Науки о природе и о духе. Обьяснение и понимание

Понятие современной науки

Возникнув две с половиной тысячи лет тому назад, наука стала современной только в XVII веке. Материнским лоном этой трансформации была научная революция, начавшаяся гелиоцентрической системой мира Н. Коперника, продолжившаяся работами Г. Галилея, идеями Фр. Бэкона и Р. Декарта и закончившаяся "классической физикой" И. Ньютона. Учитывая, что именно в трудах Галилея современная наука обрела свои наиболее характерные черты, ее и принято называть галилеевской. Становление галилеевской, или новоевропейской, науки связано с открытием нового научного метода. Его не знала "аристотелевская, античная и средневековая, наука. Метод этот, в понимании Галилея, двуедин. С одной стороны, это наблюдения, факты, "чувственный опыт", а с другой - "необходимые доказательства", требующие языка математики, ибо на нем, как полагал итальянский мыслитель, написана книга природы. Иначе говоря, перед нами исследовательское единство двух относительно самостоятельных методов: экспериментального и математического. С XVII века наука, оставаясь современной, претерпела ряд важных качественных изменений. Их с определенностью можно уложить в три этапа: классический (XVII - XIX века), неклассический (конец XIX - первая половина XX века) и постнеклассический ( вторая половина, вернее, последняя треть XX века и по сегодняшний день)*. Каждый из этих этапов имеет свои отличительные особенности.

Классическая наука

Образцом и доминантой в системе научного знания классического типа выступает механика. И это уже квалификация: вся классическая наука - одна большая механика. Все научные проблемы ставятся о решаются в терминах механического перемещения тел, движения с чисто геометрической точки зрения. Нет в этом плане разницы между естествознанием и обществознанием. Интеллектуальной модой "на механику" захвачены все. Этика, и та, как у Спинозы например, пишется геометрическим методом. Объект и субъект познания в классической науке четко отделены и резко противопоставлены друг другу. После "Правил для руководства ума" Декарта все понимают: объект - res extensa ("вещь протяженная"), субъект - res cogitans ("вещь мыслящая"). Вещная протяженность объекта расшифровывается просто: это относительно устойчивое, механически устроенное тело, легко обращаемое в точки, линии, плоскости, "говорящее", как у Галилея, языком треугольников, кругов и прочих геометрических фигур. Также просто понимается и "мыслящая вещь": это чистый разум, лишенный всякой иррациональности, всех страстей, эмоций и чувств, идеалом для которого становится спинозовское "Не смеяться, не плакать и не отворачиваться, но понимать".Субъект задает свои познавательные вопросы объекту, объект "с готовностью" (диспозиционность или предрасположенность) на них отвечает. "Порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей". Выпытать у объекта можно практически все - надо только умело (аналитически расчленяя сложное на простое) ставить вопросы. Субъект - отстраненный наблюдатель и бесстрастный экспериментатор. Он сознательно дистанцируется от объекта. Чем "меньше субъекта" (страстности, вовлеченности), тем "больше объекта", т.е. адекватности, или истинности, в результатах познавательной деятельности человека. Субъект, по сути, "фотографирует" объект. Под колеса механики попадает и причинность - базовый принцип любой, а тем более классической науки. Она понимается как внешнее силовое воздействие одного тела на другое, воздействие линейное и однонаправленное (от причины к следствию - без всякой обратной связи). Внутренние (и самые глубокие) основания происходящих изменений при этом не вскрываются. По лекалам механики кроится также общенаучная картина мира. Универсум - это гигантская машина, "огромные механические часы, состоящие из множества зубчатых колес". В XIX веке в связи с успехами биологии, химии, геологии и других наук механическая картина мира немного "разбавляется" идеями состояния, процесса, развития. Но в целом отказа от механицизма не происходит, его основные принципы остаются непоколебимы. В обществе есть согласие относительно того, что познание мира должно вести к господству над ним.

