Особенности исторического происхождения

Древневосточная монархия была в истории первым типом государственности и первой формой монархии. Ее даже нельзя характеризовать как вполне монархию в позднейшем смысле – настолько отлична она по своим связям с породившим ее обществом. Они еще очень мало имели политический и правовой характер, а главным образом экономически-распорядительный, религиозный и военно-административный. Такие особенности древневосточной монархии в первую очередь были определены историческими путями ее формирования в обществе.

Первым из исторических путей возникновения древневосточной монархии было перерождение власти выборного религиозного и хозяйственного лидера союза общин, образовавших начальное протогосударство. Основные функции таким путем установившейся власти правителя-монарха заключались в исполнении жреческих обязанностей и в организации публичного хозяйства. Функции определяли и содержание власти: во-первых, правитель наделялся полномочиями отправлять религиозный культ, исполнять и истолковывать волю божества, организовывать святилища, религиозные церемонии, приносить жертвы и требовать жертвенных подношений; в этих пределах правитель получал права контролировать деятельность общин и даже отдельных семей; отсюда же проистекали полномочия правителя вмешиваться во внутриродовые и семейные дела. Во втором отношении, правитель получал полномочия регулировать сбор продуктов, которые выделялись сообществом на общегосударственные нужды, устанавливать размеры налогов или натуральных отработок, распределять земельный (или иной ресурсный) фонд страны, организовывать выдачи продуктов нуждающимся или привилегированным слоям, определять степень участия общин, родов и каждого подвластного в общегосударственных работах. Первоначально как лидер надобщинного выборного управления, такой монарх сохранял привязанность к институтам традиционного управления старшинства – советам жрецов, старейшин, знати.

Вторым историческим путем возникновения древневосточной монархии было усиление (и органическое перерождение) роли и власти выборного военного вождя союза общин или племен. Если новая государственная власть устанавливалась этим путем, то функции и содержание власти такого правителя были уже: как бывший военный вождь, правитель ранее всего наделялся полномочиями по руководству объединенным войском общин, боевым командованием, затем и по собственно первоначальной организации государственной военной силы. В этом случае степень принудительных властных полномочий была значительно выше: в конце концов монарх обретал право определять судьбу подданного, вплоть до вопроса о жизни и смерти. Монархическая власть, появившаяся этим путем, характеризуется также и значительными судебными полномочиями правителя. Тогда как хозяйственно-распорядительная деятельность ее в государстве в данных условиях будет ограничиваться влиянием на общее управление и останется в руках главным образом жрецов. Как первоначально лидер воинов (ставший таким благодаря еще и особым личным качествам), такой монарх связан был с институтами прежней условной военной демократии – сходками, собраниями. Это были институты несравненно более инертные, чем коллегии старейших. Поэтому здесь монархия нередко образовывалась путем узурпации власти, использования назревших социальных противоречий в общинах (на противопоставлении интересов «бедной вдовицы» «людям мешка»). Решительнее здесь оформлялись полицейские, репрессивные полномочия правителя, опорой в которых для него становились постоянные военные отряды, создававшиеся при нем и ранее как при военном вожде.

Религиозное содержание власти.

Наиболее отличительной особенностью древневосточной монархии был религиозно-священный характер власти правителя. Монарх считался как бы живым воплощением богов на земле, носителем их воли и единственным законным представителем. Соответственно он получал право на полномочия, которые религиозными представителями приписывались богам. Во взаимосвязи власти монарха с символами религиозных культов было еще много от пережитков родоплеменного уклада: почитание мифического основателя племени, символический тотемизм. Но в период ранних государств это мифологическое воспреемство обеспечивало условно национальное единство страны. Ранее всего это выражалось в специальной титулатуре правителей, должной подчеркнуть всеобъемлющий, общенародный характер их власти: египетские фараоны звались «царями Верхнего и Нижнего Египта», вавилонско-аккадские правители – «царями множеств», «царями Ура, Шумера, Ка-Ури» и т. д., китайские императоры простирали свое условно-политическое господство до пределов «Поднебесной».

