, которые могли бы быть сделаны против его принципа на основании тех результатов, к которым привел навигационный акт, выставить положение, что политические и экономические цели различны, и утверждать, что навигационный акт, хотя в политическом отношении и был необходим и полезен, но в экономическом отношении был убыточен и вреден. Как мало такое разделение соответствует сущности вещей и оправдывается опытом, ясно из нашего изложения. Ж. Б. Сэй, несмотря на то что опыт Северной Америки мог бы ему лучше разъяснить дело, в этом случае, как и всюду, где принцип свободы торговли сталкивается с принципом ограничений, идет еще дальше своего предшественника. Сэй вычисляет, сколько стоит Франции матрос, благодаря премиям для рыболовных промыслов, чтобы доказать невыгодность подобных премий. Вообще вопрос об ограничении мореплавания для защитников неограниченной свободы торговли является камнем преткновения, который ими охотно обходится даже молчанием, в особенности если они принадлежат к торговому сословию приморских городов.
Истина одна: относительно ограничения судоходства дело обстоит так же, как относительно всяких торговых сношений. Свобода судоходства и свобода торговли иностранцев кажется всякой стране полезной и желательной в начале ее культурного развития, пока у нее не разовьется собственное земледелие и не возникнут собственные фабрики. За недостатком капиталов и опытных моряков такие страны охотно предоставляют внешнюю торговлю чужеземцам. Позднее, когда они разовьют до известной степени свои производительные силы и мало-помалу приобретут сведения в кораблестроении и мореплавании, у них пробуждается желание расширить свою внешнюю торговлю, вести ее на собственных кораблях и создать собственный флот. Постепенно их собственное мореплавание достигает значительных размеров, и тогда они чувствуют уже себя в силах отказаться в этом отношении от чужой помощи и вести свою расширяющуюся торговлю на собственных кораблях. Тогда наступает время для успешного применения известных ограничений в видах удаления от этих операций богатых, опытных и могущественных чужеземцев. Но на высшей ступени развития их мореплавания и флота снова наступает другой момент, о котором док. Пристлей выразился: нужно быть настолько же благоразумным для отмены навигационных ограничений, насколько и для их применения41. Тогда они посредством заключения трактатов о мореплавании на равном праве, с одной стороны, приобретают несомненные выгоды в сношениях с нациями, отставшими от них в мореплавании, с другой — предохраняют своих собственных моряков от апатии и принуждают их развивать кораблестроение и мореплавание наравне с другими нациями42. Венеция в период своего поступательного движения, без сомнения, много была обязана ограничениям в мореплавании; достигнув же верховенства в торговле, промышленности и мореплавании, она сделала величайшую ошибку, сохранив эти ограничения. Благодаря именно этому обстоятельству она далеко отстала в кораблестроении, равно как и в искусстве мореплавания и в пригодности своих матросов, от тех морских и торговых держав, которые развивались рядом с ней. Так, Англия своей политикой увеличила свой флот и благодаря флоту развила свою фабрично-заводскую и торговую промышленность, а из развития последней должно опять возникнуть новое усиление ее флота и увеличение колониальных владений.
Адам Смит, хотя он и утверждает, что навигационный акт не был полезен для Англии в коммерческом отношении, добавляет тем не менее, что этот акт, во всяком случае, увеличил ее могущество и что могущество43 важнее, нежели богатство.
И это так на самом деле: могущество важнее, нежели богатство. Почему оно важнее? Потому что могущество нации есть сила, способность открывать новые источники средств и потому что производительные силы суть то дерево, на котором возрастают богатства, потому, наконец, что дерево, приносящее плод, несравненно ценнее, чем сам плод. Могущество важнее богатства потому, что могущественная нация не только открывает себе новые производительные источники, но и сохраняет старые и прежде ею приобретенные богатства, и потому, что, напротив, нация, противоположная таковой, — нация слабая; не только то, чем она владеет, но и свои производительные силы, свою культуру, свою свободу, даже свою национальную самостоятельность отдает она в руки тех, которые превосходят ее могуществом, как ясно показывает история итальянских республик, Ганзейского союза, Бельгии, Голландии, Испании и Португалии.
