О войне, о кремле и о патриотизме

Недавно один иностранец, уже перестрадавший у себя на родине один из эпизодов нынешней все разгорающейся тоталитарной войны, сказал мне: ведь это же всеевропейская гражданская война ; люди начинают драться не за общее отечество, а за общие убеждения.

И действительно, в 1914 году пораженческий лозунг Ленина — «Прежде всего нужно добиваться поражения своего собственного отечества» — вместе с его пломбированным вагоном вызывал лишь всеобщее отвращение и ужас, а теперь…

Французское телеграфное агентство совсем недавно сообщило о том, что бывший генеральный секретарь коммунистической партии, кумир митинговых толп, ярый, в якобинском стиле, «французский патриот» и враг гитлеризма, ныне находится в Германии и там работает вместе с Гитлером и Сталиным против Франции. Пусть это известие о Торезе будет опровергнуто, от этого ничего не изменится. Мы знаем, какая борьба сейчас идет внутри Франции с «пятой колонной» коммунистов, которых Поль Фор, генеральный секретарь французской социалистической партии, в своем знаменитом обращении к представителям английской рабочей партии назвал агентами иностранной державы, работающими за ее счет и по ее инструкциям. И в этой же Франции находятся тысячи немецких и австрийских граждан, которые в рядах чужой армии стремятся уничтожить внутреннего врага в своем собственном отечестве.

Вообще все эти Куусинены и Кислинги — ведь это не просто платные, вульгарные агенты неприятеля. Это явление гораздо более глубокое, прежде в Европе неслыханное. Они только симптом, выражение этой самой всеевропейской гражданской войны.

*

Но эта гражданская война совсем не та «всемирная пролетарская революция», о которой мечтал Ленин и которую по наследству хочет осуществить Сталин. Это гражданская война не классов, а идей: идей свободы и рабства!

Жить ли миру в свободе или рабстве — вот вопрос, который стоит перед всеми нами, людьми свободы и духа, безразлично, в каких государственных границах нас эта война застает. А внутри государственных границ всюду теперь, повторяю, водораздел проходит не по линии материальных интересов, а по линии духовных ценностей.

Оказалось — это уже проявлялось в войну 1914 года, но потом было забыто, ибо сама война была признана нелепой случайностью, — оказалось, что есть в каждом государственном общежитии некие, материальным аршином не измеряемые, ценности, объединяющие людей не по осязуемым классовым, социальным и прочим признакам. Для одних такой ценностью является Свобода — для других Насилие. Сталин и Гитлер всюду сейчас внутри еще не захваченных ими государств действуют вместе . Вместе же идут против них все люди без различия партий и классов, для которых представление о государстве нераздельно с понятием свободы человека.

«В нашем представлении социализм неразрывно связан с демократией », — пишет один из известнейших представителей и теоретиков германской социал — демократии («Социалистический вестник», 25 апреля). И далее Гильфердинг с исчерпывающей убедительностью ставит знак равенства между всеми видами тоталитарных диктатур. Он решительно рвет с благочестивой легендой — одинаково любезной сердцам и социалистических и либеральных и даже «белогвардейских» поклонников так называемой эволюции Сталина от ленинизма к национализму. «Ленин и Троцкий, — пишет Гильфердинг, — с группой отборных сторонников, которая никогда не была способной к самостоятельным решениям партией, а всегда была лишь инструментом в руках вождей, как позднее фашистские и национал — социалистические “партии”, овладели государственной властью в момент развала старого государственного аппарата. Они преобразовали ее соответственно потребностям своего господства, устранили демократию и установили собственную диктатуру, которую они в собственной идеологии, но отнюдь не на практике, отождествили с “диктатурой пролетариата”. Они создали таким образом первое тоталитарное государство, прежде чем это название было изобретено. Сталин продолжил это дело, устранил своих соперников и сделал неограниченной свою личную диктатуру».

В том же номере «Социалистического вестника» Р. А. Абрамович пишет, что русские социалисты поставлены «перед необходимостью сделать выбор между сталинским тоталитаризмом, сохраняющим “социалистическую экономику”, и более свободным политическим режимом, с некоторыми возможностями для самодеятельности рабочего класса, но с уступками капитализму». Такой выбор должны сейчас сделать не только российские социалисты. Этот выбор должны сделать все и везде , выбор между тоталитарным (рабским) режимом и свободным общежитием. Его уже сделали или делают все западные рабочие и западные… капиталисты.

