Глава XIV. Частная экономия и политическая экономия

Мы доказали при помощи истории, что единство нации является основным условием прочного национального благосостояния, и показали, что там, где частный интерес подчинен интересу национальному и где целый ряд поколений преследовал одну и ту же цель, нации достигали гармонического развития их производительных сил, и что без общего стремления к одной и той же общей цели одного и того же поколения и поколений последующих частная промышленность развивается слабо. Далее в предшествующей главе мы постарались выяснить, каким образом обнаруживаются благодетельные действия закона ассоциации на одной и той же фабрике и каким образом совершенно с той же энергией закон этот влияет на промышленность целой нации. В настоящей главе мы намерены показать, как школа замаскировала свое непонимание национальных интересов и действия ассоциации национальных сил, смешав принципы частной экономии с принципами национальной экономии.

«То, что оказывается благоразумным в частной экономии, — говорит Адам Смит, — не может быть ни в какой мере бессмыслицею в экономии великих наций. Всякий человек, преследуя исключительно свои частные интересы, необходимо трудится также в интересах общества. Очевидно, что всякий человек, знакомый с местными обстоятельствами и относящийся внимательно к своим делам, может обсудить несравненно лучше всякого государственного человека или законодателя, какое наиболее выгодное употребление может он дать своим капиталам. Государственный человек, который решился бы направить частных лиц в употреблении их капиталов, не только взял бы на себя наиболее бесполезную заботу, но он присвоил бы себе в отношении промышленной предприимчивости такой авторитет, который не мог бы быть с наибольшею опасностью вручен человеку, достаточно самонадеянному, чтобы быть уверенным в своих способностях исполнить такую задачу».

Отсюда Адам Смит заключает, что всякие ограничения международной торговли, устанавливаемые для поощрения внутренней промышленности, нелепы; что каждая нация, точно так же, как отдельный человек, должна покупать предметы там, где она их может приобрести дешевле; что для достижения высшей ступени национального благосостояния необходимо лишь следовать принципу laissez faire, laissez passer. Смит и Сэй уподобляют нацию, желающую поощрить свою промышленность посредством ввозных пошлин, портному, который вздумал бы сам себе шить сапоги, и сапожнику, который вздумал бы увеличить свое производство посредством установления входной платы в свое помещение. Томас Купер в своем сочинении, направленном против американской протекционной системы, доводит до крайности последнюю мысль, как и все другие заблуждения школы84 : «Политическая экономия, — говорит он, — почти то же самое, что и частная экономия всех индивидуумов; политика не составляет какой-либо существенной особенности политической экономии; нелепо было бы думать, что общество есть нечто совершенно иное, нежели индивидуумы, из которых оно состоит. Каждый человек знает лучше всего, каким образом он должен распоряжаться своим трудом и своими капиталами. Общественное богатство есть не что иное, как накопленное богатство отдельных лиц, и если каждый человек лучше, чем кто-либо, понимает свои собственные интересы, то богатейшим народом должен быть тот, в котором каждый человек предоставлен собственным своим силам».

Американские защитники протекционной системы на этот аргумент, который раньше еще приводился купцами-экспортерами в пользу свободы торговли, возражали, что навигационные постановления дали сильный толчок к развитию торгового мореходства, внешней торговли и рыбных промыслов в Соединенных Штатах и что миллионы тратились ежегодно на флот исключительно в видах поощрения мореплавания, что, по теории, эти постановления и эти издержки точно так же должны подлежать осуждению, как и протекционная система.

«Во всяком случае, — восклицал Купер, — никакая морская торговля не стоит морской войны, пусть купцы сами себе покровительствуют».

Таким образом, школа, чуравшаяся вначале национальных интересов, доходит до полного отрицания даже существования того и другого и предоставляет индивидуумам заботу о защите собственным их силам.

