Каким образом расы разделились в физиологическом отношении, и какие разновидности они затем создали через посредство смешения. Неравенство рас в смысле силы и красоты

Следует окончательно разобраться с вопросом кос­могонического влияния, поскольку в данной книге я буду пользоваться связанными с ним аргументами. Начнем с первого сомнения, которое пора рассеять: ка­ким образом люди, живущие в одном месте по причине общего происхождения, могли подвергаться совершен­но различным физическим воздействиям? Допустим, когда начали проявляться различия между расами, их общины были достаточно многочисленны, чтобы рас­пространяться в места с иным климатом, но как слу­чилось, что, преодолевая огромные трудности, напри­мер, непроходимые леса и болота, песчаные пустыни или снежные равнины, реки, озера и моря, они могли совершать путешествия, которые вряд ли по плечу цивилизованному человеку со всей его мощью? Чтобы ответить на подобные вопросы, рассмотрим, какими могли быть первые стоянки наших далеких предков.

Еще в далеком прошлом многие ученые, а позже такие серьезные исследователи, как Жорж Кювье, пришли к вы­воду, что для некоторых рас отправной точкой должны были служить горные системы. Так, белые люди, а также некоторые африканские племена, имевшие близкое нам телосложение, очевидно жили первоначально на Кавказе. Желтая раса скорее всего спустилась со снежных отро­гов Алтая. В свою очередь, негры, относящиеся к прогна­тическому типу, строили первые хижины на южных скло­нах Атласских гор, оттуда они и мигрировали; таким об­разом, в стародавние времена наиболее обжитыми были именно такие труднодоступные районы, где в таинствен­ной тьме встречались бурные реки, пещеры, вечные сне­га, непроходимые ущелья, зато самое страшное и неизве­стное для наших праотцов таилось на открытых равни­нах, по берегам рек, озер и морей.

Как мне кажется, древние философы выдвинули такую теорию, а нынешние ученые подхватили ее в первую оче­редь потому, что для выживания в периоды великих природных катастроф люди должны были тянуться к верши­нам, где их не могли достать наводнения. Однако это рас­ширенное толкование сюжета о горе Арарат, возможно, применимое к эпохам, следующим за первобытными вре­менами, т. е. к эпохам, когда большая часть земного шара была уже заселена, совершенно не подходит для того пе­риода, когда человечество должно было появиться в от­носительно спокойных природных условиях, и заметим кстати, что указанное толкование противоречит идее о единстве человеческого рода. Кроме того, горы всегда, с самых незапамятных времен, внушали глубокий страх и суеверное поклонение. Именно в горах пребывали мифо­логические боги. Собрания греческих и брахманских бо­гов происходили на покрытой вечными туманами верши­не Олимпа и на горе Меру; на вершине Кавказа Проме­тей страдал от таинственного наказания за еще более таинственное преступление; если бы люди с самого нача­ла обитали в таких высокогорных убежищах, вряд ли во­ображение вознесло бы их до самого неба. Трудно обоже­ствлять то, что вы видели, хорошо узнали и попирали но­гами; для горных жителей обитель божественных существ находилась бы в глуби вод и на равнинах. Следователь­но, я склоняюсь к противоположной мысли — я полагаю, что свидетелями первых шагов человека были открытые и ровные места. Впрочем, об этом говорится и в Библии; теперь, когда мы установили первое место пребывания человека, вопрос о миграции решается намного проще, потому что ровные участки местности, обычно пересека­емые реками, выходят к морю, и больше не стоит ломать голову над тем, как предки преодолевали леса, пустыни и болота.