*

В этом отношении поразительна судьба (и на нее особо должны обратить внимание наши российские демократические и либерально — консервативные поклонники «национальных достижений» Сталина) Фрица Тиссена, знаменитейшего германского реакционера, миллиардера и политического крестного отца Гитлера. Его письмо к Гитлеру от 28 декабря 1939 года (опубликовано в «Пари — Суар», 30 марта) — документ исключительного психологического значения.

Дабы вернуть Германию к ее историческим традициям, уничтожить ненавистную веймарскую демократию и обуздать распущенный пролетариат, Ф. Тиссен, вместе с фон Папеном и Гутенбергом, привел Гитлера к власти. Гитлер дал Германии небывалое, почти невыносимое военное могущество. Фюрер распространил вокруг себя тоталитарное пространство в таком размахе, о каком Сталину, плетущемуся в обозе его славы, и не мечтать. Формальный, я бы сказал, мертвый имперский патриотизм Тиссена мог бы насытиться в полной мере. Но Тиссен оказался не мертвецом. Почти в самом начале смертоносного марша Гитлера какое‑то глубокое подлинное патриотическое чувство проснулось в душе стального магната.

В длинном письме, объясняющем его разрыв с Гитлером, Тиссен пишет: «Ваша новая политика, господин Гитлер, влечет Германию в пропасть; она — гибель германского народа. Сделайте крутой поворот, пока это еще возможно. Ваша политика, если она все осуществит, будет концом Германии (finis Germaniae). Вспомните вашу клятву в Потсдаме. Дайте рейху свободный парламент, верните немецкому народу свободу слова и совести , создайте и гарантируйте условия, при которых закон и право снова обрели бы смысл; при которых можно было бы снова заключать соглашения и договоры на основе доверия. Только тогда, если можно еще избежать новых бедствий и напрасных кровопролитий, Германии, может быть, удастся получить почетный мир, сохраняющий ее единство».

Знаменательный и для многих из нас поучительный документ. Тиссен — консервативный монархист и сверхкапиталист — почувствовал, что тоталитарное государство, лишенное свободного народного представительства, обречено на слом; что государственная власть, террором превращающая народ в бессловесное стадо, не государственная власть и не сила, творящая величие и мощь страны, а ее беспощадный, смертельный и самый страшный враг. Конечно, Тиссен и немецкие социал — демократы — два полюса германского политического мира — знают до конца, что их страна ведет смертельную борьбу. Они «не хотели давать оружие в руки врагов Германии», но безумие Гитлера не дает им выбора. Во имя Германии они идут «в стан врага», идут против того, кто под оглушительные вопли о «могуществе нового рейха», о «величии вечной Германии» подготовляет ее великое падение.

Почему они так себя ведут? Разве военные несомненные успехи Гитлера для них не соблазнительны? Разве не лучше отстоять рейх, его место под солнцем, вместе с Гитлером претерпев фюрера во имя любви к Отечеству? Разве Германия не вечна, а Гитлер не преходящ? Нет, этого сделать нельзя. Ибо, несмотря на все военные победы, несмотря на все новое расширение жизненного пространства, — Трехий рейх Гитлера обречен.

Именно потому обречен, что, еще раз повторяю, нынешняя война не только обычная война государств, но и гражданская война двух непримиримых построений всей человеческой жизни — Свободы и Рабства. «В этой борьбе, — как пишет Г. П. Федотов (в только что вышедшей книжке «Современных записок»), — по существу не может быть нейтральных…. По существу же не может быть и половинчатого исхода. Слишком велико противостояние духовных миров, которые стоят за линиями фронта…. Миллионы человеческих воль вступили в борьбу — не друг с другом, а против враждебного образа мира. В такой войне, при всем значении техники и числа, лишь духовно сильнейшему принадлежит победа ».

*

В этой борьбе, всеевропейской гражданской войне, где лишь духовно сильнейшему будет принадлежать победа, не может быть нейтральных.