Техника

Технику в наше время принято наделять демонической, нечеловечески-злой силой. Она, мол, подрывает естественные основы человеческой жизни, отдаляет и отчуждает людей друг от друга, превращает общество в огромную машину, где человек всего лишь "штифтик". Техника, по мысли Л. Мэмфорда, ориентирует нас "на экономическую экспансию, материальное насыщение и военное превосходство". Об эсхатологии техники, о том, что она убивает дух и духовность, уничтожает всякое своеобразие и оригинальность, - об этом (и тому подобном) можно прочитать чуть ли не в каждой второй книге по философии техники. Между тем техника более человечна, чем может показаться на первый взгляд. Даже если это и демон, то демон человеческий - изначально и по сути. В человеческом таится, сидит техническое. Техногенность, которую сегодня так дружно осуждают, есть форма детерминации (причинного обусловливания) не техникой, а в конечном счете человеком, одной из самых убедительных его сущностных сил. Техника не просто создается человеком, а прямо-таки рождается "из него". При всем том, конечно же, человек - не техника, не машина.У человеческой определенности техники есть свое объяснение. И даже не одно. Прежде всего укажем на то, что техника как совокупность машин, механических орудий и устройств (это как раз самое распространенное ее понимание) возникла из техники как совокупности приемов, навыков и умений, без которых не обходится ни одна человеческая деятельность. Есть техника мышления, техника живописи, техника игры на музыкальных инструментах. Именно приемы, навыки и умения мы имеем в виду, когда говорим, что нечто (какая-то часть, сторона дела) является делом техники. Если бы развитие техники в наши дни не приобрело такого размаха, не шло по линии саморазвития и опоры на собственные силы, то вместо "возникла" можно было бы сказать и "возникает". Впрочем, навыки и умения лучше было бы отнести к технологии, а не к технике. Хотя это и не принципиально. Технология - та же техника, но только взятая процессуально, в операционально-функциональном своем бытии. Технику и технологию несложно разглядеть в организационной артикулируемости, нормативной (права, обязанности), ролевой и любой иной "расписанности" всех социальных институтов общества. Как убедительно показал Л. Мэмфорд, первая в истории человечества машина - Мегамашина состояла "почти полностью из человеческих частей. Эти части были соединены в иерархической организации под властью абсолютного монарха, команды которого, поддержанные коалицией священнослужителей, вооруженной знатью и бюрократией, обеспечивали подчинение всех компонентов машины аналогично функционированию человеческого тела". Словом, Мегамашина, ставшая прообразом всех последующих специализированных машин, возникла как деспотически-бюрократическая организации социального бытия, жизни человека и общества. Она мощно заявила о себе строительством египетских пирамид и Великой Китайской стены.Человеческая сущность техники объясняется также ее довольно странной (странной - по нынешним временам) корневой системой. Если углубиться до античности, то обнаружится, что техника (techne) там включала в себя без всякого напряжения и обычное ремесло (производство), и изящное искусство, что technaxa означала фабриковать, создавать с искусством. Это потом они разошлись - ремесленное и художественное. Но изначально были вместе, составляли единое целое. И это делает небеспочвенной нашу надежду на их объединение в будущем. Хотя почему в будущем - оно заметно уже и в настоящем. В техническом дизайне, например, в той эстетизации жизни, которую несет с собой постиндустриальная эпоха.

От проблемы демонии техники мы тем не менее не отказываемся. Связана она на самом деле с отчуждением. Отчуждение переворачивает естественное (приемлемое, должное) отношение человека к технике. Как выразился на сей счет М. Хайдеггер, "человеческое существо поступает теперь прямо в руки к существу техники". Но в отчуждении техники, надо сказать, нет ничего специфически технического. Все артефакты, любые продукты деятельности человека могут приобретать враждебный и давящий на него характер, превращаться в самостоятельную и господствующую над ним силу. Сия чаша не обошла даже идеи. Сгущаясь в тоталитарную идеологию, они тоже становятся демонически-агрессивными. Демонического коварства, заметим, немало и в искусстве для искусства.а" устраивает практически всех.