Как! Разве благоразумие в частной экономии составляет также благоразумие в национальной экономии? Разве в природе человека заботиться о потребностях будущих столетий, как это свойственно нации и государству? Представьте себе основание американского города: здесь всякий, предоставленный самому себе, думал бы только о собственных нуждах и, самое большое, о своем ближайшем потомстве; люди же, собранные в общество, заботятся об удобствах и нуждах будущих самых отдаленных поколений, они требуют для этой цели от современного поколения лишений и жертв, каких ни один разумный человек не может ожидать от отдельного человека. Может ли, далее, отдельный человек при ведении своих частных дел иметь в виду защиту страны, общественную безопасность и все те тысячи других целей, которые возможно достигнуть лишь общественными средствами? Не нация ли налагает для достижения таких целей ограничения на свободу людей? Не требует ли она даже, чтобы они приносили ей в жертву часть своих доходов, часть своего умственного и физического труда, даже собственную жизнь! Сначала нужно, согласно с воззрениями Купера, уничтожить самое представление о государстве и нации, чтобы допустить такое правило.

Нет! Что благоразумно в национальной экономии, может оказаться нелепостью в частной экономии, и наоборот, и по причине очень простой: потому что портной — не нация и нация — не портной; потому что семья есть нечто совершенно другое, нежели союз миллиона семей, и дом — нечто совершенно другое, нежели громадная национальная территория.

Точно так же отдельный человек, хотя бы он наилучшим образом знал и понимал свои собственные интересы, не всегда еще своей свободной деятельностью содействует интересам общества. Спросим тех, которые сидят в судах, не приходится ли им часто ссылать на каторгу осужденных ими за избыток изобретательности и промышленной деятельности. Разбойники, воры, контрабандисты и мошенники отлично знакомы с местным положением и личными отношениями и прилагают неусыпное внимание к своему делу; отсюда, однако, вовсе еще не следует, что общество находится в наилучшем положении там, где подобные индивидуумы наименее стеснены в своих частных занятиях этими промыслами.

В тысячах случаев государственная власть видит себя вынужденной ограничивать частную промышленность. Она воспрещает кораблевладельцам брать на борт на южном берегу Африки рабов и переправлять их в Америку. Она издает правила относительно устройства и для установления на море, порядка для того, чтобы пассажиры и матросы не отдавались на жертву алчности и своеволия капитанов. Недавно еще в Англии были предложены правила для кораблестроения, потому что напали на след адского договора между страховыми обществами и кораблевладельцами, вследствие которого тысячи человеческих жизней и миллионы ценностей приносились в жертву корыстолюбию частных лиц.

В Северной Америке содержатели мельниц под страхом штрафа не менее 19 фунтов обязаны запаковывать добротную муку в бочки, и на всех рынках назначены инспектора, несмотря на то что ни в одной стране не ценят так индивидуальную свободу, как там. Всюду власть стремится к обеспечению общества от опасности убытка: так в торговле пищевыми продуктами, лекарствами и т. д.

Но приведенные случаи, возразит нам школа, касаются преступного нарушения права собственности и личной безопасности, а не заслуживающей уважения торговли полезными предметами, не безвредной и полезной деятельности частных лиц; стеснять свободу последних государственная власть не имеет никакого права. Конечно нет, пока эта деятельность безвредна и полезна, но то, что может быть безвредным и полезным во всемирной торговле, может оказаться вредным и опасным в торговле национальной и наоборот. Во время мира, с точки зрения космополитической, каперство есть промысел вредный, однако во время войны правительства ему покровительствуют. Предумышленное убийство человека в мирное время считается преступлением, а во время войны — это обязанность. Торговля порохом, свинцом и оружием в мирное время считается позволительной, в военное же время тот, кто отправляет эти предметы врагу, наказывается как изменник.

