Расскажите об особенностях индустриализации в СССР.

Какие средства изыскивались для строительства предприятий тяжелой промышленности?

(Муравьева, Л.А. Социалистическая индустриализация: особенности, источники, методы [Текст] / Л.А. Муравьева // Финансы и кредит. – 2003. – № 8. – С. 80 – 85).

Был ли врагом Тит Бородин?

Внутриклассовая дифференциация деревни рассматривалась специальной комиссией Совнаркома СССР, которая так и называлась – Комиссия по изучению тяжести налогового обложения населения. В ее состав были включены ведущие экономисты, работники Госплана и Наркомфина СССР и ряда других союзных наркоматов. Комиссия подготовила и опубликовала в 1927 и 1929 гг. два доклада. Все сельскохозяйственное население было подразделено в них на пролетариат, полупролетариат, мелких товаропроизводителей и предпринимательские элементы.

К предпринимательской (кулацкой) группе относились:

1) хозяйства со средствами производства стоимостью свыше 1600 руб. при условии сдачи их в аренду или при условии использования наемного труда свыше 50 дней в году;

2) хозяйства со средствами производства стоимостью от 801 до 1600 руб., если они пользовались наемным трудом свыше 75 дней в году;

3) хозяйства со средствами производства стоимостью от 401 до 800 руб., нанимавшие рабочую силу свыше 150 дней в году.

Вот как, согласно выводам комиссии, выглядел социальный состав советской деревни в 1926 – 1927 гг.:

сельскохозяйственные рабочие	– 10,8%;
бедняки	– 22,1%;
середняки	– 62,7%;
кулаки	– 3,9%.

Итак, число кулацких хозяйств составляло накануне «Великого перелома» менее 4%, т.е. из 25 млн. крестьянских хозяйств примерно около 1 млн. были кулацкими.

Нужно заметить, что кулак дореволюционный значительно отличался от кулака «советского». До революции это крупный барышник-перекупщик, который, сделав капитал на финансовых спекуляциях, скупал землю и хлеб, занимался ростовщичеством, эксплуатировал труд безземельных мужиков. Национализация земли в корне подорвала источники его существования. В пользовании кулаков осталось всего лишь 5,5% земельных угодий. Среди них, правда, был наиболее высокий процент арендаторов (13%), на долю которых приходилась почти треть всего арендного фонда, однако за это они расплачивались с владельцем земли – государством – полной мерой налоговых отчислений.

Но, может быть, «кулацкая опасность» исходила из беспощадной эксплуатации наемной рабочей силы? Нет,статистика не подтверждает и этого предположения. Во-первых, число наемных работников в деревне во второй половине 20-х годов неуклонно сокращалось. Если в 1926 – 1927 гг. в индивидуальных крестьянских хозяйствах по найму трудилось 1 млн. 45 тыс. работников, то в 1929 – 1930 гг. их осталось 420,1 тыс. Причем нанимались они отнюдь не только в кулацкие хозяйства. Более 75% батраков приходилось на хозяйства середняков, а 9% нанимались даже в бедняцкие хозяйства.

При этом нечего и говорить, что отношения между батраком и нанимателем были принципиально иными, чем до революции, ибо регулировались рабоче-крестьянским государством и профсоюзом.

И, наконец, еще один штрих к экономическому портрету кулака. В конце 20-х годов, незадолго до «великого перелома», на одно кулацкое хозяйство в среднем приходилось 1,7 коровы, 1,6 головы рабочего скота. По этим показателям кулаки стояли не намного выше середняков. Например, на одно середняцкое хозяйство приходилось 1,2 головы рабочего скота и столько же коров. Более существенной была разница между этими категориями крестьянских хозяйств по стоимости средств производства. Это объясняется тем, что к кулакам относили сельских жителей, имеющих и арендующих мельницы, маслобойни, и тому подобные предприятия переработки.

Постепенно менялось общественное мнение деревни о зажиточных хозяйствах. Конечно, ведущим настроением бедняков по-прежнему было стремление к уравниловке, и в этом смысле крепкие, богатые хозяйства вызывали у них недоверие и зависть, питаемые к тому же ультрареволюционными лозунгами всеобщего равенства. Тем не менее, НЭП и здесь не прошел бесследно: экономические критерии постепенно завоевывали сознание деревни, особенно середняцких слоев.

