Социально-политические изменения в 1985—1988 годах

Продуманной программы преобразований у Горбачёва и его приверженцев не было. Было понимание необходимости перемен, было стремление эти перемены контролировать и направлять, было желание сделать экономику эффективной, а политическое и социальное развитие стабильным. А ещё существовало вполне отчётливое убеждение, что важнейшим условием проведения любых реформ является укрепление власти реформаторов — и, конечно, главного реформатора.

Пути упрочения власти в рамках существовавшей в СССР системы Горбачёв, сделавший карьеру в партийном аппарате, знал очень хорошо. На первых порах новому генеральному секретарю оказалось вполне достаточно подобных знаний, чтобы нейтрализовать своих противников и расставить на ключевых постах тех, кому лидер доверял.

Уже в июле 1985 г. в отставку был отправлен Романов, недавно считавшийся конкурентом Горбачёва в борьбе за пост генсека. Вскоре настала очередь и иных партийных руководителей брежневского времени, слывших противниками преобразований. В конце 1985 г. своих постов лишился Тихонов, в начале следующего года — Гришин, долгие годы возглавлявший московскую организацию КПСС; в 1986—1987 гг. Горбачёв избавился от Алиева (азербайджанского партийного лидера) и Кунаева (казахстанского руководителя).

Осенью 1988 г. Горбачёв весьма существенно обновил Центральный комитет КПСС. Громыко, Соломенцев, Долгих, десятки менее заметных деятелей брежневской эпохи, которую стали называть периодом застоя, покинули свои кабинеты. Туда въехали руководители помоложе, до поры до времени поддерживавшие генсека-преобразователя (Шеварднадзе, Рыжков, Зайков, Яковлев и др.). Главой Московского комитета КПСС стал Борис Ельцин, быстро прославившийся как непримиримый борец с привилегиями номенклатуры, а затем заслуживший репутацию одного из наиболее радикальных в партийной среде лидеров перестройки.

Горбачёв не ограничился заменой прежних функционеров «своими людьми». Укрепление личной власти было для нового генсека не единственной целью. Была и иная — реформы; предполагалось, что их можно осуществить, опираясь на структуры КПСС, которые казались единственной реальной силой в стране.

Насколько можно судить по довольно путаным (порой явно конъюнктурным и, конечно, не всегда искренним) высказываниям Горбачёва, а также по его поступкам, до 1988 г. лидер КПСС надеялся решить внутренне противоречивую задачу: использовать партийный аппарат, привыкший повиноваться генсеку, как орудие осуществления тех реформ, в которых аппаратчики в большинстве своём были совершенно не заинтересованы.

Иными словами, предполагалось, что хорошо отлаженный механизм может исполнять функции, этому механизму чуждые по определению. Чтобы заставить пресловутые «колёсики и винтики единой партийной машины» (выражение Ленина) вращаться в нужном ритме, нужны были новые «приводные ремни» (одна из излюбленных Горбачёвым метафор — в первые годы его пребывания у власти).

Генсек был не настолько наивен, чтобы думать, будто замкнутая, спаянная корпоративными связями структура начнёт изменяться и поворачиваться безо всякого давления извне. Одного давления сверху (указаний самого партийного лидера) было мало; Горбачёв решил использовать и давление снизу. Но для этого нужно было, во-первых, пробудить «созидательную энергию масс», о которой часто упоминали в годы перестройки; во-вторых, проследить, чтобы созидалась именно та конструкция, которую в своём воображении уже выстроил «архитектор перестройки».

Массам была предложена гласность. Постепенно расширялся круг тем, обсуждать которые было дозволено в печати. Преступления сталинизма, недоразоблачённые в хрущёвскую оттепель, стали излюбленной темой перестроечных публицистов уже в 1986 г. В 1985—1986 гг. были опубликованы литературные произведения, авторы которых (Валентин Распутин, Даниил Гранин, Виктор Астафьев, Анатолий Рыбаков) весьма нелицеприятно писали о советской действительности. Вскоре в толстых и тонких журналах началась публикация текстов, считавшихся в прежние времена не просто крамольными, а криминальными (за их чтение, хранение и распространение сотни людей получили лагерные сроки). Самиздат и тамиздат, хлынувшие на страницы легальных журналов, на протяжении нескольких лет оставались основным чтением наших соотечественников — наряду с газетными разоблачениями.

Тематика этих разоблачений тоже расширялась. Не только неприглядное советское прошлое, но и события более актуальные становились предметом обсуждения на страницах прессы. Понятно, что в годы антиалкогольной кампании немало и вполне реалистично писали о последствиях неумеренного потребления спиртного — последствиях не только медицинских, но и социальных. Ещё одна тема — преступность, в том числе организованная.

