Далекие маленькие страны... 2 страница

В начале войны официальная британская политика предусматривала отказ от невыполнимого «мандата» и эвакуацию Палестины по обеспечении в ней равноправного представительства всех заинтересованных сторон. Сионистам было ясно, что ни одно британское правительство не пойдет на преднамеренное убийство, другими словами на изгнание арабов из их собственной страны силой оружия; они решили, под покровом войны, раздобыть это оружие для себя.

Едва началась война, как Хаим Вейцман явился к Черчиллю. Неизвестная общественности, эта незаурядная личность сумела в течение 33-х лет (со времени его первой беседы с Бальфуром в 1906 г.) управлять политиками Англии и Америки. Трудно представить себе, чтобы одни его личные качества смогли внушить такое почтение: очевидно они видели в нем представителя какой-то силы, которой они имели основания опасаться. Историк Кастейн называл эту силу «еврейским интернационалом», а политик Невиль Чемберлен — «интернациональным еврейством». Черчилль вернулся к власти, после десятилетнего перерыва, в качестве первого лорда адмиралтейства (морской министр) и, казалось бы, должен был заниматься вопросами войны на море, но доктора Вейцмана интересовало совершенное иное: «После войны мы хотим иметь в Палестине государство с тремя или четырьмя миллионами евреев» заявил он, а Черчилль, по его словам, ответил: «Да, конечно, я вполне с этим согласен». Всего лишь годом раньше Черчилль требовал дать арабам «торжественное обязательство», что сионистская иммиграция будет ограничена. Даже сейчас, в 1956 году, хотя евреев в Палестине всего один миллион шестьсот тысяч, их присутствие служит причиной непрестанной воины; трудно сомневаться в том, что станет со страной, если это число удвоится или утроится, и Черчиллю это должно было быть ясно и в 1939 г. Вообще говоря, в то время Палестина вовсе не входила в круг его обязанностей, но д-ру Вейцману, видимо, откуда-то было известно, что в недалеком будущем Черчилль станет премьер-министром. Следующим шагом Вейцмана была поездка в Америку, где он изложил свой план президенту Рузвельту, который «проявил интерес», хотя и с осторожностью (дело было накануне его третьей избирательной кампании), а когда Вейцман вернулся в Англию, то Черчилль уже сменил Чемберлена на посту главы правительства. Так была воссоздана ситуация 1916 года, с небольшой лишь разницей. От Ллойд-Джорджа требовалось тогда направить в Палестинy британские войска для завоевания требуемой страны, что он и сделал. От Черчилля теперь требовалось передать оружие наводнившим ее сионистам, чтобы они смогли окончательно в ней утвердиться, что он также послушно исполнил. Как он сам подтверждает в примечаниях к своим военным мемуарам, соответственные распоряжении отдавались им в течение всех пяти месяцев между его первой и второй встречей с Вейцманом. Черчилль стал премьер-министром 10 мая 1940 года, когда Франция была накануне разгрома, а британский остров остался без союзников, под зашитой одного лишь флота и остатков своей авиации: английская армия была уничтожена во Франции. 23 мая Черчилль дал распоряжение министру колоний лорду Ллойду, чтобы английские войска были отозваны из Палестины, а «евреи как можно скорее вооружены и организованы для зашиты самих себя». Это распоряжение было повторено им 29 мая (в дни эвакуации английских войск из Дюнкерка) и 2-го июня. Шестого июня он жаловался на оппозицию со стороны военных, а в конце июня на «трудности» с двумя министрами, в особенности с лордом Ллойдом, который был убежденным антисионистом и стоял за арабов; я же хотел вооружить еврейских колонистов»). Таким образом уже тогда обсуждение этих вопросов не имело ничего общего с национальными интересами Англии, а велось в митинговом стиле «за» или «против». Черчилль продолжал в том же духе, убеждая лорда Ллойда, что сильная английская армия в Палестине «была платой за нашу анти-еврейскую политику, которой мы придерживались в течение нескольких лет» (напомним, что это была политика его собственной Белой Книги 1922 года). Если хорошо вооружить евреев, аргументировал Черчилль, британские войска могли бы быть освобождены для службы на других фронтах, «а опасаться нападений евреев на арабов не приходится». Он не нашел нужным информировать парламент о точке зрения ответственного за палестинские дела министра, гласившей: «я никоим образом не могу согласиться с тем, что Вы написали мне в ответ».