Есть два вида миграции или переселения: добровольная и вынужденная. Первый случай не имеет никакого отношения к периоду, о котором идет речь в Книге Бытия. Второй более подходит для дикарей — неосторожных, неловких и неопыт­ных, — нежели для развитых народов. Достаточно одной семьи, уместившейся на плоту — несколько несчастных, за­стигнутых морской стихией, цепляющихся за стволы дере­вьев и подхваченных течением, — чтобы говорить о дале­ком переселении. Чем слабее человек, тем чаще он служит игрушкой неорганических сил. Чем меньше у него опыта, тем больше он подчиняется случаю, которого он не может ни предвидеть, ни избежать. Известны почти невероятные примеры того, как представители нашего рода путешество­вали, помимо своей воли, на большие расстояния. Например, в 1696 г. две пироги с тремя десятками дика­рей племени анкорсо — мужчин и женщин — были застиг­нуты непогодой и после долгого дрейфа оказались на од­ном из Филиппинских островов, Самале, отстоящем на три сотни лье от места, откуда они отправились в плава­ние. Другой пример: четверо людей из племени улеа, на­ходившихся в лодке, были подхвачены бурей, в течение восьми месяцев скитались по морю, и наконец их прибило к острову Радак на восточной оконечности Каролинско­го архипелага; они совершили вынужденное путешествие длиной в 550 лье. Несчастные питались исключительно рыбой и пили бережно собираемые капли дождя. Когда дождей не было, они ныряли в глубину и пили морскую воду, которая, как говорят, там менее соленая. Конечно, по прибытии на Радак путешественники находились в пла­чевном состоянии, однако они быстро пришли в себя.

Двух этих примеров достаточно, чтобы согласиться с возможностью быстрого переселения некоторых групп в места с совершенно другими климатическими услови­ями. Однако если нужны еще доказательства, можно ука­зать на легкость, с какой насекомые, панцирные, расте­ния распространяются повсюду, и нет нужды доказывать, что для них это более сложная задача, чем для человека [1]. Земноводные панцирные попадают в море в результате разрушения скал, затем течение выносит их на далекие отмели. Зоофиты, прикрепленные к раковине моллюсков или сбросившие свои почки в океан, далеко уносятся вет­ром и формируют колонии; и те же самые деревья неиз­вестных видов, те же самые разные столбы, которые в XV столетии рухнули на берегах Канарских островов и служили пищей для размышлений Христофора Колумба, способствовали открытию нового мира и, возможно, не­сли на своей поверхности яйца насекомых, которые да­вали потомство далеко от места своего рождения, от род­ной земли.

Таким образом, первые человеческие общины без тру­да могли привыкнуть к любому климату, к любому мес­ту проживания. Кстати, в наше время, при нынешнем со­стоянии земного шара, вовсе не расстояние определяет разницу в климате, в частности, что касается темпера­туры. Не говоря уже о горных районах, например, Швей­царии, где в пределах одного-двух лье атмосферные и почвенные условия разнятся настолько, что в некоторых местах можно встретить смешение лапландской флоры и растительности, характерной для Южной Италии; то же самое можно сказать об Изола-Мадре, где на берегу озера Мажор, под открытым небом, растут апельсино­вые деревья, большие кактусы и карликовые пальмы, ко­торые видны с нашего западного побережья, хотя всем известно, насколько климат Нормандии более суровый, чем на острове Джерси. Если взять этот небольшой тре­угольник и абстрагироваться от ссылок на орографию, западный берег Франции являет собой удивительный контраст с точки зрения разнообразия растительности [2].

А какими должны были быть контрасты на огра­ниченном пространстве в те жуткие времена, на ко­торые приходится рождение человечества! На неболь­шой территории разыгрывались великие атмосферные революции, когда море отступало или, напротив, на­ступало; когда затопляло или, наоборот, иссушало соседние земли, когда горы поднимались — внезапно, бес­порядочно громоздясь огромными массами, — или же опускались до уровня окрестной суши; когда, нако­нец, бурные колебания земной оси и, следовательно, общего равновесия планеты, т. е. изменения положе­ния полюсов относительно эклиптики, сотрясали всю земную систему.

Таким образом, приходится отвергать все возражения, обоснованные тем, что в начальную эпоху существова­ния мира вряд ли могли происходить изменения рельефа и температурного режима, и есть все основания считать, что первобытные человеческие семьи могли рассеивать­ся на большие расстояния и равным образом могли соби­раться вместе на ограниченной территории, где они под­падали под влияние очень многочисленных факторов. Именно таким путем могли формироваться вторичные типы, от которых произошли нынешние ветви нашего рода. Что касается человека, так сказать, первого поко­ления, т. е. ближайшего потомка Адама, у нас нет воз­можности сказать что-либо достоверное о его специфи­ческих признаках и определить, насколько похожи или не похожи на него представители каждой из новых групп, так что оставим его в покое. Поэтому наше исследова­ние будет ограничено расами второй формации.

