В Западном полушарии в 80-е годы

80-е годы стали временем зарождения нового компо­нента международных отношений в Западном полушарии. Речь идет о формировании чисто латиноамериканских структур политического диалога и коалиционной диплома­тии. Они не были в прямом смысле слова альтернативными межамериканской системе, однако во многом оказались по­рожденными отчетливо обозначившейся низкой результа­тивностью попыток продвижения интересов стран региона в рамках ОАГ.

Очевидно, что попытки коллективных действий в диа­логе с Соединенными Штатами предпринимались и в пред­шествующие десятилетия. Тем не менее отмеченная в пре­дыдущих разделах резко усилившаяся в 60 - 70-е годы дифференциация стран по характеру политических режимов не только подтачивала основы межамериканской системы и вела к возникновению цепи конфликтных ситуаций в отно­шениях США с отдельными странами. Одновременно суще­ственно осложнялось и межлатиноамериканское сотрудни­чество. Негативную роль в этом смысле сыграл и виток «военного авторитаризма», в который вступил регион в тот период. Своими геополитическими амбициями, гонкой воо­ружений, приверженностью к силовым компонентам поли­тики авторитарные режимы существенно дестабилизирова­ли межлатиноамериканские отношения.

Политическая гетерогенность региона во многом опре­делила неудачу предпринятых в 70-е годы попыток объеди­нения латиноамериканских стран. Наиболее отчетливо это проявилось в начавшейся с 1969 года андской субрегио­нальной интеграции, которая, как уже отмечалось, по глу­бине, масштабам, организационному уровню продвинулась

в тот период значительно дальше других интеграционных объединений в Латинской Америке.

Если в начале 70-х годов, в период левореформистского военного режима в Перу и Народного единства в Чили, Андская группа являлась носителем новаторских тенденций во внешней политике латиноамериканских стран, и это, кстати, порождало небеспочвенные надежды на превраще­ние ее в политическое объединение, то приход к власти в Чили хунты А. Пиночета, еще ранее, в 1971 году проис­шедший военный переворот в Боливии, в результате кото­рого от власти были отстранены леворадикальные военные во главе с генералом X. Торресом, фактически исключили такой вариант.

Более того, заметно возросшая политическая несовмес­тимость стран-участниц объединения в немалой степени способствовала резкому росту конфликтного потенциала международных отношений в субрегионе. Страны, подпи­савшие в 1969 году Картахенское соглашение об андской интеграции, к середине десятилетия буквально «разбились на пары» в той или иной форме конфликтующих сторон. Территориальные споры между Перу и Эквадором, Венесу­элой и Колумбией, Перу, Чили и Боливией именно в данный период вступили в «интенсивную фазу». Это не только фак­тически исключило возможность расширения политическо­го сотрудничества, но и в конечном счете отразилось и на стагнации процесса экономической интеграции.

Качественно новый этап межлатиноамериканского со­трудничества зарождался, на первый взгляд, и это выглядит почти парадоксально, в условиях куда более неблагоприят­ных. Существенное усложнение международных отноше­ний в регионе определялось действием двух основных фак­торов. С одной стороны, в начале 80-х годов именно лати­ноамериканский регион стал главным объектом «политики неоглобализма» только что пришедшей к власти админист­рации Р. Рейгана. Речь шла о попытке восстановить «по­литическую дисциплину» в межамериканских отношениях

и вновь интегрировать регион на правах вспомогательного партнера в новый виток глобальной конфронтации «Восток - Запад».

Все очень напоминало 40-50-е годы. Использовался почти тот же лексикон, во многом схожим был военно-политический инструментарий, в первые же месяцы новой республиканской администрации примененный в Цен­тральной Америке. Используя образовавшийся не без по­мощи самих Соединенных Штатов конфликт в этом районе, американские «новые правые» стремились максимально сыграть на инстинкте самосохранения правящих элит лати­ноамериканских стран, убедить их в том, что этот регион после почти двух десятилетий «затишья» вновь превращает­ся в объект экспансии тоталитарных систем Востока.