В это время любое оружие ценилось в Англии на вес золота. Войска, спасенные из Франции, были дезорганизованы и обезоружены; сам Черчилль пишет, что в то время на всем британском острове были едва 500 полевых орудий и две сотни танков самых разнообразных возрастов и образцов. Еще много месяцев спустя он взывал к президенту Рузвельту прислать ему 250.000 винтовок для «обученных и обмундированных, но невооруженных людей». В те дни автор этих строк рыскал по всей стране, пока нашел револьвер сорокалетней давности, делавший только одиночные выстрелы. Подбадривавшие население лозунги Черчилля о борьбе до последнего на побережье и на улицах английских городов не производили большого впечатления на автора, знавшего, что если врагу только удастся высадиться, то ни на берегах, ни на улицах никого не останется: нельзя бороться с танками голыми руками. Над безоружной страной нависла грозная опасность.. Автор был бы немало удивлен, если бы он знал в тo время, что главной заботой Черчилля было вооружение сионистов в Палестине.

Когда Вейцман снова встретился с Черчиллем в августе 1940 г., опасность германского вторжения уже прошла. Он предложил создать в Палестине сионистскую армию в 50.000 бойцов, а в сентябре он представил Черчиллю «программу из пяти пунктов», главным из которых был «призыв на военную службу в Палестине возможно большего числа евреев». Как пишет Вейцман, Черчилль «согласился с этой программой». Лорд Ллойд (как в свое время сэр Вильям Робертсон, Эдвин Монтегю и многие другие в годы первой войны) всеми силами противился этим планам. Как и всех, кто, сталкиваясь с этой проблемой, оставался верным своему долгу, его постигла враждебная судьба: он умер в 1941 году, в возрасте 62-х лет. Однако ответственные администраторы и военные продолжали сопротивляться «ведущим политикам», стараясь не допустить нового отвлечения английских сил для чуждых им задач. Вейцман жалуется, что, несмотря на поддержку Черчилля, «прошло ровно четыре года, прежде чем в сентябре 1944 г. была официально сформирована еврейская бригада», приписывая эту задержку упорному сопротивлению «экспертов» (по его собственному выражению). Жаловался и Черчилль: «Я хотел вооружить евреев в Тель-Авиве, но здесь я встретил сопротивление со всех сторон» (дело было в июле 1940 г., как раз перед началом германских воздушных налетов на Англию).

По всем данным Вейцман считал, что пришло время преодолеть это неожиданное сопротивление путем «давления» извне, так как весной 1941 года он снова поехал в Америку. Как и во время первой войны, он официально был занят научной работой на пользу английских вооружений, на этот раз в области производства изопрена. По его словам, он был «полностью занят этой работой»; тем не менее он сумел от нее освободиться, и он не был бы доктором Вейцманом, если бы его прогулка через Атлантический океан в военное время вдруг встретилась бы с какими-то затруднениями. В Америке почва для его приема была подготовлена раввином Стефеном Уайзом, давшим указания президенту Рузвельту (как в свое время он давал их президенту Вильсону) по поводу его обязанностей в отношении сионизма: «13 мая 1941 года я (Уайз) счел необходимым послать президенту отчеты свидетелей событий в Палестине (вспомним его «отчеты» о якобы состоявшемся в Германии погроме в 1933 году, приведшие к антигерманскому бойкоту в Нью-Йорке), указав, в какой опасности находятся там невооруженные евреи... Нужно заставить британское правительство понять, как пострадает дело демократии и как будет возмущено общественное мнение, если произойдет массовое избиение евреев, потому что они не были своевременно вооружены, а оборона Палестины не была усилена артиллерией, танками и авиацией».

Президент ответил: «Я могу только обратить внимание англичан на нашу глубокую заинтересованность в обороне Палестины и нашу заботу о защите ее еврейского населения, а также сделать все возможное для снабжения британских сил средствами для наилучшей зашиты Палестины». Вооруженный этим письмом (как в свое время Вейцман вооружился отчетом об интервью, написанном им же на официальных бланках британского министерства иностранных дел), Стефен Уайз «на следующий же день отправился в Вашингтон, где высокие правительственные чиновники заверили меня, что британцам дадут понять, что наш народ в Палестине должен быть хорошо вооружен (артиллерией, танками и авиацией)... и, вероятно благодаря вмешательству Рузвельта разговоры о паритете в значительной степени прекратились» (это был намек на требование ответственных британских администраторов, чтобы отправленное в Палестину вооружение было поровну распределено между арабами и сионистами: даже Черчилль не мог оспаривать законность такого требования). Сионистские заправилы во всех странах умело согласовывали между собой «непреодолимое давление на международную политику». Если Лондон медлил с выполнением распоряжений, ему «давали понять» из Вашингтона: если медлил Вашингтон, давление шло из Лондона. К моменту приезда Вейцмана в Вашингтон политическая машина была должным образом смазана, и он быстро уверился в том, что «ведущие политики» проявляют глубокую симпатию к нашим сионистских стремлениям».

