Александр Морозов: Что-то умерло
Но умер не только марксизм, как думает Пол Готфрид
Издательство ИРИСЭН делает большое и хорошее дело своей серией переводных интеллектуальных бестселлеров. И уж что бы Юрий Кузнецов при поддержке сенатора Завадникова ни выпустил в этой серии - это благо. Пусть и часто можно услышать в кулуарах всяческие замечания об опечатках, о том, что переводы сделаны впопыхах, а аппарат мог быть и получше (так говорят и об «Университетской библиотеке А.Погорельского). Тем не менее, это героические проекты, равно как и славистская серия «Нового литературного обозрения».
Сейчас ИРИСЭН издал «Странную смерть марксизма» Пола Готфрида. Готфрид - непростой парень. Он консерватор, но с неоконами - в конфликте. В Европе его любят и охотно публикуют крайне-правые. Книга Готфрида о марксизме - последняя часть трилогии. Первые две мы увидим на русском языке позже.
Книжка его резкая, это даже не полемика. Это - памфлет. Марксизм не то, что бы «умер», а, по Готфриду, он как бы вообще и не родился. Он рассматривает одну за другой все важнейшие марксистские школы XIX-XX вв., как последовательность интеллектуальных нелепостей в совокупности образующей некий артефакт. Сравнение с Патриком Бьюкененом уместно. Если Бьюкенен рисует комшарный моральный и волевой упадок Запада в целом, то Готфрид ярко рисует марксистскую мысль в качестве «пятой колонны» Запада, частично ответственной за этот упадок.
Читать Готфрида надо, это интересно. Единственное что надо сразу постановить. Эту книгу ни в коем случае нельзя распространять в РАГСе. Там учатся бывшие вице-губернаторы, временно перешедшие на кадровую запасную скамейку, и, конечно, никак нельзя, чтобы эти неокрепшие умы узнали о Хабермасе от Готфрида. Потому что Готфрид - прост, убедителен и обаятелен. И этим опасен.
Презентация книжки Готфрида 15 мая была весьма увлекательной. Александр Павлов (научный редактор книги) собрал замечательную публику и весьма опытно модерировал. Говорили и «от лица марксистов» (Кагарлицкий, Тарасов, Митина и др.), от академического сообщества (Михайловский, Кржевов), от «консерваторов» (Холмогоров, Малер, Межуев, Сергеев), от политических эксцентриков (Милитарев). Был и Глеб Павловский.
Немарксисты говорили в основном на тему причудливой совместимости политических доктрин в конце ХХ и начале нынешнего века. Милитарев опытно сочетал социал-демократию с умеренно правым консерватизмом. Холмогоров указал на то, что социальный идеал марксизм - это христианский рай на земле. Малер сказал, что марксисты - это убийцы русских новомучеников и потому нелепо искать какой-либо доктринальный мост между христианством и марксизмом.
Марксисты говорили о своем, т.е. объясняли другу другу, что такое марксизм. Кагарлицкий сказал, что Готфрид отчасти прав, когда пишет, что политический марксизм выродился в «культурный» и послал ядовитую стрелу в Перри Андерсона. Тарасов воскликнул: доколе же о левых будут писать как об убийцах и предателях, почему никто не пишет, что Макс Вебер бил служанок и на старости лет публично требовал не только казнить, но и кастрировать бунтовщиков, то есть тоже был не чужд садомазохизма.
Межуев твердо стоял на том, что ценностная база консерватизма - с одной стороны, и марксизма и либерализма, с другой - все-таки разная и напрасно Милитарев пытается построить тут Бруклинский мост. Пересказываю грубо. Не все услышал, сидел на заднем ряду. Но на «Русском журнале» желающие вскоре смогут прочитать все целиком.
Читая Готфрида, сразу невольно задумываешься вот о чем. Марксизм является одним из самых выразительных примером супервлиятельной интерпретации. Глядя на то, как понятийная сетка марксизма впиталась в мозги миллионов людей на планете во всяком случае между двумя мировыми войнами, поражаешься тому, насколько вообще еще совсем недавно мог быть влиятелен дискурс, претендующий на универсализм. А марксизм, разумеется, решал вопрос универсально - то есть для всех людей на планете, без разбору религий, наций и т.д. Причем этот дискурс держался не две недели, не год - а сохранял свою планетарную «кросскультурную» влиятельность в течение почти столетия. В этом смысле он, пожалуй, сопоставим только с либерализмом - по всемирному проникновению.