Весьма любопытно в этом отношении высказывание А.И. Микояна на VII сессии Всесоюзного совета колхозов (1929 г.): «В области политики бедняк всегда с нами, и середняк идет с бедняком против кулака. Но когда стоит вопрос о том, как посеять, как вспахать и т.д., то середняк пойдет не к бедняку спрашивать об этом, потому что у бедняка хозяйство хуже, чем у него. Он больше смотрит туда, где хозяйство поставлено хорошо, где кони прекрасные, коровы хорошие и хороший урожай».

Таков в общих чертах экономический портрет «кулака». Разве соответствует известная всем нам легенда о кулаке-кровопийце реальной действительности?

Ну а что представлял собой кулак в политическом отношении? Был ли он тем «бешеным врагом» Советской власти, о котором мы читаем в школьных и вузовских учебниках? Разумеется, наивно думать, что все без исключения крестьяне приняли новый политический режим. Но они видели, что он прогнал помещиков, дал крестьянам землю, поощрял развитие хозяйства, строил экономические отношения на началах социальной справедливости – и все это не могло не рождать доверия крестьян к Советской власти. «Советская власть – наша власть»,– говорили они. К тому же многие из них еще совсем недавно отстаивали ее с оружием в руках на фронтах гражданской войны.

В этой связи внимательно перечитаем монолог Нагульнова из «Поднятой целины» о кулаке Бородине:

«Этот Бородин, по улишному Титок мы его зовем, вместе с нами в восемнадцатом году добровольно ушел в Красную гвардию. Будучи бедняцкого рода, сражался стойко... И ты понимаешь, товарищ рабочий, как он нам сердце полоснул? Зубами, как кобель в падлу, вцепился в хозяйство, возвернувшись домой. И начал богатеть, несмотря на наши предупреждения. Работал день и ночь, оброс весь дикой шерстью, в одних холстинных штанах зиму и лето исхаживал. Нажил три пары быков и грызь от тяжелого подъема разных тяжестев, и все ему было мало! Начал нанимать работников, по два, по три. Нажил мельницу-ветрянку, а потом купил пятисильный паровой двигатель и начал ладить маслобойку, скотиной переторговывать... Мы вызывали его неоднократно на ячейку и в Совет, стыдили страшным стыдом, говорили: «Брось, Тит, не становись нашей дорогой Советской власти поперек путя. Ты же за нее страдалец на фронтах против белых был...» – Нагульнов вздохнул и развел руками. – Что можно сделать, раз человек осатанел? Видим, поедает его собственность! Опять его призовем, вспоминаем бои и наши обчие страдания, уговариваем, грозим, что в землю затопчем его, раз он становится поперек путя, делается буржуем и не хочет дожидаться мировой революции.

... Титок нам отвечает: «Я сполняю приказ Советской власти, увеличиваю посев. А работников имею по закону: у меня баба в женских болезнях. Я был ничем и стал всем, все у меня есть, за это я и воевал. Да и Советская власть не на вас, мол, держится. Я своими руками даю ей что жевать, а вы – портфельщики, я вас в упор не вижу».

Итак, Тит Бородин, вцепившись «зубами в хозяйство», работает, выполняет, как сказали бы мы сейчас, продовольственную программу, тогда как коммунист Нагульнов предпочитает «дожидаться мировой революции». Так что же – враг Тит Бородин? Конечно, нет. А если ему, в конце концов, и придется взяться за обрез, то только потому, что такие «портфельщики» и ультрареволюционеры, как Нагульнов, подтолкнут его к этому своим головотяпским администрированием и «революционными» репрессиями. Понятно, что Нагульновы проводили в жизнь те установки, которые спускались сверху и по мере приближения «великого перелома» становились все более непонятными для крестьян. Впрочем, они и до этого были весьма противоречивыми. С одной стороны, принимались меры к подъему индивидуального крестьянского хозяйства, звучали призывы к всестороннему его развитию, а с другой – стоило только крестьянскому хозяйству добиться каких-либо успехов, более или менее прочного экономического достатка, как его тут же зачисляли в разряд кулацких. А отсюда запрет на продажу сельхозмашин, ограничение в кредите, непомерно высокие налоговые ставки, общественное презрение и т.д.

