Государственной думы в. маклакова

Господа члены Государственной думы!

Слушая раздававшиеся тут нарекания и обвинения против правительства, я

спрашивал себя, должен ли я, глава правительства, идти по пути словесного

спора, словесного поединка и давать только пищу новым речам в то время, как

страна с напряженным вниманием и вымученным нетерпением ждет от нас серой

повседневной работы, скрытый блеск которой может обнаружиться только со

временем. И конечно, не для пустого спора, не из боязни того, что

правительство назовут безответным, так же, как понапрасну называли его в

прошлой Думе "безответственным", выступаю я с разъяснением, но для того,

чтобы повторно и сугубо выяснить, в чем именно правительство будет черпать

руководящие начала своей деятельности, куда оно идет и куда ведет страну.

Только то правительство имеет право на существование, которое обладает

зрелой государственной мыслью и твердой государственной волей. Мысль

правительства, определенно выраженная в прочитанном мною заявлении от имени

правительства, несомненно, затемнена последующими речами, вследствие этого я

и попросил слова. Я обойду мимо те попреки, которые тут раздавались слева

относительно акта 3 июня. Не мне, конечно, защищать право Государя спасать в

минуты опасности вверенную Ему Богом державу (рукоплескания в центре и

справа). Я не буду отвечать и на то обвинение, что мы живем в какой-то

восточной деспотии. Мне кажется, что я уже ясно от имени правительства

указал, что строй, в котором мы живем, - это строй представительный,

дарованный самодержавным Монархом и, следовательно, обязательный для всех.

Его верноподданных (рукоплескания в центре и справа).

Но я не могу, господа, не остановиться на нареканиях третьего

характера, на обвинениях в том, что правительство стремится создать в России

какое-то полицейское благополучие, что оно стремится сжать весь народ в

тисках какого-то произвола и насилия. Это не так. Относительно того, что

говорилось тут представителем Царства Польского, я скажу впоследствии.

Покуда же скажу несколько слов о двух упреках, слышанных мною от последнего

оратора: о том, что говорилось тут о судебной несменяемости, и

о том, что я слышал о политической деятельности служащих. То, что сказано

было относительно несменяемости судей, принято было тут за угрозу. Мне

кажется, такого характера этому придавать нельзя. Мне кажется, что для всех

прибывших сюда со всех сторон России ясно, что при теперешнем кризисе,

который переживает Россия, судебный аппарат - иногда аппарат слишком

тяжеловесный для того, чтобы вести ту борьбу, которая имеет, несомненно, и

политический характер. Вспомните политические убийства, которые так

красноречиво были описаны тут г. Розановым *, нарисовавшим нам картину

убийства всех свидетелей до последнего, до шестилетней девочки включительно,

для того, чтобы у суда не было никакого элемента для вынесения

обвинительного приговора. Нечего говорить о том, что суд действительно может

находиться и сам под влиянием угроз, и при политическом хаосе, гипнозе он

может иногда действовать и несвободно.

Не с угрозой, господа, не с угрозой мы шли сюда, а с открытым забралом

заявили, что в тех случаях, когда на местах стоят люди не достаточно

твердые, когда дело идет о спасении родины, тогда приходится прибегать к

таким мерам, которые не входят в обиход жизни нормальной. Я упомянул тогда

об одной из передовых стран - страна эта Франция, - где несменяемость

судей была временно приостановлена, - этому нас учит история, ведь это

факт. Тут говорили о политической деятельности служащих, говорили о том, что

нужна беспартийность, что нельзя вносить партийность в эту деятельность. Я

скажу, что правительство, сильное правительство должно на местах иметь

исполнителей испытанных, которые являются его руками, его ушами, его

глазами. И никогда ни одно правительство не совершит ни одной работы, не

только репрессивной, но и созидательной, если не будет иметь в своих руках

совершенный аппарат исполнительной власти.

Затем перейду к. дальнейшему.

