СУДЬИ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ. Право издавна считалось искусством добра и справедливости

А.Л. КОНОНОВА

Право издавна считалось искусством добра и справедливости. Представляется, что моральные основания и этические принципы являются главным и неопровержимым критерием правомерности всякого закона. В данном деле они были безнадежно нарушены.

Оспариваемые нормы, запрещающие выдачу родственникам тел погибших и устанавливающие анонимность их захоронения, являются, по нашему мнению, абсолютно аморальными, отражающими самые дикие, варварские и низменные представления прошлого.

Об этом ярко свидетельствуют те весьма откровенные мотивы, которые приводились в защиту закона в Государственной Думе, СМИ и даже нашли отражение в настоящем процессе: об оправданности отказа от гуманности и принятых стандартов в обращении с личностью, о необходимости адекватной террору жестокости и бесчеловечности, о пользе демонстративного устрашения с помощью трупов врагов, об обоснованности расплаты семей погибших за родство с ними и требования "оставить их без памяти и всего остального", отсылки к "традициям" сталинских репрессий или восточному опыту зашивания трупов в свиные шкуры и т.п.

Едва ли требует особого обоснования или даже письменного закрепления в законе право каждого человека быть похороненным достойным образом в соответствии с традициями и обычаями его рода. Это право, очевидно, и вытекает из человеческой природы как, может быть, никакое другое из естественных прав. Столь же естественно и бесспорно право каждого осуществить погребение родного и близкого ему человека, иметь возможность проявить свой моральный долг и человеческие чувства, проститься, скорбеть, оплакивать и поминать умершего, каким бы он ни был для общества и государства, иметь право на могилу, которая во всех цивилизациях представляет сакральную ценность и символ памяти.

Надругательство над телами умерших и осквернение мест захоронения недаром признается преступлением против общественной нравственности и преследуется в уголовном порядке (статья 244 УК Российской Федерации).

Эти права слишком чувствительны, слишком деликатны, слишком приватны, что принципиально не позволяет вмешательство в них государства, их правовую регламентацию и тем более ограничения их в публичных интересах. Законодатель может устанавливать лишь санитарные и экологические требования к местам погребения, что вполне объяснимо, но не может затрагивать эмоциональную или моральную сторону самого обряда, который представляется сугубо личным делом каждого.

В Постановлении Конституционного Суда есть рассуждения, с которыми нельзя не согласиться. Очень хочется даже полностью воспроизвести их в особом мнении, поскольку они и составляют конституционную основу тех прав, которые призван и должен был бы защитить Конституционный Суд.

Это, прежде всего, - высшая ценность прав и свобод человека, которая определяет смысл, содержание и применение законов (статья 2Конституции Российской Федерации).

Это - неотъемлемое право на свободу мысли, совести и религии (статья 28), из которого, во взаимосвязи с принципами и нормами международного права, вытекает, по мнению Конституционного Суда, право каждого человека в соответствии с его волеизъявлением быть погребенным после смерти в соответствии с традициями и обычаями, религиозными и культовыми обрядами. Добавим, что Всеобщая исламская декларация прав человека 1981 года, провозглашая право на жизнь, устанавливает, что после смерти, как и при жизни, неприкосновенным остается священный статус тела человека. Верующие должны следить за тем, чтобы с телом умершего обходились с должной торжественностью. Аналогично отношение к умершему христианской и других религий.

Это - право каждого на свободу и личную неприкосновенность (статья 22, часть 1), которое, равно как и право на свободу убеждений (статья 29, части 1 и 3), в том числе убеждений, касающихся религиозных и культовых обрядов погребения, исключает незаконное воздействие на человека как в физическом, так и в психическом смысле, причем понятием "физическая неприкосновенность" охватывается не только прижизненный период существования человеческого организма, но и создаются необходимые предпосылки правовой охраны тела умершего человека, необходимых гарантий достойного отношения к умершему, в частности, в обрядовых действиях по погребению. Этот вывод, кстати, напрямую вытекает из позиции Конституционного Суда Российской Федерации в Определении от 4 декабря 2003 года N 459-О, касающемся Федерального закона "О трансплантации органов и тканей человека".