Война с народом

Коренные расхождения между группой Бухарина и окружением Сталина выявились в 1928 г. на апрельском и июльском Пленумах ЦК, где обсуждались причины хлебозаготовительного кризиса, возникшего зимой 1927/28 г. Сторонники Бухарина усматривали причины «хлебного кризиса» в недостатках хозяйственного механизма, в частности в перекосах ценовой политики. Из этого они и исходили в дискуссии, предлагая обсудить меры экономического характера. Но Сталину все было ясно без дискуссии. Зимой 1928 г. он совершил поездку в Сибирь, где «убедился» в том, что трудности порождены кулацкой стачкой, что деревня «растет и богатеет». Сибирская поездка Сталина печально известна тем, что именно там он объявил о применении чрезвычайных (читай: насильственных) мер по отношению к кpecтьянину, т.е. о принудительном изъятии хлеба и уголовных наказаниях за его сокрытие. Правда, многие еще верили в то что чрезвычайщина – дело временное: вот-де справимся с кризисом в хлебозаготовках, и все войдет в нормальную экономическую колею. Как бы нетак!

Нет, не будет уже у крестьянина нормальной колеи. С тех пор им начнут только командовать, его будут объединять, укрупнять, разукрупнять, реорганизовывать, указывать, что и где сеять, когда убирать, кому отдавать... А те деревенские жители, которых не сошлют и которые сами не убегут из села, долгое время будут жить без паспортов, работая; за «палочку» (так назывался мифический трудодень). И аббревиатуру «ВКП(б)» деревня расшифрует по-своему: Второе Крепостное Право (большевиков)...

Окончательно судьба крестьянства была решена в апреле 1929 г. на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК партии. Н.И. Бухарин, А.И. Рыков, М.П. Томский еще пытались бороться, но не нашли поддержки у большинства. Сталинское правящее ядро (Ворошилов, Андреев, Жданов, Шкирятов и др.) выступило с резкой критикой взглядов «правых», расценив их «как несовместимые с генеральной линией партии». К лидерам объявленной оппозиции были применены первые, так сказать, «упреждающие», санкции: Н.И. Бухарин снят с поста ответственного редактора «Правды», отозван с работы в Коминтерне, а затем выведен из состава Политбюро ЦК.

И вот он наступил мрачный год «великого перелома». Перелома русской деревни, нэповских мечтаний, социалистических планов. Перелома крестьянского позвоночника страны, после которого ее сельское хозяйство не может встать на ноги до сих пор.

5 декабря 1929 г. была создана комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) под председательством тогдашнего наркома земледелия Я.А. Яковлева. Ей было поручено подготовить проект постановления о темпах коллективизации в различных районах СССР.

В проекте говорилось о том, что с переходом к сплошной коллективизации такая мера борьбы с кулачеством, как недопущение его в колхозы и исключение из колхозов, недостаточна и что якобы сама жизнь поставила вопрос о раскулачивании зажиточных слоев крестьянства. В качестве практических мер по отношению к кулаку комиссией было рекомендовано: во-первых, проводить в районах сплошной коллективизации экспроприацию всех средств производства раскулачиваемых хозяйств и передавать их в неделимый фонд колхозов; во-вторых, высылать и выселять по постановлению сельских сходов и сельсоветов тех крестьян, которые будут оказывать активное сопротивление установлению новых порядков.

Проект еще не был утвержден Политбюро, а Сталин на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 г. уже спешит лично объявить о повороте «от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества, как класса».

Дальнейшие события развиваются поистине ударными «сталинскими» темпами.

11 января 1930 г. «Правда» публикует передовую статью «Ликвидация кулачества как класса становится в порядок дня», призывая «объявить войну не на жизнь, а на смерть кулаку и, в конце концов, смести его с лица земли».

Как гласили инструкции, против крестьянских хозяйств, отнесенных к кулацким, надлежало применять следующие меры:

– контрреволюционный актив, организаторов террористических актов и антисоветских мятежей – арестовать, заключить в исправительно-трудовые лагеря и без колебаний применять высшую меру наказания;

– крупных кулаков, активно выступающих против коллективизации, выселять из мест их проживания в северные и отдаленные районы страны;

– остальную часть кулаков расселять в пределах района на новых, специально отводимых для них за пределами колхозных массивов землях.

Раскулачиванию подверглись не только крепкие крестьянские семьи, но и многие хозяйства середняков и даже бедняков. Вот лишь некоторые цифры на этот счет, взятые из оперативных сводок 1930 г. В ряде районов Нижегородского края число раскулаченных достигло 37% всех крестьянских хозяйств, в Центрально-Черноземной области – 15%. В Хоперском округе Нижне-Волжского края раскулачили каждое десятое крестьянское хозяйство. В ряде районов Уральской области число лишенных избирательных прав по сравнению с 1929 годом увеличилось в 8 – 10 раз.

Для проведения операций по раскулачиванию в краях, округах, районах и сельских Советах должны были создаваться специальные комиссии, которым вменялось в обязанность устанавливать категории кулацких хозяйств, составлять списки подлежащих раскулачиванию, проводить учет и передачу их имущества. Однако на практике раскулачивание чаще всего проводилось в несудебном порядке, т.е. в полном противоречии с Конституцией. В районах создавались «тройки» (в составе первого секретаря райкома партии, председателя райисполкома и начальника местного органа ОГПУ), которые повсеместно подменяли собой судебные органы. В селах, деревнях, на хуторах действовали уполномоченные, возглавлявшие бедняцкий актив. Крестьяне подвергались репрессиям по спискам, составленным уполномоченным или спущенным из района.

Всех крестьян, отнесенных к первой категории кулаков, без суда и следствия по решению «троек» арестовывали, направляли в места заключения или расстреливали. Отнесенные ко второй категории вместе с семьями высылались в отдаленные районы страны, где были обречены на вымирание.

Волна насилия охватила страну. Выезжавшие на места партийные руководители изо всех сил нажимали на низовых работников. Секретарь партколлегии Курского окружкома Соцкий на собрании партячеек в Обоянском районе внушал: «Запомните, товарищи, что наша установка – лучше перегнуть, чем недогнуть». И тут же грозно предупреждал: «Помните, что за перегиб судить не будем, а за недогиб – держитесь».

Сводки с мест, датированные 1930 г., рисуют страшную картину вакханалии репрессий и принуждений.

В селе Андреевка Сергиевского района Бугурусланского округа уполномоченный Ильин арестовал 20 крестьян и в сильный мороз, и буран отправил их за несколько десятков верст в районный центр. Среди арестованных были женщины и грудные дети. Всю эту группу Ильин охарактеризовал как подпольную кулацкую организацию, которая вела подрывную работу. Проверка показала, что 14 человек арестованных – середняки, а 6 – бедняки, и вся их «контрреволюция» заключалась в отказе от вступления в колхоз.

В стране создалась чрезвычайно острая политическая ситуация. Недовольство крестьян наиболее ощутимо проявилось в массовом забое скота. Зимой 1929/30 г. количество сельскохозяйственных животных в стране уменьшилось значительнее, чем за все годы гражданской войны. Возмущение нередко выливалось и в массовые восстания крестьян. К сожалению, мы не располагаем полными сведениями о крестьянских волнениях конца 20 – начала 30-х гг., поскольку эта статистика была объявлена сверхсекретной. Но даже отдельные цифры дают представление о той силе, с какой нарастали выступления крестьян против чрезвычайщины.

Если, скажем, в Усманском округе Центрально-Черноземной области вдекабре 1929 г. произошло одно вооруженное выступление, то в январе 1930 г. – уже 29 выступлений с участием 20 тысяч крестьян. В Острогожском округе за январь и 6 дней февраля было 16 выступлений, в которых участвовало 17 тысяч человек. В Козловском округе к началу марта крестьянское восстание охватило 54 села, а число его участников достигло 20 тысяч.

Движение против чрезвычащины расширялось, захватывая все новые и новые районы. На Северном Кавказе в январе произошло 11 массовых выступлений, в Грузии – 12. В Карачаевской области восставшие осадили областной центр, продержав его в осаде 8 дней. В Московской области движением крестьян было охвачено 5 районов. Это была настоящая война с народом. Боевыми действиями руководили (увы!) комбриги и командармы Красной Армии.

К концу февраля обстановка накалилась до предела. Опасаясь массовой вооруженной борьбы, Сталин решил откреститься от так называемых «перегибов» и возложить ответственность за них на местные партийные организации.

2 марта 1930 г. в «Правде» печатается статья Сталина «Головокружение от успехов». В ней делается попытка обуздать разгулявшуюся стихию «раскулачивания». Но было уже поздно.– Армия «политических бойцов в деревне» сформировалась, и переориентировать ее взгляды оказалось совсем непросто.

СПЕЦПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

В феврале – марте 1931 г. началась новая волна раскулачивания. Для руководства и контроля осуществлением «ликвидации кулачества как класса» 11 марта 1931 г. была образована специальная комиссия во главе с заместителем председателя СНК СССР А.А. Андреевым. По существу, эта комиссия занималась распределением «раскулаченных» переселенцев по районам страны. Это был своеобразный Госснаб, который удовлетворял заявки хозяйственных организаций на трудовых ресурсах.

В подавляющем большинстве случаев крестьянские семьи выселялись в места, непригодные для жизни. Снабжение спецпереселенцев продуктами питания было ниже самого низкого предела.

Вот, например, данные о переселенцах, присланных под Томск: «Прибыло всего – 32000 человек, из них детей до 12-летнего возраста – 15000, женщин, кормящих грудью и имеющих детей до 8-летнего возраста, – 4000; мужчин – 8500 человек, из них нетрудоспособных – 1000...».

Из докладной записки помощника начальника ГУЛАГа ОГПУ Белоногова начальнику ГУЛАГа ОГПУ Когану:

«Все трудоспособные мужчины и женщины, а также часть с пониженной трудоспособностью – старики, подростки и дети заняты на лесозаготовительных работах. Часть с пониженной трудоспособностью (в основном женщины) заняты на работах по раскорчевке земель, и очень незначительный процент не работает совсем – это престарелые старики и больные. Норма выработки 4 кубометра.

В связи с отсутствием у хозорганизации кредитов, зарплата не выдавалась. Кооперация прекратила выдачу в кредит продуктов, у самих же спецпереселенцев денег нет, и нечего уже стало продавать, так как все, что имелось, ими распродано, и они были поставлены в такое положение, что не могли даже покупать себе хлеба. В поселках, где приходилось быть, – бесконечные вопли: «дайте хлеба». Из-за отсутствия овощей много случаев заболевания цингой в тяжелой форме, и люди, как рабочая сила, выбывают из строя. Установленная для спецпереселенцев норма продовольствия выдавалась не полностью. Капуста и картофель не выдавались вообще.

Чрезвычайно плохо обстоит вопрос с довольствием детей. Дети чрезвычайно истощенные и бледные. Молочных продуктов вообще нет. Ни в одном поселке нет ни одной коровы. В поселках живут дети разного возраста: до 14 лет и меньше – круглые сироты. Работать они не могут, пайков им бесплатно не дают. В некоторых поселках коменданты добивались у кооперации, чтобы те выдавали паек в кредит, а в некоторых подходят казенно, заявляя, что раз бесплатно не дают, ничего они сделать не могут.

В поселках в некоторых случаях на один, в некоторых на два и три имеется фельдшерский пункт. Заведуют фельдшерскими пунктами ротные фельдшера из числа самих же спецпереселенцев.

Культурно-воспитательная работа никакая не ведется. Библиотек нет. Школ ни в одном поселке нет...».

Так сколько же было репрессировано? За ответом на этот вопрос (хотя бы приблизительным) приходится обращаться к... Сталину. Как известно, «великий вождь» не любил оставлять свидетелей своих преступлений и тем более признаваться в них. Но однажды он проговорился. В речи на Первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников, произнесенной 19 февраля 1933 г., Сталин отметил, что до коллективизации на каждые 100 дворов в деревне можно было насчитать 4 – 5 кулацких дворов, 8 или 10 дворов зажиточных, 45 – 50 середняцких, 35 бедняцких. «Развернув колхозное строительство, – с гордостью сказал Сталин, – мы добились того, что уничтожили эту кутерьму и несправедливость, разбили кулацкую кабалу».

Теперь давайте подсчитаем. Итак, на каждые 100 дворов Сталин насчитал от 12 до 16 кулацко-зажиточных. Всего же в начале 30-х годов в нашей стране было около 25 млн. крестьянских хозяйств. Стало быть, более 3 млн. из них Сталин отнес в черную графу. Если учесть, что, по статистике тех лет, в каждой «кулацкой» семье было в среднем 7 – 8 человек, то в разряд «ликвидированных как класс» попало более 20 млн. человек. Страшная цифра!