Другим фактором, потрясшим этот регион, стал обру­шившийся на него в начале десятилетия беспрецедентный по масштабам финансово-экономический кризис. Кризис, безусловно, имел свои внутренние корни, в известном смысле был «запрограммирован» в 70-е годы, когда уско­ренный рост оказался достигнут в основном за счет опоры на внешнее финансирование без соответствующего расши­рения внутреннего рынка, при сохранении сильных диспро­порций в хозяйственном механизме, непомерном росте го­сударственных расходов.

Однако, пожалуй, главную роль все же сыграл глубокий циклический кризис мировой экономики в целом, и в пер­вую очередь в ее центрах - в США и других развитых госу­дарствах. Это привело к свертыванию мировой торговли, росту протекционизма, падению цен. Только в 1982-1983 гг. из-за этого Латинская Америка «не добрала» на своем экс­порте около 17 млрд. дол. Завышенные учетные ставки и политика «дорогого доллара» привели к тому, что всего за два года (1980-1982 гг.) общая сумма внешнего долга ре­гиона возросла на 43% (с 220 до 316 млрд. дол.)⁷².

Резко обострившийся кризис внешней задолженности привел к тому, что Латинская Америка превратилась в

«чистого» экспортера капитала. Объем вывоза капитала только в 1982-1986 гг. составил около 130 млрд. дол., т.е. около 5% ВВП . Резко сократились иностранные инвести­ции в экономику. Если в 70-х годах они составляли около 23% ВВП по региону в целом, то в 1983 году их доля упала до 15%. Темпы роста существенно снизились в целой груп­пе государств, в начале десятилетия приблизившись к нуле­вому уровню.

И неоглобалистский «прессинг» США, и жесткие рам­ки экономического кризиса начала десятилетия, казалось бы, однозначно указывали на неизбежное сужение рамок автономии и свободы выбора в международных отношени­ях. Более того, в те годы появились исследования, в кото­рых предрекался возврат к временам «холодной войны», усиление зависимого начала в политике стран региона. Так, аргентинский специалист X. Карлос Монета писал в те годы и о возможности воссоздания комплекса «особых отноше­ний» между Латинской Америкой и Вашингтоном, харак­терных для 40-50-х годов, приводя в качестве примера дей­ствительно имевшее место в первой половине 80-х годов возрастание доли США во внешней торговле региона, рост зависимости от североамериканских частных банков⁷⁴.

Такого, однако, не произошло. И в первую очередь по­тому, что в 80-е годы это уже была другая Латинская Аме­рика. Накопленный за прошедшие десятилетия богатый опыт поиска автономной роли в международных отношени­ях, сложившиеся в этой области традиции, подкрепленные уже реально достигнутыми позициями, «сработали» в самый критический момент.

Первоначальный импульс коалиционной дипломатии стран региона обеспечила резкая эскалация в начале 80-х годов конфликта в Центральной Америке. Этот региональ­ный конфликт по целому ряду позиций напрямую затронул интересы целой группы латиноамериканских государств и в особенности тех из них, которые либо уже присутствовали в

этом районе, либо, так или иначе, испытывали на себе влияние происходящих в нем событий.

Речь шла в первую очередь о таких крупных латино­американских государствах, как Мексика, Венесуэла и Ко­лумбия, каждая из которых была не только геополитически связана с центральноамериканским субрегионом, но и име­ла здесь уже достаточно сформировавшиеся политические и экономические интересы.

Проблема, однако, заключается даже не столько в том, что эскалация этого регионального конфликта, завязывание в нем все новых и новых узлов препятствовали реализации политических амбиций, претензий на влияние либо ослож­няли экономическое присутствие этих государств в Цен­тральной Америке. Важной причиной повышенного внима­ния к данному району стало то, что происходящие там со­бытия поставили под удар интересы их собственной безо­пасности.

Особенно характерен пример Мексики. Заметно воз­росшая миграционная нагрузка на эту страну, в особенности на ее южные штаты, уже в начале десятилетия принявшие сотни тысяч беженцев из соседней Гватемалы и других стран региона; опасение, что конфликт может затронуть близлежащие крупные нефтяные месторождения Мексикан­ского залива; а также дестабилизировать и без того слож­ную внутриполитическую обстановку предопределили за­интересованность Мехико в урегулировании конфликта.

Для Колумбии, в которой уже в течение нескольких де­сятилетий не утихал вооруженный конфликт между властя­ми и партизанскими движениями, кризис в Центральной Америке явственно обозначил перспективу «включения» этой страны в формирующуюся региональную схему пов­станческой борьбы.