Добавим также, что международные принципы и нормы, так же как и статья 23 (часть 1) Конституции Российской Федерации, требуют от государства уважения к частной жизни человека, невмешательства в его личные чувства, переживания, в его нравственную автономию.

Ссылаясь на гарантированное и охраняемое государством достоинство личности (статья 21) как общее условие осуществления всех иных прав и свобод независимо от фактического социального положения человека, Конституционный Суд воспроизводит и соответствующий конституционный запрет на бесчеловечное или унижающее достоинство личности обращение или наказание. Это положение представляется ключевым для оценки оспариваемых норм, поскольку уважение достоинства личности является базисным принципом в сфере личных прав и свобод.

Охраняя достоинство личности, утверждает далее Конституционный Суд, государство обязано не только воздерживаться от контроля над личной жизнью и от вмешательства в нее, но и создавать в рамках установленного правопорядка такой режим, который позволил бы каждому следовать национальным традициям и обычаям. Оно должно гарантировать достойное отношение к памяти человека, то есть обеспечивать человеку возможность рассчитывать на то, что и после его смерти соответствующие личные права будут охраняться, а государственные органы, официальные и частные лица - воздерживаться от посягательства на них.

Ну и где это все? Зачем об этом говорит Конституционный Суд, как будто он забыл про фабулу дела и не подозревает о собственной итоговой резолюции? В свете конечного вывода все провозглашенные ценности приобретают пафосно-декларативный, если не сказать издевательский тон, поскольку оправдание запрета на выдачу тел и анонимность их захоронения не оставляет родным и близким умершего никаких личных прав и никакой надежды. Это даже не ограничение или умаление их прав, это полное их отрицание.

Вряд ли их может утешить обязательность сообщения о причинах смерти или гарантированный законом перечень услуг по погребению. Сама анонимность захоронения не предполагает никакого контроля и не гарантирует ни достойного погребения, ни соблюдения каких-либо обычаев и традиций, как это видно из настоящего дела.

Достоинство личности, как оно интерпретируется в европейской правовой традиции, означает, прежде всего, что человек не может быть бесправным объектом государственной деятельности. Это касается не только и не столько уже умершего, но прежде всего его родных и близких. О каком достоинстве может идти речь, если тело умершего становится даже не объектом, а предметом, вещью, присвоенной государством, позволяющим себе установить на него монополию и распоряжаться им по своему усмотрению? Родственникам погибших при этом предлагается ни много ни мало как вступать с государством в судебный спор по поводу тел их близких, а Конституционный Суд видит свою задачу в том, чтобы защитить это право на судебный иск, который не имеет уже никакого смысла. Конечно, это абсурдно, унизительно и бесчеловечно, тем более учитывая конкретные трагические обстоятельства данного дела, когда тела погибших были тайно кремированы задолго до обращения в Конституционный Суд. Между прочим, ни Конституция Российской Федерации, ни международные нормы по правам человека категорически не допускают никаких оснований для умаления достоинства личности.

Женевские конвенции по гуманитарному праву 1949 года закрепляют, в частности, положения об умерших, в основе которых, главным образом, уважение, проявляемое к ним в различных цивилизациях и правовых системах. Конвенции требуют поиска, защиты от осквернения и захоронения погибших во время военных действий в соответствии с ритуалами, предписанными их религией. Стороны должны следить, чтобы могилы лиц, захороненных вследствие вооруженного конфликта, были окружены уважением и за ними производился уход, принимать все меры для облегчения доступа семей к местам захоронений и возвращения в страну их происхождения останков и личных вещей, оставшихся у покойных.

Конституционный Суд вообще не упоминает и игнорирует эти важнейшие международно-правовые нормы, касающиеся рассматриваемой проблемы и дающие однозначный ответ на нее. Вместо этого суд цитирует документ Парламентской Ассамблеи Совета Европы "Борьба с терроризмом посредством культуры", видя в нем "логическую связь" с законом о погребении. Хотя какая тут может быть логическая связь - запрет на выдачу тел для погребения вряд ли можно отнести к средствам культуры.