Плохо обстояло дело только с непосредственно ответственными за политику данной страны лицами, как в Вашингтоне, так и в Лондоне: «как только сталкиваешься с экспертами Госдепартамента, начинаются затруднения» (Вейцман). Ниже уровня «ведущих политиков» в Вашингтоне рядовые министры и ответственные администраторы, а в Палестине американские профессора, миссионеры и коммерсанты, всеми силами пытались избавить американскую политику от этого кошмара. Главного ответственного чиновника в Вашингтоне Вейцман характеризовал не иначе, как в свое время Черчилль лорда Ллойда: «Глава восточного отдела Госдепартамента был откровенный антисионист и сторонник арабов» , мы видим теперь, откуда исходил политический жаргон, проникший в англо-американские высшие сферы.

В этот его приезд в США Вейцману стало ясно, что оказывать давление на Лондон лучше всего из Вашингтона, и 8 начале 1942 года он переехал в Америку. От научной работы, «поглощавшей» все его время в Англии, он освободился очень легко: президент Рузвельт обнаружил, что доктор Вейцман срочно необходим Америке для работы над проблемами синтетического каучука. Американский поcoл в Лондоне Джон Д. Уайнант учуял грозящие неприятности и «серьезно посоветовал» Вейцману по прибытии в Америку «полностью посвятить себя химии». Сионистские махинации и их неизбежные последствия немало тревожили посла и, по-видимому, его сломили, ибо и он вскоре после этого разговора с Вейцманом трагически погиб. Вспоминая полученный от Уайнанта совет, Вейцман писал: «Фактически я разделял мое время поровну между наукой и сионизмом»; если это было правдой, то химия получила от нашего доктора много больше, чем этого могли ожидать все, кто был с ним знаком.

Перед отъездом Вейцман зашел в знаменитый дом №10 на Даунинг Стрит, как он пишет, чтобы попрощаться с секретарем Черчилля. Нас не удивляет, что он встретился при этом с самим премьером, который, по его словам, сказал ему следующее: «По окончании войны мне хотелось бы видеть Ибн-Сауда хозяином на Ближнем Востоке, владыкой над владыками, при условии, что он договорится с Вами... Конечно мы Вам в этом поможем. Держите это в секрете, но Вы можете поговорить об этом с Рузвельтом, когда будете в Америке. Если только он и я твердо решим сделать что-либо, ничто нам не сможет помешает». Запись своего доверительного разговора с Черчиллем Вейцман передал сионистскому политическому секретарю с указанием известить сионистский исполнительный комитет в случае если бы с ним, Вейнманом, что-либо случилось; впоследствии он опубликовал это в своей книге, из которой мы его и цитируем.

Если Черчилль всерьез ожидал, что Хаим Вейцман поможет ему посадить на трон арабского «владыку Ближнего Востока», то он жестоко ошибался, поскольку такое владычество предназначалось сионизму. Встретившись с Рузвельтом, Вейцман не нашел нужным уведомить его о мнении Черчилля и якобы говорил с президентом только о своей научной работе. Однако от других ведущих лиц он требовал, чтобы Америка послала максимальное число самолетов и танков на этот фронт» (то есть в Африку, где они впоследствии стали бы доступны палестинским сионистам). В то же время он наладил тесное сотрудничество с Генри Моргентау из ближайшего окружения президента, который позднее, в решающий момент, как он пишет, оказал ему «исключительно ценную помощь».