Нас тут упрекали в том, что правительство желает в настоящее время

обратить всю свою деятельность исключительно на репрессии, что оно не желает

заняться работой созидательной, что оно не желает подложить фундамент права

- то правовое основание, в котором несомненно нуждается в моменты созидания

каждое государство и тем более в настоящую историческую минуту Россия.

Мне кажется, что мысль правительства иная. Правительство,

наряду с подавлением революции, задалось задачей поднять население до

возможности на деле, в действительности воспользоваться дарованными ему

благами. Пока крестьянин беден, пока он не обладает личною земельною

собственностью, пока он находится насильно в тисках общины, он останется

рабом, и никакой писаный закон не даст ему блага гражданской свободы.

(Рукоплескания в центре и справа.) Для того, чтобы воспользоваться этими

благами, ведь нужна известная, хотя бы самая малая доля состоятельности.

Мне, господа, вспомнились слова нашего великого писателя Достоевского, что

"деньги-это чеканенная свобода". Поэтому правительство не могло не идти

навстречу, не могло не дать удовлетворения тому врожденному у каждого

человека, поэтому и у нашего крестьянина, чувству личной собственности,

столь же естественному, как чувство голода, как влечение к продолжению рода,

как всякое другое природное свойство человека. Вот почему раньше всего и

прежде всего правительство облегчает крестьянам переустройство их

хозяйственного быта и улучшение его и желает из совокупности надельных

земель и земель, приобретенных в правительственный фонд, создать источник

личной собственности. Мелкий земельный собственник, несомненно, явится ядром

будущей мелкой земской единицы; он, трудолюбивый, обладающий чувством

собственного достоинства, внесет в деревню и культуру, и просвещение, и

достаток.

Вот тогда, тогда только писаная свобода превратится и претворится в

свободу настоящую, которая, конечно, слагается из гражданских вольностей и

чувства государственности и патриотизма. (Рукоплескания в центре и справа.

Возгласы "браво".) При этих условиях будет иметь успех идея местного суда,

будет иметь успех и идея суда административного, который необходим как

основа всякого успеха в местном управлении.

Тут говорилось о децентрализации. Представитель Царства Польского

говорил о необходимости для правительства, особенно в теперешнюю минуту,

черпать силу не в бюрократической централизации, а в том, чтобы привлечь

местные силы к самоуправлению, с тем чтобы они заполнили тот пробел, который

неизбежно скажется у центральной власти, опирающейся только на бюрократию.

Прежде всего скажу, что против этого правительство возражать не будет, но

должен заявить, что та сила самоуправления, на которую будет опираться

правительство, должна быть

всегда силой национальной. (Рукоплескания в центре и справа.) Нам говорилось

о том, что в 1828 г. в Царстве Польском пропорционально было больше школ,

чем в 1900 г. Я на это отвечу следующее: теперь, может быть, не только мало

школ, но там нет даже высшего учебного заведения, и высшего учебного

заведения там нет потому, что те граждане, которые только что назвали себя

гражданами "второго разряда", не хотят пользоваться в высшей школе

общегосударственным русским языком. (Бурные рукоплескания в центре и

справа.)

Децентрализация может идти только от избытка сил. Могущественная

Англия, конечно, дает всем составным частям своего государства весьма

широкие права, но это от избытка сил; если же этой децентрализации требуют

от нас в минуту слабости, когда ее хотят вырвать и вырвать вместе с такими

корнями, которые должны связывать всю империю, вместе с теми нитями, которые

должны скрепить центр с окраинами, тогда, конечно, правительство ответит:

нет! (Бурные рукоплескания в центре и справа.) Станьте сначала на нашу точку

зрения, признайте, что высшее благо - это быть русским гражданином, носите

это звание так же высоко, как носили его когда-то римские граждане, тогда вы

сами назовете себя гражданами первого разряда и получите все права.

(Рукоплескания в центре и справа.)

