Nithardi historiarum libri iiii 18 страница
81. Война между Одоном и Фульконом из-за Бретани
В это время опять возобновилась гражданская война. Ведь Фулькон, потеряв часть Бретани, все еще старался устроить [171]вылазки туда. Собрав войско, он свирепо двинулся в Бретань и подступил к Нанту. Одних его стражей он соблазнил золотом, других увлек посулами, и уговаривал их, пока успешно не добился того, чтобы они поступили по его желанию, то есть открыли ворота города. Под клятвой они назначили время и немного позже впустили его в город; он вступил в него, принял присягу у горожан и взял заложников. Не смог он завладеть только крепостью, так как ее защищали доблестные воины. Поэтому он отступил, решив вернуться к себе, чтобы вновь прийти, собрав побольше войска, и захватить крепость.
82.
Конан 93 держал совет по военным делам со своими людьми у границы Бретани, в месте, называемом Броэрек, когда это достигло его слуха. Сильно встревоженный начавшимися событиями, он собрал войско и подготовился к войне. И поскольку обстоятельства были благоприятны для осады, он послал собранное войско к городу и приказал ему осадить город с суши. Со стороны Луары он отправил корабли пиратов. Началась осада, пираты — с реки и бретонцы — с суши сильно угрожали горожанам. А те, кто оставался в крепости, метали с горы разного рода снаряды, так что оказавшиеся посередине испытывали равный натиск извне и изнутри. Ведь и те, кто был в крепости, и те, кто вел осаду, держали сторону Конана, горожане же добывали победу для Фулькона. Фулькон тоже готовил поход и собирал войско, как из своих людей, так и из наемников. Услыхав же, что Конан осаждает город, он сразу отправил легион в Бретань.
83. Ловушки, приготовленные против Фулькона
Неподалеку было обширное поле, сильно заросшее папоротником. Именно на этом месте Конан решил дать сражение и коварным образом вырыл там ловушки. Он выкопал множество ям, покрыл их сверху ветками, прутьями и соломой, скрепил их изнутри лозой, чтобы поверхность казалась прочной. А чтобы совершенно скрыть обманчиво прочную поверхность, сверху забросал ловушки собранным папоротником и так спрятал их.
84. Хитрость, использованная Конаном против врагов
За ловушками он расставил своих воинов и использовал такую хитрость: сказал, что он тут останется и не пойдет далее искать врага. Если враги будут ему угрожать, он только тут будет отстаивать свою жизнь. И сделает так не из страха, но так как враги поступят противозаконно, если отыщут его здесь и нападут на него. И так он легче сможет добиться их [172]поражения, ведь они, по своему легкомыслию, подступят спокойные и поэтому неопасные. Итак, он расставил там строй таким образом, чтобы иметь в поле зрения ловушки. Поэтому медлил в ожидании того, как захватит врагов врасплох. Фулькон, заметив, что Конан колеблется и не уходит с того места, и не зная о ловушках, решительно побуждал своих людей напасть как можно более решительно, не колеблясь, приблизиться к врагам и не сомневаться в победе, ведь мужи могут питать наилучшие надежды, если Бог от них не отвернется. Итак, дали сигнал и те бросились в наступление. Считая путь надежным, они приблизились к ямам.
85. Конан наносит врагам поражение
Решив, что бретонцы колеблются из страха, они обнажив оружие, поскакали к ямам и попадали туда вместе с конями, застигнутые неведомой бедой; свалилось в ямы и было задавлено до двадцати тысяч человек. Когда первые ряды потерпели поражение, следующее за ними войско повернуло назад. Поэтому и Фулькон, думая только о спасении жизни, попытался спастись бегством.
86. Гибель Конана
Когда те обратились в бегство, Конан с тремя приближенными удалился в заросли, чтобы, отложив оружие, на свежем воздухе дать отдых утомленному телу. Но кто-то из противников заметил его, подбежал, напал на него, пронзил мечом и добыл победу для Фулькона. Фулькон, воспрянув духом, вернулся к Нанту и вступил в него, безжалостно тесня тех, кто был в крепости. Потрясенные гибелью сеньора, они сдались нападающим и по их требованию присягнули на верность.