Таких характерных рас я насчитываю три: белую, чер­ную и желтую [3]. Если я использую термины, основанные на цвете кожи, это не значит, что они представляются мне удачными, так как три категории, о которых идет речь, в качестве отличительного признака имеют не цвет, содер­жащий много оттенков; выше было отмечено, что суще­ствуют и другие более важные признаки. Но вместо того, чтобы изобретать новые названия, на что я вряд ли имею право, я предпочитаю выбрать в списке распространен­ных терминов те, которые будут если не идеальными, то хотя бы менее неудачными, чем другие — иными словами я предпочитаю именно эти, достаточно безобидные, вмес­то того, чтобы использовать названия, заимствованные из географии или истории, которые внесли столько беспо­рядка в вопрос сам по себе достаточно запутанный. Итак, я еще раз подчеркиваю, что «белыми» я называю людей, которых обычно причисляют к кавказской, семитской ра­сам или расам Иафета. Черные — это хамиты; желтые – алтайцы, монголы, финны, татары. Это и есть три чис­тых и первородных элемента, из которых состоит челове­чество. Так что нет нужды предполагать двадцать восемь разновидностей, как это делает Блюменбах, или семь, как считает Причард: оба включают в свою классификацию гибридов. Возможно, ни один из трех первичных типов по своей сущности не представляет собой совершенного един­ства. Великие космогонические причины сотворили не только четко выраженные разновидности одного рода в той мере, в какой осуществлялось их действие, они оп­ределили в каждой из трех основных разновидностей по­явление нескольких видов, которые, помимо общих при­знаков, обладали специфическими отличительными харак­теристиками. Эти варианты появились без вмешательства механизма межэтнического скрещивания: они исконно су­ществовали во всех брачных союзах. Таким образом, се­годня напрасно искать их в смешанной совокупности, ко­торую называют белой расой. Точно так же невозможно найти их в желтой расе. Возможно, чистым сохранился меланийский тип; по крайней мере, в нем осталось больше первичного, и его существование доказывает то, что в отношении двух других категорий человечества мы мо­жем предполагать, исходя не из нашей интуиции, но из сви­детельств истории.

Негры продолжали демонстрировать различные пер­вичные разновидности, например, прогнатический тип с курчавыми волосами, или тип темнокожего индуса из Камауна и Декана, или тип полинезийского пелагийца. Скорее всего разновидности сформировались между этими видами за счет смешения; именно этим объясня­ются так называемые третичные типы как у темноко­жих, так и у белых и желтых.

Существует весьма интересный факт, который сегод­ня служит надежным критерием степени этнической чис­тоты любой популяции. Речь идет о сходстве лиц, форм, конституции, жестов, осанки. Чем меньше смешанных союзов в нации, тем больше у ее представителей пере­численных выше признаков сходства. И напротив, чем сильнее она перемешана, тем больше в ней различий, что касается внешности, роста, осанки и, наконец, ин­дивидуальности. Этот факт не вызывает сомнения и имеет очень важные последствия, однако это еще не все.

Первый вывод из этого факта имеет отношение к по­линезийцам; дело в том, что полинезийцы — не чистая раса, т. к. они произошли от смешения белых к желтых. Следовательно, перенос всей совокупности признаков типа на различных его представителей не указывает на чистоту расы, а лишь свидетельствует о следующем: элементы, более или менее многочисленные, из которых состоит эта раса, перемешались настолько, что их ком­бинация, в конце концов, превратилась в нечто одно­родное, а поскольку каждый представитель вида не име­ет в своих жилах другой крови, кроме крови соседа, он ничем не отличается от последнего в физическом смыс­ле. Точно так же, как братья и сестры часто похожи друг на друга, что вполне естественно, так и смешение двух рас-производительниц бывает настолько полным, что по закону равновесия образуется некий искусственный тип, обладающий признаками чистоты, и его печать ле­жит на всех рожденных от него.