Каким же образом при таком развитии могущества, производительных сил и богатства Адам Смит мог утверждать, что Метуэнский договор и навигационный акт в коммерческом отношении были невыгодны для Англии?
Мы показали, каким образом Англия благодаря своей политике достигла могущества, благодаря могуществу развила свои производительные силы и благодаря последним приобрела богатство; теперь увидим, как у нее благодаря ее политике громоздилось могущество на могущество, производительные силы на новые производительные силы.
Англия захватила ключи ко всем морям и всюду расставила сторожевые посты; для Германии — Гельголанд, для Франции — Гвернезей и Иерзей, для Северной Америки — новую Шотландию и Бермудские острова, для Средней Америки — Ямайку, для всех прибрежных стран Средиземного моря — Гибралтар, Мальту и Ионийские острова; она овладела всеми этапными пунктами по обоим путям в Индию, исключая Суэцкий перешеек, к обложению которых стремится; она заперла Средиземное море Гибралтаром, Красное море — Аденом и Персидский залив — Буширом Карраком. Ей не хватает только Дарданелл, Зунда, перешейков Суэцкого и Панамского для того, чтобы все моря запирать и открывать по своему желанию.
Ее морские силы выше морских сил всех других наций, если не по количеству кораблей, то по опытности моряков.
Ее фабрично-заводская промышленность по своему значению превосходит таковую же всех других наций. Несмотря на то что со времени Иакова I ее суконная мануфактурная промышленность более чем удесятерилась (44,5 млн фунтов стерлингов), другая новая развившаяся в течение последнего столетия отрасль промышленности — хлопчатобумажная — достигла еще больших размеров, а именно 52,5 млн фунтов стерлингов44.
Не удовлетворившись этим, она вознамерилась и свою льняную промышленность, в которой она издавна отстала от других наций, поднять на такую же высоту, если еще не более, как обе вышеуказанные отрасли промышленности; теперь производительность ее в этом отношении достигает уже 15,5 млн фунтов стерлингов.
Еще в XIV веке настолько бедная железом, что считала нужным запретить вывоз этого необходимого металла, Англия в XIX столетии вырабатывает железных и стальных изделий больше, нежели все прочие нации всего света, а именно на 31 млн, а производительность каменного угля и других материалов достигает суммы 34 млн фунтов стерлингов. Эти обе суммы (1620 млн франков) в семь раз превосходят стоимость всего золота и серебра, добываемого другими странами земного шара (приблизительно 220 млн франков).
Она в настоящее время выделывает шелковых материй больше, чем все итальянские республики средних веков вместе взятые, именно на 13,5 млн фунтов стерлингов.
Отрасли промышленности, которых название во времена Генриха VIII и Елизаветы едва было известно, достигли теперь огромного развития, например, стеклянное, фарфоровое и фаянсовое производства — 11 млн, медное и латунное — 4,5 млн, бумажное и книжное, красочное и мебельное — 14 млн фунтов. Она производит на 16 млн фунтов Стерлингов кожевенных товаров и на 10 млн непоименованных товаров; ее только пивное и винокуренное производства достигают несравненно большей ценности, нежели производство всей страны времен Иакова I, а именно 47 млн фунтов.
Вся фабрично-заводская промышленность трех соединенных королевств в новейшее время достигает 259,5 млн фунтов стерлингов.
Вследствие главным образом такой невероятной фабрично-заводской промышленности продуктивная сила земледелия достигла такой энергии, что ценность ее продуктов больше чем вдвое превышает только приведенную сумму (539 млн).
Правда, этим развитием могущества и производительных сил Англия обязана не только ограничениям торговли, ее навигационному и торговым договорам, но и тем завоеваниям, которые ею сделаны в области науки и искусств.