87. Король Роберт отвергает королеву Сусанну
Пока это происходило, король Роберт развелся с женой Сусанной 94, итальянкой по рождению, так как он был в возрасте 19 лет и цвел молодостью, она же была старухой 95. Будучи отвергнутой, она пожелала вернуть то, что он принял в качестве приданого, но король ее не удоволетворил, и тогда она обратилась к другим средствам. В те дни она, требуя свое достояние, замышляла нападения на короля. Так, желая вернуть в свою власть замок Монтрей, который он получил в приданое, и оказавшись не в силах добиться этого, она разрушила другой замок, бывший рядом с ним, под названием .. 96, который король занял в разгар бесчинств Одона и Фулькона. Считалось, что его укрепления могут противостоять нападению любого количества кораблей, так как при приближении [173]они сразу наталкивались на него, поэтому он препятствовал их дальнейшему продвижению.
88. Порицание развода
Некоторые люди с наиболее здравым рассудком в то время немало сокрушались из-за этого преступного развода 97, однако тайно; и никакое могущественное лицо не противодействовало этому и не обвинило короля.
89. Собор, состоявшийся в Шель
Так как в те дни папа римский Венедикт 98 написал много посланий, в которых придирался к низложению Арнульфа и возвышению Герберта, а также разоблачал и всячески упрекал епископов, зачинщиков этого дела, равно как и их споспешников, епископам Галлии было угодно собраться вместе и посоветоваться насчет этих обвинений. Когда они съехались в Шель 99, состоялся собор. На нем председательствовал король Роберт, вместе с ним заседали архиепископ Реймский Герберт, которому поручили объяснять смысл всех решений собора, также Сигуин Санский, Эркембальд Турский, Даиберт Буржский и некоторые из их суффраганов. После того, как на соборе зачитали из постановлений отцов церкви положения о святой церкви, епископам, среди прочих полезных дел, было угодно постановить, чтобы с того дня все они чувствовали одно и то же, одного и того же желали, одного и того же вместе добивались, согласно тому, как сказано в Писании: «Было у них одно сердце и одна душа» 100. Также пожелали установить, что если в какой-либо церкви появится какой-либо тиран, которого они сочтут необходимым поразить орудием анафемы, следует прежде всего вместе обсудить это и поступить согласно общему решению. И если надо будет снять с кого-либо отлучение, подобным образом следует снимать его согласно общему решению, как сказано в Писании: «У всякого благоразумного проси совета» 101. Также было угодно определить, что если папа римский настаивает на чем-либо вопреки постановлениям отцов церкви, пусть его решение считается недействительным, как сказал апостол: «Еретика и отторгнутого от церкви отвращайся» 102. Также им было угодно подтвердить навечно низложение Арнульфа и посвящение Герберта, совершенное согласно их установлению, как сказано в канонических писаниях: «То, что установлено провинциальным собором, никем не может быть поколеблено».
90. Одон и Фулькон нападают друг на друга
В то время возобновилась гражданская война. Ведь стычки тиранов Одона и Фулькона из-за власти над Бретанью возродили распрю, а остальные знатные сеньоры королевства, потревоженные [174] их ссорой, жили в раздорах. Король поддерживал партию Фулькона, Одон наступал со своими людьми и с пиратами, которые покинули короля и переметнулись к нему, а также с аквитанским войском. Поэтому Фулькон, разъярившись на Одона, опустошал его владения, а затем построил в них, недалеко от города Тура, укрепленный замок, разместил там войско, переполнил его воинами и, так как полагал, что Одон придет, чтобы разрушить его, отправился к королю просить помощи. Когда король пообещал ему помощь, он еще упорнее продолжил свои действия. Итак, он готовил поход, чтобы сразиться с врагом, собрал войско и объявил Одону войну. Охваченный стыдом Одон отправился из Галлии в Бельгику просить помощи. Он обещал отблагодарить их, если они придут на помощь. Они охотно согласились и поклялись в верности. Он воззвал и к жителям Фландрии, просил у них защиты и обещал свою, если не откажут ему в том, что просит. Они также с охотой предоставили просимое. И к пиратам он отправил послов и просил не отказать ему в войске. Все вместе они назначили время и место, где соберутся и померяются силами с врагом. Тем временем Одон задабривал, собирал и воодушевлял своих людей. И, полагая, что белги и пираты своевременно подойдут, он с небольшим войском стремительно ринулся на Фулькона, так что было у него для сражения не более четырех тысяч воинов. Однако он осадил укрепление и расставил вокруг бойцов. И сильно теснил защитников замка.