Я хочу еще сказать, что все те реформы, все то, что только что

правительство предложило вашему вниманию, ведь это не сочинено, мы ничего

насильственно, механически не хотим внедрять в народное самосознание, все

это глубоко национально. Как в России до Петра Великого, так и в

послепетровской России местные силы всегда несли служебные государственные

повинности. Ведь сословия и те никогда не брали примера с запада, не

боролись с центральной властью, а всегда служили ее целям. Поэтому наши

реформы, чтобы быть жизненными, должны черпать свою силу в этих русских

национальных началах. Каковы они? В развитии земщины, в развитии, конечно,

самоуправления, передачи ему части государственных обязанностей,

государственного тягла и в создании на низах крепких людей земли, которые

были бы связаны с государственной властью. Вот наш идеал местного

самоуправления так же, как наш идеал наверху - это развитие дарованного

Государем стране законодательного, нового представительного строя, который

должен придать новую силу и новый блеск Царской Верховной власти.

Ведь Верховная власть является хранительницей идеи русского

государства, она олицетворяет собой ее силу и цельность, и если быть России,

то лишь при усилии всех сынов ее охранять, оберегать эту Власть, сковавшую

Россию и оберегающую ее от распада. Самодержавие московских Царей не походит

на самодержавие Петра, точно так же, как и самодержавие Петра не походит на

самодержавие Екатерины Второй и Царя-Освободителя. Ведь русское государство

росло, развивалось из своих собственных русских корней, и вместе с ним,

конечно, видоизменялась и развивалась и Верховная Царская Власть. Нельзя к

нашим русским корням, к нашему русскому стволу прикреплять какой-то чужой,

чужестранный цветок. (Бурные рукоплескания в центре и справа.)

Пусть расцветет наш родной русский цвет, пусть он расцветет и

развернется под влиянием взаимодействия Верховной Власти и дарованного Ею

нового представительного строя. Вот, господа, зрело обдуманная

правительственная мысль, которой воодушевлено правительство. Но чтобы

осуществить мысль, несомненно нужна воля. Эту волю, господа, вы, конечно,

найдете всецело в правительстве. Но этого недостаточно, недостаточно для

того, чтобы упрочить новое государственное устройство. Для этого нужна

другая воля, нужно усилие и с другой стороны. Их ждет Государь, их ждет

страна. Дайте же ваш порыв, дайте вашу волю в сторону государственного

строительства, не брезгуйте черной работой вместе с правительством.

(Возгласы "браво" и рукоплескания в центре и справа.)

Я буду просить позволения не отвечать на другие слышанные тут попреки.

Мне представляется, что, когда путник направляет свой путь по звездам, он не

должен отвлекаться встречными попутными огнями. Поэтому я старался изложить

только сущность, существо действий правительства и его намерений. Я думаю,

что, превращая Думу в древний цирк, в зрелище для толпы, которая жаждет

видеть борцов, ищущих, в свою очередь, соперников для того, чтобы доказать

их ничтожество и бессилие, я думаю, что я совершил бы ошибку. Правительство

должно избегать лишних слов, но есть слова, выражающие чувства, от которых в

течение столетий усиленно бились сердца русских людей. Эти чувства, эти

слова должны быть запечатлены в мыслях и отражаться в делах правителей. Слова

эти: неуклонная приверженность к русским историческим началам (рукоплескания

в центре и справа) в противовес беспочвенному социализму. Это желание, это

страстное желание обновить, просветить и возвеличить родину, в противность

тем людям, которые хотят ее распада, это, наконец, преданность не на жизнь,

а на смерть Царю, олицетворяющему Россию. Вот, господа, все, что я хотел

сказать Сказал, что думал и как умел. (Бурные рукоплескания в центре и

справа.)

Приложение 3

Сообщение корреспондента "Нового времени" о заседании

Государственной думы 17 ноября 1907 года

Началось все тихо и довольно мирно: г. Милюков, говоривший первым, хотя

и старался "насолить" правительству и правым *, но это ему, по обыкновению,

не удавалось, и "глава" кадетской партии снова сбивался на мелочи, опять

перелистывал и перечитывал какие-то документы вроде постановлений дворянских

съездов и организаций и, забывая главное - правительственную декларацию,

моментами нагонял изрядную скуку.