Божественное происхождение власти должно было показать и выразить неограниченный ее характер на земле, в том числе и потому, что ограничивать божественную по своему содержанию власть неразумно и не в интересах людей: она мудра, направлена ко всеобщему добру. «Он тоже бог, не знающий себе равного, и не было подобного ему прежде, – говорилось о фараоне в эпоху Среднего царства. – Владеет он мудростью, замыслы его прекрасны и повеления отменны; по приказу его входят и выходят». Повелитель «дан людям от бога», он обрел «царскую власть в яйце» (т. е. в первоначальном зародыше), «зачат от семени божьего»... Соответственно, древневосточный правитель становился первым и наиболее законным представителем народа и пред богами. Он считался либо персонально верховным жрецом, либо главой жреческой иерархии, он мог проводить любые культовые церемонии (кроме связанных с силами зла, смерти и т. п. – что также весьма показательно). Священный характер власти правителя был настолько безусловным, что за ним признавалось право вводить почитание новых богов, отменять поклонение прежним.

Правитель мог ввести и собственный культ, объявить себя собственно богом страны (как, например, лугаль Нарам-Суэн в Аккаде или китайские ваны). Это создавало представление о неприкосновенности, священности самой особы правителя и даже его изображений. Покушения на власть приравнивались к святотатству и карались отныне самыми тяжкими из известных наказаний: смертью, изгнанием. Однако это накладывало на правителя и особые обязательства в отношении образа жизни: он практически не мог появляться перед лицами простых смертных (либо появлялся в каком-то особом, отстраненном виде – в символических одеяниях), жил в особом мире дворца по строгим канонам. Царю Древнего Востока невозможно было игнорировать и всевозможные предсказания и пророчества – вплоть до того, что он должен быть насильственно умерщвлен, если срок его «земного пребывания» истекал. (Поэтому столь важную роль при дворе восточного владыки играли астролог, маг, предсказатель-халдей.)

Религиозно-священный характер власти главным образом определил преемство власти правителя. Строгого порядка престолонаследия, тем более жесткого соблюдения принципа передачи престола от отца к сыну, древневосточная монархия не знала. Более важным, чем следование семейной традиции старшинства, здесь считалась условная пригодность к выполнению воли богов, некая предначертанность, особая отмеченность судьбой. Нередко трон переходил по принципу родового старшинства братьям и племянникам, наследовать могли и женщины. Наследие престола от отца к сыну считалось исключением и, для того чтобы быть признанным, нуждалось в основательной мотивации. Эту мотивацию создавали, как правило, мифологизированные качества наследника: родство с богами, особая избранность. Вместе с тем не считалось недопустимым, чтобы престол получил кто-либо из совершенно посторонних прежнему правителю. В таких случаях происходила процедура священного узаконения через символический брак с богиней, посредством священного по своему смыслу (хотя не исключался и реальный брачный союз) бракосочетания с кем-либо из женской линии прежде царствующего дома.

Полномочия монарха.

Государственно-правовое положение и содержание власти древневосточного правителя никак не были связаны с отождествлением монарха с государством вообще: правитель занимал свое место среди других традиционных институтов, которые считались столь же обязательными частями власти (например, жреческое правление или жреческий суд). Неограниченность правителя означала только отсутствие рядом с ним определенных политических учреждений, которые бы как-то регламентировали его власть. В отношении же принадлежащих правителю полномочий древневосточная монархия не была неограниченной по содержанию власти.

Законодательная власть древневосточного правителя была далеко не всеобъемлющей. В политическом укладе древнего общества законы вообще занимали особое место: наиболее общие правила жизни вели свое происхождение от легендарных времен, приписывались богам, и цари не наделялись правом творить законы. Более того, требования традиции были определяющими и для правителей. «Цари, – описывал деятельность фараонов древнегреческий писатель Диодор, – не вольны были поступать по своему усмотрению; все было предписано законами, и не только государственная, но и частная обыденная жизнь. Им прислуживали не купленные люди и не рабы, а сыновья верховных жрецов, заботливо воспитанные, в возрасте старше 20 лет... часы дня и ночи, когда царю надлежало выполнить какую-либо из своих обязанностей, предписывались законом и не могли нарушаться даже по собственному желанию царя...»

Монарх мог устанавливать новые правила жизни подданных посредством собственных распоряжений – указов, декретов и т. п. Однако эти правила, во-первых, не должны были противоречить традиции (другой вопрос, кто и как решал, проводят эти указы «волю богов» или нарушают ее), во-вторых, они не могли посягать на самые принципиальные основы правопорядка. Так, в Древней Индии, где право правителя на издание декретов было наиболее безусловным, предписывалось, чтобы эти акты не касались кастового строя и правил человеческого бытия, диктуемых верой. В Древнем Вавилоне, даже в периоды наиболее сильной и централизованной царской власти, новоиздаваемые законы не касались того, что было отрегулировано традицией или более давней практикой правоприменения. Первые писаные законы, касавшиеся регулирования судопроизводства, появлялись как раз в стремлении охранить традицию, древние порядки, остановить развитие в жизни нежелательных социальных явлений.