Таким образом, третичный тип, формирование которо­го я проследил, мог очень рано приобрести признаки, ко­торые ошибочно приписывали абсолютной и настоящей расовой чистоте, т. е. сходство индивидуальных характе­ристик, и это могло произойти в течение очень короткого периода, тем более, что две разновидности одного типа относительно мало отличались друг от друга. Именно в силу этой причины случается, что если в семье отец не принадлежит к нации матери, дети будут похожи либо на одного, либо на другого родителя, и у них будет трудно определить идентичность физических признаков; между тем, если оба родителя вышли из одной национальной груп­пы, эта идентичность будет хорошо заметна.

Прежде чем двигаться дальше, напомним одну важ­ную закономерность: скрещивание приводит не толь­ко к слиянию двух разновидностей. Оно создает но­вые признаки, которые с этого момента становятся важнейшей характеристикой данного подвида. При­меры я приведу позже. А пока замечу следующее: нет нужды повторять саму собой разумеющуюся истину, что формирование этой новой общности может про­изойти окончательно только при условии предвари­тельного слияния формообразующих типов, без чего третичная раса не состоится. Следовательно, для это­го требуется время, и тем больше времени, чем боль­ше численность сливающихся наций. До тех пор, пока смешение не будет полным и пока не установятся сходство и физиологическая идентичность отдельных признаков, нельзя говорить о новом подвиде, о появ­лении специфической общности, хотя и состоящей из разных элементов; бывает только неупорядоченное слияние, обусловленное незавершенным слиянием эле­ментов, по своей сути чуждых друг другу.

У нас весьма смутное историческое представление о третичных расах. Мы можем лишь представить раннее развитие белокожей расы в тот период, который на всех широтах продолжался не очень долго. Цивилизаторские склонности этой «элитарной» расы постоянно подтал­кивали ее к смешению с другими народами. Что касает­ся двух других типов — желтокожего и темнокожего, об их «третичном» периоде нет никаких исторических свидетельств, поскольку они были дикарями [4].

За «третичными» расами следуют другие — назовем их по аналогии с вышеизложенным «четвертичными». Они являются плодом соединения двух крупных разно­видностей. Полинезийцы как результат смешения жел­того типа с черным, мулаты, рожденные от союза белых и черных, — вот элементы, составляющие «четвертич­ный» тип. Не стоит повторять еще раз, что новый тип более или менее полно объединяет в себе признаки, ха­рактерные для всех рас двойного происхождения.

Поскольку «четвертичная раса» также претерпела из­менения в результате вмешательства нового типа, очень трудно определить в точности ее составные части и клас­сифицировать их. Первичные признаки, или элементы, вошедшие в полученный состав, которые уже ослабле­ны в значительной мере, нейтрализуются все больше и больше. Они имеют тенденцию к исчезновению внутри смеси, которая и становится главной особенностью но­вого продукта. Чем больше размножается и скрещива­ется этот новый продукт (сиречь тип), тем сильнее вы­ражается такая тенденция, и ей не видно конца. Населе­ние, формирующееся при этом, слишком увеличивается, чтобы в течение обозримого периода могло установить­ся равновесие. Оно являет собой жуткое зрелище этни­ческой анархии. В отдельных людях часто встречается такая доминирующая черта, которая недвусмысленно на­поминает о том, что в жилах этих людей (этого населе­ния) течет кровь из всевозможных источников. У одного негритянская шевелюра, у другого монгольский тип лица; у одного глаза, характерные для германского типа, у другого рост семита. К тому же все они произведут новое потомство! Вот что представляют собой крупные цивилизованные нации, и этот феномен бросается в гла­за особенно в их портовых городах, их столицах и коло­ниях — там, где слияние происходит скорее всего. В Па­риже, Лондоне, Кадиксе, Константинополе, не выходя за пределы города и ограничиваясь наблюдением за так на­зываемым местным населением, вы увидите признаки, относящиеся ко всем ветвям человеческого древа. У пред­ставителей низших классов вы найдете все — от «про­гнатической» формы головы негра до скуластого лица и раскосых глаз китайца, потому что с незапамятных времен, главным образом с эпохи римского владычества, расы, самые далекие друг от друга, внесли свою толику крови в жителей наших больших городов. Следующие друг за другом нашествия, торговля, образующиеся ко­лонии, чередование периодов мира и войны способство­вали нарастанию беспорядка, и если бы было возможно взобраться немного выше по генеалогическому дереву первого появившегося в том или ином месте человека, пришлось бы немало удивляться отличию его от своих предков [5].

