Российский Государственный архив древних актов 5 страница
В Древнем Риме была учреждена коллегия фециалов — жреческая коллегия, в обязанности членов которой входило религиозное освящение войны и заключение мира. Эти обряды совершались под началом двух жреов — «святого отца» («pater patratus») и «отца, несущего вербеновую ветвь» («pater verbenarius»).
Заключение мира сопровождалось следующим церемониалом: pater patratus со скипетром Юпитера в руке в сопровождении pater verbenarius, несшего росток священной вербены из сада с Капитолийского холма, приказывал зачитать договор послам другой стороны, проклинал того, кто в будущем осмелится нарушить условия этого договора, а затем совершал жертвоприношение, каменным ножом перерезая горло свинье.
В другие страны Древний Рим направлял посольства из трех — десяти человек, в зависимости от важности события. Каждый из послов получал золотой перстень — знак силы и мощи римского государства и полномочий римского посла. Этот перстень давал право беспошлинного провоза через границу посольского багажа. Римских послов, как правило, сопровождал эскорт кораблей.
Для организации приемов в Риме была создана специальная должность — «магистр церемониала».
В Византии, стремясь подчеркнуть военную мощь империи, обязывали иностранные делегации присутствовать на парадах, во время которых войска, появлявшиеся из одних и уходившие в другие ворота, двигались по кругу, меняя лишь вооружение. Для поднятия престижа главы Византии встреча императора с иноземными госями обставлялась целым рядом обязательных церемоний, например, при приближении делегаций к трону императора ревели золоченные механические львы, а сам императорский трон поднимался.
На Руси заключение договоров с иноземцами также обставлялось целым рядом протокольных формальностей: придворный протопоп после молебна читал «заклинательное письмо о содержании вечного покоя» (положения договора о мире), слова которого повторял за священником великий князь, а позднее — царь. Сам договор — «грамота докончальная» — в это время лежал под Евангелием. По окончании чтения клятвы царь прикладывался к кресту и, взяв «грамоту докончальпую», передавал ее главе делегации государства, с которым заключался договор.
При Иване IVбыл установлен особый посольский церемониал, который с небольшими изменениями просуществовал в России до конца XVII в. Иван Грозный внимательно следил за тем, чтобы глава делегации при приеме «грамоты докончальной» также присягал «крестным целованием», причем целовал «в самый крест», а не «мимо креста, да и не носом». После такой церемонии договор считался нерушимым «во всех статьях, запятках и точках, безо всякого умаления в целости»[76].
Спустя 12 дней после приезда Ричарда Ченслора в Москву секретарь, ведающий делами иностранцев, сообщал ему, что великий князь желает, чтобы тот явился к нему с грамотами своего короля. «Я был очень доволен этим и тщательно приготовился к приему. Когда великий князь занял свое место, толмач пришел за мною во внешние покои, где сидели 100 или больше дворян, все в роскошном золотом платье; оттуда я прошел в зал совета, где сидел сам великий князь со своею знатью, которая составляла великолепную свиту»[77].
Приближенные царя сидели вдоль стен комнаты, но при этом царь возвышался над ними па позолоченном троне «в длинной одежде, отделанной листовым золотом, в царской короне на голове и с жезлом из золота и хрусталя в правой руке; другой рукой он опирался на ручку кресла»[78]. После того как Ченслор поклонился и передал свои грамоты, царь спросил его о здоровье английского короля и затем пригласил к обеду.
Нидерландские послы, посетившие Россию с дипломатической миссией в 1630 — 1631 гг., были встречены за треть мили от Москвы конюшим, который от имени царя передал им «двое царских саней, а свите 17 аргамаков, или персидских лошадей. Пересев в эти сани, мы увидели много сотен всадников, одетых по-туземному самым блестящим образом; это были князья, бояре и другие знатные лица, которые по повелению царя должны были присутствовать при нашем въезде»[79], — вспоминал А.К. Бурх.