Где же в этой борьбе наше место ? Где место русских и российских людей, кровью с Россией связанных, но от нее оторванных, к воссоединению с нею стремящихся? Мы не «граждане мира» с неограниченным выбором путей, мы российские граждане, и пути наши очень ограниченны. Мы не можем выбирать путей вне России. А там, как и во всей Европе, — или, правильнее сказать, теперь во всей Европе, как в России, — идет гражданская война. Там, как нигде, «мы» и «они», народ и власть, разделены непереходимой пропастью. Там — еще решительнее, чем в Германии, — в своем патриотическом чувстве никак нельзя воедино связать интересы власти тоталитарного рабства и интересы страны, из концлагеря этого рабства рвущейся на свободу.

Надо сделать выбор. И, сделавши выбор, нужно идти до конца.

Какой же здесь выбор? — возразят мне. В политической эмиграции, в особенности демократической, выбор давно сделан: никогда со Сталиным, всегда с народом.

Да, это верно, но иногда сила иллюзий так сильна, что людй собственные мечтания принимают за намерения Кремля и тем создают благоприятное для него, помимо своей воли, общественное мнение.

Например, среди социалистов есть такие утописты, которые до сих пор еще верят в «социалистический строй», царящий якобы в России, и думают, что всякая перемена во внутреннем строе России будет обязательно какой‑то «реакцией». Отсюда вытекают неизбежные последствия. Пропаганда таких социалистов, справедливо пишет «Социалистический вестник», «направлена на то, чтобы вызвать самое острое недоверие к тем, которые придут на смену Сталина; чтобы заранее опорочить и объявить контрреволюционными все те неизбежные социальные экономические уступки, которые придется сделать после крушения нынешнего советского строя; вся эта пропаганда объективно направлена на то, чтобы отбить у масс охоту свергать Сталина, чтобы ослабить напор против него, другими словами, чтобы укрепить его положение».

Но ведь другие круги, пекущиеся паче всего не о сохранении «социальных завоеваний Октября», а об охранении имперских границ Российского государства, объективно так же укрепляют положение Сталина пропагандой, построенной на бессмысленном мечтании о национальных задачах политики Сталина, об его неопатриотизме имперской России, об его тайной вражде к гитлеризму и т. д.

Вот с этими иллюзиями прежде всего нужно покончить! Утопистов среди социалистов почти уже не осталось, зато пышным цветом распускается миф о Сталине — собирателе земли русской, о Сталине — продолжателе дела Петрова. Какое кощунство! Разве можно ставить знак равенства между строителем и разрушителем империи? В этом, только в этом, весь спор между неонационалистами сталинского стиля и патриотами стиля имперского.

Недавно в «Последних новостях» была, как раз вовремя, приведена выдержка из вольтеровского описания Полтавского боя. «Что всего важнее в этой битве — это то, что из всех битв, когда- либо обагривших землю кровью, она была единственной, которая вместо того, чтобы произвести только разрушения, послужила к счастью человечества, так как дала царю возможность свободно просвещать столь большую часть света».

Ну а кто же из современных Вольтеров, даже продажных, осмелится написать про сражение на Карельском перешейке что‑либо подобное? Ведь можно написать только одно: эта битва дала Сталину свободу коммунистически просвещать мгновенно опустевшие финские города и деревни, так как при одной угрозе появления современного «просветителя» все население поголовно ушло.

Страшный для будущей России и небывалый никогда еще в истории факт.

*

Недавно в «Последних новостях» П. Н. Милюков, полемизируя с мненйями, высказываемыми в «Новой России», написал очень интересный фельетон. Я не буду полемизировать. Скажу по существу: П. Н. Милюков, несомненный и горячий русский патриот, ошибается глубоко, когда зачисляет всех не приемлющих его оценки государственной деятельности Сталина в «пораженцы» и в разряд «граждан вселенной», т. е. в разряд людей, которые вовсе равнодушны к вопросам о наследии русской истории, о российских границах, о выходах в Финский и прочие заливы и моря и т. д.

