I. новая концепция международных отношений

Начиная с 1920 г. великие мировые державы отказались от планов свержения советского режима. Постепенно была снята экономическая блокада, а закрепление рядом соглашений новых государственных границ — возможно, и не рассматривавшихся сторонами как окончательные — означало необходимую Советской России передышку. По окончании гражданской войны и иностранной интервенции, после перехода к нэпу идея мировой революции для многих большевистских руководителей отошла на второй план. III конгресс Коминтерна (июнь—июль 1921 г.). предсказав новое глобальное обострение межимпериалистических противоречий, которые в «ближайшем будущем создадут благоприятные условия для революционного взрыва», тем не менее признал спад революционного движения в Европе. В ожидании нового подъема Ленин поставил во главу угла задачу мирного строительства Советского государства.

В 20-е гг. Советская страна нормализовала свои международные отношения, постепенно входя в мировое сообщество. Существенно, что этот процесс происходил на условиях Советского государства, которое, с одной стороны, отказалось платить долги царского правительства, но не отказалось от роли мирового центра революционного движения — с другой. Вытекавшая из этого двойственность советской внешней политики означала настоящий переворот в нормах и правилах международных отношений.

Как следовало оценивать внешнюю политику страны, установившей дипломатические и торговые отношения с другими государствами и в то же самое время контролировавшей через Коминтерн деятельность национальных компартий, провозгласивших своей конечной целью дестабилизацию и ниспровержение существующих правительств, с которыми Советское государство поддерживало «нормальные» отношения? Конечно, советская дипломатия отрицала эту вторую сторону своей политики, утверждая, что Коминтерн представляет собой международную организацию «частного характера», деятельность которой никоим образом не зависит от советского правительства, однако эта двойственность существовала и ставила советское правительство перед лицом неразрешимой дилеммы. С одной стороны, Советская страна более, чем любая другая великая держава, нуждалась в международном мире и стабильности, необходимых для восстановления разрушенной семью годами войны и революций экономики и стабилизации своей политической системы. Но в то же время любая стабилизация на международной арене уменьшала шансы мировой революции на успех и отнимала у Советского государства возможность играть на межимпериалистических противоречиях. На протяжении 20-х гг. такие выдающиеся большевистские теоретики, как Троцкий и Бухарин, постоянно обсуждали возможность коллизий между Францией и Великобританией и даже Великобританией и США на почве их стремления к мировому господству. Такие конфликты, по их мнению, были бы только на благо Советскому государству и международному коммунистическому движению. В конце 20-х гг. Сталин дал развернутое определение целей и содержания советской внешней политики, исходя из неизбежности в будущем глубокого кризиса капитализма, который привел бы к обострению «межимпериалистических противоречий» и возникновению революционной ситуации.

Дуализм внешней политики Советского государства, обусловленный существованием в ней двух приоритетов — государственных интересов страны и интересов мирового революционного движения при том, что одни и другие интересы могли не совпадать, — привел после смерти Ленина к острой дискуссии между Сталиным, сторонником теории «построения социализма в одной стране», и теоретиком всемирной «перманентной революции» Троцким. Надо сказать, что позиции этих лидеров были куда более сложными и утонченными, чем их обычно изображают. Первоначально незначительные расхождения во взглядах на соотношение интересов Советского государства как такового и интересов различных коммунистических течений за границей усиливались по мере того, как все более ожесточенной становилась политическая борьба этих лидеров между собой, чтобы в конечном счете предстать антагонистическими и взаимоисключающими концепциями. В то же время блестяще организованная кампания по дезинформации позволила Сталину убедить большинство членов партии в том, что Троцкий не верит в возможность построения социализма в одной стране.

В действительности же Троцкий (особенно если судить по его докладу в марте 1926 г., посвященному политике, которую следовало проводить в Китае), ратовал за проведение очень осмотрительной внешней политики, преследующей прежде всего государственные интересы СССР, — пусть даже в ущерб революционным силам, в данном случае в Китае.

На фоне этой дилеммы — интересы Советского государства или интересы международного коммунистического движения — каждое поражение, каждая упущенная возможность (неудачное выступление немецких рабочих в 1923 г., поддержка Чан Кай-ши в 1926 — 1927 гг., повлекшая за собой разгром коммунистов в Шанхае в апреле 1927 г.) приводила к политическим конфликтам и взаимным обвинениям в предательстве идеалов интернационализма, либо, наоборот, в авантюризме и принесении высших государственных интересов страны в жертву фетишам Революции.

После разгрома «левой», а затем и «правой» оппозиции Сталин разрешил эту дилемму, подчинив интересы национальных компартий и международного коммунистического движения интересам Советского государства. С трибуны VI конгресса Коминтерна (июль — сентябрь 1928 г.) он заявил, что только тот является истинным революционером, кто готов безоговорочно, открыто, безусловно защищать Советский Союз. В 1929 — 1930 гг. Коминтерн, где ведущие позиции занимали политические деятели с идеями, зачастую отличными от сталинских (Бухарин, Зиновьев, Радек, Сокольников), надежно взяли в свои руки такие убежденные сталинисты, как Мануильский и Молотов. Чистка Коминтерна, с особой жестокостью проходившая во второй половине 30-х гг., сопровождалась утверждением все более откровенной великодержавной идеологии, окончательно занявшей место провозглашавшихся прежде интернационализма и стремления «раздуть пожар» мировой революции.

Столь же радикально в 1929 — 1930 гг. был обновлен аппарат Наркомата иностранных дел. Г.Чичерин был заменен на посту наркома М.Литвиновым, который руководил советской дипломатией до мая 193 9 г. Вместе с Чичериным НКИД покинули многие дипломаты, часто бывшие близки к Троцкому (такие, как А.Иоффе, Л.Карахан); другим, назначенным после их политического поражения послами, предстояло затем фигурировать среди обвиняемых на московских процессах.

1929 — 1930 гг., когда был сделан выбор между интересами Советского государства и международного коммунистического движения, ознаменовали первый поворот в советской внешней политике после 1921 г. Второй произошел в _конце 1933 г., когда советское руководство, наконец осознавшее фашистскую опасность, решилось начать пересмотр одного из постулатов своей внешней политики, согласно которому всякое усиление международной напряженности, всякое обострение «межимпериалистических противоречий» в конечном счете было выгодно СССР. В течение шести лет Советское государство делало ставку на нейтралитет в международных отношениях и идею «коллективной безопасности». После провала этой политики, в условиях роста международной напряженности и милитаризации фашистских государств, советская дипломатия, отказавшись от всех принципов, за исключением все более последовательного национализма, созрела для третьего поворота: альянса с нацистской Германией, воплощенного в советско-германском пакте от 23 августа 1939 г.