Анализ внутриполитической ситуации вследствие конфликта
Сопоставление поведения Медведева и Путина во время конфликта в Грузии заставило западных обозревателей задаться вопросом, «кто же главный в Кремле»[48] и прийти к ответу: «Текущий конфликт подтвердил то, что становилось всё яснее в последние недели: Путин продолжает оставаться главным.»[49] Комментатор газеты Financial Times Филип Стивенз в номере от 29 августа 2008 года называл Медведева «номинальным президентом России» (Dmitry Medvedev, Russia’s notional president)[50]. К такому же выводу приходили журнал Русский Newsweek от 1 сентября 2008 года[51] и журнал «Власть» от того же числа[52]. Последний также отмечал:
«Ещё одним заметным следствием грузинского конфликта можно считать окончательное крушение надежд на либерализацию внутриполитического курса, появившихся у определенной части российского общества после избрания президентом Дмитрия Медведева.»[52]
Комментаторы российского журнала The New Times от 1 сентября 2008 года выражали аналогичную оценку ситуации в стране: «Внутри страны, как кажется, выбор между реформами и мобилизацией сделан в пользу последней. Конечно, члены правящего дуумвирата полагают, что возможен некий третий путь, этакая „мобилизационная модернизация“ в условиях „лёгкой“ изоляции от ключевых государств и институтов западного мира. И — в отсутствие институтов внутри страны. Разумеется, это иллюзия.»[53]
Примечательно, что анализируя политическую и экономическую ситуацию в стране после конфликта с Грузией Андерс Аслунд в своей статье от 3 сентября ни разу не упоминает Д. Медведева и говорит о В. Путине как единственном руководителе России: «8 августа выделяется как фатальный день для России. Он знаменует величайшую ошибку премьер-министра Владимира Путина. <…> Путин превращает Россию в бандитское государство. <…>»[54] Из того же исходил экономист Джуди Шелтон, автор вышедшей в 1989 году книги «Приближающийся крах СССР» (The Coming Soviet Crash), в статье «The Market Will Punish Putinism», опубликованной в Wall Street Journal от 3 сентября 2008 года: Путину «предстоит усвоить одну вещь: иногда невидимая рука рынка наносит ответный удар.»[55][56]Французский журнал Le Point от 31 августа 2008 года писал, что «в Кремле, как и в аппарате президента, „шефом“ до сих пор называют Владимира Путина. И во время грузинского кризиса „разруливал“ ситуацию именно премьер-министр, а не Дмитрий Медведев.»[57][58]Обозреватель «Эхо Москвы» Евгения Альбац в сентябре того же года говорила, что, «хотя Медведев и получает внимание прессы, он выглядит пресс-секретарем Путина.»[59][60][61] Бывший заместитель секретаря Совета безопасности РФ (1996—1997) Б. А. Березовский в ноябре 2008 года сказал: «<…> нет никакого тандема, есть шут и диктатор, который как был у власти, так и остался. То, что происходит сейчас, великое мошенничество.»[62]
Политолог Лилия Шевцова в газете «Ведомости» от 17 сентября писала: «Война России с Грузией в 2008 г стала последним аккордом в формировании антизападного вектора государства и одновременно завершающим штрихом в консолидации новой системы. В 90-е эта система существовала как гибрид, в котором сочетались несочетаемые вещи — демократизм и единовластие, экономические реформы и экспансия государства, партнерство с Западом и подозрение по отношению к нему. Отныне российская система приобретает однозначность, и уже нет сомнений относительно её качеств и её траектории. <…> Августовские события подтвердили одну простую истину: внешняя политика в России стала инструментом осуществления внутриполитической повестки дня. <…> Августовская война делает бессмысленным обсуждение вопроса, кто правит Россией и каковы отношения внутри правящего тандема Медведев — Путин. Медведев надел путинский френч и стал военным президентом, и именно ему пришлось закрыть эпоху в развитии страны, начатую Михаилом Горбачевым.»[63]
Financial Times от 20 сентября 2008 года отмечала изменения, произошедшие, по её мнению, в социальном контракте между российским имущим сословием и властной группировкой: «Путинизм зижделся на пониманиии того, что, если крупные воротилы будут играть по правилам Кремля, они будут процветать. Недавний военный авантюризм подорвал эту великую сделку. <…> Олигархи перенесли сильный удар в результате падения рынка; пакет мер помощи пришёл только после того, как обеспокоенная бизнес-элита пожаловалась Кремлю. <…> После недавней встряски лояльность олигархов не является более само собою разумеющейся.»[64]
Речь Президента Медведева 19 сентября 2008 года в Кремле «на встрече с представителями общественных организаций»[65], по мнению политолога В. Никонова[66], «была адресована группам элит внутри страны», обеспокоенным перспективой милитаризации общественного сознания. Президент, в частности, сказал: «Никакие новые внешние обстоятельства — а уж тем более давление на Россию извне — не изменят нашей стратегической линии на построение свободного, прогрессивного и демократического государства и общества. Все задачи, касающиеся развития экономики, расширения предпринимательской, творческой и личной свободы будут решаться в безотлагательном порядке, без ссылок на то, что страна находится в особом положении, „вокруг враги“.»[65]
Согласно данным опроса ФОМ, проведённого 23 — 24 августа 2008 года[67], по мнению 80 % опрошенных россиян в различных регионах страны, «современную Россию можно назвать великой державой»; 69 % считали, что внешняя политика России «весьма эффективна»; подавляющее большинство участников опроса — 82 % — заявили, что «Россия должна стремиться к тому, чтобы стать самой влиятельной страной в мире.»[67] Анализируя данные опроса ФОМ, FT от 23 сентября 2008 год писала: «Российское общество, в массе своей поддержавшее войну, стало бастионом жесткой политики. По результатам опросов можно предположить, что это способно помешать тем немногочисленным политикам, которые пытаются восстановить связи с Западом, поддержать экономическую и политическую интеграцию с западом в интересах западных стран.»[68][69]
Ряд правозащитников и либерально ориентированных журналистов и экономистов, как следствие российско-грузинского конфликта, отмечали значительное усиление давления властей на свободу слова и ограничения правозащитной деятельности[59][60][61][70].
1 2 3 4 5 6 7 8
Экономическая политика