Комичным и скучным был кавказец Сагателян *, ломившийся, по примеру

своих достойных предшественников - Рамишвили, Джапаридзе * и пр. в открытую

дверь и желавший подтвердить истину "что есть, то есть, а чего нет - того

нет". ...Достаточно снотворным был на этот раз и неугомонный г. Пуришкевич

*, не ограничившийся несколькими здравыми замечаниями и желавший во что бы

то ни стало выложить весь багаж своих познаний и по русской литературе, и по

истории Польши и Австрии. Оратор приводил даже синодики польских писателей и

журналистов и требовал репрессии для печати, занимающейся натравливанием

одной части населения на другую, забывая при этом "Русское знамя".

Все это было мало интересно, многое уже высказано раньше, и такие речи

начинали утомлять, тем более что предстояло еще выслушать чуть не семьдесят

ораторов.

После небольшого перерыва на трибуну поднялся г. Родичев. Он начал с

повторений доводов г. Маклакова, перешел на гражданские мотивы о

патриотизме, национализме и закончил защитой польских интересов. Слова

оратора: "Мы, любящие свое отечество... мы, защищающие порядок..." -

вызывали смех на скамьях крайних правых, и оттуда в ответ часто слышались

напоминания о выборгском воззвании.

Выкрики с мест, не прекращавшиеся несмотря на неоднократные замечания

председателя, видимо, еще сильнее взвинчивали г. Родичева; он становился все

более и более резким, терял самообладание, злоупотреблял жестикуляцией - и,

не находя подходящих выражений, выбрасывал неудачные афоризмы.

Когда г. Родичев, вспоминая выражение Пуришкевича о "муравьевском

воротнике", сказал *, что потомки его

назовут это "столыпинским галстуком", зал в одно мгновение

преобразился. Казалось, что по скамьям прошел электрический ток. Депутаты

бежали со своих мест, кричали, стучали пюпитрами; возгласы и выражения

негодования сливались в невероятный шум, за которым почти не слышно было ни

отдельных голосов, ни звонка председателя. Полукруг перед трибуной мгновенно

наполнился депутатами, а сидевшие позади оказались в первых рядах.

Долой, вон, долой!..

Не расстались со своим Выборгом! * Выгнать его, немедленно вон!..

Нечестно, подло!.. Вы оскорбили представителя Государя...

Мерзко, недостойно члена Думы, недостойно высокого собрания...

Крики неслись со всех сторон. Октябристы, умеренные, правые - все

столпились около трибуны, к которой тянулись десятки рук, и казалось, что

зарвавшегося, забывшегося г. Родичева моментально силою стащат с трибуны.

Несколько человек уже стояло за пюпитрами секретарей, а г. Пуришкевич

порывался бросить в г. Родичева стаканом.

Н. А. Хомяков начал было звонить *, но, когда увидел, до какой степени

разгорелись страсти, покинул трибуну и прервал заседание. За председателем

удалились и остальные члены президиума.

Взволнованный, бледный П. А. Столыпин при первых же криках встал со

своего места и, окруженный министрами, вышел из зала почти одновременно с Н.

А. Хомяковым. За председателем Совета министров тотчас же поспешило

несколько депутатов. Родичев все еще стоял на трибуне, краснел, бледнел,

пробовал что-то говорить и затем будто замер, видя, что его выходкой

возмущена почти вся Дума, за исключением, может быть, небольшой кучки лиц.

Наконец сквозь ряды депутатов к кафедре протискивается высокий старик,

кадет г. Покровский *, и прикрывает руками г. Родичева, который при

несмолкавших криках: "вон", "долой", "вон" - спускается к своему месту и

затем, окруженный кадетами, выходит в Екатерининский зал.

Едва трибуна освободилась, на нее вбегает г. Крупенский, стучит кулаком

и переругивается с левыми.