Итак, мы определили физические различия между ра­сами, теперь остается решить, связан ли этот факт с неравенством — будь то в красоте форм или в физичес­кой силе.

Я уже отмечал, что из всех человеческих групп самы­ми красивыми являются те, которые принадлежат к ев­ропейским нациям и их потомству. Чтобы окончательно убедиться в этом, достаточно сравнить различные типы на земном шаре: начиная с телосложения и внешности, которые до некоторой степени представляют рудимен­тарные признаки пелагейской расы, до высокого роста и благородных пропорций Карла Великого, до удивитель­ной соразмерности лица Наполеона, до величественнос­ти, которой дышит царственный облик Людовика XIV; существует ряд ступеней, по которым народы, не имею­щие в жилах крови белой расы, могут подниматься к высотам красоты, никогда не достигая их.

Ближе всех стоят к ним наши ближайшие сородичи — вы­родившееся арийское семейство Индии и Персии и семитс­кое население, менее всего затронутое контактами с черной расой [6]. По мере того, как все эти расы удаляются от «бело­го» типа, черты их лиц и строение тел претерпевают отри­цательные изменения, особенно это касается пропорций, ко­торые, все больше накладываясь друг на друга и усиливая друг друга, в конце концов приводят к удивительному урод­ству, столь явно запечатленному во многих человеческих ветвях. Так что не стоит принимать всерьез учение, подхва­ченное Гельвецием в его книге «Дух», согласно которому понятие красоты есть идея чисто субъективная и не постоян­ная. Пусть читатели, у которых еще остались сомнения на сей счет, возьмут в руки превосходный труд Джиоберти «Эссе о прекрасном». Никто не продемонстрировал лучше, чем он, что прекрасное есть абсолютная и необходимая идея, которая не может иметь факультативное приложение; и имен­но благодаря принципам, солидно обоснованным пьемонтс-ким философом, я без колебаний признаю превосходство бе­лой расы над остальными, что касается красоты; впрочем, все остальные различаются в этом смысле между собой в той мере, в какой они приближены или удалены от модели. Следовательно, существует неравенство в красоте челове­ческих типов или групп — неравенство логичное, доказан­ное, постоянное и безусловное.

А как обстоит дело с неравенством в физической силе? Нет сомнения в том, что дикари Америки, так же как и индусы, намного уступают нам в этом отношении. В ту же категорию следует включить австралийских або­ригенов. У негров тоже меньше мышечной силы, о чем свидетельствуют многочисленные путешественники. Все эти народы отличаются гораздо меньшей выносли­востью. Но есть разница между чисто мышечной силой, которая концентрируется в определенный момент, и вы­носливостью, т. е. силой, распределенной во времени и имеющей длительный характер. Это последнее качество более типично, чем первое, которое можно встретить даже у заведомо слабых рас. Тяжесть кулака, если брать это как единственный критерий силы, можно констати­ровать у диких негроидных народов, у недалеких умом новозеландцев, у ласкаров, у малайцев не в меньшей степени, нежели у англичан: между тем, если взять ка­кую-то нацию в ее массе и судить о ней по тяжелым работам, которые могут выдержать ее представители, пальма равенства принадлежит народам белой расы.

Но даже среди этих народов имеет место неравен­ство между разными группами, что касается и силы и красоты, хотя оно выражено не так явно. Итальянцы более привлекательны, чем немцы, швейцарцы, фран­цузы или испанцы. Также и англичане превосходят по красоте тела славян.