Выбор для указанных государств региона в тот период действительно был весьма ограниченным. Он заключался в следующем: либо подключаться на правах младших парт­неров к неоглобалистскому проекту США со всеми выте-

кающими отсюда последствиями для собственного сувере­нитета, либо фактически идти вразрез с линией админист­рации Р. Рейгана, причем в вопросе, где та проявляла осо­бую нетерпимость к какому-либо инакомыслию. Пусть и не без трудностей и колебаний, но выбор был сделан в пользу второго пути.

Какие факторы сработали в пользу такого выбора? На­ряду с упомянутым выше, напрямую увязывавшими интере­сы этих государств с исходом центральноамериканского конфликта безусловно следует выделить и «фамильные» особенности латиноамериканской дипломатии - особую чувствительность к соблюдению принципов невмешатель­ства, неприятие силовых подходов, дух латиноамерикан­ской солидарности, определенный демократизм, склонность к плюралистским подходам. Причем усиление гегемонистского начала в политике США, упор на военно-политические рычаги воздействия на обстановку не только входили во все большее противоречие с этими установками, но в известном смысле их усиливали.

К этому же следует добавить и проявившееся еще в мо­мент победы сандинистской революции в 1979 году замет­но более глубокое, а главное - более диалектическое пони­мание правящими кругами конституционных режимов осо­бенностей развивавшихся в Центральной Америке процес­сов. Так, например, для правящих кругов Мексики причины революционного взрыва коренились не в «экспорте рево­люции» Советским Союзом и Кубой, а в том. что в условиях политической деспотии и социально-экономической отста­лости радикальные преобразования уже назрели. При этом даже верхние эшелоны правящей Институционно-революционной партии (и здесь безусловно сказалось на­следие мексиканской революции 1910-1917 гг.) признавали право на вооруженную борьбу для их осуществления.

Существенно расходясь с «новыми правыми» в США в оценке генезиса конфликта, правящие круги ведущих кон­ституционных режимов Латинской Америки по-иному оце-

нивали и его перспективы. В данном случае они сумели не только противостоять жесткому идеологизированному на­жиму северного колосса, но и продемонстрировать полити­ческую терпимость и плюралистские подходы. Это прояви­лось в том, что в чрезвычайно сложной, конфронтационной обстановке начала 80-х годов возможность сосуществова­ния с революционным режимом даже «кубинского образца» рассматривалась ими как куда меньшее зло по сравнению с вооруженной интервенцией США в Центральной Америке.

Таковы были определяющие особенности подхода этой группы латиноамериканских государств к конфликту в суб­регионе. Однако сходство в позициях хотя и создавало ос­нову для сближения и сотрудничества по этому вопросу, но его еще не гарантировало. Понадобилось несколько лет па­раллельных усилий, чтобы идея коллективной дипломатии превратилась из намерения в необходимость.

Так, например, несмотря на то, что и Мексика, и Вене­суэла заключили в 1980 году «Соглашение Сан-Хосе» по координированным поставкам на льготных условиях нефти в страны Центральной Америки, а в последующие годы приступили к его реализации, в начале десятилетия в ос­новном преобладали достаточно изолированные акции, причем каждая из этих стран стремилась к альянсам и поис­ку поддержки вне рамок региона. Так, демохристианское правительство Л. Эрреры Кампинса в Венесуэле стремилось опереться на ведущие христианско-демократические партии европейских стран, в частности, через международную ас­социацию христианских демократов. Правительство X. Лопеса Портильо, предприняв целый ряд односторонних ини­циатив по урегулированию конфликта, в августе 1981 года подписало известную мексикано-французскую декларацию по Сальвадору, в которой ФНОФМ был признан представи­тельной политической силой.

Декларация вызвала достаточно резкую реакцию как Соединенных Штатов, так и правительств других стран ре­гиона, расценивших ее как чуть ли не вмешательство вне-

континентальной державы в дела Западного полушария. Ес­ли с позиций администрации Р. Рейгана в данном случае все было более или менее ясно, то причины неприятия в регио­не мексикано-французской декларации не столь очевидны. Во-первых, безусловно сказался комплекс «вмешательства извне», засевший достаточно глубоко и в данном случае сработавший в несколько неожиданном направлении, тем более что в 60-70-е годы многие латиноамериканские стра­ны, как уже отмечалось, предприняли меры по расширению своих связей с ведущими государствами Западной Европы. Во-вторых, и это. пожалуй, — главное, большинство высту­пивших против декларации составляли военные режимы, занимавшие вполне однозначную позицию в отношении повстанческого движения.

