Научная и социальная рациональность

Существенный и чреватый последствиями вывод заключается в следующем: в определениях риска нарушается монополия науки на рациональность . Существуют конкурирующие, конфликтные претензии, интересы и точки зрения различных участников модернизации и групп пострадавших, которые в дефинициях риска поневоле должны рассматриваться в единстве — как причина и следствие, виновник и пострадавший. Надо признать, многие ученые берутся за дело со всем пылом и пафосом своей деловой рациональности, их профессиональные усилия возрастают пропорционально растущему политическому содержанию их дефиниций. Но по самой сути своей работы они зависят от социальных и потому как бы заранее заданных ожиданий и оценок: где и как проводить границу между уже учтенными и более не поддающимися учету вредными воздействиями? Насколько компромиссны принятые при этом масштабы? Нужно ли мириться с возможностью экологической катастрофы ради удовлетворения экономических интересов? Что необходимо предпринять, в чем заключается необходимость мнимая и необходимость, чреватая изменениями? Претензии научной рациональности на объективное выяснение уровня риска в опасных ситуациях постоянно противоречат сами себе: они основываются на карточном домике спекулятивных предположений и колеблются исключительно в пределах вероятностных высказываний; содержащиеся в них прогнозы безопасности не могут быть опровергнуты даже реально происходящими авариями. Кроме того, чтобы вообще осмысленно говорить о рисках, нужно занять определенную оценочную позицию. Констатации риска базируются на математических возможностях общественных интересах прежде всего там, где они могут уверенно заявить о себе благодаря техническим средствам. Занимаясь цивилизационными рисками, наука всегда покидала почву экспериментальной логики и вступала в полигамный брак с экономикой, политикой и этикой или, говоря точнее, она сожительствует с ними «без официального оформления отношений».

Это скрытое чужое предписание в исследовании рисков превращается в проблему там, где ученые все еще выступают с монопольными претензиями на рациональность. Исследования надежности реакторов ограничиваются оценкой определенных рисков, поддающихся количественному анализу на примере вероятных аварий. Размеры риска с самого начала сводятся к проблеме технической управляемости . Напротив, широкие слои населения и противников атомной энергетики волнует в первую очередь потенциал катастроф , заключенный в ядре. Даже считающаяся ничтожной вероятность аварии становится слишком высока там, где авария означает уничтожение. Кроме того, в публичных дискуссиях играют роль такие особенности риска, какие учеными вовсе не исследуются, например распространение атомного оружия, противоречие между человеческим организмом (ошибки, несостоятельность) и безопасностью, долгосрочность и необратимость принятых технологических решений, ставящих под угрозу жизнь следующих поколений. Иными словами, в дискуссиях о рисках обнажаются трещины и разрывы между научной и социальной рациональностью в обращении с цивилизационными потенциалами риска. Спорят, не слушая друг друга. Одна сторона ставит вопросы, на которые другая не дает ответа, эта другая сторона отвечает на вопросы, не затрагивающие сути того, о чем ее спрашивают и что порождает страхи.

Научная и социальная рациональность разделены пополам, но в то же время остаются в зависимости друг от друга, так как соединены множеством нитей. Строго говоря, даже различать их становится все труднее. Научные занятия рисками индустриального развития в той же мере соотнесены с социальными ожиданиями и оценочными горизонтами, в какой социальная полемика и восприятие рисков, в свою очередь, зависят от научных аргументов. Исследование рисков идет чуть ли не застенчиво, вслед вопросам, задаваемым «врагами техники», которых оно призвано обуздать, благодаря чему в последние годы на его долю выпало невиданное материальное поощрение. Публичная критика и общественная обеспокоенность черпают силы из диалектического противостояния экспертизы и контрэкспертизы. Без научных аргументов они глухи , более того, они часто не в состоянии воспринимать в большинстве случаев «невидимый» объект и процесс своей критики и своих страхов. Несколько изменив известное высказывание, можно утверждать: научный рационализм без социального пуст , социальный без научного — слеп.

Тем самым мы отнюдь не рисуем картину всеобщей гармонии. Наоборот: речь идет о конкурирующих, конфликтных, борющихся за свое влияние претензиях. Тут и там во главу угла ставятся разные цели, варьируются разные подходы, устанавливаются разные константы. Если там преимущество отдается способам промышленного производства, то здесь акцент ставится на технологическом устранении вероятных аварий и т. д.