Три области специальных наук (математика, естественные науки, науки о духе)
1. Три области наук, как показала история попыток классификации, из различных мотивов постепенно сделались относительно самостоятельными частями научной системы: математика, естественные науки и науки о духе. Однако, из них только естественным наукам удалось к настоящему времени добиться в этом отношении твердого положения. Математика же и до сих пор все еще причисляется к естественным наукам, то в качестве абстрактной ветви их, то в качестве просто вспомогательной дисциплины. Наконец, науки о духе то прямо присоединяются к системе естественных наук, то, если их самостоятельность в общем и признается, оспаривается их название и выраженное в этом отношение к психологии. При таком положении дел необходимо прежде всего подвергнуть критическому исследованию отношение этих трех областей наук друг к другу.
а. Положение математики
2. В противоположность Канту, считавшему математику априорной, построенной на чистых формах созерцания, пространстве и времени, дисциплиною, все позитивистские попытки классификации вообще, от д'Аламбера до Милля и Спенсора, считали подчиненность математики естественным наукам и даже ее принадлежность к ним или во всем объеме или, по крайней мере, частью, именно в тех ее отраслях, которые охватывают геометрию и абстрактную механику, несомненным фактом. Здесь, при нашей задаче — классификации наук, — этот спор естественно не может решаться при помощи философского исследования происхождения математических понятий, но здесь должно математике, как и всякой другой цауке, указать место в системе наук единственно по тем признакам, которые обнаруживаются частью в ее отношениях к другим отраслям знания, частью в особенном характере ее задач.
Без сомнения, математика в качестве вспомогательной науки имеет ближайшую связь с естественными науками. Но, во-первых, роль математики не исчерпывается ее значением прикладной науки, во-вторых, применение математики к естественным наукам в принципе отнюдь не исключает применения ее к другим дисциплинам. Оставляя в стороне психологию, в которой со времени Гербарта многократно делаются попытки дать математические формулировки не только психофизическим,
но также и чисто психическим отношениям, и учение об изменениях человеческого общества, политэкономическая теория ценности представляет примеры плодотворных применений математических методов, и даже логика может быть сведена к своеобразному математическому алгоритму. Кто пожелал бы, однако, все эти отрасли наук просто потому, что они допускают применение математических методов, причислить к естественным наукам, тот, очевидно, попал бы в заколдованный круг. Из этого факта с большим правом можно вывести заключение, что, если в других науках, например, исторических, о применении математики теперь и, вероятно, никогда не может быть речи, то это объясняется частью сложностью исторических явлений, частью иными свойствами исторических проблем, и не имеет ничего общего с вопросом об отношении этих дисциплин к естественнонаучным.
3. Гораздо важнее, чем это внешнее отношение, те признаки, которые вытекают из особенного характера математических задач, которые только новейшее развитие математики вполне выяснило и которые, — чему не должно удивляться — были неизвестны д'Аламберу и Опосту Конту. Существенное различие между математикой и совокупностью прочих наук, принадлежат ли они к естественным наукам или другим каким-либо отраслям знания, как то: истории, филологии, юриспруденции и др., состоит в том, что все эти дисциплины имеют дело с опытом, с действительными опытными данными или, по крайней мере, с возможными и поэтому предполагаемыми или предвидимыми фактами. Физика, как и история, стремится описывать и объяснять действительность. Обе, конечно, в интересах такого объяснения могут выходить за пределы непосредственно данных фактов, или строя гипотезы, или предполагая факты, недоступные исследованию. Однако, такие гипотезы и предположения веегда подчиняются двум условиям: во-первых, они должны быть эмпирически возможными, во-вторых, полезными для объяснения действительно данных фактов. Естественные законы, которые не имеют значения в действительном мире, и исторические события, которые никогда не происходили, — фантазия и вымыслы, а не наука. В математике дело обстоит существенно иначе. Она совершенно не скована эмпирической действительностью: всякое образование понятий,· подлежащих ее исследованию, остается для нее научной проблемой, безразлично — создается ли это понятие на основании определенных предметов и их
свойств, или оно не соответствует никакому каким-либо образом возможному эмпирическому факту. Таким образом, математика отнюдь не ограничивается изучением тех родов величин, которые могут служить для количественного измерения действительно существующих предметов, но она также изучает те роды величин, которые не годны для такого употребления, однако, при том лишь условии, что понятия их могут быть точно определены, и чисто идеальные свойства их вполне последовательно развиты. Поэтому пространство четырех или сколько угодно многих (п) измерений или многообразие, которое подобно пространственному, но в котором кратчайшим расстоянием между двумя точками будет не прямая, но кривая линия, — в такой же мере проблема математического исследования, как и эмпирическое пространство трех измерений. Математическая обработка понятий начинается с объектов эмпирической действительности, но она не ограничивается этой последней, и мы можем производить логические операции, необходимые для такой обработки, далеко за пределами опыта.