Глубочайшее заблуждение! Я знаю ту среду, о которой пишет П. Н. Милюков. В этом круге, весьма разнообразном по своему партийному, социальному и национальному составу, нет ни одного человека , для которого судьбы российского целого были бы безразличны; который хотел бы распада органически в истории создавшегося стратегического и экономического единства, огромного тела Российского государства.

П. Н. Милюков, осуждая, конечно, средства «великодержавной» политики Сталина, находит историческое оправдание для результата. Он забывает, что, вопреки весьма распространенному предрассудку, не цели в политике оправдывают средства, а, как недавно напомнил Н. А. Бердяев, именно средства оправдывают цели . А средства достигают цели только в том случае, если они соответствуют духу времени и психологии людей данной эпохи . Поэтому политически совершенно неприемлемо утверждение П. Н. Милюкова: «Для меня пораженцы все еще пораженцы, повторяющиеся не только с Японской, но, пожалуй, и с Крымской войны».

Конечно, П. Н. Милюков, говоря о Крымской войне, вспомнил не события времен очаковских и покорения Крыма, а Севастополь. Что же? В оценке роли Севастополя в судьбах России, в судьбах великих реформ Александра II суждения Кавелиных и Хомяковых, западников и славянофилов, история не оправдала? И Севастополь не был благодетельным переломом психологии властвующей России?

Но это только мимоходом. Главное же в том, что не только тамерлановские, но даже и паскевичские или муравьевские методы укрепления мощи Российского государства ныне являются настоящим, чреватым величайшими несчастьями для России, антигосударственным пораженчеством . 29 июня прошлого года, накануне тоталитарной войны, лорд Галифакс, британский статс — секретарь по иностранным делам, произнес в знаменитом Чаттэм — Хаус программную речь об иностранной политике Британской империи. И там, между прочим, описывая новое строение Британской империи как союза свободных наций (common wealth), он сказал: «Долгие годы мы пытались, как говорят, силой держать Ирландию. Пытались в ошибочном убеждении — ссылаясь на которое ныне оправдывают порабощение Чехословакии, — что Ирландия была совершенно необходима для нашей государственной безопасности. Но теперь мы убедились в том, что наша безопасность не уменьшилась, а, наоборот, бесконечно усилилась благодаря существованию свободной, но дружественной нам Ирландии ».

Для меня несомненно: современный русский патриот должен в своей имперской политике идти в ногу с Галифаксом, а не со Сталиным и его… «оборонцами».

Во всем мире вся работа всех ненавистников России сейчас основывается, вообще, на большевистском периоде русской истории и, в частности, на «патриотических подвигах» Сталина в месяцы тоталитарной войны. Все, которые клевещут на нас, великороссов, подбрасывают нам большевизм, столь же великорусский, сколь и грузинский, украинский, еврейский, армянский, латышский, польский и т. д.

Именно нам русским — не нужно захлебываться от восторга, узнавая о призрачных и варварских «успехах» Сталина. А наоборот, мы должны взять на себя трудный почин переустройства российского многонационального и многоплеменного стратегического и экономического единства в новый имперский союз свободных государств (наций).

Много крови утекло не только со времен Крымской, Японской, но и первой всеевропейской войны. За эти 20 с лишком лет все изменились , многое пережили, передумали, созрели. Формула «самоопределения вплоть до отделения» уже потеряла свою новизну. И, мне кажется, теперь возможен сговор и сближение и во имя общего освобождения, и во имя общего мирного сожительства и сотрудничества. Сближение по сговору равных для управления общиму единым, неделимым Союзом.

*

Конечно, отбросив в сторону все соображения нравственного, политического и международного характера, можно теоретически встать и на такую точку зрения: история так сложилась, что только способом тоталитарного насилия, «с согласия Германии , можно было возвратить России территории, потерянные ею после последней войны». Диктаторы уйдут — территории в России останутся.

Останутся ли? Ведь все территориальные завоевания условны , пока продолжается война; пока не случилось победы; пока не подписан мир.

Что будет, если в этой войне, где духовно сильнейшему будет принадлежать победа, Германия будет разбита и Сталин окажется с глазу на глаз с победителями?