Г. Шульгин старается увести не в меру разгорячившегося депутата *.

По фракциям, по фракциям! - раздаются возгласы, и депутаты с шумом покидают зал.

Два года не дают работать...

Оставались бы себе в Выборге, коли не отучились ругаться...

С первых шагов снова делают скандалы...

Это все больше голоса крестьян, которые более всех других были

взволнованы и удручены скандальной выходкой и сыпали по адресу кадетов

весьма нелестные замечания.

Сами кадеты только разводили руками и почти не находили оправданий для

непонятного выступления своего лидера... Он не обобщал, а говорил лишь о

потомках г. Пуришкевича - только и могли сказать кадеты, видимо крайне

недовольные скандальным инцидентом.

Во время перерыва правые, умеренные и октябристы в своих фракционных

заседаниях приходят к одинаковому решению - применить высшую меру наказания

и исключить Родичева на пятнадцать заседаний.

Н. А. Хомяков, не желая допустить никаких прений, предвосхищает это, и

Дума громадным большинством против 96 голосов левых, поляков и кадетов

исключает г. Родичева на 15 заседаний.

Н. А. Хомяков перед этим с большим достоинством напоминает, что в руках

депутатов священный сосуд, неприкосновенность которого каждый должен

хранить, как самого себя.

Г. Родичев в большом смущении произносит свои извинения и просит верить

в их искренность. Позднее раскаяние хотя и смягчает вину, но прискорбного,

непозволительного факта не изменяет. Если его и могло что сгладить, то разве

те бурные овации, которые Дума под конец устраивает П. А. Столыпину,

оставшемуся на свеем месте до конца заседания.

Выходка г. Родичева произвела на всех депутатов тягостное впечатление.

- К чему это? Чем это объяснить? - спрашивали со всех сторон.

- Какое недостойное, возмутительное оскорбление!..

Депутаты волновались, не могли скрыть негодования,

не находили оправданий, разводили руками и пеняли, главное, на то, что

снова Думе ставятся препятствия при первых ее шагах.

- И зачем только они все это говорят? - недоуме

вали крестьяне. Зачем г. Милюков и г. Пуришкевич по

целому часу говорили - что, от этого мужицкий хлеб

станет белее, что ли? Школы сами настроятся, разбои и

грабежи прекратятся?..

- Они хотят в Думу эти пожары перенести...

- Много ли на пятнадцать заседаний!.. Я бы для острастки на всю сессию

исключил, - разошелся какой-то депутат, недовольный, что в наказе нет

высшей меры наказания.

Во время перерыва стало известно, что председатель Совета министров,

взволнованный неожиданным оскорблением, потребовал от г. Родичева

удовлетворения.

В комнату председателя Думы Н. А. Хомякова явились двое министров, г.

Харитонов, и г. Кауфман *, и просили передать об этом г. Родичеву, который и

не заставил себя ждать. Извинение происходило в присутствии министров, Н. А.

Хомякова и саратовского депутата II. Н. Львова *.

Г. Родичев признавался, что он совершенно не имел в виду оскорбить

главу кабинета, что он искренне раскаивается в своих выражениях, которые не

так были поняты, и просит его извинить.

- Я вас прощаю, - сказал П. А. Столыпин, и объяснение было окончено *.

П. А. Столыпин, как передают, был при этом крайне взволнован, а

г. Родичев казался совершенно подавленным.

Известие о том, что председатель Совета министров принял извинение,

быстро облетело залы и внесло первое успокоение.

Сообщение "С-Петербургского телеграфного агентства"

о речи П. А. Столыпина, произнесенной им 3 марта

1908 г. в вечернем заседании Комиссии по государственной обороне

Убеждать людей трудно, переубедить почти невозможно. Ваше решение уже

готово. Мнения членов комиссии разделяются на две категории. Часть членов

находит свободный линейный флот России совершенно ненужным: Россия - не

морская Держава, ей нужны только оборонительные береговые сооружения; Россию

можно защищать без флота. Могу понять эту точку зрения,

но мысли этой не разделяю, ибо если не будет флота, то придется

отойти в глубь страны. Но понимаю, что, становясь на эту точку зрения, нужно

отказать в средствах на постройку флота.