Отсылая к указанной рекомендации, в которой признается, что апокалипсис или священная война могут использоваться для оправдания террористических актов, Конституционный Суд сам создает апокалиптическую картину катастрофических последствий, к которым якобы может привести выдача родственникам тел погибших и их последующее погребение - создание угрозы общественному порядку и спокойствию, разжигание ненависти, межнациональной и религиозной розни, провоцирование актов вандализма, насильственных действий, массовых беспорядков и столкновений, в том числе на почве кровной мести (хотя мстят, очевидно, за убийство, а не за похороны).

Слабо сказать, что это преувеличение, скорее - чудовищная подмена смысла. Процесс погребения здесь прямо отождествляется с самим террористическим актом, исполнение похоронного обряда - с пропагандой терроризма, а проявление родственной скорби - с террористической идеологией.

Помилуйте, это всего лишь похороны. В чем виноваты отец или мать, когда они просят выдать им тело сына для погребения? Какое бы тяжкое и ужасное преступление он ни совершил, упрек государства к нему заканчивается с его смертью. Современные цивилизованные доктрины уголовного права не допускают ответственности умершего лица, применение наказания к его телу после смерти или перенесения упрека на родных и близких без какого-либо доказательства их реальной вины и намерений. Иное не укладывается в правовое сознание и вообще не предполагает существования презумпции невиновности.

Конституционный Суд признает отказ в выдаче тел и применение особого порядка захоронения специальной мерой принуждения, ограничивающей конституционные права граждан, а представитель Государственной Думы за неимением подобных образцов в законодательстве видит в них аналогию с мерами принудительного характера в отношении невменяемых и несовершеннолетних, что только усугубляет их оскорбительный смысл.

Конституционность ограничения прав и свобод определяется не только целями защиты, но и соразмерностью. Эта мера необходимости ограничения, как она понимается в Конституции Российской Федерации (статья 55, часть 3), международных пактах о правах человека, предполагает правомерность введения ограничения прав и свобод только тогда, когда существует реальная, а не гипотетическая угроза охраняемым благам, когда отсутствует иная возможность регулирования и не может быть обнаружен иной механизм правовой защиты конституционно значимых ценностей. Между тем, никаких доказательств грядущего апокалипсиса нет, а есть лишь слабое предположение, что выдача тел не гарантирует от неблагоприятных последствий.

Заведомо наивно считать запрет на выдачу тел превентивной мерой по предотвращению терроризма, если лиц, решившихся на террористический акт, не останавливает даже угроза их неминуемой гибели. С преступными посягательствами, очевидно, более эффективно бороться средствами уголовного права, а с пропагандой - посредством культуры, как и рекомендует Совет Европы.

Что же касается возможного создания культа погибших, то единственный пример подобного рода из доклада МВД о попытке почитания места гибели Дудаева доказывает только то, что культ можно создавать и без всякой могилы. Это скорее сфера политических спекуляций, а не права. При этом государство продолжает сохранять в центре своей столицы, как считается, в целях общественного согласия, захоронения и памятники виновникам массового геноцида, террора и репрессий в отношении собственных граждан.

Представителем Государственной Думы в процессе было пояснено, что принятие оспариваемых норм было вызвано стремлением избежать в конкретной ситуации выдачи большого количества трупов погибших участников совершения террористического акта и не допустить массового проявления скорби их родных и близких. Вот, очевидно, истинные мотивы законодателя. Кроме того, была признана возможность и иных "более цивилизованных" способов регулирования и отсутствие каких бы то ни было критериев, способных подтвердить эффективность принятых мер.

В свете этого весьма вероятным выглядит утверждение, что невыдача тел для захоронения по своему замыслу представляется посмертной местью или карой за совершение актов террора, а за требованием анонимности погребения скрывается ведомственный интерес правоохранительных органов в нежелательности контроля за их деятельностью и сохранении тайны расследования таких дел.

Таким образом, оспариваемые нормы нельзя признать справедливыми и обоснованными ни с моральной, ни с правовой точки зрения.

ОСОБОЕ МНЕНИЕ