4. Эта особенность математики имеет свое прямое основание в характере математической обработки понятий по отношению к объектам опыта. Особенность научного математического труда состоит именно в том, что математика исключительно выбирает известные формальные свойства объектов и отвлекает от общего реального содержания таким образом добытые формы. Благодаря такой абстракции, математика при дальнейшей формальной обработке своих определений может идти до любых мыслимых, конструируемых в чистых понятиях форм, не задаваясь вопросом о том, являются ли они еще где-либо формальными свойствами реальных предметов. Отсюда следует, вместе с тем, что чистая математика уже в силу этого, ей специально присущего, абстрактно- формального характера не может быть подчинена никакой другой науке; она образует самостоятельную область, — область формальных наук, которым все прочие дисциплины, занимающиеся реальным содержанием опыта, могут быть противопоставлены как реальные опытные науки.
б. Естественные науки и науки о духе
5. Добытое через обособление математики объединение всех реальных наук в одну группу непосредственно ведет к вопросу, нуждается ли,
и в каком смысле, это второе царство науки, охватывающее полное содержание действительности, в дальнейшем расчленении. Естественные науки уже давно, благодаря известной общности их объектов, обособились в самостоятельную область; подобная же общность объектов существует и для другой части реальных наук; однако, общее наименование «наук о духе», установленное для них в новейшее время, часто оспаривается. Против него возражают, что психология, которая, уже по своему имени, должна считаться основной из наук о духе, в действительности по характеру своего метода принадлежит скорее к естественным наукам, и что таким образом новая область «наук о духе» находит свою основу в естественной науке. Отсюда вполне последовательно заключают, как это и замечается в системе Конта, что психология должна быть подчинена естественной науке, — заключение, не согласующееся с самостоятельным значением исторических наук. Помимо этого, выражение «науки о духе» оспаривается также потому, что оно, как уже заметил Конт, вызывает мысль о противоположности по отношению к природе, между тем как духовные процессы повсюду происходят в естественных предметах, следовательно, в этом смысле сами принадлежат природе. В виду этих соображений и предлагали в качестве общего названия для рассматриваемой нами области реальных наук наименование «исторические науки» и этим верно, характеризовали взгляды, широко распространенные в кругах историков, языковедов и др., потому что отличительный характер фактов, принадлежащих филологии, юриспруденции, народному хозяйству, и прежде всего самой истории, состоит не в проявлении психических сил, которые в каждом культурном явлении находятся во взаимодействии с физическими, а единственно в историческом развитии. Но потом и против этого наименования выставляли возражение, что понятие исторического развития слишком обще, потому что оно охватывает также часть природы, внешней человеку, по крайней мере, животное царство, если ставят условием соучастие психических сил. Поэтому в производстве культурных ценностей должно видеть признак для разделения задач тех областей, в которых играет роль человеческая деятельность, от задач чисто теоретического объяснения фактов в естественных науках и в психологии, которая принципиальной должна быть подчинена последним. Не в природе и духе, а в природе и культуре должно искать основание для расчленения реальных наук на группы.