91. Фулькон через послов изъявляет покорность Одону
Из-за того, что король промедлил, Фулькон не получил помощи и, сочтя войско Одона непобедимым, сразу решил сдаться. Итак, он просил через послов дружбы Одона, обещал уплатить в возмещение за убийство Конана сто фунтов серебра, а вместо убитого вассала предложил ему на службу своего сына; он уверял, что построенное укрепление разрушит в его честь и выведет своих людей; он и сам служил бы ему, если это не было бы беззаконно по отношению к королю. Так как этого не может произойти без обиды королю, то его сын протягивает руку для присяги, и выйдет так, что он сам будет служить через своего сына, так как отдаст своего сына Одону за Конана и сам предоставит сыну Одона воинов. Также он даст клятву сохранять верность в любых случаях, если только это не затронет короля и тех, к кому он привязан особенно близким кровным родством, то есть его детей, братьев и племянников. Узнав об этом, Одон по совету своих приближенных ответил, что охотно принимает такие условия, если тот вернет ему Нант, коварно захваченный город в Бретани, и очистит его от [175]своих людей. Ведь ему казалось, что будет несправедливо, если он заключит мир с врагом прежде, чем тот вернет захваченное.
92. Фулькон отказывается от изъявлений покорности
Пока все были увлечены переговорами, и Одон полагал понемногу увеличить свое войско, прежде чем оно вступит в битву, появился король с двенадцатью тысячами воинов, в то время, как Фулькона окружало шесть тысяч человек. Их соединили и тем самым сплотили ряды мощного войска. Поэтому Фулькон, став надменнее, пренебрег просьбой, которую выдвинул до того. Он яростно настаивал на том, чтобы состоялось сражение, требовал и уговаривал перейти вброд Луару, которая их разделяла, и напасть на врага. Одон, узнав, что его люди, обещавшие прийти, не явились, так как времени было слишком мало, чтобы собрать войско, пребывал в сильной тревоге. Однако же вместе с четырьмя тысячами воинов он защищал броды через Луару.
93.
Король не смог перейти вброд и повернул войско к замку Амбуаз, который возвышался меж скал неподалеку, на том же берегу реки, чтобы перейти там и затем, повернув, неожиданно напасть на врагов с тыла и одолеть их. Не выдержав нападения королевского войска, Одон направил к королю послов, передавая, что он воевал со своим врагом, а не с королем, и ничего не замышлял против короля, а только против недруга. Если король повелит, он сразу уйдет подальше и даст удовлетворение за все» Король, узнав, как было дело, заподозрил, что такому человеку беспричинно нанесен вред. Поэтому, чтобы тот совершенно от него не отпал, он принял у него заложников, как условие мира и намеревался позже выслушать его объяснения насчет всего, что вменялось ему в вину. Поэтому, уведя войско, он приехал в Париж. Одон, ничего не потеряв, невредимый приехал в Мелен. Оттуда несколько дней спустя он отправился в замок, который назывался Шатодун, чтобы привести в порядок свои дела.
94. Смерть Одона
В то время, как Одон занимался различными переговорами насчет своих людей, которых он отдал в заложники королю по условиям мирного договора, он стал испытывать прилив дурных соков, вызванный переменой времени года, и впал в недуг, который врачи называют синантикой. Этот недуг таится в горле и развивается в ревматическую опухоль, однако иногда отеки и сильная боль распространяются на подбородок и щеки, [176] иногда — на грудь и легкие. Сопровождаемый опухолями и лихорадкой, он убивает больного в течение трех дней, если не одолевает его с самого начала. Итак, охваченный этим недугом Одон страдал от жестокой боли в горле; жар в артериях лишил его дара речи. Этот недуг не добрался до верхней части головы, но проник в его нутро, вызывая острую боль в легких и печени. Раздавались скорбные восклицания воинов, крики слуг, вопли женщин, ведь они так внезапно теряли господина, а у его детей не оставалось никакой надежды сохранить власть, так как короли продолжали гневаться на их отца, а надменный Фулькон различными способами нарушал мир. Однако в предчувствии скорого конца Одон отправил к королям быстрых вестников, чтобы те обратились к ним со смиренной просьбой и посулили справедливое возмещение за нанесенные обиды. Старый король пожелал принять от послов возмещение за причиненное зло, но негодующий сын помешал ему. Он отверг все предложения послов и заставил их уехать, ничего не добившись. В пути они задержались, и еще до их возвращения Одон, постригшийся в монахи, умер на четвертый день от начала болезни и так окончил свою жизнь 103 его люди отвезли его к святому Мартину и с большими почестями схоронили в месте, называемом Мармутье.