Какое трагическое для русского патриота и соблазнительное создается положение! Ведь придется принять неизбежный вывод: территории, полученные с согласия Германии, нужно закрепить победой Германии. Победой Германии Гитлера, т. е. конечным торжеством тоталитарного рабства, из которого рвется на волю народ, с которым мы связаны кровно и неразрывно. Ибо без заслона Германии Сталин не может отстоять своих территориальных завоеваний.

Почему? Потому что у него на это почти не будет сил. Слишком многие из нас, захваченные «патриотическими достижениями» Сталина и его сокрушительными «победами» за гитлеровский счет, забыли о жизни в России, не всматриваются в ее ужасы, не вслушиваются в стоны, оттуда доносящиеся.

Ниже напечатаны четыре жутких свидетельства о том, как живет Россия и что выделывают там носители тоталитарной власти.

Предел ужаса жизни измеряется совершенно противоестественным фактом: евреи, бегущие от Гитлера в блаженное «социалистическое царство», бегут оттуда назад. И не потому, что их преследуют как евреев, а потому, что никакому человеку там жизнь невтерпеж.

Впрочем, на минуту забудем о людях. Наденем на себя броню «государственных интересов». Все эти свидетельства, кроме вопля о муках человеческих, дают еще картину последнего обнищания, последнего развала всей материальной жизни страны. Разве на таком материальном фундаменте может осуществляться органический рост Великого Государства?

Если Тиссен пишет Гитлеру, что его политика ведет Германию в пропасть, то что же можно сказать о политике Сталина, который наследственно, как правильно указал Гильфердинг, от Ленина и Троцкого ведет разрушающую, разъедающую все органические ткани страны подрывную работу?!

И разве можно в это время молчать и убаюкивать себя миражем возвращенных территорий, восстановленных границ?

Только раскрепощение, освобождение, возвращение народу свободы может спасти Россию от новых ужасных бедствий.

Вовсе не нужно иметь особых полномочий, скрепленных печатью, для того, чтобы говорить где угодно за русский народ. Выражать его требования. Передавать его страдания. Для этого нужны не полномочия, а человеческое сердце, чувство России, не иссякшее в двадцатилетних скитаниях по душевно — бесплодным для нас иностранным перепутьям.

Вот эти тюрьмы, лесозаготовки, концлагеря — все эти тысячи тысяч убиенных, замученных, запытанных, искалеченных, о чем они свидетельствуют?

О чудовищном, неслыханном в Европе сопротивлении крестьян, рабочих, интеллигенции, духовенства, офицерства, даже партийцев режиму рабства, отвратительнее которого нет, не было и не будет.

*

В той борьбе, которая разделила духовно всю Европу на два непримиримых лагеря гражданской войны, нейтральных быть не может. Их нет в Европе — их нет в России. И россияне, с народом связанные и за рубежом, вместе с народом в его борьбе за свободу — духовную, политическую и социальную.

Сталин тоже не нейтрален. В сверхгосударстве Свободы и Рабства, он, как продолжатель Ленина, естественно и законно в стане ненавидящих свободу, свободного человека, свободное государство.

Мне нет здесь места доказывать, что все изо дня в день распускаемые в Европе слухи и «достоверные сведения» о перемене московских позиций в пользу врагов Гитлера иногда заблуждение , чаще обман . Но это не наше дело.

Нам нужно только твердо знать, что притаившаяся Россия и сталинский Кремль — по разные стороны всеевропейской гражданской войны.

Но своего немого союзника европейская демократия не хочет знать, не знает и, может быть, не узнает до самой последней, может быть, скорбной, решающей минуты.

И тогда неведомая, вовремя не узнанная, сама освободившая Россия принесет в помощь миру великую — в нечеловеческих страданиях, в крови и слезах рожденную — свою свободу.

5 мая 1940

Передышка

На рассвете 7 декабря неожиданным ударом, как 38 лет тому назад в Порт — Артуре, Япония на Гавайях бросилась в бой с Соединенными Штатами и Британской империей.

На другой день последовало необычайное в истории войн заявление Берлина: на зимнее время германское командование приостанавливает активные операции на Восточном фронте и брать Москву до весны не собирается.