6. Относительно термина «исторические науки» прежде всего следует заметить, что развитие, т. е. историю, имеет все существующее, Солнечная система, Земля, растения и животные так же, как и человечество. Поэтому, если и возможно данное слово ради краткости обычно применять только к человеческой истории, то для систематического разграничения областей знания друг от друга, во всяком случае, не годится такой признак, который, будучи взят в точном смысле, присущ всем разграничиваемым областям. Данное выражение, однако, не просто слишком широко, но также слишком узко: хотя не существует никаких духовных происшествий, которые не предполагали бы исторического развития, однако, вовсе не является необходимостью, чтобы всякий способ рассмотрения таких происшествий был историческим. Характерною чертою некоторых из наук о духе является скорее то, что они ограничиваются анализом систематической связи определенных фактов и при этом совершенно отказываются от вопроса об их происхождении. Так, ветвь политической экономии, теория хозяйства, изучает общие явления потребления и производства хозяйственных благ без всякого отношения к особенным условиям их происхождения. Также и данный правовой порядок может сделаться предметом логически-систематического исследования, принципиально различающегося от историко-правового рассмотрения. Поэтому история права не охватывает собою всю науку права, а есть только ее частная дисциплина; то же самое отношение существует между политической экономией и историей хозяйства, грамматикой и историей языка и т. д.
7. Часто пытаются взять в качестве принципа для разграничения научных отраслей тот, которому придают значение уже при обычном понимании отношения между различными отраслями научного знания. Что происходит в природе, то, думают, вообще повторяется бесчисленное число раз, — естествоиспытатель поэтому может подводить факты под абстрактные законы; что, напротив того, исследует история, то происходит только одинраз', вследствие этого естественная наука есть наука законодательная, и интерес для нее имеет только общее, для истории же, наоборот, только единичное имеет значение, которое она и пытается понять, с любовью погружаясь в него.
Однако чисто формальный признак сам по себе совершенно не годится для различения понятий, которые нас прежде всего интересуют
своим содержанием, а не вследствие большего или меньшего объема подводимых под них фактов: Такой признак совершенно не пригоден тогда, когда он фактически оказывается не вполне верным, и даже теми, кто желает его применять, приводится в качестве правила с исключениями. Что касается приведенного выше для разграничения исторических от естественных наук формального признака, то он ложен в двух отношениях. Во-первых, неправильно думать, будто единичное в естественной науке не играет никакой роли. Почта вся геология, например, состоит из единичных фактов: едва ли можно утверждать, что исследование ледниковой эпохи, потому что она, вероятно, была только однажды, не принадлежит к области естественной науки, а подлежит ведению историка. Во-вторых, неправильно также утверждать, что законосообразное, как таковое, не может быть объектом истории. Историки со времени Поли-бил, поскольку они, по крайней муре, не были простыми хронологами, редко упускали случай указывать на одновременные происшествия и на аналогичные связи событий в различные времена и выводить даже из таких параллелей известные заключения. Можно придавать различное значение сравнительно-историческому способу исследования; однако, право историка пользоваться им столь же мало можно оспаривать, как право естественной науки заниматься иногда, где вынуждают условия, исследованием единичных событий. Однако, даже если в разбираемом нами мнении, как ив большинстве ложных утверждений, по удалении ложного, остается крупица истины, именно, что исторические факты в большем объеме обладают единичным характером, чем естественные явления, то все-таки указанный признак в тех случаях, где он оказывается верным, недостаточен, потому что он —- просто формальный признак. Как таковой, он равным образом вызывает вопрос, каковы свойства, присущие материальному содержанию явлений, в которых этот высший признак имеет свое основание. При такой постановке вопроса ответ может гласить только, что мотивы действующих лиц в высшей степени зависят от индивидуальных условий и что при взаимодействии бесчисленного числа таких мотивов с внешними условиями исторические события, частью вследствие общего характера психических явлений, частью вследствие их сложной природы, необходимо должны обладать более единичным характером, чем естественные явления. Таким образом, если заменить такой формальный признак соответствующим ему реальным, то
мы опять-таки вернемся к наименованию «наук о духе». Но если, наконец, не пожелают признавать этого последнего выражения на том оснований, что оно влекло бы за собой неизбежное признание психологии основною наукой всей этой области, между тем как ее настоящее положение не соответствует такой задаче, то такое нежелание было бы не обосновано; из приведенного основания непосредственно лишь следует то, что психология в своем настоящем состоянии не удовлетворяет еще требованиям, с полным правом, предъявляемым к ней; отсюда отнюдь не вытекает необходимости выбирать для расчленения наук заведомо ложный принцип и право отказывать психологии навсегда в способности выполнять то, к чему она призвана соответственно своей общей задаче. Даже, может быть, следует утверждать, что в известной мере незнание того, что в настоящее время психология все же может выполнить, есть причина утверждений некоторых философов, будто тех ученых, которые имеют дело с конкретными явлениями духовной жизни, языковедов, мифологов, историков и т. д., совершенно удовлетворяет вульгарная психология, усвоенная ими на основании практического житейского опыта; напротив того, стремление к научной психологии совершенно лежит вне их интересов.