Другая часть членов полагает, что России нужен большой, свободный,

линейный флот. Для отказа от этой мысли должны быть действительные, высокие

основания. У авторов доклада этих оснований два: недостаточная

подготовленность морского ведомства и отсутствие строго выработанной

судостроительной программы. Мысль ясна: денег на флот не нужно, ибо они

будут брошены в воду. Лозунг комиссии - ждать. Мне кажется, члены комиссии

думали, что правительство может присоединиться к этому мнению: ведь

правительству во флоте не отказывают, флот будет, но надо обождать. Если

согласиться с посылкой комиссии, то нужно согласиться и с выводами. Не могу

усиленно не возражать против этих посылок. Мысль о реформе морского

ведомства давно глубоко сознана правительством. Не только задумана реформа,

но и близка к осуществлению. Ей глубоко сочувствует Государь Император.

Накануне этих реформ ведомству говорят: "Нужно подождать". Это - не стимул

для новой воодушевленной работы. Все сразу реформировать нельзя. От

осуществления этих реформ нас отделяют, быть может, не месяцы, а недели, и

нецелесообразно лишать в этот момент ведомство энергии и говорить, что не

нужно работать.

По поводу отсутствия планомерной программы воссоздания флота в прошлый

раз я уже докладывал, что Государь Император повелел своему правительству,

то есть объединенному Совету министров, согласовать все действия отдельных

ведомств, ведущие к обороне государства. Этим повелением Государя работа

правительства влита в другое русло. Когда сводится громадная работа, когда

она еще не доведена до конца по своей громадности, нам говорят: "Нужно

подождать".

В слове "подождать" нет разногласия между комиссией и правительством,

покуда план, о котором я говорил, не облекся в реальную форму. Тут

говорилось, что план морского ведомства должен быть внесен на

законодательное утверждение. Должен сделать оговорку: устройство армии и

флота - прерогатива Государя Императора; поэтому правительство в финансовом

смысле будет делиться с законодательными учреждениями плодами своей работы,

но детальный план и стратегическое

его исполнение в законодательное учреждение допущены быть не могут, ибо

это результат решения и воли одного лица - Государя Императора.

Возвращаясь к посылке, что "нужно ждать", я говорю, что правительство

держится того же мнения. Но ждать надо умело, ждать так, чтобы не убить

жизнеспособности флота, не лишать флот возможности осуществить скромную

задачу защиты наших берегов и сохранить то ядро, из которого может развиться

будущий флот.

Как обучить личный состав, не имея ни одной цельной эскадры, не имея

судов нового типа, которые строит весь мир? Остановка предлагаемая вами,

обратит наш флот в коллекцию старой посуды. На этой старой посуде вы хотите

заставить плавать людей талантливых и способных. Этим вы убьете дух, до сих

пор живой во флоте. Вот почему правительство предложило свою сокращенную

временную программу, дающую нам пока одну эскадру, правда, смешанного типа.

С другой стороны, я не слышал еще обстоятельного ответа относительно

заводов морского ведомства. Я говорю о массе знаний и опыта, накопленных в

этих заводах. Я говорю о национальном судостроении. И я с положительностью

удостоверяю, что из 5 заводов морского ведомства 4 приспособлены для

постройки больших судов и брони. Переделать эти заводы для постройки малых

судов стоит больших денег, которых вы нам не дадите, да и какую массу

миноносцев пришлось бы построить, чтобы занять все эти заводы. Держать же

эти заводы закрытыми - роскошь слишком большая для небогатого государства,

так как сохранение их оборудования и главных технических сил будет стоить

около 2 миллионов в год. Итак, вследствие остановки судостроения остановятся

заводы. В этом деле ждать нельзя. Заводам нужно дать некоторую работу. Если

вы этой работы не дадите, то вы уничтожите не только флот настоящий, но и

будущий русский флот. Это надо знать, на это надо идти сознательно.