Науки о природе и о духе. Обьяснение и понимание

Науки о природе – это вся совокупность наук о природе, рассматриваемых в их в взаимосвязи, единстве и целостности.Науки о духе – это комплекс дисциплин, изучавших универсальные ценности, их природу, функции и проявления в человеческой жизни в коллективном и инд. поведении людей. К абсолютным универсальным ценностям относят: бога, благо, добро, истина, красота, любовь, справедливость и т.д.Само разделение наук на науки о духе и науки о природе предложил Дильтей. Он пытался найти нечто общечеловеческое. Пришел к выводу, что это общечеловеческое имеет психофизическую форму. Дильтей: гум. науки используют интерпретационные методы (понимание, истолкование – все то, что сейчас наз. герменевтикой). Науки о природе используют номологические методы (законоподобные).Вывод: в гуманитарных науках фигуририруют исторические, теоретические и практические типы высказываний. Граница м/у ними условная. Продолжают существовать пограничные области знаний, кот. не укладываются ни в науку о духе, ни в науку о природе.Наиболее четкое разделение наук на науки о природе и науки о духе видно из проблемы противостояния в науке 2 типов культур: естественно-научной и гуманитарной (взаимоотношения «физиков» и «лириков»). Поскольку методы исследования в естествознании сформировались раньше, чем в гуманитарных науках, то в истории познания делались неоднократные попытки перенести их целиком и полностью, без соответствующих изменений и уточнений, в гуманитарные науки. Такие попытки не могли не встретить сопротивления и критики со стороны специалистов, изучавших явления социальной жизни и духовной культуры. Объяснение в самой общей форме можно определить как подведение явления, факта или события под некоторый общий закон, теорию или концепцию.Нередко различают разные уровни объяснения. Так, чтобы объяснить расширение стержня, указывают на непосредственно наблюдаемый факт - его нагревание, но для более глубокого объяснения этого явления физики привлекают молекулярно-кинетическую теорию вещества. Согласно этой теории при нагревании происходит увеличение величины свободного пробега молекул, вследствие чего соответственно возрастают размеры тела.В естествознании первоначально преобладали причинные объяснения, когда для этого использовались простейшие эмпирические законы. Именно с такого рода объяснениями мы встречаемся уже в механике. Мы говорим, что причиной ускорения движения тела служит приложенная к нему сила. Подобного рода каузальные, или причинные, законы отображают регулярные, повторяющиеся связи между явлениями, когда одно из них служит причиной возникновения или происхождения другого. С дальнейшим развитием науки становилось все более очевидным, что причинные законы составляют лишь часть обширного класса научных законов. Поэтому объяснения с помощью законов в настоящее время называют номологическими. Особый интерес представляет проблема объяснения посредством законов в естествознании и гуманитарных науках, по которой до сих пор не прекращаются споры. Они вызваны главным образом тем обстоятельством, что в ряде гуманитарных наук, например в истории, трудно подвести индивидуальные и неповторимые события и явления под какой-либо общий закон или теорию. Поэтому есть немало историков, которые решительно возражают против переноса естественно-научных методов объяснения в исторические исследования. С другой стороны, некоторые философы с не меньшим упорством отстаивают взгляд, что исторические и другие гуманитарные события и явления также в принципе поддаются объяснению с помощью общих законов и теорий. Вся беда, по их мнению, состоит в неразработанности концептуального аппарата многих гуманитарных наук, в частности исторических. Пониманием называют способ, посредством которого можно интерпретировать или истолковывать явления и события индивидуальной духовной жизни и гуманитарной деятельностиВ гуманитарной методологии различают два подхода к процессу понимания, которые условно можно назвать психологическим и теоретическим. К психологическому относят понимание, основанное на переживании одним человеком духовного опыта другого, его чувств, настроений, мотиваций и т.п. С такой точки зрения понимание в основном достигается путем эмпатии, т.е. воплощения, вчувствования, проникновения в духовный мир другого человека. Грубо говоря, чтобы понять другого человека, например, автора художественного произведения давней эпохи, необходимо влезть в его «шкуру» и внутренне пережить то, что пережил автор.Теоретическое понимание основывается прежде всего на интерпретации, или истолковании, определенных фактов, событий и процессов. Суть интерпретации в гуманитарной деятельности состоит в раскрытии целей, мотиваций и смысла действий и поступков людей. В этом отношении такое понимание сближается с телеологическими объяснениями.На самом деле каждый, кто берется, например, ставить пьесы Шекспира или античные трагедии Еврипида, добавляет к ним свой, собственный смысл, выражающий представления и идеи его времени, и тем самым обогащает первоначальный авторский смысл. От этого, если за дело берется подлинный художник, оригинальное произведение только выигрывает.