Очень скоро появились не только дозволенные, но и инспирированные властью публикации о привилегиях номенклатуры, о коррупции (нашлось верное средство не только припугнуть функционеров, но и доказать массовому читателю, что новая власть заботится о «простом человеке»).

При Горбачёве сложился жанр отечественной экономической публицистики. Отсутствие очевидных решений проблем народного хозяйства, различия в концепциях и подходах, неясность намерений властей, коснувшиеся каждого экономические трудности — подобные факторы обеспечивали этому жанру неизменную популярность на протяжении всех перестроечных лет.

Рядом со словом гласность вскоре появились иные слова: плюрализм, демократизация. С начала 1987 г., когда лидер коммунистической партии впервые заговорил (причём на пленуме ЦК) о возможности идеологического плюрализма, марксизм-ленинизм всё чаще рассматривали не как бесспорную «методологическую основу» любых научных изысканий, политических решений и экономических теорий, а как одно из учений, создатели которого вполне могли ошибаться и заблуждаться.

Горбачёв всё ещё говорил о социализме, о его совершенствовании и очищении от «деформаций»; прямые обвинения коммунистическому режиму как таковому проникали в печать весьма редко и вызывали отповедь властей — в той или иной форме. Однако полностью контролировать процесс гласности ни Горбачёв, ни иные партийные руководители не могли.

Попытки раз и навсегда запретить «подрыв основ социализма» и объяснить обществу, до каких пределов простираются дозволенные свободы, предпринимались при Горбачёве несколько раз. Наиболее известной из таких попыток была публикация в «Советской России» статьи «Не могу поступаться принципами». Многие местные коммунистические газеты перепечатали статью.

«Принципы» Нины Андреевой, чьё имя значилось под текстом, были ортодоксально-коммунистическими. Долгое — трёхнедельное — отсутствие официальной реакции на вполне откровенную пропаганду квазисталинистских идей многих напугало. Казалось, эпоха гласности закончилась.

Возможно, Горбачёв, пытавшийся лавировать между чересчур радикальными, с его точки зрения, приверженцами реформ и куда более «консервативными» функционерами, на поддержку которых генсек всё еще рассчитывал, умело выдержал паузу. «Радикалам» было наглядно продемонстрировано, что разрешённую гласность можно при случае свернуть и запретить, что свободами своими общество обязано генсеку; коммунистическим «консерваторам» убедительно ответила коммунистическая же газета «Правда», в редакционной статье осудившая взгляды «Нины Андреевой».

Подобные манёвры были полезны генеральному секретарю перед XIX партийной конференцией (лето 1988 г.). Большинство делегатов на словах поддержало Горбачёва и затеянную им перестройку, пожурило чересчур радикальных деятелей вроде Бориса Ельцина (в то время уже опального: в октябре 1987 г. его с молчаливого согласия Горбачёва лишили поста главного партийного лидера Москвы), поаплодировало коммунистам поортодоксальнее, вроде Егора Лигачёва.

Было вполне ясно, что КПСС отнюдь не спешит становиться инструментом демократизации общества. Ведь результатом подобной демократизации неизбежно должно было стать большее или меньшее ограничение всё еще сохранявшегося — несмотря на гласность — всевластия партии.

Подспудное сопротивление коммунистов, недовольных реформами, не было неожиданностью. Вероятно, и Горбачёв был готов к такому повороту событий. Лидер коммунистов по-прежнему верил, что советское общество, очищенное от всяческой скверны, придёт к некоему идеальному состоянию, понимаемому в духе «социализма с человеческим лицом», «демократического социализма» и т.п. КПСС явно не торопилась вести народ в указанную генсеком сторону. Но был, как казалось Горбачёву, и другой вожатый.

Вынужденный — сопротивлением функционеров — отказаться от ставки на КПСС, генсек предложил партийной конференции одобрить проект конституционной реформы. Её реализация должна была привести к возникновению рядом с партией ещё одной силы — советов, которые уже постепенно превращались из чисто декоративных органов в некое подобие власти.

Проверочный тест

В первые годы перестройки Горбачёв надеялся, что реформирование советского общества станет возможным:

а) благодаря использованию парламентских форм власти;

б) в результате поддержки, которую окажут генеральному секретарю рядовые члены КПСС и партийный аппарат (понуждаемый к такой поддержке давлением снизу);

в) благодаря переходу от контролируемой гласности к ничем не ограниченной свободе слова и к реальному утверждению всех прочих гражданских и политических прав и свобод:

г) после введения многопартийной системы.