По тем же основаниям государственная власть не только имеет право, но и обязана ограничивать и регулировать в интересах наций безвредные сами по себе торговые сношения. Она посредством запрещений и ввозных пошлин не предписывает отдельным лицам, куда они должны употреблять свои производительные силы и капиталы, как то утверждает школа, доказывая софистически свои взгляды; она не говорит одному: «ты должен употребить свой капитал на постройку корабля или на устройство фабрики», а другому: «ты должен быть капитаном, а ты гражданским инженером»; она предоставляет на усмотрение каждого лица то, куда и каким образом желает он употребить свои капиталы или какому призванию желает посвятить себя. Она говорит только: в интересах нашей страны мы сами должны производить такие-то или такие-то мануфактурные товары; но так как при свободной конкуренции с другими странами мы никогда не в состоянии были бы достигнуть этого, то мы ограничили эту конкуренцию настолько, насколько нам необходимо, во-первых, для того, чтобы тем из нас, которые употребляют свои капиталы на эти новые отрасли промышленности и посвящают им свои умственные и физические силы, дать верное ручательство в том, что они не потеряют своих капиталов и не потратят напрасно своего труда, во-вторых, для того, чтобы побудить иностранцев перенести свои производительные силы к нам. Таким образом, власть вовсе не ограничивает частной промышленности; напротив, она предоставляет для личных и естественных сил, равно для капиталов нации, более обширное поле деятельности. Вместе с тем она не делает чего-либо такого, что частные лица понимают и могут сделать лучше, чем она сама; напротив, она делает то, что частные лица не могут сделать для себя, несмотря на их знание.

Утверждение школы, что протекционная система влечет за собой незаконное и антиэкономическое вмешательство государственной власти в употребление капиталов и в промышленную деятельность частных лиц, не представится ни малейшим образом в выгодном свете, если обратить внимание на то, что причина такого вмешательства заключается в противодействии регулированию торговли со стороны иностранцев и вмешательству их в нашу частную промышленность и что только с помощью протекционной системы можно отстранить вредное влияние иностранной торговой политики. Когда англичане исключают немецкие зерновые продукты со своего рынка, что они делают, если не то, что принуждают немецких земледельцев сеять хлеба настолько меньше, сколько они могли бы при свободном ввозе отправить его в Англию?

Если они облагают нашу шерсть, наши вина, наш лес настолько высокими пошлинами, что отправка этих продуктов в Англию совершенно или в большей части прекращается, — не будет ли это пропорциональным ограничением со стороны английской государственной власти наших отраслей промышленности? В подобных случаях, очевидно, иностранным законодательством дается нашим капиталам и нашим производительным силам такое направление, какого без этого они сами по себе не приняли бы. Из этого следует, что если мы посредством собственного законодательства откажемся дать нашей национальной промышленности направление, соответствующее нашим национальным интересам, то мы не в состоянии будем помешать чужим нациям направлять нашу национальную промышленность соответственно их собственным действительным или предполагаемым интересам или, во всяком случае, так, что это окажет вредное влияние на развитие наших производительных сил. Но что благоразумнее и выгоднее для наших граждан: предоставить направлять нашу промышленность иностранному законодательству соответственно иностранным национальным интересам или же направлять ее при посредстве нашего законодательства соответственно нашим собственным интересам? Если немецкий или американский сельский хозяин ежегодно будет принужден знакомиться с английскими парламентскими актами, для того чтобы знать, должен ли он расширить или сократить производство хлеба или шерсти, то будет ли он в этом случае чувствовать себя менее стесненным, чем тогда, когда собственное законодательство ограничит его относительно иностранных мануфактурных изделий, но зато обеспечит ему для всех его продуктов рынок, который никогда не может быть у него отнят иностранным законодательством?

Когда школа утверждает, что покровительственные пошлины предоставляют туземным фабрикантам и заводчикам монополию в ущерб потребителям, то занимается дурным ябедничеством. Ибо всякий человек в стране может эксплуатировать туземные рынки, обеспеченные для внутренней промышленности, следовательно, не может быть и речи о частной монополии; покровительственные пошлины устанавливают ту же привилегию для наших соотечественников сравнительно с иностранцами, которая тем законнее, что эти последние пользуются у себя дома подобными же привилегиями, и наши соотечественники в данном случае при помощи покровительственных пошлин уравниваются с иностранцами. Этим не устанавливается абсолютная привилегия ни в пользу производителей, ни в ущерб потребителей; если же производители вначале назначают преувеличенные цены, то это объясняется значительным риском и тем, что им приходится возмещать потери и жертвы, которые всегда имеют место при организации всякого производства. Против же несоответствующего преувеличения барышей и против опасности, что высокие цены укрепятся на продолжительное время, потребителей обеспечивает возникающая затем внутренняя конкуренция, вызывающая всегда понижение цен даже ниже того уровня, который имел место только при заграничной конкуренции. Но если земледельцы, являющиеся главными потребителями фабрично-заводских изделий и продуктов, принуждены будут платить за них более высокие цены, то этот ущерб их будет вознаграждаться с избытком увеличением спроса на продукты земледелия и возвышением их стоимости.