И здесь Вейцману пришлось встретиться с досадными помехами: Ведущие политики никогда не доставляли нам никаких трудностей. Подавляющее большинство из них всегда понимали наши стремления, и их заявления о поддержке создания еврейского национального очага могут заполнить целые тома. Однако за кулисами, на более низких уровнях власти, мы встречали упрямую, увертливую и скрытную оппозицию, вся информация, шедшая с Ближнего Востока в Вашингтон, действовала против нас». К этому времени сам доктор Вейцман уже почти 40 лет также работал «за кулисами», и столь же увертливо и скрыто: история не знает другого примера такой деятельности. При очередной закулисной встрече с президентом Рузвельтом, он хотя и передал ему послание Черчилля, но — как он сам пишет — в несколько измененной форме: Черчилль заверил его, якобы, что «по окончании войны статус еврейского национального очага будет изменен, а Белая Книга 1939 года будет аннулирована». Он представляет это, как «план Черчилля», но это совершенно не то, о чем Черчилль говорил выше, хотя вполне возможно, что это и было у него на уме. Наиболее любопытно, что Вейцман опустил главную мысль Черчилля - сделать короля Ибн-Саула «владыкой Ближнего Востока.., при условии, что он договорится с вами».

Вейцман пишет, что ответ Рузвельта на «план Черчилля» (представленный ему в совершенно извращенном виде) был «вполне положительным», что на языке сионистов означало, что Рузвельт соглашался на создание еврейского государства («cтaтyc еврейского национального очага будет изменен»). Далее Вейцман пишет, что президент сам упомянул Ибн-Сауда, отметив, что он «сознает важность арабского вопроса». Коли Вейцман точен в передаче этого разговора, то он во всяком случае не сказал, что Черчилль рекомендовал ему соглашение с Ибн-Саудом. Наоборот, согласно своим же мемуарам, он придерживался в разговоре с Рузвельтом взгляда, что мы не можем ставить наше дело в зависимость от согласия арабов». Это было полной противоположностью тому, что Черчилль понимал под соглашением с арабами, и недвусмысленно означало войну против арабов при американской поддержке. После этого Рузвельт, пишет Вейцман, «еще раз уверил меня в своей симпатии и послании урегулировать этот вопрос».

Есть какая-то тайна в сдержанности Рузвельта по отношению к «арабскому вопросу», и она могла бы возыметь серьезные последствия, не умри он через два года, вскоре после своей встречи с Ибн-Саудом. Однако ни сдержанность Рузвельта, ни его личные мысли и намерения не имели в 1943 г. особого значения, поскольку решение давно уже было принято. Под прикрытием войны в Европе вооружение было на пути к сионистам, и эти закулисные действия определили события будущего. Начиная с этого момента, ни ведущие политики, если бы они только вздумали протестовать, ни стоявшие под постоянным нажимом ответственные администраторы не могли больше помешать сионистам заложить в Палестине заряд замедленного действия, который в наше время в состоянии взорвать всю вторую половину двадцатого столетия.

В июне 1943 года доктор Вейцман вернулся в Лондон, не сомневаясь в том, что «давление» из Вашингтона теперь полностью обеспечено.

Глава 40

ЗАХВАТ АМЕРИКИ

На протяжении шести лет Второй мировой войны, пока целые страны переходили из рук в руки, а все силы воюющих народов были заняты войной, за их спиной разыгрывалось другое, незаметное вторжение, последствия которого оказались более серьезными, чем все перемены, вызванные военными действиями. Речь идет о политическом вторжении в США новых сил, победа которых стала ясной в конце войны, когда вся американская политика оказалась направленной на обеспечение окончательной победы только двух факторов — революции в Европе и сионизма на Ближнем Востоке. В историческом аспекте Рузвельт добился успехов только в трех областях, причем все они стали гибельными для его собственной страны: он помог вооружить сионизм, вооружил мировую революцию в ее московской крепости, и широко открыл ворота американской для вторжения в нее московских агентов.

Рузвельт вступил на этот путь дипломатическим признанием Советов сразу же по своем избрании президентом. Посол революции, Максим Литвинов, обещал ему ни словах, что революционное государство не будет вмешиваться во внутренние дела Америки, и никто из его менторов и «советиков» не нашел нужным напомнить ему, что лисице достаточно всунуть свой нос, чтобы вскоре оказаться и в самом курятнике. О поддержке революционного государства деньгами и оружием будет нами рассказано в последующих главах; в этой главе мы опишем его вторжение в Америку в течение долгих лет правления Рузвельта.