Однако среди критиков мексикано-французской декла­рации фигурировало и правительство Л. Эрреры Кампинса. Это было обусловлено в первую очередь партийными сим­патиями. Венесуэльское правительство оказало политиче­скую, материальную и даже военную поддержку военно-гражданской хунте Н. Дуарте в Сальвадоре. Более того, пар­тийные симпатии могли завести достаточно далеко. В 1980-

1981 гг. в прессе появилось немало сообщений о том, что Венесуэла, выступавшая за политическое урегулирование центрально-американского конфликта, постепенно превра­щалась в военно-политического союзника США в Сальва­доре.

В том, что подобным планам не суждено было реализо­ваться, «виноват» не только англо-аргентинский конфликт

1982 года, во многом подорвавший престиж союзнических отношений с Вашингтоном. Все более очевидным станови­лось несоответствие долгосрочных интересов страны в Ка­рибском бассейне с курсом США на усиление конфронта­ции в регионе. Это, в конечном счете, и помогло правящим кругам Венесуэлы подойти с более плюралистских и глав-

ное конструктивных позиций к проблеме центральноамери­канского урегулирования*.

Все эти, казалось бы, сегодня уже не столь важные пе­рипетии дипломатической борьбы начала 80-х годов пред­ставляют интерес главным образом потому, что дают воз­можность показать непростой генезис контадорского про­цесса. Ему предшествовало немало односторонних инициа­тив и усилий латиноамериканских стран, сопровождавших­ся коллизиями интересов. Приходилось преодолевать про­тиворечия и порой достаточно глубокие. Ведь отношения между будущими членами Контадорской группы были да­леко не идеальными, осложнявшиеся соперничеством и стремлением к расширению сфер влияния (Мексика - Венесу­эла), нерешенными территориальными проблемами (Венесуэла - Колумбия).

Потребовалась не только политическая воля каждого из участников будущей коалиции. Немалую роль сыграло и растущее осознание малоэффективное™ односторонних усилий. Нисколько не умоляя значения миротворческих инициатив, с которыми в 1981-1982 гг. выступило прави­тельство X. Лопеса Портильо, нельзя все же не отметить, что их слабая отдача была связана с низким «переговорным потенциалом» Мексики, действовавшей практически в оди­ночку. Финансово-экономический кризис 1982 года резко усилил ее зависимость от США, существенно ограничил политические и экономические возможности в Центральной Америке. Хотя и не в одинаковой степени, но кризис внеш­ней задолженности затронул и других членов будущей группировки, объективно расширив возможности давления на них со стороны Вашингтона. В этих условиях объедине­ние усилий, выступление единой группой приобретало все более императивный характер.

* Немалую роль сыграло безусловно и поражение сальвадорских демохристиан на выборах в Законодательную ассамблею в 1982 г.

Начало сближению и выработке совместных позиций положила инициатива, с которой в сентябре 1982 года вы­ступили президенты Мексики и Венесуэлы. Выразив серь­езную озабоченность дестабилизацией обстановки в Цен­тральной Америке и дав существенно отличную от амери­канской оценку причин возникновения конфликта, они при­звали Вашингтон начать конструктивный диалог со всеми противоборствующими сторонами ~\ Вслед за этим в январе 1983 года на панамском острове Контадора состоялось со­вещание министров иностранных дел Венесуэлы, Мексики, Колумбии и Панамы, на котором фактически сформирова­лась Контадорская группа.

На совещании был принят совместный документ, в ко­тором излагались принципиальные подходы к политиче­скому урегулированию: исключение этого регионального конфликта из конфронтации «Восток-Запад», поиск мира на основе диалога и переговоров, осуждение использования силы и угрозы ее применения⁷⁶.

В данной работе не ставится задача подробно изложить все перипетии Контадорского процесса, которые уже доста­точно всесторонне исследованы как отечественными, так и зарубежными учеными. Однако в отличие от многих авто­ров, вынужденных его анализировать по горячим следам, в данном случае появляется возможность более адекватно «разместить» Контадору в контексте эволюции междуна­родных отношений в Западном полушарии в конце XX века.

При всей неоднозначности результатов коллективной дипломатии четырех латиноамериканских стран несомнен­но, что она превратилась в важный, активно действующий фактор региональной политики. Объединив свои политиче­ские усилия, контадорские страны вышли на новый уровень международной политики. Пожалуй, еще никогда прежде внешняя политика группы латиноамериканских государств не обретала такой значимости, не пользовалась столь при­стальным вниманием международного сообщества. По сути, четыре страны выразили готовность взять в свои руки от-

ветственность за судьбу конфликта, в те годы грозившего опасными последствиями для международной обстановки в целом. В чрезвычайно сложной, «насыщенной среде», ха­рактеризовавшейся присутствием внерегиональных сил, преобладанием конфронтационного начала в политике практически всех участников конфликта, Контадорская группа в какой-то момент превратилась, по существу, в ос­новное сдерживающее начало. При этом она заставила счи­таться с собой всех без исключения как прямых, так и кос­венных участников конфликта.

Особый интерес представляет линия Контадорская группа - США. Ведь фактически еще никогда в послевоен­ной истории группа латиноамериканских государств не «вторгалась» со своим политическим проектом в зону тра­диционного влияния Вашингтона, где его политика носила подчеркнуто односторонний характер. При этом группи­ровка не просто «путалась под ногами» самой мощной дер­жавы мира. Как отмечает колумбийский исследователь Р. Пардо, своей деятельностью Контадора «сумела поднять политическую стоимость вооруженного вмешательства США на такую ступень, когда оно оказывалось во многом нерентабельным»⁷⁷.

В целом ряде исследований, в особенности появившим­ся «по горячим следам», отмечалось, что претензии Контадорской группы на мирное урегулирование конфликта были изначально обречены, так как противоречили интересам Соединенных Штатов, обладавших мощными рычагами воздействия на обстановку. Действительно, казалось бы, что могли противопоставить мощи США четыре латиноамери­канских государства, испытывавшие острые внутренние трудности и уж никак не способные подкрепить свою поли­тику в регионе ни экономическими, ни тем более военными средствами.

В широком смысле они противопоставили только одно - силу морально-политическую, философию примата права над силой, подкрепленную высоким дипломатическим ис-

кусством. И эти факторы в немалой степени сработали. Со­единенные Штаты вынуждены были не только формально признать и даже поддержать Контадорский процесс, но и адаптироваться к нему. Группировка не просто противопос­тавила свою позицию Вашингтону, а стремилась целена­правленно воздействовать на политику США, искать воз­можности диалога и взаимопонимания. Представляется, что именно благодаря Контадорскому процессу правящие круги Соединенных Штатов во многом по-новому взглянули на политико-дипломатические возможности латиноамерикан­ских государств, увидели в них реальную силу. Это, как бу­дет показано ниже, дало импульс поиску новых, более адек­ватных реальностям отношений между «двумя Америками».

И в Канкунской декларации, подписанной главами че­тырех государств в июле 1983 года, и в нескольких вариан­тах «акта Контадоры в поддержку мира и сотрудничества в Центральной Америке» (первоначальном от 7 сентября 1984 г. и окончательном от 6 июля 1986 г.) в качестве опреде­ляющего условия урегулирования обстановки были выдви­нуты проблемы демилитаризации этого субрегиона: ограни­чение иностранного военного присутствия, прекращение маневров, замораживание закупок вооружений, отказ от поддержки вооруженной оппозиции в других странах.

Эти установки в начале десятилетия, в особенности в условиях Центральной Америки, приобретали особое зву­чание. Контадорская группа буквально поставила под во­просы исторически сложившиеся формы присутствия и по­литического поведения Соединенных Штатов в данном районе. И это, кстати, во многом предопределило изначаль­но негативную реакцию администрации Р. Рейгана на вы­двинутый четырьмя государствами вариант урегулирования и последовавшие затем немалые закулисные усилия по под­рыву Контадорского процесса.

Достаточно перспективной оказалась и сама «техноло­гия» коллективной дипломатии, примененная Контадорской группой. Наряду со встречами на высшем уровне, а также

совещаниями министров иностранных дел «четверки» од­ним из главных форумов Контадорского процесса стали встречи глав внешнеполитических ведомств «четверки» и пяти центральноамериканских стран. Была образована и «техническая группа» на уровне заместителей министров иностранных дел контадорских стран, которая осуществля­ла непосредственную разработку коллективной политики. Немалую роль играло и посредничество между враждую­щими сторонами. Среди основных достижений в этой об­ласти можно отметить, например, тот факт, что Контадора сумела в 1983 году, т.е. в самый разгар конфликта, посадить за стол переговоров специального представителя президен­та США в Центральной Америке Р. Стоуна с представите­лями ФНОФМ Сальвадора.

Характерна и другая особенность. Ведь первоначально Контадорская группа рассматривалась ее участниками как временная коалиция, не ставившая перед собой каких-либо долгосрочных целей. Однако сама логика сотрудничества, начавшегося без четкой концепции и долгосрочных проек­тов, по мере продвижения вперед открывала новые возмож­ности. Так, например, для продвижения своего варианта урегулирования требовались совместные акции в междуна­родных организациях. Показательно в этой связи, что бук­вально сразу же после первой встречи министров иностран­ных дел в январе 1983 года, положившей начало Контадорскому процессу, они направились в Манагуа на заседание координационного бюро неприсоединившихся стран, на ко­тором изложили свои подходы и добились принятия резо­люции в поддержку усилий по политическому урегулирова­нию конфликта. В дальнейшем трибуна ООН, ОАГ, движе­ния неприсоединившихся государств стали для Контадор­ских стран важными объектами совместных дипломатиче­ских акций, в ходе которых апробировались новые формы политического сотрудничества.

В этой связи представляет интерес наблюдение М.Охеды, сделанное им в 1985 году. В «позитив» Контадорскому про-

цессу не без доли иронии он отнес тот факт, что впервые в современной латиноамериканской истории политическое сотрудничество стран региона «продержалось» более двух лет. При этом группировка смогла пережить смены прави­тельств двух стран-членов (в Венесуэле и Панаме). И дейст­вительно, если в области экономического сотрудничества страны Латинской Америки могли уже в 60-е годы записать в свой актив создание целого ряда интеграционных группи­ровок, то на политическом уровне, казалось бы, более дос­тупном, практически ничего существенного достигнуто не было. Более того, как мы уже отмечали, в 70-е годы в меж­латиноамериканских отношениях возник целый ряд кон­фликтных ситуаций.

В этом отношении Контадорская группа не только ясно обозначила возможности преодоления латиноамерикански­ми государствами расхождений и противоречий, в том чис­ле и достаточно глубоко укоренившихся, но и вскрыла но­вые резервы латиноамериканского политического сотруд­ничества. Как отмечал М. Охеда, это была хорошая школа. Она [т.е. деятельность Контадоры. - В.С.] дала возможность почувствовать уверенность в себе и поднять на новый уро­вень латиноамериканскую солидарность .

Деятельность Контадорской группы формально окон­чилась безрезультатно. Ни первый, ни второй варианты мирного урегулирования так и не были приняты централь­ноамериканской «пятеркой». -Во многом это было связано не столько с самим существом проекта, сколько с тем об­стоятельством, что конфликт в Центральной Америке в тот период (1984-1986 гг.) еще развивался «по восходящей». Его потенциал реализовался в эти годы далеко не полно­стью, а враждебность и даже непримиримость в позициях сторон достигла, пожалуй, самой высокой точки. В таких условиях сама возможность компромисса была крайне низкой.

Кроме того, и это чрезвычайно любопытный момент, активность Контадоры сработала как своеобразный буме­ранг. Правительства центральноамериканских государств, в

особенности пришедшие к власти в результате электораль­ных процессов 1985-1986 гг., которым были свойственны собственные политические амбиции, во все большей степе­ни начинали рассматривать деятельность группировки под углом зрения вмешательства в дела субрегиона. Вполне ес­тественно, что в данном случае срабатывал «национализм малой нации».

Во второй половине 1985 года, формально сохранив свой состав, группировка обрела новых участников. В авгу­сте в Лиме во время инаугурации президента Перу А. Гар­сии была образована группа поддержки Контадоры в соста­ве Аргентины, Бразилии, Уругвая и Перу. Напомним, что к тому моменту Соединенные Штаты и их центральноамери­канские союзники - Сальвадор и Гондурас успешно похоро­нили первый вариант «Акта мира» и повели открытые атаки на группировку, вынуждая ее уйти из Центральной Амери­ки. Оценивая сложившуюся в тот момент ситуацию с пози­ции сегодняшнего дня, сам собой напрашивается вывод, что отстранение Контадоры могло привести к катастрофиче­ским последствиям, т.к. выбило бы, пожалуй, единственную подпорку, на которой держался все еще продолжавшийся переговорный процесс.

В условиях, когда каждая из стран - членов группиров­ки испытывала серьезные финансово-экономические труд­ности, фактически перманентно подвергаясь усиленному нажиму со стороны администрации Р. Рейгана, неуспех «Акта мира» привел к ослаблению консолидирующего на­чала, усилил центробежные тенденции. В этом отношении факт присоединения к Контадоре таких крупных и влия­тельных южноамериканских государств, как Аргентина, Бразилия, Перу и Уругвай, существенно повысил политиче­ский вес группировки, в известном смысле вдохнул в нее новые силы.

В феврале 1986 года на первом совещании министров иностранных дел «восьмерки» в г. Карабальеда (Венесуэла) была не только согласована позиция в отношении путей

урегулирования центральноамериканского конфликта, но и с новой силой прозвучала решимость ведущих латиноаме­риканских государств не допустить возникновения в этом районе военного очага. «Декларация Карабальеды» в из­вестном смысле спутала карты администрации Р. Рейгана, которая к тому моменту уже, казалось бы, нашла подходы к каждой из Контадорских стран.

Группа поддержки, как известно, не смогла обеспечить принятие контадорского плана, однако то, что практически все ведущие латиноамериканские страны высказались за компромиссное политическое решение, оказало сильное сдерживающее влияние на экстремистское начало в поли­тике США в этом районе.

Немалый интерес представляет анализ причин появле­ния группы поддержки. С одной стороны, это безусловно было реакцией ведущих латиноамериканских государств на все разраставшийся очаг напряженности в регионе. Опреде­ленную роль играло и осознание последствий для всего континента в случае, если неоглобалистский вариант срабо­тает в Центральной Америке.

С другой - образование «восьмерки» было связано с про­цессом демократизации, развернувшимся в южноамерикан­ском регионе в середине 80-х годов. Делая, по существу, лишь первые шаги в международных отношениях, конституционные режимы этих государств испытывали в целом схожие трудно­сти. Мощное давление снизу, со стороны различных социаль­ных групп и политических движений, требующих реализации демократических проектов, имело место в условиях дальней­шего обострения финансово-экономического кризиса, до пре­дела ограничившего возможность маневра внутри страны. Ес­ли к этому добавить хрупкость самих конституционных про­цессов, сохранявшийся политический вес военно-бюрократи­ческих структур, то становится объяснимым стремление новых правящих элит определенным образом компенсировать актив­ной внешней политикой недостаток «пространства» внутри своих стран.

Наряду с этим группа поддержки во многом предпола­гала новые рамки политического взаимодействия. Общ­ность идейно-политической ориентации гражданских вла­стей, отсутствие внутренней стабильности объективно гене­рировали тенденцию к сближению, поиску внешней под­держки, стремление создать определенные международные гарантии стабильности конституционных режимов. Отсюда и неприятие силовых методов политики как таковых, и су­щественные расхождения с подходом США к центральноа­мериканскому конфликту. Так, например, выступления этих государств против вмешательства Вашингтона во внутрен­ние дела Никарагуа и тем более использования для этого военно-политических средств в немалой степени были обу­словлены инстинктом самосохранения, опасениями, что та­кой прецедент существенно усилит «путчистские» настрое­ния внутри своих государств.

Концептуальные и организационные формы деятель­ность «латиноамериканской восьмерки» обрела на первом совещании президентов в Акапулько (Мексика, 27-29 нояб­ря 1987 г.). Решение о встрече в Акапулько было достигнуто на состоявшемся летом 1987 г. в Рио-де-Жанейро совеща­нии министров иностранных дел «восьмерки». Поэтому в дальнейшем данное объединение и получило название «Группа Рио».