Говорят, остановка будет только на один год. Этому я не верю. Если вы

не ассигнуете денег, то сделаете остановку на много лет. Идеалы постройки

нового русского флота так разнообразны, что о них не сговориться не только

ко внесению сметы на будущий год, но и многие еще годы.

Дело специального судостроения не может решаться в большой коллегии.

Тут нужна вера, доверие к ведомству,

к лицам, стоящим во главе ведомства. К сожалению, на это

ведомство обрушивается весь одиум прошедшего. Это ведомство и в прессе

называется "цусимским ведомством". Ему и теперь делаются упреки в прошлом.

Думаю, при таких условиях флот никогда не будет построен. Раз ведомство идет

к переустройству, раз оно идет искренно, с глубоким воодушевлением, то

заграждать ему дорогу, мешать ему действовать, не давая материальных сил, -

большая ошибка. Вы навеки угашаете царящие в ведомстве воодушевление и живой

дух.

По поводу несогласованности наших судостроительных предположений должен

сказать, что это не совсем так. Вследствие нового повеления Государя

Императора о сосредоточении реального создания обороны государства и

проведения ее в жизнь, в Совете министров идет по этому поводу общая

планомерная большая работа, внутренний же смысл принятой ныне сокращенной

программы объяснен мною в предыдущем заседании.

Должен при этом заметить, что Комитет государственной обороны не

отрицал никогда вывода, к которому пришла и редакционная подкомиссия, о том,

что свободная линейная эскадра Государству необходима.

В конце концов, я, конечно, чувствую себя в положении защитника лица,

уже вперед приговоренного. Если я все-таки взял на себя эту тяжелую задачу,

то потому, что я не являюсь защитником, кем-либо назначенным, а защитником

по велению совести, и потому, что судьи, которые здесь присутствуют, не

враги флота и не с ненавистью, а со скорбью смотрят на наш приспущенный

Андреевский флаг. Долг моей совести сказать вам, что после того, как вы

откажете в деньгах на флот, Россия выйдет в международном положении

преуменьшенной. Удар, нанесенный вами, не будет ударом дубинки Петра

Великого, ударом его дубинки-подгонялки. Вашим ударом вы вышибете из рук

морского ведомства, из рук рабочего самое орудие труда, вы вышибете дух

живой.

Наконец, решение ваше для правительства, которому поведено создать план

обороны государства, которое надрывается над этой работой, будет равносильно

изъятию из создаваемого им здания одного из краеугольных;, одного из самых

важных камней. Я мог бы закончить, но я хотел бы, чтобы вы хорошо поняли,

что я сказал все это не для того, чтобы создать с вами конфликт.

Решение ваше свободно. Но не могу не повторить, что это решение, этот

отказ будет остановкой, шагом назад

в разрешении задачи, которая проводилась государством в продолжении

многих лет. При теперешнем мировом состязании народов такая остановка

гибельна. Страны, которым наносились сильные удары, показывали живучесть

только тогда, когда брались с большой энергией и охотой за дело своего

обновления. Эта остановка кажется мне даже опасной. Опасна она потому, что в

свойстве нашего русского характера есть известного рода наклонность к

промедлению. Я согласен с членом Думы Марковым, что мы пришли сюда не для

красноречивых фраз. Никаких пышных фраз я произносить и не желаю, но в

данную минуту мне припоминаются слова, сказанные создателем русского флота,

все тем же Петром Великим, при котором впервые застучал топор русского

строителя на русских верфях. Эти слова нам нужно надолго запомнить. Вот они:

"Промедление времени - смерти безвозвратной подобно".

Речь на 50-летии Земского отдела Министерства внутренних дел, 4 марта

1908 г.

Ваши высокопревосходительства и милостивые государи! С особым теплым

чувством, не только в качестве главы ведомства - министра внутренних дел,

но и как деятель крестьянских учреждений, как бывший председателем съезда

мировых посредников, знающий и сознающий всю громадную важность работы этих

учреждений, приветствую я в сегодняшний день земский отдел.