Что до силы кулака, англичане выше всех прочих европейских народов, а французы и испанцы отлича­ются большей выносливостью в физических упражне­ниях, в лишениях, по отнощению к самым суровым кли­матическим условиям. Французы показали это свойство во время роковой кампании в России. Там, где немцы и солдаты северных стран, привычные к низким темпе­ратурам, погибли почти без остатка под снегом, наши полки, хотя и заплатили безмерную дань трагическим обстоятельствам отступления, сумели сохранить людей. Кое-кто объяснял этот факт высоким уровнем мораль­ного воспитания и боевого духа. Однако объяснение это малоубедительно. Немецкие офицеры, погибавшие сот­нями, имели не меньше понятия о воинском долге, чем наши солдаты. Отсюда вывод: французы отличаются определенными физическими качествами, более высо­кими, чем у немцев, благодаря которым они пережили и российские снега, и обжигающие пески Египта.

Примечания

1) Гумбольдт не считает эту гипотезу применимой для растений. «То, что нам известно о пагубном воздействии, которое морская вода на протяжении 500—600 лье оказывает на плодовитость боль­шинства семян, не говорит в пользу слишком обобщенной системы о миграции растений за счет пелагических течений» («Критический взгляд на историю географии Нового континента», т. II, стр. 78).

2) Александр Гумбольдт такими словами излагает суть этого воп­роса: «Основой климатологии служат точные знания о неравномер­ности поверхности континента. Без этих гипсометрических знаний поднятие суши пришлось бы объяснить воздействием других причин, которые в низменных районах, где рельеф почти повторяет поверх­ность океана, влияют на кривизну изотерм (т. е. на линии одинаковой летней температуры)» («Центральная Азия», т. III, стр. 23). Обращая внимание на множество факторов, влияющих на температуру данной географической точки, великий берлинский ученый подводит читате­ля к мысли о том, что в расположенных близко друг к другу местах и независимо от отметки суши образуются очень разные климатические условия. Так, в Ирландии, в ее северо-восточной части на берегу Гле-карка, есть место, где в отличие от окружающей местности произрас­тает мирт, такой же роскошный, как в Португалии, причем это место находится на широте Кенигсберга в Пруссии. «Зимой здесь бывают очень слабые морозы, однако летнего тепла недостаточно, чтобы вы­ращивать виноград... Болота и небольшие озера на Фарерских остро­вах не покрываются зимой льдом несмотря на то, что острова распо­лагаются на 62 широте... В Англии, на берегах Девоншира мирт, япон­ская камелия и т. п. легко переносят зиму».

3) В свое время я объясню, почему я не включаю краснокожих дикарей Америки в число чистых первородных типов. Я уже в ка­кой-то степени высказал свое мнение на сей счет на предыдущих стра­ницах. А теперь присоединюсь к мнению господина Флуренса, кото­рый также делит человечество на три основные группы: европейс­кую, азиатскую и африканскую. Как мне кажется, эта терминология уязвима для критики, но по сути она правильная.

4) Карус убедительно подтверждает справедливость закона, выд­винутого мною в отношении специфической способности цивили­заторских рас к смешению, когда он подчеркивает исключительное разнообразие усовершенствованного человеческого организма и простоту микроскопических корпускул, которые занимают низ­шую ступень бытия. Он выводит из этого следующую аксиому: «Всякий раз, когда между элементами органического целого имеет место максимально возможное сходство, их состояние нельзя счи­тать высшим выражением полного развития, потому что речь здесь идет о примитивной и элементарной стадии». Впрочем, в другом месте он добавляет: «Самое большое разнообразие, т. е. максималь­но возможное неравенство составных частей в сочетании с самым полным единством их совокупности всегда служит мерой совер­шенства любого организма». В политическом смысле это состояние общества, в котором правящие классы, организованные в четкую иерархию, совершенно отличаются этнически от народных масс.

5) Физиологические признаки разных предков проявляются в потом­стве согласно четким законам. Так, в Южной Америке дети от смешан­ного брака белого мужчины и негритянки в первом поколении могут иметь прямые и мягкие волосы, но в любом случае во втором колене проявится курчавость (А. Орбиньи. «Человек американский», т. 1).

6) Следует отметить, что самыми красивыми из метисов можно назвать детей, рожденных от браков белых с черными. Стоит лишь поставить рядом очаровательных мулаток и квартеронок с отпрыс­ками желтокожих и белых, например, с русскими и венгерскими жен­щинами. И сравнение будет не в пользу последних.

ГЛАВА XIII