Школа выдвигает другой софизм, которым замаскировывает смешение понятий о теории ценностей и о теории производительных сил, когда выставляет положение, что национальное богатство есть лишь сумма богатств всего населения или всех граждан, что частный интерес каждого из них могущественнее, нежели все государственные меры по отношению к производству и к умножению богатств. Из этого положения школа выводит заключение, что национальная промышленность будет находиться в лучших условиях для своего развития, если каждому частному лицу предоставлена будет полная возможность спокойно заниматься своим делом. Это положение может быть принято и без тех выводов, которые желает сделать из него школа. Ибо дело не в том, как мы показали в одной из предшествующих глав, чтобы посредством торговых ограничений непосредственно вызвать увеличение суммы меновых ценностей нации, а в том, чтобы вызвать увеличение суммы ее производительных сил. Но сумма производительных сил нации не равняется сумме производительных сил всего населения, взятого по отношению к каждому жителю отдельно; она зависит главным образом от политического и социального положения нации, и в частности от степени развития в ней разделения труда и ассоциации этих сил. Мы это достаточно установили в предшествующей главе.

Господствующая школа всюду видит лишь отдельных лиц, пользующихся полной свободой, не стесненных в своих взаимных сношениях и удовлетворяющихся тем, что каждому из них дается полная возможность преследовать свои частные интересы согласно его природным склонностям. Это, очевидно, не есть система экономии наций, а система частной экономии таких человеческих обществ, какими их можно было бы представить в том случае, если бы не было вмешательства государственной власти, войн, враждебных чужеземных мероприятий в области торговли. Она нигде не разъясняет, какими средствами одни современные нации достигли цветущего благосостояния и той степени могущества, которыми они в настоящее время пользуются, и вследствие каких причин другие из них лишились той степени благосостояния и могущества, которыми они пользовались прежде. Школа учит только, каким образом в частной промышленности естественные силы, труд и капиталы соединяются для доставления на рынок ценных предметов и каким образом они распределяются среди народов и ими потребляются. Но какие средства необходимы для того, чтобы целая нация могла воспользоваться всеми находящимися в ее распоряжении естественными силами, как бедные и слабые нации могут достигнуть благосостояния и могущества — школа не предусматривает вследствие того, что, устраняя совершенно политику, не хочет знать частного положения того или другого народа и озабочена лишь преуспеянием всего человеческого рода. Когда вопрос касается международной торговли, всегда туземный житель противополагается отдельному иностранцу, приводятся примеры лишь из частных отношений купцов между собой, о товарах говорится лишь вообще (безразлично, состоят ли они из продуктов земледелия или фабрикатов) — для того, чтобы показать, что для нации совершенно безразлично, в чем заключается предмет вывоза или ввоза — в золоте, сырье или фабрикатах, находится ли количество их в равновесии или нет. Если мы, испуганные, например, торговыми кризисами, которые в Северной Америке царят как местная повальная болезнь, обратимся к теории за советом, какими средствами отвратить или уменьшить причиняемые ими опустошения, то школа оставляет нас без всякого утешения и указания; мы даже не в состоянии объяснить это явление научным образом, потому что мы, под страхом прослыть обскурантами или невежами, не смеем даже произносить слова «торговый баланс», хотя это слово раздается постоянно во всех законодательных собраниях, во всех правительственных учреждениях, на всех биржах. Для блага человечества мы обязаны верить, что отпуск и привоз постоянно уравновешиваются сами собой, несмотря на то что в официальных отчетах мы постоянно читаем о том, что английский национальный банк приходит на помощь естественному порядку вещей, несмотря на существование хлебного билля, который с трудом дозволяет сельским хозяевам торгующих с Англией стран оплачивать продуктами земледелия фабрикаты, потребляемые ими.