От чего зависит то, что в наше время миллион английских фабричных рабочих в состоянии исполнять работу сотен миллионов? Это зависит от огромного спроса на продукты фабрично-заводской промышленности, который был создан разумной и энергичной английской политикой за границей и главным образом в ее колониях; от мудрого и сильного таможенного покровительства, которое оказывалось Англией своей внутренней промышленности; от высоких премий, которые она при помощи своих законов о привилегиях устанавливала за каждое новое изобретение; от чрезвычайного развития ее внутренних путей сообщения вследствие устройства шоссе, каналов и железных дорог.
Англия доказала миру, какое сильное влияние оказывают пути сообщения на развитие производительных сил и вместе с тем на увеличение богатств, народонаселения и политического могущества; она доказала, чего может достигнуть во время войн, в короткое время полустолетия, свободная, трудолюбивая и хорошо управляемая нация. Что такое в сравнении с ней деятельность итальянских республик в этом отношении? — детская игра. Ценность этого великого аппарата национальных производительных сил Англии равняется сумме в 118 млн фунтов45.
Но Англия предприняла и закончила это дело только тогда, когда ее фабрично-заводская промышленность начала упрочиваться. С тех пор стало очевидно для всякого, что таких результатов могла достигнуть только такая нация, фабрично-заводская промышленность которой начинает развертываться в широких размерах; что только у такой нации, которая равномерно развивает внутри страны заводско-фабричную промышленность и земледелие, огромные выгоды, отсюда проистекающие, покрывают затраченные на них издержки, что только у такой нации эти драгоценные орудия прогресса как следует выполняют свою работу.
Без сомнения, невероятная сила производительности, колоссальное богатство Англии не есть результат только физической мощи нации и корыстолюбия отдельных личностей; исконное чувство свободы и права, энергия, религиозность и нравственность народа много этому содействовали; внесли сюда свою долю влияния и конституция страны, государственные установления, мудрость и сила правительства и аристократии; имели значение и географическое положение, история страны, даже счастливые случайности.
Трудно сказать, что оказывает более могущественное влияние, материальные ли силы на умственные или умственные на материальные, общественные ли силы на индивидуальные или индивидуальные на общественные. Во всяком случае, несомненно, что и те и другие находятся в сильном взаимодействии, что развитие одних вызывает развитие других и что ослабление одних постоянно влечет за собой ослабление других.
Те, кто ищет основные причины возвышения Англии единственно в смешении англосаксонской крови с нормандской, пусть бросят взгляд на состояние этой страны до Эдуарда III. Где тогда было прилежание и трудолюбие нации? Те, кто отыскивает их в конституционной свободе страны, пусть припомнят, как Генрих VIII и Елизавета обходились со своими парламентами. Где была тогда конституционная свобода? В то время Германия и Италия в их городах пользовались несравненно большей долей индивидуальной свободы, нежели Англия46.
Только один драгоценный цветок свободы сохранила англосаксонско-нормандская ветвь среди других народов германского происхождения, цветок этот был зерном, из которого выросло все чувство свободы и права Англии, — это суд присяжных.
Когда в Италии выкопали из земли Пандекты, и этот труп (во всяком случае, великого мертвеца, мудреца при жизни) распространил кровавую заразу на континенте, ( Далее, римские пандекты «распространили кровавую (?!) заразу на континенте» вместо: «юридической чумы», как значится в подлиннике (Rechtspest); вероятно, переводчик хотел сказать «правовая зараза». Прим economics.kiev.ua) английские бароны решили: никаких изменений в английских законах! Какую сумму моральных сил обеспечили они будущим поколениям! Какое действие оказывала позднее эта моральная сила на силы материальной производительности!