Рузвельт начал с разрушения барьеров против бесконтрольной иммиграции, возведенных до него американскими конгрессами, сознававшими опасность захвата правительственного аппарата «чужеземными группами». Рядом президентских указов контроль над иммиграцией был существенно ослаблен. Чиновникам департамента иммиграции было запрещено задавать иммигрантам вопросы об их коммунистических связях, равно как была отменена и регистрация еврейского происхождения. Американская пресса раздувала кампанию против всякой проверки политической благонадежности иммигрантов, клеймя «дискриминацию рожденных заграницей». Число иммигрантов, обосновавшихся за этот период в Соединенных Штатах, никому точно неизвестно. Сенатop Пат МакКарран, председатель юридического комитета сената США, подсчитал, что до 1952 г., помимо легальной иммиграции в США, в страну нелегально переселились пять МИЛЛИОHOB иностранцев, включая большое число «активных коммунистов», сицилианских бандитов и других преступных лиц». Начальник контрольного отдела департамента иммиграции не в состоянии был назвать даже приблизительную цифру нелегальных переселенцев, отмечая, что когда удалось наладить хотя бы приблизительный контроль, «ежегодно задерживалось и отправлялось обратно более полмиллиона» перешедших одну только мексиканскую границу. Службе социального обеспечения, выдававшей карточки для получения работы, было запрещено давать департаменту иммиграции или полиции какие бы то ни было сведения об иммигрантах. За счет новой иммиграционной волны разбухала масса «колеблюшихся избирателей», на которой концентрировала свои усилия демократическая партия Рузвельта, следуя старому рецепту Хауза и не забывая демагогического лозунга об «отмене дискриминации». Ограничение проверки политической благонадежности открыло доступ в гражданское управление и в вооруженные силы активным коммунистам, не только рожденным в Америке, но и иностранцам, недавно получившим право жительства. Результаты этой политики стали известны благодаря множеству разоблачений послевоенного периода, описание которых заполнило бы многотомную энциклопедию. Этим процессом оказался захвачен весь англо-американский Запад, как показали соответственные разоблачения в Англии, Канаде и Австралии: не менее знаменательным представляется, что за исключением Канады, все эти частичные разоблачения были обязаны инициативе отдельных лиц, а не государственных инстанций; никаких серьезных попыток исправить создавшееся положение сделано не было, так что оно остается фактически неизменным с 30-х и 40-х годов, предопределяя тем самым роковую слабость Запада в любой будущей войне.

Возобновление массовой иммиграции легло в основу вторжения чуждого элемента в политическую жизнь Америки. Процесс шел в трех направлениях и имел целью захват трех важнейших позиций в государственной деятельности: государственную политику на ее высшем уровне, гражданское управление на среднем уровне и «общественное мнение», т.е. обработку масс, как основу всего предприятия. Мы уже показали в предыдущих главах, как, с помощью системы т.н. «советников», прочно установившейся в американской политической жизни начиная с 1913 года, был захвачен контроль над правительственной политикой США; эта фаза в процессе захвата власти предшествовала всем остальным. Методы проникновения тех же элементов в аппарат гражданского управления будут рассмотрены в конце этой главы; сейчас мы опишем как, с помощью контроля над печатной информацией, эти элементы подчинили себе общественное мнение Америки, без чего успех обеих других фаз захвата власти был бы невозможен.

Хаим Вейцман, усердно готовившийся в свое время в России к своей будущей миссии на Западе, называл эту форму борьбы за власть «техникой пропаганды и подхода к массам». Теперь мы покажем оперативную механику, скрытую под этим названием. В одной из прежних глав этой книги мы отметили, что еврейская масонская организация «B’nai B’rith» своевременно пустила ростки в определенном направлении. До того ее можно было сравнивать с такими группами других религиозных обществ, как Христианская Ассоциация Молодых Людей (YMCA) или т.н. Рыцари Колумба; ее официальными целями были помощь бедным, больным и сиротам, и благотворительная деятельность вообще. Маленькое ее ответвление 1913 года под названием «Анти-Диффамационная Лига» (ADL) к 1947 году превратилась а мощную тайную полицию, став большой силой в жизни Америки, если не по форме, то фактически. В тех странах, где тайная полиция существует, как государственное учреждение (НКВД в СССР или Гестапо в Германии перед Второй мировой войной), все силы и ресурсы страны находятся в ее распоряжении, и такое государство характеризуется, как полицейское. Сионисты сумели создать в США ядро собственного полицейского аппарата, почти столь же эффективного, как и упомянутые прототипы тайной полиции. Единственное чего ему еще недостает, это — право ареста и заключения в тюрьму неугодных ему элементов, и, по мнению автора, именно это является конечной целью этой сионистской институции.