Понятно, что марксизм не «умер», не «выродился». Он успешно преосуществился в мировой социал-реформизм. И этот социал-реформизм определял повестку дня ХХ столетия. То, что не преосуществилось, образовало многочисленные маргинальные марксистские толки и секты, существующие и ныне. Но они - собственно и называющие себя сегодня «марксистскими», - ничтожны по влиятельности. Да, левые авторы -популярны. Но популярны и правые. А еще больше популярны авторы, пишущие политические фэнтези и «альтернативные истории», в которых придумано «как оно было на самом деле».
И дело тут не в марксизме как таковом. Мы сегодня вообще смотрим с некоторой растерянностью на всеобщую утрату влиятельности интерпретаций. Вроде бы старые механизмы зарождения и функционирования интерпретаций продолжают работать. Интересный социальный мыслитель выдвигает концепцию мироустройства, ее быстро переводят на разные языки, ее обсуждают в университетах всего мира, она проникает в текущий политический словарь. Но через два-три года она уже дезавуирована и делается добычей политических археологов. Такое впечатление, что производство интерпретаций с большой силой молотит воздух.
Политические мировоззрения доктринального толка становятся уделом маргинальных групп. Готфрид пишет о том, что от марксизма остался «культурный троцкизм». Но дело в том, что и «либералы» сделались некоей сектой. И консерваторов числят уже по разряду «эстетов».
В недалеком прошлом образованные слои считали необходимым иметь политическое мировоззрение и потому хорошо работали и большие «партийные машины». Сегодня мы видим, что по периферии некоего пространства - названия которому нет - расположены различные интеллектуальные секты со своими весьма специфическими вокабулярами. Причем тяжко перегруженными контекстом внутренних терминологических дискуссий.
А вот само это безъязыкое, деполитизированное, утратившее интерес к целостным дискурсам пространство массового сознания живет своей жизнью. Сказать, что это пространство - всего лишь пространство манипуляции сознанием - нельзя. Да, ранее политизированные парни эту зону называли «обыденным сознанием» и смотрели на нее, как на объект, с которым надо просветительски работать в пользу своей доктрины. Но нынче - во всяком случае лет тридцать уже - впечатление такое, что все универсалистские миссионеры, как космонавты, летят на своих звездолетах в какую-то безграничную космическую бездну. Они, конечно, перекрикиваются какими-то сигналами между собой. Левые кричат правым, иудеи католикам, неонацисты исламистам.
И есть какой-то парадокс в том, что глобализация, повышающая связанность всего со всем - лишь набирает и набирает обороты, а универсалистские дискурсы слабеют и слабеют, как будто их авторы все дальше и дальше отходят от микрофона. Как будто бы какой-то невидимый Путин принял закон о равном 2% доступе к эфирному времени для каждого дискурса. И все превратилось в приятный «белый шум».
Читаешь Готфрида и думаешь невольно: ох, а как же уже перегружен право-консервативный дискурс, сколько там всего наворочено. Читаешь Жижека или, допустим, историю борьбы Гидденса со товарищи за идеологическое обновление лейборизма - и тоже: сколько же тут елочных игрушек и серпатина понакручено на елку. Сколько нюансов! Растут как кораллы сложные многоступенчатые дискурсивные конструкции. Да, они как-то связаны с универсалистскими доктринами XVII-XIX вв.
Но на практике, едва выйдя из умственной лаборатории автора, они немедля погружаются в гигантский котел политической процедурности. Огромным черпаком в этом котле помешивает Хабермас. В этом котле какая-то каша всеобщей «триангуляции». Неотличимые друг от друга «повестки дня» левых и правых. Повар выступает со своей «универсалистской» концепцией - на фартуке у него написано: «Главное - помешивать!».
В эту минуту думаешь: а не придет ли скоро новый Кант и отбросив все старые словари, все политические вокабуляры, поставит вопрос о том, какие же базовые когнитивные конструкции образовались в этой новой каше глобального сознания.
Многие думают сегодня, что мы находимся в зоне вылета из трехсотлетнего специфического просвещенческого формата. Когда мы находились в «зоне влета», то всякий дискурс мгновенно и убедительно субстантивировал все то, на что простирал луч своего аналитического аппарата. Это был бесконечный аттракцион появлений. Говорили: «пролетариат» - и вот вам железные батальоны мирового пролетариата. Говорили: «традиция» - и вот вам, пожалуйста, Библия в кожаном переплете - десять поколений от отца к сыну лежала на тумбочке. Да и сама тумбочка стояла десять поколений на одном месте. Теперь же наступил бесконечный Дэвид Копперфильд. Куда он ни бросит свой волшебный взгляд - так сразу оно исчезает. Обо всем, что вчера еще стояло крепко и наглядно субстантивированным, сегодня говорят: да что вы, посмотрите - это просто рассредоточенная ментальность. Хоп, и ее нет. Как пишет профессор Капустин - Чеширского кота нет. А его улыбка ? Улыбки тоже нет.