В жизни народа полвека - мгновение. Сохранить жизненность могут лишь

государственные учреждения, сознающие это и дорожащие связью с прошлым и

преданиями, которые придают этим установлениям историческую ценность. В этом

отношении земский отдел особенно счастлив.

Отдел зародился в атмосфере великодушных чувств и в минуту яркого

поднятия народного самосознания. В нем живы воспоминания величайшей реформы

минувшего столетия, в его рядах служили сподвижники великих деятелей

освобождения крестьян. Казалось, данный тою эпохой импульс к усиленной

работе отразился на всей дальнейшей деятельности отдела. Действительно,

нельзя не признать громадным труд отдела по устройству на необъятном

пространстве России быта различных разрядов сельских обывателей, по

разработке узаконений в развитие и дополнение великого акта 19 февраля.

В течение пятидесятилетия деятельная инициатива земского отдела не

ослабевала, но к концу его, на пороге нового полустолетия, потребовалось

вновь напряжение всех его сил для новой громадной работы. Вновь, как 50 лет

тому назад, Царь обратил свои взоры к русскому крестьянству, и внук

Царя-Освободителя решил укрепить земельное положение раскрепощенного от

рабства крестьянства. И вот, как в прежнее время, закипела работа в земском

отделе: разрабатывается Указ 5-го октября 1905 года, уничтожающий последние

ограничения крестьянского сословия, разрабатывается Указ 9-го ноября, дающий

возможность крестьянину осуществить, наконец, обещанное еще при освобождении

право стать хозяином, собственником своей земли там, где общинный строй уже

отжил, и кроме того - разрабатывается широкий план упорядочения всего

местного управления.

Наряду с этим земский отдел участвует в работах по землеустройству и

посылает лучшие свои силы на места для упорядочения этого нового дела. Не

могу при этом не удостоверить, что и в глухой провинции, вдали от центра,

чины крестьянских учреждений прониклись всецело великодушными указаниями

Царя, воодушевлены идеею крестьянского устройства и работают с верою в успех

своего дела. Дело это в зачатке, сопоставлять его с блестяще завершенным

делом освобождения крестьян никто не посмеет, но да не будет дерзостью, а

лишь проявлением глубокой веры в будущность России - воспоминание о том,

что и в 1861 году наша Родина только что вышла из тяжелого испытания и,

путем внутренней работы, подъема лучших своих чувств и сил, обновилась и

поднялась на невиданную дотоле высоту.

Будем же верить, что и в наши дни земский отдел сослужит Государю

ожидаемую от него службу и внесет в общегосударственную работу свою долю

воодушевленного труда.

Память о сегодняшнем дне увековечена будет в земском отделе актом

заботливости о наименее обеспеченных его чинах, канцелярских чиновниках,

служителях и низших служащих, для которых образуется из государственных

средств особый неприкосновенный благотворительный фонд в 5 тысяч рублей.

Позвольте закончить мое краткое слово предложением обратиться в этот

памятный для нас день к тому, кто руководит судьбами России и державною

рукою направляет

ее на путь величия и славы. Я предлагаю послать Его Величеству

нижеследующую телеграмму: Его Императорскому Величеству Государю Императору.

Служащие и ранее служившие чины земского отдела, учрежденного волею в Бозе

почивающего Деда Вашего Императорского Величества в целях исполнения работ

по освобождению крестьян от крепостной зависимости, празднуя сегодня

пятидесятилетие со дня основания и с благоговейною гордостью вспоминая

деятельное участие славных предшественников своих в великом подвиге

Царя-Освободителя, повергают к стопам Вашего Императорского Величества

выражение верноподданнических чувств и готовность посвятить все силы свои

беззаветному служению Самодержцу Всероссийскому на благо дорогой Родины.

РЕЧЬ О СООРУЖЕНИИ АМУРСКОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ,