А. И. Герцен о спорах западников и славянофилов
... Война наша сильно занимала литературные салоны в Москве. Вообще, Москва входила тогда в ту эпоху возбужденности умственных интересов, когда литературные вопросы, за невозможностью политических, становятся вопросами жизни. Появление замечательной книги составляло событие, критики и антикритики читались и комментировались с тем вниманием, с которым, бывало, в Англии или во Франции следили за парламентскими прениями. Подавленность всех других сфер человеческой деятельности бросала образованную часть общества в книжный мир, и в нем одном действительно совершался, глухо и полусловами, протест против николаевского гнета, тот протест, который мы услышали открытее и громче на другой день после его смерти.
В лице Грановского московское общество приветствовало рвущуюся к свободе мысль Запада, мысль умственной независимости и борьбы за нее. В лице славянофилов оно протестовало противы оскорбленного чувства народности бироновским высокомерием петербургского правительства. ...
... Потом я знал одну молодую Москву. ... Что прозябало и жило между старцами пера и меча, дожидавшимися своих похорон по рангу. ... Промежуточная среда эта, настоящая николаевская Русь, была бесцветна и пошла - без екатерининской оригинальности, без отваги и удали людей 1812 года, без наших стремлений и интересов. ... Говоря о московских гостинных и столовых, я говорю о тех, в которых некогда царил А. С. Пушкин; где до нас декабристы давали тон; ... где Грановский являлся с своей тихой, но твердой речью; где все помнили Бакунина и Станкевича; где Чаадаев, тщательно одетый, с нежным, как по воску, лицом, сердил оторопевших аристократов и православных славян колкими замечаниями, всегда отлитыми в оригинальную форму и намеренно замороженными; ... и куда, наконец, иногда падал, как Конгривова ракета, Белинский выжигая кругом все, что попадало. ...
На славянофилах лежит грех, что мы долго не понимали ни народа русского, ни его истории; их иконописные идеалы и дым ладана мешали нам разглядеть народный быт и основы сельской жизни.
Православие славянофилов, их исторический патриотизм и
преувеличенное, раздражительное чувство народности были вызваныкрайностями в другую сторону. ...
Идея народности, сама по себе, - идея консервативная, выгораживание своих прав, противоположение себя другому; в ней есть и юдаическое понятие о превосходстве племени, и аристократические притязания на чистоту крови и майорат. ...
... Нам надо было противопоставить нашу народность против онемеченного правительства и своих ренегатов. ... Появление славянофилов как школы и как особого учения было совершенно на месте. ...
При Николае патриотизм превратился во что-то кнутовое, полицейское, особенно в Петербурге. ... Для того чтоб отразиться от Европы , от просвещения, от революции, пугавшей его с 14 декабря , Николай, с своей стороны, поднял хоругвь 1православия, самодержавия и народности , отделанную на манер прусского штандарта ...[см. содержание теории официальной народности в "Материалах по истории СССР" ... 1991 С. 225-228-ред. ].
Встреча московских славянофилов с петербургским славянофильством Николая была для них большим несчастием. Николай бежал в народность и православие от революционных идей. Общего между ними ничего не было , кроме слов. ...
Ильёй Муромцем, разившем всех, со стороны православия и славянизма, был Алексей Степанович Xомяков . ... Аксаков был односторонен, как всякий воин ... Вся жизнь его была безусловным протестом против петровской Руси, против ... подавленной жизни русского народа. Его диалектика уступала диалектике Xомякова, он не был поэт-мыслитель, как Киреевский, но он за свою веру пошел бы на площадь, пошел бы на плаху, а когда это чувствуется за словами, они становятся страшно убедительными. ...
Да, мы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но неодинакая.
У нас и у них запало с ранних лет одно сильное, безотчетное, страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы за пророчество: чувство безграничной, охватывающей все существование любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно. ...
"Письмо" Чаадаева было своего рода последнее слово, рубеж. Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь; тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли это сигнал, зов на помощь, весть об утре или о том, что его не будет, - все равно надо было проснуться.
Герцен А. И. Былое и думы \\ Собрание сочинений в 30т. М. , 1956. т. 9 с. 33-134, 152-153, 162-163, 170-171