Латинский язык был своевременно исключен из общества и литературы, из административных и судебных учреждений. Как отразилась эта мера на развитии нации, на ее законодательстве и судебных установлениях, на ее литературе и промышленности? Какое влияние оказало более продолжительное употребление этого языка в Германии в связи с чужеземным правом? Какое влияние оказывал латинский язык до нашего времени в Венгрии? Как отозвались в Англии на свободе и цивилизации и на промышленности изобретение пороха и книгопечатания, реформация, открытие нового пути в Ост-Индию и открытие Америки? Изучите последствия этих событий на Германию и Францию и сравните. В Германии: смуты в государстве и в провинциях вплоть до городских стен, несчастные раздоры, варварство в литературе, в государственных и судебных учреждениях; междоусобная война, преследования и ссылки, чужеземные нашествия, опустошения и разорения; разорение городов, промышленности, земледелия и торговли, упадок свободы и городского самоуправления; суверенитет высшей аристократии; ослабление императорской власти и национальных особенностей; отпадение лучших частей империи. Во Франции: безусловное подчинение городов и аристократии абсолютизму; союз последнего с клерикализмом против свободы мысли, но при этом национальное единство и могущество; завоевание с его выгодами и проклятиями, в то же время упадок свободы и промышленности. В Англии: развитие городов, земледелия, торговли и промышленности; подчинение аристократии законам; с другой стороны, преимущественное участие ее в законодательстве, в государственных и судебных учреждениях и в выгодах от промышленности; развитие внутреннее и увеличение могущества внешнего; внутренний мир; влияние на все менее цивилизованные страны; ограничение королевской власти, но к выгоде короны, которая выигрывает в доходах, блеске и прочности; одним словом — высокая степень благосостояния, цивилизации и свободы внутри и преобладающее могущество вне страны.
Кто, однако, может сказать, какую долю из этих благотворных результатов следует принять на счет интеллектуального развития нации и ее конституции, или какую на счет ее географического положения и предшествующего состояния, или какую, наконец, на счет простого случая, судьбы или счастья?
Поставьте на место Карла V Генриха VIII, и вследствие возбужденного жалкого бракоразводного процесса, быть может (понятно, почему мы говорим: быть может), из Германии и Нидерландов вышло бы то же, что из Англии, а из Англии — то, что вышло из Испании. Поставьте на место Елизаветы слабую женщину, которая вышла бы замуж за Филиппа II, что сталось бы с могуществом, культурой и свободой Великобритании?
Если бы в этих переворотах дела решал народный гений, не выпала ли бы лучшая часть этих благодетельных результатов на долю той нации, в которой этот гений зародился, — немецкой? Но эта нация от этих успехов получила лишь несчастье и слабость.
Ни в одной стране Европы не встречаемся мы со столь мудрым устройством дворянства, как в Англии. Это устройство обеспечивает здесь аристократии по отношению к короне, так же, как и в буржуазии, индивидуальную независимость, достоинство и прочность, предоставляет ей парламентарное воспитание и положение, чтобы дать ее усилиям направление патриотическое и национальное, равно способы к привлечению в свой состав из избранных членов буржуазии всякого, кто в ней особенно выдается по уму, огромному богатству или блестящим заслугам, на тот конец, чтобы избыток своего потомства снова возвращать буржуазии, и, таким образом, аристократия и буржуазия в последующих поколениях сливаются друг с другом. Таким образом, аристократия получает от буржуазии постоянный приток свежих сил, поддерживающий в ней гражданственность и патриотическую бодрость, просвещение, умственные и материальные богатства; аристократия же сообщает буржуазии известную долю своего, ей присущего образования и независимости мысли, предоставляя своих младших сыновей своим собственным силам и возбуждая в буржуазии стремления на великие подвиги. У английского лорда, как бы много он ни имел детей, за столом сидит лишь один благородный; его остальные дети — участники общего стола, они обеспечивают себя или ученой профессией, или государственной службой, или посвящают себя торговле, промышленности, земледелию. Рассказывают, что несколько времени тому назад один из первых английских герцогов возымел намерение пригласить на праздник всех родственников своего дома, но он должен был отказаться от своего намерения, потому что этих родственников был легион, несмотря на то, что его род восходил лишь за несколько столетий. Нужно написать целую книгу, чтобы показать влияние этого института на развитие духа предприимчивости, колонизации, могущества и свободы, а главное, производительных сил нации.
Географическое положение Англии имело также безмерное влияние на самостоятельное развитие нации. Англия в противоположность Европе всегда была целым миром для самой себя, всегда была свободна от влияния зависти, предрассудков, эгоизма, страстей и несчастий прочих государств и наций. Этой изолированности положения большей частью обязана она свободным и беспримесным развитием своих установлений — спокойным введением реформации и столь плодотворной для ее промышленности секуляризацией церковного имущества; ей обязана она счастьем, что в течение столетий пользовалась, за исключением междоусобных войн, непрерывным миром; эта изолированность сделала ненужным для нее содержание постоянной армии и облегчила ей раннее развитие последовательной таможенной системы.
Вследствие этой изолированности Англия не только была свободна от невыгодного влияния войны, но извлекла еще из континентальных войн огромные выгоды для своего мануфактурного верховенства. Разорение вследствие войн всегда наносит разнообразный вред фабрикам тех стран, в которых они велись: во-первых, косвенно — тем, что они, прерывая и расстраивая сельское хозяйство, лишают земледельцев возможности приобретать фабрикаты и продавать фабрикантам сырые материалы; во-вторых, непосредственно — так как во время войн фабрики часто подвергались разрушению или же прекращался подвоз к ним сырых продуктов и отправка товаров, что затрудняло находить капиталы и занимать рабочих, между тем как те же фабрики должны были платить огромные контрибуции и налоги. Наконец, войны даже и после их окончания продолжали оказывать невыгодное влияние на промышленность, так как капиталы и рабочие руки после войны всегда от фабрик стремятся к земледелию настолько, насколько нанесен был последнему вред опустошениями войны и насколько для капиталов и рабочих рук по заключении мира является выгоднее занятие земледелием сравнительно с фабричной работой. В то время как фабрики и заводы Германии в течение одного столетия два раза должны были пережить подобное состояние, английские фабрики продолжали развиваться беспрерывно. Английские фабрики, в противоположность континентальным, получали двойные и тройные выгоды всякий раз, как Англия принимала участие во внешних войнах или посредством снаряжения флота и армии, или посредством субсидий, или тем и другим способом одновременно.
Мы не принадлежим к числу тех, кто защищает бесполезные расходы, а в особенности расходы, вызываемые войной и необходимостью содержания огромных армий, или к числу тех, кто поддерживает безусловную пользу значительных государственных долгов; но, с другой стороны, мы не думаем также, что господствующая школа совершенно права, когда она считает безусловно вредными все те издержки, которые непосредственно не оказываются производительными, как, например, на войны. Вооружение армий, войны и проистекающие отсюда государственные долги могут, как показывает пример Англии, при известных обстоятельствах вызывать замечательно сильное увеличение производительных сил нации. Материальные капиталы могут все-таки быть употреблены в тесном смысле слова непроизводительно, но это употребление тем не менее может вызвать необычайное напряжение, новые открытия и усовершенствования, как и вообще увеличение производительных сил. Эти производительные силы в таком случае делаются постоянными; они крепнут больше и больше, между тем как расход на войну имеет место только однажды47. И, таким образом, при благоприятных условиях, как это было в Англии, может оказаться, что нация вследствие тех расходов, которые теоретиками считаются непроизводительными, выиграет больше, нежели потеряет. Что это в Англии действительно так, можно доказать цифрами. Эта нация за время войны приобрела для одной только хлопчатобумажной промышленности производительную силу, которая дает ежегодно сумму богатства, далеко превышающую те проценты, которые нация уплачивает по своему государственному долгу48, не говоря уже о безмерном развитии всех прочих отраслей промышленности и об увеличении ее колониальных богатств.