Впрочем, американцы - народ крепкий и не метафизический. И Пол Готфрид - это доказывает. Есть еще порох в пороховницах. Может начитанный американский комбайнер крепко въехать в скулу марксизму. Тем более, что, как признал товарищ Кагарлицкий, нынешний марксизм - увы! - ушел от вопросов экономической и политической борьбы, а все глубже погружается в борьбу за права китов и котов, меньшинств и мигрантов и даже в защиту растений и прочий художественный акционизм.
Пол Готфрид: "Культурный марксизм" - не марксизм
От редакции. Буквально на днях свет увидело русское издание книги Пола Готфрида "Странная смерть марксизма". В силу того, что английский текст вышел несколько лет назад - 2005 год - мы попросили самого Пола Готфрида ответить нам, изменилось ли что-то в марксизме за прошедшие со времен публикации годы - не ожил ли марксизм, не сгинул ли окончательно. Не преминули мы спросить у американского палеоконсерватора о том, что он думает о политике неоконсерваторов, ведь почему-то в России сложилось впечатление, будто он - сторонник последних. По крайней мере в этом вопросе он расставит точки над "'I".
* * *
С тех пор, как я написал свою книгу о рождении постмарксистских левых, в США, Канаде, Австралии, Западной и Центральной Европе практически ничего не изменилось, за исключением одного момента: эти левые полностью обезопасили себя в рамках так называемых "демократий". Средства массовой информации, государственное образование, правительственные органы и Европейский Союз, - все проявили живую активность в распространении идей того, что я называю "культурным марксизмом". Я, честно говоря, не вижу иного способа контролировать эту идеологию, кроме как разрушить саму систему, которая охраняет ее и поддерживает ее столь высокий статус.
"Культурный марксизм" - это в действительности не марксизм, но отросток либерального христианства, вступивший в союз с социальным, демократическим государством-корпорацией. Хоть он и апеллирует к мукам совести и чувствительности своих традиционных врагов, постмарксизм не имеет ничего общего с коммунизмом. Но в силу ассоциаций коммунистов с государственным контролем, не имеющим ничего общего с традицией, с антихристианством и - в контексте Холодной войны - с антизападничеством, постмарксистские левые продолжают благоговеть перед коммунистами. Они рассматривают коммунистов как "антифашистов" и "антинационалистов". По крайней мере, на Западе постмарксисты идентифицируют себя с этими двумя позициями.
Что делает неоконсерваторов, уничтоживших меня в профессиональной среде и препятствовавших распространению и обсуждению моих книг, особенно опасными, так это их ложная оппозиция "культурному марксизму". Они агрессивны в достижении многих из тех целей, которые ставят себе "культурные марксисты", но одновременно неоконсерваторы настаивают на том, что США должны стать лидером в борьбе с европейским фашизмом и вызывающими беспокойство националистическими движениями. В Румынии неоконсерваторы израсходовали миллионы долларов в стремлении создать альянс между интеллектуалами, ориентированными на крестьян, и нынешним евросоциалистическим правительством. Цель этого альянса - обеспечение поддержки со стороны румын и других восточноевропейских народов во внешнеполитической борьбе неоконсерваторов за "глобальную демократию". Также неоконсерваторы требуют от Восточной Европы помощи в ограничении влияния немцев и русских (которых неоконсерваторы действительно ненавидят). Наконец, неоконсерваторы способствуют тому, что эти страны начинают отрицать свое националистическое "антисемитское" прошлое.
В целом неоконсерваторы довольны тем, как продвигается ЕС в Восточной Европе. Они потерпели лишь одну неудачу - они не смогли оказать Израилю слишком сильную поддержку. ЕС и НАТО в настоящий момент используются неоконсерваторами как механизмы неконсервативной индоктринации, которая варьируется от обвинений народов Восточной Европы в Холокосте до призывов обратить внимание на опасность "фашизма" и усилить распространение созданных в Америке моделей плюрализма и равноправия.
Беседовали Александр Павлов и Дмитрий Узланер