8. Если, наконец, для наук о духе предлагалось наименование «науки о культуре» по мотивам, подобным вышеприведенным, но при признании, что понятие «история» слишком узко, чтобы охватить в себе все науки о духе, то оно едва ли удачно выбрано. Всякая культура, будет ли она, по первоначальному значению этого слова, относиться к хозяйству страны, или к продуктам индустрии и техники, или, наконец, по переносному его значению, к «духовной культуре», конечно, есть продукт человеческого интеллекта. Однако, не каждый из этих продуктов принадлежит к той области науки, для которой предлагается указанное название. Производительные силы народного хозяйства, машины и химические вспомогательные средства техники и индустрии, входящие в понятие «культуры» в первоначальном смысле слова, мы с полным правом причисляем к объектам естествознания и его прикладных дисциплин. Поэтому при имени «наука о культуре» непосвященный так же мало предположит науку о духе, как при имеки культурного деятеля — филолога или историка. Выражение «наука о культуре» таким образом имеет тот недостаток, что оно специальное и притом позднейшее значение слова «культура»,
означающее духовную культуру, употребляет в смысле, противоречащем правильному обычному словоупотреблению.
Но если даже допустить это произвольное сужение значения слова «культура», то, во всяком случае, наименование «наука о культуре» оказывается слишком узким, так как оно выдвигает понятие культурной ценности в таким смысле, который не соответствует ни практически, ни теоретически его действительному значению. Конечно, историческое развитие во многих случаях направляется на производство или потребление культурных ценностей; однако, не все, что производится в историческом развитии, имеет вообще культурную ценность, и еще менее одностороннее обсуждение вещей со стороны их культурной ценности может быть единственною задачей науки. Наука в гораздо большей мере стремится понимать факты, их связь, и только за таким пониманием, где уместно, может последовать их оценка. Равным образом, поэтому, нельзя определять область науки не признаками самих явлений, которые она изучает, а продуктами, которые из них происходят.
9. Указанные соображения и способствовали появлению термина «науки о духе». Им желали единственно обозначить совокупность тех отраслей научного знания, которые имеют дело с духовным развитием и продуктами человечества. Таким образом, этот термин предполагает различие духовных и естественных явлений; однако отнюдь не предполагает полного противоположения «тел» и «духов», как неправильно думают, приводя против него и тот факт, что духовные явления происходят в естественных телах. Указанное различие никоим образом не исключает, что явления обоих родов даются в одном и том же чувственном субстрате; оно допускает только, что они — как бы они ни влияли друг на друга— во всяком случае представляют достаточно различных признаков, годных для разделения друг от друга областей знания. Естественно, однако, это разделение допускает многообразные соотношения между отделенными друг от друга областями знания, так как оно в то же время требует единства природы чувственного субстрата всего нашего опыта.
10. Если отдается предпочтение другим терминам перед термином «науки о духе», то это происходит не потому, что отрицают общую связь отраслей научного знания, объединяемых под этим именем «наук о духе», а потому, что в данном термине молчаливо предполагается отно-
шение к психологии. Так как основанием связи наук о духе между собою служит их общая зависимость от духовных процессов и явлений, то, естественно, из этих наук не может быть исключена та отрасль знания, которая изучает свойства самих этих процессов, непосредственно данные в сознании. Эта отрасль—психология.