95. Папа Иоанн посылает в Галлию аббата Льва, чтобы тот отменил низложение Арнульфа
В то же время германские епископы в посланиях папе Иоанну часто советовали объявить недействительным посвящение Герберта, реймского архиепископа, и отменить низложение Арнульфа, совершенное вопреки закону. Тогда папа направил в Германию монаха и аббата Льва, наделенного полномочиями расследовать эти события вместе с епископами Германии и Галлии, и, исходя из этого, тщательно вынести решение. Он был радушно принят епископами и говорил с ними о проведении собора для разбора этого дела. Они отправили к галльским королям, то есть к Хугону и его сыну Роберту, послов, чтобы открыть им решение папы и желание епископов относительно этого и увещевать их приехать со своими епископами, а место и время, где и когда надлежит съехаться, пусть назовут короли, и послы доложат им их мнение по этому вопросу.
96. Как было сообщено королям, что епископы Германии съезжаются на собор
Итак, отправили послов. Они доложили цель посольства. Короли, приняв сообщение благосклонно, ни в чем не препятствовали исполнению поручения папы и епископов, ответив, [177]что они сами посоветуются об этом и беспристрастно все выяснят. После того, как отослали послов, королям сообщили, что все это — ловушка, подстроенная Адальбероном, епископом Ланским, и что тот уже давно подбивал на это Оттона. Заветным желанием обоих было, чтобы Оттон пошел на галльское королевство и хитростью или силой изгнал из него королей. А епископы Германии хотели собраться для того, чтобы довести до конца необычайно хитроумный замысел. Итак, короли узнали об обмане и объявили через послов епископам, уже собравшимся в назначенном месте, что они туда не придут, так как нет при них никого из наилучших мужей, без которых, как им кажется, ничего нельзя предпринять и нельзя ни от чего отказаться. Также им кажется недостойным дать своих людей для исправления епископам Германии, в то время как они не менее знатны, не менее могущественны и такой же, если не большей мудрости. Поэтому, если они будут настаивать, пусть отправятся в Галлию и проводят собор, где пожелают. В противном случае пусть возвращаются к себе и заботятся о своих делах, как им будет угодно. Поэтому предприятие не удалось. Ведь Адальберон, который оказался их пособником, не ведая о доносе, внушал королям, чтобы они поехали навстречу приехавшим, а старый король, зная об обмане, потребовал у него Людовика, сына Карла, попавшего в плен при взятии Дана, которого он поручил ему стеречь. Кроме того, он потребовал у него и крепость этого города, которую подобным же образом вверил ему.
97. Адальберона упрекают в обмане
Тот упорно отказывался вернуть вверенное ему, тогда приближенные короля, возмутившись, добавили: «Так как ты, о епископ, упорно искал погибели короля и сеньоров через посредство короля Оттона и тирана Одона, как ты не убоялся затевать столь великое преступление против королей, прежних твоих господ? Почему ты боишься вернуть Людовика и крепость, если уверен в том, что сохранил верность королям? Почему ты не хочешь вернуть вверенное, если не задумал причинить королям вред? Совершенно очевидно, что ты нарушил верность, так как вел с Оттоном переговоры об убийстве королей и пытался подорвать их достоинство. Поэтому и предъявлено тебе обвинение в беззаконии. Ты доложил Оттону об отравленном королями посольстве и вы с ним коварно постановили, чтобы сам он пришел с небольшим сопровождением, но неподалеку разместил толпу воинов. Наших королей ты убеждал также поспешить навстречу противнику с маленькой свитой, обещая, что никакого зла из-за этого не произойдет. [178] Ты говорил, что такой порядок будет наиболее полезным для обоих, так как притворялся, что и тот, и другой частным образом, по-дружески обсудят дело. Однако другое тебе виделось, ты притворялся так, чтобы твои господа короли были захвачены Оттоном и королевство франков перешло под его власть, чтобы тебе стать Реймским архиепископом, а Одону — герцогом франков. И тогда нам все было ясно, но временно мы это скрывали. И, о неизмеримая доброта Всевышнего, каких несчастий мы избежали, от какого поношения избавлены. Подошло время, когда подготовленная хитрость должна была достичь успеха. Ведь епископы под личиной религиозности, якобы чтобы расспросить о возвышении и низложении Герберта и Арнульфа, приехали, отправив прежде послов. А король Оттон приехал в Метц, недалеко от которого приказал собрать войско. Если бы мы поехали, нас бы либо убили, либо захватили в плен. Если бы не пошли, нас обвинили бы в беззаконии. Но королям посоветовали не ехать, так как у них было недостаточно военных сил. Обвинения в беззаконии обрушатся на тебя, так как ты один, в то время как короли ничего не знали, собирался поехать».
98.
Услышав это, епископ, покраснев, умолк. Тогда один из его людей заметил его испуг, бросился, чтобы возразить на это, и так сказал противникам: «Пусть этот обвинитель говорит со мной. У меня есть что сказать в ответ на клевету. Один из вас сказал это и тем самым обрек мне свою голову. Пусть сравнит свое оружие с моим и померяется со мной силами!» Граф Ландрик 104 так сказал этому человеку, обезумевшему из-за своего господина: «О воин наилучший, я вижу, что ты совершенно не знаешь его хитростей. Хотя они тебе неизвестны, но мы рассказали о них ранее. Поэтому умерь свою ярость. Тебе нет необходимости сражаться. Никто тебя не вынуждает, потому что, напав, ты уже не сможешь отступить. А сейчас, послушай моего совета, отойди-ка отсюда; спроси твоего господина, справедливы ли обвинения. Если он будет побуждать тебя к поединку, сражайся. Если велит уступить, успокой свой гнев». Итак, тот удалился и, обратившись к господину, спросил у него, таковы ли дела в действительности. Епископ, уличенный сообщником, признался вопрошающему, что именно таковы. Поэтому он воспретил ему сражаться. Итак, умерив столь сильную ярость, воин узнал дело полностью. Епископ, задержанный по приказу королей, поскольку являлся [179] предателем, был заключен под стражу. Его воины сразу дали клятву королям.
99. Собор, состоявшийся в Музоне в защиту Арнульфа 105
Короли запретили епископам Галлии приходить на собор, однако епископы Германии, чтобы их не обвинили в кознях, если они не придут, в установленное время собрались в Музоне, имея при себе посла папы 106. Итак, съехавшись, в обители святой матери Божьей Марии в должном порядке, по церковному обычаю, заседали епископы, а именно Сугерий Майнцский, Леодульф Трирский, Нохер Льежский и Хаймон Верденский. Посреди них сидел аббат Лев и осуществлял полномочия, полученные от папы. Напротив них сел единственный из галльских епископов, Герберт, Реймский архиепископ, который прибыл туда вопреки приказу королей, чтобы ответить за себя. Заседали также аббаты из различных монастырей и некоторые клирики. Из мирян же — граф Годефрид 107 с двумя сыновьями и Регенерий, Реймский видам 108.
100. Вступительное слово Хаймона, епископа Верденского, объясняющее цель собора
Когда все вокруг умолкли, епископ Верденский поднялся, чтобы объявить задачу собора, так как он знал галльский язык. «Поскольку, — сказал он, — до слуха папы неоднократно доходило, что Реймская митрополия захвачена и лишена своего пастыря, вопреки закону и порядку, он не один раз, а дважды письменно увещевал нас, чтобы мы собрались, взвесили столь тяжкое преступление на весах справедливости, исправили его, будучи наделенными своей властью, и вернули дела к их нормальному состоянию. Но поскольку из-за множества нахлынувших разнообразных дел мы медлили это сделать, теперь, после стольких призывов, он пожелал отправить сюда аббата и монаха Льва, чтобы он, представляя его персону, разобрал упомянутое дело, а мы подчинились ему. Он также прислал с ним письменное изложение своей воли, чтобы, если что-нибудь будет позабыто или умалено, можно было справиться в послании. И сейчас будет полезно зачитать его». Тут же он достал послание и зачитал его для присутствующих, но мы уклонимся от приведения текста послания, так как стремимся к краткости, да он нам и не нужен.
101. Речь, произнесенная Гербертом на соборе в свою защиту
После того, как зачитали послание, поднялся Герберт и прочел собранию речь, написанную им в свою защиту. Он говорил перед ними весьма искусно. Мы захотели привести ее, [180]чтобы читатель мог извлечь большую пользу из подробного изложения всех его доводов. Ее текст был таким 109:
102. Вступление
«Достопочтенные отцы, я постоянно видел перед собой этот день, я ожидал его с надеждой с тех самых пор, когда, понуждаемый моими братьями, принял на себя бремя епископского сана и подверг опасности свою жизнь. Я так заботился о спасении пропащего народа, так полагался на ваше доверие, что считал себя в полной безопасности. Я вспоминал прежние благодеяния, ваши приветливые и сладкие изъявления благосклонности, которыми вы многократно отмечали меня, сопровождая их похвалами; как вдруг появился слух, что вы недовольны мной и что меня пытаются упрекнуть в том, что у других считалось доблестным деянием. Признаюсь, я пришел в ужас и начал испытывать перед вашим негодованием такой же страх, как прежде перед мечами врагов. Но сейчас, когда Бог по милости своей привел меня к вам, кому я всегда вверял мое спасение, я скажу несколько слов в подтверждение моей невиновности и объясню, исходя из каких соображений меня возвели в архиепископы города Реймса. Так как после смерти божественного августа Оттона я решил не оставлять службы Адальберону, моему святому отцу, то был, не ведая того, избран им в епископы, а уходя к Господу, он в присутствии выдающихся людей назначил меня будущим пастырем церкви. Но симонийская ересь нашла меня равным по твердости Петру, отвергла меня и предпочла Арнульфа. Однако я оказывал ему верное послушание, более, чем следовало, пока не понял, исходя из мнения многих людей и из собственных наблюдений, что он явный отступник; тогда я отправил ему письмо с отказом от службы и покинул вероотступника вместе со всеми своими людьми. Я поступил так не в надежде или в намерении захватить его кафедру, как говорили те, кто завидовал мне, но из страха перед деяниями чудовища, укрывшегося под личиной человека. Но, говорю вам, я не оставил бы его, если бы не встретил следующего пророчества: «следовало ли тебе помогать нечестивцу и любить ненавидящих Господа? За это на тебя гнев от лица Господня» 110. Поэтому, когда в течение долгого времени были исчерпаны все церковные санкции и прошли все законные сроки, ничего больше не оставалось, кроме как укротить его судебной властью государей и низвести с главной кафедры как мятежника и бунтовщика, согласно решению Африканского собора 111, а меня призвали братья мои и знатнейшие сеньоры королевства и убеждали вновь и вновь, чтобы я порвал с отступником, отверг его [181]покровительство и принял на себя заботу об истерзанном народе. Я долго отказывался от этого, и хотя в конце концов принял это предложение, но не по доброй воле, поскольку хорошо понимал, какие мучения будут мне сопутствовать. Простодушие вело меня по путям моим, невинность моя незапятнана, и перед лицом Господним и вашим, священнослужители, весь мир этому свидетель.
103. Несогласие
Но вот с противной стороны подоспел клеветник и стал с увлечением порицать меня на чужих языках, чтобы усилилась вражда: «Ты предал своего господина, отправил его в темницу, осквернил его церковь, захватил его кафедру!»
104. Доводы защиты и обвинения, изложенные по порядку
Так я предал господина, которому никогда не был слугой, которому никогда не присягал на верность? Если даже я и служил ему временно, то делал это по приказанию отца моего Адальберона, который советовал мне задержаться в Реймской церкви до тех пор, пока не узнаю, каков нрав и каковы поступки ее первосвященника. Пока я был поглощен этим, враги ограбили меня и добро, собранное благодаря вашей милости и выдающейся и хорошо известной щедрости великих герцогов, было отнято шайкой злобных грабителей, а мне, почти нагому, угрожали обнаженными мечами. После того, как я, наконец, покинул этого вероотступника, я не выслеживал его путей и дорог и никак с ним не сносился. Поэтому как я мог предать человека, о котором в то время не знал даже где он находится? Я не заключал его в темницу, ведь я только недавно в присутствии достойных доверия свидетелей просил моего господина, чтобы мне не поручали содержать его под стражей. Если вы, с вашей властью, встанете на мою сторону, Арнульф падет так низко, что уже никак не сможет мне навредить. Если же вы вынесете решение против меня, чего да не будет, то какая мне разница, Арнульф ли, или кто-либо другой будет избран Реймским архиепископом? То, что было сказано об оскверненной церкви и захваченной кафедре — просто смешно. Во-первых, говорю вам, я никогда не давал никакой клятвы тому, кто, приняв достояние кафедры как бы в качестве приданого, разграбил бенефиции, расточил их и опустошил. Не успел он получить епископский перстень, как уже все, что, казалось, называли имуществом церкви, растащили приспешники Симона 112. Также я утверждаю, что следует рассмотреть, какой была его церковь и чем она кончила, после того, как он [182]осквернил и растлил ее и, так сказать, бросил на разврат своим разбойникам. Так как я мог осквернить его церковь, которой он либо не имел, или же которую утратил из-за своего злодеяния? Затем, как мог я, чужак, пришелец, не располагающий никаким имуществом, захватить кафедру, вверенную охране множества людей? Нас упрекают в том, что мы не известили апостольский престол, так как дело обсуждалось без совета с ним, либо по недомыслию, либо по строптивости. На самом деле не было совершено и не должно совершаться ничего, о чем не доложили бы апостольскому престолу, и его решения ожидали в течение десяти и восьми месяцев. Но пока люди не в состоянии были дать совет, было найдено обращение свыше к сыну Божьему: «Если глаз твой соблазняет тебя...» 113 и так далее. И грешного брата, предупрежденного в присутствии свидетелей и перед лицом церкви и не повиновавшегося постановил считать язычником и мытарем 114. Итак, обратились к Арнульфу и в письмах, содержащих предупреждения, и через послов епископов Галлии, чтобы прекратил он безумствовать и, если пожелает, очистился каким угодно образом от греха предательства, но он пренебрегал спасительными увещеваниями и его посчитали язычником и мытарем. Но осудили его не как язычника, из почтения к апостольскому престолу и привилегии священного сана, а потому что он сам произнес против себя проклятие, и рассудили, что это был единственный славный поступок за всю его жизнь; если бы епископы оправдали его после того, как он сам себя осудил, они, бесспорно, все равно подвергли бы его каре за преступление. «Если, — как говорит великий папа Лев 115, — священнослужители и миряне согласны в том, что следует осудить кого-либо, пусть он будет осужден с общего согласия и не избавится от кары по решению вероломных людей. Так предписал всем Бог, который уничтожил грешный мир великим потопом» 116. И папа Геласий 117 сказал: «Заблуждение всегда осуждается вместе со своим творцом, и соучастник, прикоснувшийся к чему-либо дурному, да будет подвергнут проклятию и каре» 118. Итак, когда его отторгли от Реймской церкви, братья мои, призывая Бога в свидетели, возложили на меня бремя этого сана, хотя я и сопротивлялся, опасаясь многих бед, которые я перенес и переношу ныне. Поэтому, если случайно кто-либо отклонился от священных законов, это было сделано не по злобе, а по необходимости из-за обстоятельств того времени. Время было враждебное всем законам, все избегали дозволенного, тот и другой предавали отечество и несли смерть. Конечно, законы [183]молчали среди оружия; и этот свирепый зверь Одон 119 так злоупотреблял ими, что почтеннейших священнослужителей как будто скупал задешево, не смягчался даже перед алтарями святой церкви и препятствовал продвижению по дорогам и всякому сообщению.