Особенно очевидны были выгоды, которые извлекала Англия, когда она благодаря своему промышленному преобладанию принимала участие в континентальных войнах или когда поддерживала на континенте армии, или давала субсидии. Все эти издержки производились на месте военных действий в форме английских фабрикатов, и этот сбыт решительно вел к тому, что, во-первых, окончательно подавлял и без того уже находящихся в тягостном положении иностранных фабрикантов, а во-вторых, завоевывал иностранный рынок навсегда для английской промышленности; эти издержки действовали так же, как вывозные премии, — в пользу собственных и к невыгоде иностранных предметов производства.
Таким образом, континентальная промышленность всегда страдала больше от дружбы, нежели от враждебности Англии. Мы припомним здесь только семилетнюю войну, войну против Французской республики и империи.
Как ни были велики вышеуказанные выгоды, их результаты еще усиливались теми выгодами, какие извлекала Англия из эмиграции, обусловленной политическим, религиозным и географическим положением. Уже в XII веке политические отношения принудили фландрских ткачей шерстяных материй переселиться в Валлис. Несколько столетий спустя итальянские изгнанники явились в Лондон, чтобы открыть здесь банкирские конторы. О том, что из Фландрии и Брабанта в разное время переселилась целая масса фабрикантов, было уже сообщено во II главе. Из Испании и Португалии являлись подвергавшиеся преследованию евреи, из ганзейских городов и из клонившейся уже к упадку Венеции — купцы со своими кораблями, своей торговой опытностью и капиталами, со своим духом предприимчивости. Эмиграция капиталов и фабрикантов особенно усилилась вследствие реформации и религиозных преследований в Испании, Португалии, Бельгии, Германии и Франции; а затем — эмиграция купцов и фабрикантов из Голландии вследствие застоя в торговле и промышленности, вызванного навигационным актом и Метуэнским договором. При всяком политическом движении, при всякой войне на континенте Англия привлекала к себе массу капиталов и способностей, так как она пользовалась как бы привилегией свободы и убежища, внутреннего покоя и мира, защиты закона и благосостояния; то же самое произвела, наконец, революция и войны империи; то же самое — политические движения и революционные и реакционные движения и войны в Испании, Мексике и Южной Америке. Долго Англия благодаря своим законам о привилегиях пользовалась монополией на изобретения всех наций. Поэтому справедливо, конечно, что Англия в настоящее время, достигнув наибольшей высоты своего промышленного развития, возвращает континентальным нациям часть производительных сил, которые она у них заимствовала.
Глава V. Испанцы и португальцы
В то время как англичане в течение веков старались утвердить на прочном основании здание их национального благосостояния, испанцы и португальцы благодаря своим открытиям быстро достигли благосостояния и в короткое время приобрели огромное богатство. Но это богатство было подобно богатству расточителя, который выиграл его в лотерею, между тем как богатство Англии походило на имущество трудолюбивого и экономного отца семейства. Положение первого благодаря его тратам и роскоши могло казаться некоторое время завидным в сравнении со вторым; но для первого это богатство является лишь средством для мотовства и временного удовольствия, между тем как последний смотрит на богатство главным образом как на средство обеспечения умственного и материального существования своих потомков.
Испанцы так рано владели стадами тонкорунных овец, что уже Генрих I, король Англии (1772), чувствовал необходимость в запрещении ввоза в Англию испанской шерсти, а итальянские шерстяные фабрики уже в X и XI столетиях для своей деятельности большую часть шерсти вывозили из Испании. Уже за два века перед тем жители Бискайской бухты были известны железоделательным производством, мореплаванием и рыбными промыслами.
Они главным образом занимались ловлей китов и еще в 1619 году настолько стояли в этом отношении выше англичан, что последние должны были посылать к ним своих рыбаков для изучения этой отрасли рыбных промыслов49.