Психология же, утверждают, по своим методам и цели принадлежит к естественным наукам, и поэтому она до сих пор ровно ничего не сделала для так называемых «наук о культуре». Такое рассуждение, однако, в двойном отношении неправильно: во-первых, поскольку оно смешивает не установившееся состояние психологии с ее конечною задачей, и, во-вторых, поскольку оно на основании недостаточного знакомства с действительным состоянием психологии считает общезначимым то понимание этой науки, которое защищается отдельными психологами-метафизиками. Не удивительно даже, что психология в настоящее время, достигнув сравнительно недавно самостоятельного положения, занимается еще элементарными, лежащими во многих случаях на пограничной области психологического и физиологического исследования, задачами; однако, само собою понятно, что по этому настоящему положению психологии нельзя обсуждать ее окончательного назначения. Еще менее может быть дозволено понимание психологии и ее задач с точки зрения некоторых психологов и физиологов, пытавшихся решать психологические проблемы путем выведения психических процессов из физических, как более первоначальных и причинно их обусловливающих. Это понимание есть метафизическая гипотеза, подобная другим, и в философской теории познания она опровергнута с достаточным основанием еще прежде, чем она праздновала свое возрождение в этой попытке сведения психологии к физиологии. Задача психологии как эмпирической науки вообще не определяется метафизическими гипотезами об отношении души к телу, а черпается из фактов, на основании которых она возникла. Эти факты суть факты человеческого сознания или, выражаясь конкретнее, процессы нашего ощущения, чувствования, представления, наших аффектов, волевые процессы и процессы действий, возникающих из них.
Литература.
Положение математики: M и л л ь. Система логики силлогистической и индуктивной: «Число среди других феноменов в строжайшем смысле одно только есть свойство всех вещей. Не все вещи имеют цвет, вес и т. д., но все вещи доступны исчислению». К этому же вопросу W u n d t. Logik, Π, 1, 2.
Abschn. Положение наук о духе: Paul. Principicn der Sprachgeschichte, Einl, (рассматривает все науки о духе, как исторические науки, и противопоставляет им психологию, как нормативную науку, дающую масштаб для них). W. D i l t h e у. Ideen Über eine beschreibende und vergleichende Psychologie, 1894 (требует выработки особенных психологических методов для применения психологии в науках о духе). Против всякого применения психологии и против употребления понятия «наук о духе» вообще высказываются: Виндельбанд. История и естествознание: «Природа и дух — это есть реальная противоположность»... которая «в настоящее время не может быть признана настолько достоверной и сама собою понятной», чтобы на ней можно было основать классификацию; психология «только по ее предмету может быть названа наукой о духе и в известном смысле основой всех прочих наук этого разряда; но ее метод, ее методическая работа вполне, от начала до конца, тождественны с естественнонаучными»; там же: «Для естествоиспытателя отдельный данный объект его исследования, как таковой, никогда не имеет научной ценности... для историка же додача состоит в том, чтобы вновь воскресить к идеальной действительности любые образы прошлого в их индивидуальной форме». P и к к e p т. Науки о природе и науки о культуре: «Только в редких случаях естественная наука рассматривает что-либо однажды происшедшее, и то в отношении к логической структуре сюда относящегося понятия, так сказать, «случайно»; там же: «Должно заметить себе, что в выражении «духовные ценности» нужно обращать внимание не на «духовные», а на слово «ценности». В таком случае уже психическое не нужно более в качестве признака разделения природы от культуры»; там же: «Психология, которою занимаются художники, не имеет ничего общего с рациональной наукой, изучающей душевную жизнь, кроме общего имени... С психологией, которой пользуются историки, дело обстоит точно так же». Срав. по этому вопросу W u n d t. Logik, II, 2, cap. l und II, и относительно вульгарной психологии в исторических науках: Völkerpsychologie, I, I, p. 15 и во многих отдельных местах.