Школа не знает различия между нациями, достигшими значительной степени экономического развития, и теми, которые находятся в этом отношении на низшей ступени. Всюду желает она устранить вмешательство государственной власти, всюду каждый частный человек должен тем более иметь возможности производить, чем менее занимается им государственная власть. В самом деле, согласно этой доктрине, дикие народы должны быть самыми производительными и самыми богатыми народами земного шара, ибо нигде отдельно взятый человек не предоставлен более самому себе и нигде не чувствуется так мало вмешательства государственной власти, как в данном состоянии.

Статистика и история показывают, напротив, что необходимость вмешательства законодательной власти и администрации сказывалась всегда тем больше, чем далее развивалось экономическое положение нации. Как индивидуальная свобода вообще является благом лишь до тех пор, пока она не становится в противоречие с социальными целями, так и частная промышленность может разумно требовать неограниченной деятельности лишь до тех пор, пока она соответствует преуспеянию нации. Но там, где деятельность отдельных лиц не удовлетворяет этой цели или где она может оказаться вредной для нации, там она по справедливости требует поддержки коллективной силы нации, там она в ее собственных интересах должна подчиняться законным ограничениям.

Признавая свободную конкуренцию в промышленности вернейшим средством для обеспечения преуспеяния всего человечества, школа, с точки зрения, на которую она себя поставила, совершенно права. Раз признана гипотеза о существовании всемирной ассоциации, всякое ограничение частных торговых сношений между различными странами является неблагоразумным и вредным. Но пока другие нации подчиняют коллективные интересы всего человечества своим национальным интересам, нет смысла говорить о свободе конкуренции между людьми, принадлежащими к различным нациям. Доказательства школы в пользу свободной конкуренции, таким образом, приложимы пока к торговым сношениям между лицами, принадлежащими к одной и той же нации. Каждая большая нация должна поэтому стремиться образовать из себя одно целое, которое с другими нациями, составляющими такое же целое, входит в сношение лишь настолько, насколько это отвечает ее собственным социальным интересам. Но эти социальные интересы в высшей степени отличаются от частных интересов всех отдельных лиц нации, если рассматривать каждого из них, как нечто совершенно изолированное, а не как членов национальной ассоциации; если, по примеру Смита и Сэя, видеть в отдельных лицах только производителей и потребителей, а не граждан государства или лиц, принадлежащих к известной нации. В таком качестве эти лица не имеют никакой надобности заботиться об интересах будущих поколений; они считают нелепым, как нам это действительно и доказал Купер, трудиться для принесения в настоящее время известной жертвы на предмет приобретения каких-то неизвестных еще благ отдаленного будущего, как бы они, впрочем, ни были дороги; обеспечение национальной устойчивости в будущем для них имеет мало цены; корабли своих купцов они предоставляют на жертву каждого смелого пирата; они мало беспокоятся о могуществе, чести и славе страны; самое большее, если они найдут для себя возможным сделать материальные пожертвования для воспитания своих детей и отдать их для обучения ремеслу, лишь бы только молодые люди через несколько лет оказались способными сами себе зарабатывать хлеб на свое пропитание.

Действительно, для господствующей теории национальная экономия и частная экономия настолько имеют одинаковое значение, что Ж. Б. Сэй, когда дозволяет государству в виде исключения покровительствовать внутренней промышленности, то ставит следующее условие: покровительство это может иметь место лишь в таком случае, если можно предполагать, что через несколько лет эта промышленность достигнет самостоятельности, подобно тому, как мальчика отдают в обучение сапожному ремеслу на несколько лет для того, чтобы он настолько усовершенствовался в своем ремесле, что мог бы обходиться без поддержки своих родителей.