На жаргоне мировой революции понятие «анти-диффамации» (т.е. противодействие клевете) фактически означает пользование клеветой, как оружием против политических пpотивников: ADL живет тем, что оклеветывает противников сионизма, как антисемитов, фашистов, жидоедов, охотников за «красными», параноиков, лунатиков, сумасшедших, реакционеров, твердолобых, фанатиков, крайне правых экстремистов и т.п. (прим. перев.: совершенно подобно тому, как в России до революции национально-патриотические элементы огульно клеймились «черносотенцами»; в русской эмиграции этот же термин применяется и до сих пор). Этот клеветнический словарь установлен раз и навсегда, и его употребление можно проследить назад во времени вплоть до нападок на Баррюэля, Робисона и Морса сразу же после французской революции. Политическую линию любого писателя, журналиста, или любой газеты легко установить, подсчитав как часто в их текстах употребляются перечисленные выше словесные штампы для характеристики противников. Несомненным достижением «анти-диффамационной лиги» (ADL) можно считать, что постоянное повторение этих порочных эпитетов превратило их в клеймо, которого всеми силами стараются избегать партийные политики всех мастей. Употребление этих диффамирующих ярлыков фактически сделало невозможной серьезную и спокойную дискуссию по любому вопросу, и можно лишь поражаться тому, как легко два поколения западной общественности смогли подчиниться шаманским заклинаниям сравнительно немногочисленной группы азиатских заговорщиков.

В году своей организации (1913) АДЛ помещалась в маленькой комнате в конторе еврейской ложи «Бнай Брит» и располагала минимальными средствами. Но уже в 1933 г. Бернард Браун (Bernard J. Brown, «From Pharao to Hitler», 1933) мог написать: «с помощью АДЛ мы смогли заткнуть рот не-еврейской печати вплоть до того, что ни одна газета в Америке не рискнет упомянуть еврейского происхождения любой неблаговидной личности». Еврейский орган «Menотah Journal» в Нью-Йорке писал в 1948 г.: «Если в переиздании любого литературного классика встретится хотя бы одна фраза, неблагоприятная для евреев, то АДЛ будет обрабатывать ни в чем неповинного издателя до тех пор, пока он не устранит нежелательного текста. Пусть какой-либо ничего не подозревающий режиссер покажет в своем фильме типичного еврея, — АДЛ немедленно подымет такой шум, что он постарается забыть о существовании евреев вообще. (1) Однако, когда умелая пропаганда начинает прививать евреям коммунистические идеи, ... АДЛ не говорит ни слова. Не будет ни предостережений, ни призывов быть осторожными, ни, тем более, разоблачений или порицаний, и это несмотря на то, что где-то высоко, в центре организации, сидят люди, которые на собственном опыте знают, как умело коммунисты проникают в другие организации». («Menотah Journal» в данном случае выражал мнение многих евреев, возмущенных тем, что АДЛ нападает на антикоммунизм, приравнивая его к антисемитизму). Эти цитаты показывают, как сильно выросло влияние АДЛ за 35 лет. Общественная дискуссия подпала под действие средневековых законов о ереси. Малейшая критика сионизма или планов создания мирового правительства немедленно встречает яростный разнос в прессе. Критика коммунизма допускается только в том случае, если одновременно подчеркивается, что результатом войны будет лишь создание всемирного коммунистического государства, другими словами, что «коммунизм лучше не трогать»; что же касается Иерусалима, то «это не только столица Израиля, но и столица всего мира» (сионистский бургомистр Иерусалима в 1952 г.). Во всей Америке сегодня лишь немногие писатели защищают свободу и независимость дискуссии. Они готовы спорить по любому вопросу, представляющему общественный интерес, в свете традиционных национальных интересов Америки, но не по вопросу о сионизме, о котором вряд ли хоть один из них даже заикнется. Автор беседовал об этом с четырьмя писателями из числа ведущих, получив от всех один и тот же ответ: этого делать нельзя. Если писатель находится на службе, то, затронув сионизм, он будет быстро уволен. Независимые писатели не найдут издателей для своих книг, поскольку они не найдут рецензентов, разве лишь в стиле упомянутого выше диффамиpyющего словаря.