Наиболее полной была власть древневосточного правителя в делах управления. Монарх обладал законченными правами по организации публичных работ, ирригации, строительству, в том числе военных укреплений (хотя строительство крепостей, стен и т.п. всегда рассматривалось как специфические функции и право монарха, которое как бы требовало особого оправдания). Он определял долю продукта, подлежащую отчуждению для создания государственных и личных царских запасов, а также размеры повинностей, какие надлежало выполнять. Как высший военачальник, монарх устанавливал основы военной организации в стране, порядки воинской службы, назначал военных начальников. Он мог устанавливать разного рода пожалования и иммунитеты (привилегии) в пользу отдельных сановников, областных правителей, городов, мог жаловать земли из царских фондов, определять выдачи из царских запасов. Полномочия правителя включали и распоряжение жизнями, имуществом и рабочей силой всех подданных без исключения: «Вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами: сыновей ваших он возьмет, и приставит к колесницам своим, и сделает всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его; И поставит их у себя тысяченачальниками и пятидесятниками, и чтобы они возделывали поля его, и жали хлеб его, и делали ему воинское оружие и колесничный прибор его; И дочерей ваших возьмет, чтоб они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы; И поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмет и отдаст слугам своим; И от посевов ваших и из виноградных садов ваших возьмет десятую часть и отдаст евнухам своим и слугам своим; И рабов ваших, и рабынь ваших, и юношей ваших лучших, и ослов ваших возьмет и употребит на свои дела; От мелкого скота вашего возьмет десятую часть, и сами вы будете ему рабами... »*.

*...И восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали». – 1 Царств, 8. 11-18.

Беспрекословные хозяйственно-распорядительные полномочия монарха были одной из наиболее характерных черт всей древневосточной монархии. Они были взаимосвязаны с той огромной ролью, какую вообще играло государственное хозяйство и его организация в жизни древневосточного общества, и с тем вторичным, подчиненным значением, какую имела частная собственность. Вместе с тем монарх, будучи собственником труда населения, произведенных продуктов, никогда не рассматривался как вообще верховный собственник территории, земель и т. п. (даже если имелось соответствующее представление о возможности такого единоличного обладания, а не об управлении по воле богов). Даже в Вавилоне, где значение государственно-распределительной системы было одним из наиболее сильных, цари скупали земли у частных владельцев на общих основаниях.

Управленческие полномочия древневосточного монарха не были законченными и в другом отношении. Практически во всех известных государствах рядом с монархом стоял главный управитель – подлинный глава государственной администрации. Формально он подчинялся власти верховного управления правителя, но самостоятельность его была столь велика, полномочия – столь реальны, а связь с разного рода догосударственными институтами (советами знати, старейшин и т. п.) столь непосредственной, что его вполне можно назвать соуправителем государства. Не случайно в большинстве эта должность вручалась или старшему родственнику правителя, или представителю жреческой верхушки, или наиболее видным из служилой знати. По-видимому, невозможно было для монарха произвольно сменить этого главного администратора. Нередки были случаи (особенно в Древнем Египте), когда бывший первый администратор принимал на себя власть и наследие престола. Только в организации армии монарх был действительно верховным и непосредственным, единственным начальником; армия и была опорой для его властной деятельности. Но лишь тогда это создавало основу для общегосударственного доминирования, когда само положение государства (как в Ассирийской державе) было в значительной степени порождением военной деятельности и военной политики.

Государственная власть древневосточного правителя не заключала в себе судебных прав – это было одной из важнейших особенностей этого типа государственности в целом. Монарх считался носителем высшей справедливости, творителем воли богов – и в качестве такового мог помиловать преступника, воздать «всякому жалобщику справедливость». К помощи монарха как выразителя права прибегали, когда наличное право не давало возможности решить дело – древнеиндийская традиция, например, прямо предписывала это; в этом смысле египтяне называли фараона «правогласным». Иногда эта роль монарха обретала особый смысл, и появлялась особая царская юстиция: таким был библейский царь Соломон. Но, как правило, монарх не был ни верховным судьей, ни главой судебной системы: она основывалась на собственной традиции и мало зависела от царской власти. Царь мог передать поступившую к нему жалобу на рассмотрение в обычный суд – но этим все и ограничивалось. Конечно, в чисто административном порядке, например как военачальник после боя, правитель мог подвергнуть любого наказанию, вплоть до самого тяжкого, по причинам, справедливость которых также определял он сам, – но это было вне обычной судебной деятельности.