Уже в X столетии при Абдулрахмане III (912-950) мавры на плодоносных равнинах Валенсии имели плантации хлопка, сахарного тростника и риса и занимались там шелководством. В Кордове, Севилье и Гренаде во время владычества мавров существовали значительные хлопчатобумажные и шелковые фабрики50. Геренция, Сеговия, Толедо и много других городов Кастилии известны были своими шерстяными фабриками. Одна Севилья в прежнее время насчитывала 16 тыс. ткацких станков, а на шерстяных фабриках Сеговии еще в 1552 году работало до 13 тыс. человек. В таком же отношении развиты были и прочие отрасли промышленности, каковы оружейные заводы и бумажные фабрики. Еще во времена Кольбера Испания снабжала своим сукном Францию51. Испанские гавани оживлены были обширной торговлей и большими рыбными промыслами, и до времен Филиппа II государство обладало могущественнейшим флотом. Одним словом, Испания владела всеми элементами величия и благосостояния, когда фанатизм в союзе с деспотизмом начали подавлять великий дух нации. Это движение темной силы открылось изгнанием евреев и закончилось изгнанием мавров, вследствие чего два миллиона трудолюбивейших и богатейших жителей-промышленников были выброшены из Испании вместе с их капиталами. В то время как инквизиция прилагала все старания к изгнанию из страны туземной промышленности, она так же решительно препятствовала водворению в стране иностранных фабрикантов. Открытие Америки и пути через мыс Доброй Надежды лишь по-видимому и притом временно увеличили богатство обеих стран. Их национальной промышленности и могуществу был нанесен смертельный удар. Ибо вместо того, чтобы, как прежде, обменивать продукты Восточной и Западной Индии на произведения своей фабрично-заводской промышленности, они покупали эти товары у других наций на то золото и серебро, которые они вымогали в своих колониях52, они своих трудолюбивых и полезных граждан преобразовали в стражей рабов и колониальных деспотов, они давали пищу промышленности, торговле и морским силам голландцев и англичан, возбуждая в них зависть, а те скоро приобрели достаточно силы для того, чтобы разбить их флоты и лишить их источников обогащения. Напрасно короли Испании издавали законы, воспрещавшие вывоз золота и ввоз изделий чужеземного фабричного производства; дух предприимчивости, трудолюбия и торговли пускает корни лишь на почве политической и религиозной свободы; золото и серебро остаются там, где промышленность их умеет привлекать и употреблять в дело.
Португалия все-таки под руководством мудрого и энергичного министра сделала попытку к поднятию своей фабрично-заводской промышленности, результаты которой нас поражают. Эта страна, подобно Испании, также с незапамятных времен владела стадами овец. Уже у Страбона мы находим известие, что Португалия получила своих овец из Азии, причем цена их доходила до таланта за штуку. Когда в 1681 году граф Эрецейра сделался в Португалии министром, он составил особый план устройства в стране суконных фабрик для переработки собственных сырых материалов с целью снабжения метрополии и колоний собственными фабрикатами. Для этого выписали мастеров по сукну из Англии, и суконные фабрики в Португалии благодаря оказанной им поддержке так быстро достигли процветания, что уже через три года (1684) нашли возможным воспретить ввоз иностранного сукна. С этого времени Португалия начала снабжать свою страну и свои колонии собственными фабрикатами, приготовленными из своих же сырых материалов, и находилась, по собственному признанию английских писателей53, в течение девятнадцати лет в отличном положении. Правда, тогда уже англичане выказали ту ловкость, которую они позднее довели до такого совершенства; чтобы обойти ограничения торговли в Португалии, они начали выделывать шерстяные материи, которые имели некоторое отличие от сукна, но в сущности были того же самого достоинства, и провозили их в Португалию под именем саржи или шерстяного драгета. Эта хитрость, однако, скоро была открыта, и вред ее был уничтожен запрещением ввоза этих изделий54. Успех этой меры был тем замечательнее, что страна недавно еще лишилась большого количества капиталов вследствие изгнания евреев и страдала вообще от всяких зол фанатизма, дурного управления и от феодальной аристократии, подавлявшей всякое проявление народной свободы и даже развитие земледелия55.