Встреча на высшем уровне обозначила существенное расширение сфер взаимодействия. Речь на совещании шла уже не только и даже не столько о Центральной Америке, где к тому времени уже стал действовать «механизм Эскипуласа»*, а практически о всем комплексе международных проблем, затрагивавших Латинскую Америку. В подписан­ном президентами документе «Обязательство в интересах

* С 1987 года начался переговорный процесс между самими центрально­американскими странами, в основе которого лежал план политического урегулирования, выдвинутый президентом Коста-Рики О. Ариасом. «Механизм Эскипулас» предполагал национальное примирение и деми­литаризацию в Никарагуа, Сальвадоре и Гватемале.

мира, развития и демократии» была изложена философия сотрудничества, определены общие долгосрочные внешне­политические ориентиры.

В «Документе Акапулько» привлекало внимание уже его название. Как бы символизируя преодоление длительно­го исторического этапа развития международных отноше­ний в регионе, насыщенного множеством принятых, но не воплощенных в жизнь деклараций, в данном случае речь шла об «обязательстве», подразумевающем более высокую меру ответственности подписавших его государств. Эта от­ветственность распространялась, как никогда, на широкий круг международных проблем - поддержание мира и безо­пасности в регионе, укрепление демократии и прав челове­ка, восстановление способности стран региона к стабиль­ному и самостоятельному развитию, решение проблемы внешнего долга, создание справедливой и свободной от дискриминации системы международной торговли, ускоре­ние в регионе научно-технического прогресса и др. Для ре­шения этих задач, в целом обозначенных как достижение меньшей уязвимости Латинской Америки от воздействия внешних факторов, ставилась цель добиться «большего единства» и «лучшего сочетания интересов» стран региона (ст. 2 «Документа»).

Впервые именно в «Документе Акапулько» латиноаме­риканскими странами была сформулирована новая версия концепции региональной безопасности, получившая впо­следствии известность как «безопасность демократии». В ее основу был заложен тезис о взаимозависимости демократи­ческих систем региона, которые куда более эффективно, чем любые другие формы политического устройства, могут обеспечить участие Латинской Америки в международных отношениях, содействовать разрешению межгосударствен­ных противоречий, созданию условий для гармонизации интересов и поддержания мира.

Отдельные статьи «Документа Акапулько» были по­священы центральноамериканскому конфликту. Наряду со

ставшими уже привычными призывами к политическому урегулированию и поддержке «процесса Эскипуласа» в дан­ном случае привлекает внимание заявление о наличии соб­ственных интересов в Центральной Америке, а также ини­циатива создания чрезвычайной международной программы экономического сотрудничества со странами субрегиона, в которой «восьмерка» намеревалась участвовать.

На совещании в Акапулько были намечены и другие приоритетные направления совместных усилий государств-членов - развитие латиноамериканской интеграции, поиск решения проблемы внешней задолженности, координация усилий, направленных на укрепление латиноамериканской роли в ОАГ.

Несколько подробнее следует остановиться на пробле­ме внешнего долга. Крупнейшие в мире должники (суммарный долг «Группы Рио» превысил на тот момент 300 млрд. дол.) не только констатировали отсутствие како­го-либо прогресса в области пересмотра долговых обяза­тельств - задачи, сформулированной в «Декларации Кито» (1984 г.) и в Картахенском согласии (1985 г.). По сути, была подведена определенная черта под попытками в одиночку решить эту проблему.

«Группа Рио» изначально не ставила перед собой зада­чу образования «клуба должников». Не склонные к конфронтационным подходам ведущие латиноамериканские страны отдавали себе отчет в том, что такая организацион­ная форма коллективной дипломатии не будет способство­вать конструктивному диалогу. Речь шла о выработке об­щей стратегической концепции решения долговой пробле­мы, т.е. собственного латиноамериканского варианта, с ко­торым бы «Группа Рио» выступила на многосторонних пе­реговорах и в рамках которого каждый из участников мог автономно решать свои собственные проблемы.

В «Документе Акапулько» ставилась общая задача «принятия неотложных мер для снижения тяжести обслу­живания внешнего долга». Эта же задача конкретизируется

на предстоящий период: «предпринять усилия для опреде­ления пределов процентных ст