Когда послы немного отъехали, у саней остановился царский толмач и попросил их выйти, чтобы выслушать приветствие царя «из уст высланных им сюда больших людей... Большие люди в парчовых кафтанах и в шайках из чернобурых лисиц прежде всего подали каждому из нас руку, а потом старший из них, по имени Федор Иванович Чемоданов, дворянин, бывший прежде воеводою в Сибири, обнажил голову <...> и начал свою речь»[80].
Посольская свита двигалась к городу, окруженная царскими сановниками, при огромном стечении народа, толпившегося на дороге и на улицах. По обе стороны 
городских улиц строем стояли стрельцы. Послы коронованных особ останавливались в Персидском подворье, где ожидали царской аудиенции. В день приема послов повезли в Кремль между рядами стрельцов, расставленных в полном вооружении по обеим сторонам дороги, окруженной неимоверной толпой народа. «Наконец мы доехали до крыльца того здания, где нам была назначена аудиенция. Здесь мы сошли с саней, и нас провели крытым ходом в сени, которые были наполнены «гостями», то есть придворными русскими купцами в парчовых одеждах и шапках из чернобурых лисиц»[81].
Царь восседал в палате на престоле в узорчатой парчовой одежде, в драгоценной короне, со скипетром в правой руке. По правую сторону восседал патриарх в духовном одеянии и в золотой митре с крестом. По левую сторону от царя находилась золотая пирамида с короной, которая символизировала отсутствующего царевича. «Подле царя стояли рядом четыре стольника. На груди у них крестообразно висели золотые секиры (рынды)». В зале сидели также «важнейшие князья, бояре и дворяне государства»[82] в парчовых одеждах и высоких шапках из чернобурых лисиц. Посольская свита не могла покидать резиденцию без особого разрешения и выходить на улицу и на рынок без сопровождения стрельца или стража.
Торжественные приемы иностранных послов происходили в Грановитой палате. Около 150 стольников подавали гостям напитки и кушанья, число которых доходило до 500.
Послы являлись в Грановитую палату с многочисленными подарками, которые думный дьяк передавал царю. Дарами назывались предметы, подносимые царю послом лично от себя, своей свиты или купцов. Подарки царю от султана или короля носили название любительных поминок. Обычай подношения даров преследовал определенные политические цели. Чем богаче были дары, тем больше рассчитывал посол на успех своей миссии.
В 1811 г. в память заключения мира в Тильзите Наполеон подарил Александру Iкофейный, чайный и десертный, так называемый Олимпийский, сервизы. В 1896 г. из Японии был прислан орел из слоновой кости, сидящий на массивном пне японского дерева. Одновременно была подарена ширма с изображением морского прибоя. В том же году из Кореи был прислан деревянный черный шкаф, инкрустированный перламутром. Каждый подарок тщательно оценивался и записывался в специальную книгу. Это было необходимо для того, чтобы знать, на какую сумму послать ответные дары.
Коллекция посольских даров в Оружейной палате самая большая в мире. Здесь представлены дары из Ирана, Турции, Англии, Польши, Голландии, Дании, Австрии, Швеции и других государств.
«Опорой сближения» и «поддержкой благорасположения» назвал дипломатические дары один из историков средневековья.
Чтобы показать богатство Русского государства, подчеркнуть свое могущество, великие князья и цари обставляли дворцовые церемониалы с блеском и великолепием.
Вплоть до 70-х годов XVII в., когда Россия заключила первые договоры о дипломатическом церемониале с Речью Посполитой (1672 г.), Швецией (1674 г.) и Священной Римской империей (1675 г.), нормы посольского обычая жили в устном предании. Отсутствие общепринятых норм протокола создавало поводы для серьезных международных конфликтов. 30 сентября 1661 г. между французским послом д'Эстрада и слугами испанского посла Ваттевиля произошла ссора из-за места в кортеже при встрече шведского посла в Лондоне. Людовик XIV потребовал наказать испанского посла. Испанским послам было приказано уступить дорогу послам Франции. В противном случае Франция грозила открытием военных действий.
За внешними сторонами церемониала скрывались проблемы престижа государства на международной арене. В России порядок аудиенции послов был разработан до мельчайших подробностей при Елизавете Петровне(1744 г.) и носил название «Церемониал для чужестранных Послов при Императорском Всероссийском Дворе»[83]. Начинался он с так называемого публичного въезда посла в столицу. Накануне церемониала пред 
принимались следующие действия. Для сопровождения посла назначался комиссар из знатной фамилии в ранге генерал-аншефа. Обер-церемониймейстер объявлял генералитету, министрам и придворным лицам, в какой день и час состоится въезд посла, «дабы они свои кареты цугами и с ливреею, по их мере, для умножения экипажа и чести Посольской прислали»[84].
Въезд посла в город обставлялся торжественно. Его сопровождал кортеж экипажей петербургской знати. Перед каретой шествовали два скорохода, а также 6, 8, 10 или 12 пеших лакеев. По обе стороны от кареты находилось по одному гайдуку или лакею, пажи размещались на передних ремнях. Если вельможа имел шталмейстера, то последний возглавлял кортеж. Также посылались для въезда посла три парадные кареты императора. Их сопровождали пажи, гайдуки, лакеи, скороходы.
В первую карету, предназначенную для посла, садился комиссар монарха, слева от него — обер-церемониймейстер. Вторая и третья кареты предназначались для секретаря посольства и посольских дворян. В день публичного въезда посол приезжал инкогнито в назначенный ему дом.
Порядок марша был следующим:
«47. — 1) Шесть унтер-офицеров (токмо не от Гвардии) верхами.
2) Карета обер-церемониймейстера.
3) Знатных особ кареты порожние <...>
4) <...> 12 же заводных лошадей, богато убранных.
5) Третья карета Ея Императорского Величества <...>
6) Вторая карета Ея Императорского Величества <...>
7) Двенадцать конюхов Ея Императорского Величества верхами по два рядом.
8) Гоф-фурьер верхом, за ним четыре скорохода и 24 лакея Ея Императорского Величества <...>
9) Первенствующая карета Ея Императорского Величества цугом, в которой посол сидит на первом месте <...>
10) Потом следует дом посольский и кареты его <...>
11) Затем следует карета императорского комиссара <...>
12) Четыре унтер-офицера (токмо не от Гвардии) для заключения марша <...>»[85].
Вечером в день публичного въезда к послу посылался церемониймейстер с объявлением дня и часа публичной аудиенции у монарха. Обер-церемониймейстер проверял, соответствует ли правилам церемониала размещение унтер-офицеров гвардии с алебардами и 400 человек гвардейских гренадер с офицерами, которые строились шеренгами по обе стороны от «больших ворот, даже до того места, где будут поставлены галлебардиеры»[86]. Когда посольский кортеж подъезжал к воротам императорского дворца, то все участники церемониала сходили с лошадей, покидали карсты и двигались установленным порядком к тому месту, где послу надлежало выйти из императорской карсты.
Во время следования посла гвардия отдает ему честь, а рейтары имеют обнаженные палаши, бьют при том в барабаны аппель или позыв при распущении знамен»[87]. Посол проходил через дворцовые апартаменты в сопровождении церемониймейстера (справа) и камер-юнкера (слева) в посольский зал, где некоторое время отдыхал и ожидал приема.
В зале, предназначенном для аудиенции, монарх стоял на императорском престоле. Справа от трона — канцлер и вице-канцлер, сзади на некотором расстоянии — обер-гофмейстерина, статс-дамы, фрейлины и другие дамы; кавалеры занимали места по левую сторону. Войдя в зал и сделав несколько шагов, посол отдавал монарху первый поклон, в центре зала — второй и перед троном — третий. В продолжение своей речи, произнося имя русского императора или своего монарха, он каждый раз кланялся. Затем, вручив государю верительную грамоту, посол представлял своего секретаря и дворян посольства, которые подходили к руке монарха. В завершение представ 
ления посол отдавал низкий поклон и двигался к выходу из зала, не поворачиваясь спиной к трону.
В 1827 г. нормы, разработанные в церемониале 1744 г., были дополнены в «Высочайше утвержденных этикетах при Императорском Российском Дворе...»[88]. Обо всех публичных церемониях посла извещал Департамент церемониальных дел.
29 октября 1858 г. был издан указ «О присоединении экспедиции церемониальных дел к составу министерства Императорского Двора»[89]. Согласно высочайше утвержденному положению[90], экспедиция церемониальных дел состояла из обер-церемониймейстера, церемониймейстеров, правителя дел экспедиции и двух секретарей. Экспедиция поддерживала постоянную связь с дипломатическим корпусом и занималась составлением церемониалов для празднеств и торжеств при высочайшем дворе.
Обязанности сотрудников экспедиции церемониальных дел в отношении представителей дипломатического корпуса определялись высочайше утвержденным этикетом, который соблюдался при дворе. На основании этого этикета главы иностранных миссий, желавшие получить аудиенцию у императора, сначала обращались к министру иностранных дел, который, получив согласие императора, сообщал иностранным министрам и одновременно министру императорского двора о дне и часе аудиенции. Последний, в свою очередь, извещал об этом обер-гофмаршала и обер-церемониймейстера.
Таким образом, в XVIII начале XIX в. были обобщены и утверждены нормы русского дипломатического протокола. Придворный этикет строжайшим образом регламентировал дворцовую жизнь. Заранее было определено, кто сопровождает монарха, как проходят высочайшие выходы, церемонии аудиенций, балов, обедов.
Среди важнейших церемоний русского двора значились императорские выходы. Выходом при высочайшем дворе называлось шествие членов августейших фамилий из внутренних апартаментов в церковь и обратно. Они разделялись на большие и малые. Большие происходили в особо значимые церковные праздники и торжественные дни в Большой церкви Зимнего дворца и в церквах других дворцов, в зависимости от места пребывания императора; малые — в такие же праздники и торжественные дни (а также в обыкновенные праздники и воскресные дни) в Малой церкви Зимнего дворца и церквах других дворцов. На большие выходы были обязаны являться придворные чины и все, состоящие в придворных званиях, члены Государственного совета, сенаторы, генералитет флота, армии и гвардии, штаб- и обер-офицеры, адъютанты великих князей и состоящие при них генералы. Кроме упомянутых на выходах имели право присутствовать гражданские чины первых пяти классов. В некоторых случаях на церемонию приглашались члены Святейшего синода, знатное духовенство, дипломатический корпус, российские и иностранные купцы первой гильдии.
За полчаса до назначенного времени члены императорской фамилии прибывали в Малахитовый зал Зимнего дворца, вход в который охраняли арапы в парадных костюмах. Придворные собирались в других залах, где за соблюдением распорядка наблюдали чины церемониальной части.
Когда кортеж был образован полностью, министр двора докладывал об этом монарху. Тотчас после этого великие князья выстраивались вслед за императором согласно порядку престолонаследия. Великие княжны занимали места соответственно рангу их отцов и мужей.
При выходе из Малахитового зала в первой паре следовали государь и императрица-мать, во второй Александра Федоровна. Министр двора находился справа от государя, за ним — генерал-адъютант, свитский генерал и флигель-адъютант. Остальные члены кортежа двигались попарно.
Войдя в Концертный зал, их величества отвечали на поклоны собравшихся там лиц, имевших право входа в зал «за кавалергардов». (Во время больших выходов у дверей, откуда появлялась императорская фамилия, размещался пикет кавалергардов. Иметь вход в зал «за кавалергардов» считалось большой привилегией. Здесь собирались все придворные дамы, придвор 
ные чины и состоящие в придворных званиях члены Государственного совета, сенаторы, статс-секретари, почетные опекуны и т.д.) Когда император останавливался для разговора с присутствовавшими, в зал «за кавалергардов» входили генерал-адъютанты, генерал-губернаторы, военные губернаторы, полные генералы, адмиралы и действительные тайные советники, состоящие при иностранных дворах российские послы, начальник главного управления уделов.
Перед началом выхода первые чины двора стояли лицом к государю. После знака обер-церемониймейстера «начать выход» они шествовали в порядке, соответствовавшем их рангу по отношению к царю: чем выше орден, тем ближе к императору. Позади государя шли члены императорской фамилии, затем придворные дамы, сановники, министры, сенаторы, военная свита.
Шествие проходило через Николаевский зал, занятый офицерами гвардейских полков. В других залах размещались иные допущенные на церемониал лица и именитое купечество, на хорах — корреспонденты газет. В церкви, где был император, находились лишь великие князья, особо важные сановники и гофмейстерины. Остальные ожидали конца службы вне пределов церкви. Церемониймейстеры следили за тем, чтобы присутствующие не разговаривали громко и своевременно, до конца службы, возвращались на занимаемые ими в залах места.
Император Николай Павловичотличался особой точностью и аккуратностью. Он входил в церковь ровно в одиннадцать часов, и тотчас начиналась служба. Император строго следил за соблюдением церемониальных правил придворными. В особых случаях чиновник Министерства двора являлся к дамам и кавалерам свиты с официальной бумагой, содержащей высочайший выговор за неаккуратность; виновные должны были поставить на бумаге свою подпись. Особой честью считалось быть представленным императору во время выхода. Этим правом могли пользоваться военные и гражданские чины первых четырех классов, полковники, командующие отдельными частями гвардейских войск, бывшие фрейлины, супруги полковников лейб-гвардии и некоторые другие. В Концертном зале обычно происходило представление вновь назначенных фрейлин, а после Крещения — дипломатического корпуса.
Не только государственная, но и частная жизнь членов императорской фамилии была сильно ритуализирована. В историко-литературном архиве Российского Дворянского собрания хранится высочайше утвержденный церемониал о святом крещении великой княжны Татьяны Николаевны, появившейся на свет в 1897 г. В этом документе подробно расписаны действия самых разных участников торжества. В церемонии участвовали практически все члены российского императорского дома и немало представителей владетельных домов Европы, а также множество придворных чинов, членов дипломатического корпуса, высоких духовных лиц. Кавалерам полагалось быть в парадной форме, а дамам — в русских платьях.
Церемония проходила в Большом Петергофском дворце. После донесения управляющего Министерством императорского двора императору, что к шествию в церковь все готово, начиналось шествие. Его открывали гоф-фурьеры и камер-фурьеры, церемониймейстеры и обер-церемониймейстер, вторые чины двора, за ними первые и обер-гофмаршал высочайшего двора.
За придворными следовали Николай IIи вдовствующая государыня Мария Федоровна. Императрицы на церемонии не было. Вслед за коронованными особами шли великие князья и великие княгини, князья императорской крови, принцы и герцоги в порядке очередности права на наследование престола. Замыкали шествие гофмейстерины, статс-дамы и камер-фрейлины императриц и великих княгинь, сенаторы, статс-секретари «и прочия знатныя обоего пола Особы»[91].
Из Александрии высоконоворожденную доставили во дворец в золоченой карете с почетным эскортом. Татьяна Николаевна была на руках у обер-гофмейстерины Александры Федоровны светлейшей княгини М.М. Голицыной. Она же внесла девочку в дворцовую церковь. Обер-егермейстер князь Голицын и генерал-адъютант граф Воронцов-Дашков поддерживали с двух сторон покрывало, на котором лежала великая княжна.
Таинство крещения совершил духовник государя и государыни отец И. Янышев. Восприемниками были русские великие князья, иноземные короли и наследные принцы, в том числе и представители британского королевского дома Виндзоров. Во время возложения на маленькую великую княжну знаков ордена Святой Екатерины в Петергофе начался салют в 101 выстрел и раздался колокольный звон всех петергофских церквей. Затем Николай II и Мария Федоровна принимали поздравления, и церемония завершилась. Вечером Петергоф и весь Петербург были празднично иллюминированы.
По отзывам современников, приемы при русском дворе отличались особой пышностью и выполнялись с безупречной тщательностью.
При назначении на должность, награждении орденом, производстве в чин для генералов, статских советников, их жен и дочерей, назначенных во фрейлины, устраивалась особая придворная церемония — представление императору. Мужчины испрашивали позволения представиться через гофмейстеров, дамы — через гоф-мейстерин. В назначенный день представляющиеся выстраивались по чинам, в ряд, дамы — по чинам мужей, дочери слева от матерей, если дочь назначалась во фрейлины, она становилась с другими фрейлинами.
При входе высочайшей особы делался общий поклон, при представлении поклон повторялся. Разговор начинала августейшая особа, при обращении па русском языке употребляли «Вы» с частым прибавлением титула собеседника. При особом представлении беседа велась сидя, уходить было можно тогда, когда высочайшая особа давала к этому знак, вставая или прощаясь.
Мужчины являлись на представление в парадных мундирах и орденах, дамы в светлых талиях без вырезов и в шляпках — утром и в нарядных платьях с вырезом и короткими рукавами, в головных уборах — вечером, девицы — с цветами в волосах. Кавалеры и дамы снимали правую перчатку, так как полагалось целовать руку особ, которым представлялись.
Император Павел Петровичстарался установить при дворе такие же строгие порядки в соблюдении церемониала, как на военных парадах. «При церемонии целования руки, повторявшейся постоянно, при всяком удобном случае, по воскресеньям и по всем праздникам, нужно было, сделав глубокий поклон, стать на одно колено и в этом положении приложиться к руке императора долгим и, главное, отчетливым поцелуем, причем 
император целовал вас в щеку. Затем надлежало подойти с таким же коленопреклонением к императрице и потом удалиться, пятясь задом, благодаря чему приходилось наступать на ноги тем, кто продвигался вперед»[92], — вспоминал князь Чарторыйский.
Во время высочайшего представления этикет соблюдался с не меньшей тщательностью, чем во время других церемониалов. Вот как он выглядел в изложении Марии Петровны Фредерикс. Ее близость к императорскому дому предопределялась судьбой — мать Марии Петровны была близкой подругой императрицы Александры Федоровны. Когда Марии Петровне исполнилось 17 лет, императрица потребовала представить ей девушку официально.
Церемония состоялась накануне именин Александры Федоровны,5 декабря. В Малахитовой гостиной Зимнего дворца обер-церемониймейстер граф Воронцов-Дашков выстроил дам по старшинству. Мария Петровна, будучи уже пожалована фрейлиной, оказалась первой. Когда все было готово, граф доложил об этом ее величеству. Распахнулись двери внутренних покоев, и вошла императрица в сопровождении дежурной фрейлины, свиты и камер-пажей. Несмотря на то что императрица знала Марию Петровну с рождения, никакого исключения для нее не было сделано, и Александра Федоровна, приблизившись к дамам, обратилась к дежурной фрейлине с вопросом: «Gui est cette demoiselle?»[93] «Я, красная как рак, готова была провалиться сквозь землю. Нечего и говорить, что наш ангел императрица, хотя сама ужасно смеялась над моим конфузом, сейчас же меня обласкала и успокоила своим обыкновенным со мной обращением и добротой»[94].
Годами выработанный этикет поддерживал престиж придворной жизни. «Это не только преграда, отделяющая государя от его подданных, это в то же время защита подданных от произвола государя. Этикет создает атмосферу всеобщего уважения, когда каждый ценой свободы и удобств сохраняет свое достоинство. Там, где царит этикет, придворные — вельможи и дамы света, там же, где этикет отсутствует, они спускаются на уровень лакеев и горничных, ибо интимность без близости и без равенства всегда унизительна, равно для тех, кто ее навязывает, как и для тех, кому ее навязывают. Дидро очень остроумно сказал о герцоге Орлеанском: «Этот вельможа хочет стать со мной на одну ногу, но я отстраняю его почтительностью»[95], — писала А.Ф. Тютчева.
Аудиенция монарха частным лицам носила более скромный характер, тем не менее здесь тоже имелось немало условностей. Так, визит А.А. Бахрушина к Николаю II начался с поездки в императорском поезде в Царское Село. На вокзале приглашенных на аудиенцию встречали придворные экипажи. Во дворце Бахрушина встретил дежурный гофмаршал, который проводил его в приемную, где дал следующую инструкцию: «В 11 часов начнется прием, будут вызывать по имени, отчеству и фамилии, отвечать только на вопросы императора, самому вопросов не задавать, аудиенция продлится минут пять, выходя, не поворачиваться спиной к государю»[96].
В одиннадцать часов открылась дверь царского кабинета. Камер-лакей провозгласил: «Бахрушин, Алексей Александрович!» При входе Бахрушина император встал из-за письменного стола и пошел навстречу к нему, протягивая руку. Поблагодарив Алексея Александровича за подаренную государству уникальную коллекцию предметов театральной старины, царь задал ему несколько вопросов. Без четверти двенадцать Бахрушин покинул кабинет Николая Александровича, причем император поблагодарил гостя за интересную беседу.
Несмотря на то что при Александре III и Николае II дворцовых приемов было немного, Петербург оставался одной из самых элегантных и светских столиц Европы. Иностранных дипломатов поражала роскошь на приемах Северной Пальмиры. Праздники у Орловых, Белосельских, Шуваловых, Барятинских, Воронцовых, Шереметевых отличались изысканным великолепием. «Лишь после этой катастрофы (русско-японской войны. — О.З.) начал замечаться некоторый упадок светской жизни. Однако уже с 10-го года нынешнего 
столетия казалось, что в высшем обществе возвращаются к старым нравам. Но недовольство в низах, все увеличиваясь, подкапывало оптимизм света, и во время великой войны это настроение с первых наших неудач перешло в мрачный пессимизм. Легкомысленные представители общества думали исключительно о своем благополучии, и, ища виновника неудач России, они обрушились на государя, а особенно на Александру Федоровну»[97].
17 октября 1905 г. государь принял решение дать стране Законодательное собрание. Желая поставить новое учреждение на должную высоту, депутатов пригласили на торжественный прием в Зимний дворец, где император произнес перед Думой свою первую и последнюю тронную речь.
Когда обер-церемониймейстеру графу В.А. Гендрикову пришлось заняться приемом членов Государственной думы, он создал целую комиссию из лиц, имевших возможность присутствовать при аналогичных приемах за границей. Возглавив ее лично, граф Гендриков обошел залы дворца, начертил мелом на полу линии, по которым предполагалось выстроить гостей. «Он, помню, сильно и явно нервничал: боялся, что депутаты — чуждый двору и дворцовым обычаям элемент — не сумеют стоять в том порядке, который им будет предуказан»[98], —писал начальник канцелярии министра Двора генерал А.А. Мосолов.
В день приема процессия тронулась из внутренних покоев Зимнего дворца к Тронному залу. Впереди императора высшие государственные чины несли знамя, печать, скипетр, державу и корону. Их сопровождали дворцовые гренадеры в высоких медвежьих шапках, в полной парадной форме. В зале справа от выхода разместились депутаты и сенаторы, слева — члены Государственной думы, Совета, высшие чины двора и министры. Регалии были отнесены на возвышение по обеим сторонам трона. Царская семья остановилась посередине зала. Государь принял окропление от петербургского митрополита. Начался молебен. Затем императрица и высочайшие особы прошли мимо государя к возвышению с левой стороны от тропа. Царь стоял один посреди зала и ждал, когда они займут свои места, затем прошел к трону и сел на него. После вручения ему тронной речи он стоя огласил ее и спустился со ступенек трона. Выход последовал в том же порядке, но без выноса регалий. А депутаты по окончании тронной речи отправились в Таврический дворец на первое заседание Государственной думы.
Граф Фредерикс после завершения официального приема не смог сдержаться от резкой оценки народных избранников. «Эти депутаты скорее похожи на стаю преступников, ожидающих сигнала, чтобы зарезать всех, сидящих на правительственной скамье. Какие скверные физиономии! Ноги моей больше не будет в Думе»[99].
По отзывам современников, пышная церемония принесла прямо противоположный, чем ожидалось, результат. На фоне депутатов, одетых кто во фраки, кто в серые пиджаки и даже в крестьянскую одежду, двор, с расшитыми золотом мундирами и пышностью Тронного зала, вызвал лишь раздражение и никак не поднял престиж монарха. Это было столкновение двух эпох.