Бюджет АДЛ, начавшей столь скромное существование в 1913 г., достиг в 1948 г. трех миллионов долларов, причем она — лишь одна из многих еврейских организаций, обслуживающих цели сионистов в Америке и располагающих такими же средствами. Обсуждая «антидиффамационную истерию», упомянутый нами еврейский «Menотah Journal» писал: «Борьба с антисемитизмом разрослась в большое коммерческое предприятие с многомиллионным годовым бюджетом». По словам журнала, целью является «непрерывно бить в антисемитский барабан», чтобы припугнуть пожертвователей. Обычным методом является «открытый шантаж еврейских предпринимателей: если Вы не в состоянии дать на наше дело 10.000 долларов, то лучше переведите свою фирму в другое место». Журнал пишет, что «самозванные защитники американских евреев загнали их в состояние массовой истерии». Эта весьма критическая цитата отнюдь не противоречит тому, что было сказано выше о подавлении всякой критики: в данном случае речь идет о еврейском органе, а в еврейской печати дискуссия и обсуждение сравнительно свободны, поскольку она распространяется только «среди своих». Если бы не-евреи выписывали и читали еврейские газеты и журналы, они знали бы много больше о том, что происходит в мире. Цензура распространяется лишь на не-еврейскую печать.

«Menотah Journal» демонстрирует также, как газетные новости фальсифицируются еврейскими агентствами печати: пустяшная драка между подростками в Манхеттене «подается под устрашающими заголовками на первой странице в таком виде, что неопытный читатель подумает о возобновлении царистских погромов» (как в свое время «царистские погромы» преподносились Мировой печати или как раввин Стефен Уайз цитировал ложные «донесения о погроме в Берлине» в 1933 году). С помощью той же тактики «запугивания на первой странице» организуются и массовые митинги в Мэдисонском парке в Нью-Йорке, на одном из которых тогдашний претендент на президентскую должность (Вендель Уильки) не постеснялся заявить: «я потрясен растущей волной антисемитизма в нашей стране... ».

Описанные методы вызывают массовую истерию не только среди еврейства и подлизывающихся к нему политиков; другой вид массовой истерии культивируется в среде честных, но мало осведомленных «либералов», страсть которых пылать благородным негодованием легко доводит их до самообвинения: примером тому — покойный Джордж Оруелл. Он был честным человеком, потому что не только призывал других идти на помощь угнетенным и мстить за несправедливость, но сам пошел воевать, когда началась гражданская война в Испании (разумеется, на стороне «красных»). Там он своими глазами увидел, что коммунизм много хуже того, с чем он боролся. Оруелл умер прежде, чем он смог поехать в Палестину, где он увидел бы истинную суть вещей, а поэтому все, что он писал об «антисемитизме», было просто отголоском всеобщей «анти-диффамационной истерии». Eго пример, настолько характерен, что заслуживает подробного комментария: здесь честный человек повторяет чужие слова, искренне веря, что он выдумал их сам. Оруелл занялся расследованием «антисемитизма в Англии (в 1945 г.) и нашел «заметные антисемитские черты у Чосера» (2). Современные нам писатели Беллок и Дж. К. Честертон были, оказывается, «литературными жидоедами». Он обнаружил также места у Шекспира, Смолетта, Теккерея, Бернарда Шоу, Т. С. Эллиота, Олдоса Хаксли и дpyгиx, «которые, будучи написаны теперь, были бы заклеймены как антисемитизм» (сам того не подозревая, он высказал сущую правду: будь они написаны теперь, их бы наверняка «заклеймили»). Но затем ему не повезло со следующим ляпсусом: «вообще я могу назвать только двух английских писателей, которые до прихода Гитлера защищали евреев - это Диккенс и Чарльз Рид». Так Оруелл возвел в защитники евреейства одного из тех, кого АДЛ ославила как жидоеда: из-за малопочтенною образа еврейскою жулика Фейгина фильм «Оливер Твист» был в США запрещен, что было делом рук АДЛ, представитель которой, Арнольд Форстер, писал: «Американские кино-прокатные фирмы отказались передать фильм кинотеатрам после того, как АДЛ выразил опасение, что он может принести вред: фирма Rank Оrganisation изъяла фильм из обращения и Cоединенных Штатax». Впоследствии, после «семидесяти двух вырезок» со стороны цензуры АДЛ, фильм был допущен к демонстрации со специальным введением для зрителей, что речь идет о «постановке по Диккенсу без его антисемитских тенденций» (в оккупированном Берлине запрет фильма был окончательным: английские власти распорядились не показывать Диккенса немцам).