Фактически отступление германской армии — отступление, которое дало возможность маршалам Тимошенко и Шапошникову одержать весьма значительные тактические успехи, — началось на две недели раньше уходом из Ростова. Этот уход во времени почти совпал с началом сосредоточения японских воздушных и морских сил вокруг Гавайев.

Таким образом, внезапная — почти фантастическая — перемена на русско — германском фронте не случайна, не вызвана местной обстановкой, а является прямым следствием открытия Тихоокеанского фронта.

Новая и последняя ступень в развитии нынешней войны — превращение ее из европейско — африканской в подлинно мировую, океанскую неизбежно продиктовало державам Оси новый стратегический план, новое распределение сил и новое направление боевых действий. Уводя войска «на зимние квартиры» в России, германское командование, по — видимому, освобождает значительную часть своих армий для операций на каком‑то новом направлении — конечно, по соглашению с Японией.

Вся нынешняя война — война фантастики и парадоксов. Одним из таких парадоксов является несомненный факт: вступление Японии в войну и открытие нового океанского фронта дает полуразрушенной России неожиданную чудесную передышку.

Передышка эта может превратиться в путь к спасению, в путь к действительной победе, но только при одном условии: если Россия, не теряя ни минуты, начнет внутреннюю восстановительную и преобразовательную работу.

Никогда еще наш долг свободных русских людей говорить правду о положении нашей родины не был так обязателен, как именно теперь, когда на нашем фронте забрезжил какой‑то свет. Ибо положение страны остается невыразимо тяжким, и для внутреннего военно — хозяйственного и психологического переоборудования России сроки даны краткие.

В любую минуту может вспыхнуть пожар на нашем Дальнем Востоке. И маневр германского командования, которое очищает опустошенные российские пространства, отнюдь не отменяет целей гитлеровского вторжения в Россию — ее расчленения.

Значит, борьба будет продолжаться до конца. Будет продолжаться, может быть, в условиях еще более тяжких, чем раньше: на двух фронтах вместо одного.

В начале вторжения Гитлера я верил, что не три года, как это было в ту войну, а хотя бы три месяца выдержит Красная армия германский натиск на оборонительных рубежах, оградит промышленные центры, морские базы и столичные города от разгрома.

В это, по — видимому, верил и Сталин. В начале сентября, в интимном разговоре с личным представителем президента Рузвельта и Черчилля, Гарри Хопкинсом, он твердо сказал: «Боевой фронт останется на западе от Москвы». И г. Хопкинс, вернувшись в Лондон, не менее категорически заявил, что потеря Украины не разрушит обороноспособности Красной армии, так как в распоряжении СССР останется Донецкий бассейн, московский промышленный район и т. д.

Однако к концу третьего месяца все оборонительные рубежи были прорваны, и Красная армия как наступательная сила была сломлена. По существу цель, поставленная походу в СССР германским командованием, была достигнута: германский штаб вернул себе свободу рук для любых стратегических операций.

Этот факт откровенно признал Уинстон Черчилль в своей речи 30 сентября в палате общин. «Мы не знаем, — говорил он, — что теперь будет делать Гитлер, — пойдет ли он дальше в глубь России или удовлетворится захватом там громадных богатейших пространств, закрепится на достигнутых рубежах, повернется опять на запад? И здесь мы не знаем, направит ли он свои войска на Ближний Восток, на Суэц, в Северную Африку или, наконец, решит сосредоточить все свои силы для вторжения в Англию».

Бывший ближайший сотрудник и даже друг Гитлера Герман Раушнинг («Нью — Йорк Таймс» от 30 сентября), так же как Черчилль, прежде всего признает, что Гитлер создал себе в России «свободный тыл» для любых новых операций, ибо «наступательная сила русской армии сломлена». Но этого Гитлеру недостаточно, и никакого сепаратного мира он Иосифу Сталину предлагать не будет, ибо «пространства советской России, по плану Гитлера, являются основой для германской евроазиатской континентальной империи». Вот почему, продолжает Раушнинг, Гитлеру «совершенно необходимо было не только разрушить наступательную ударную силу русских, но гораздо больше — ему нужно уничтожить всякую сопротивляемость России и совершенно устранить со своего пути большевистский режим… Он во что бы то ни стало должен разломать Россию на ее отдельные этнографические и географические составные части, прежде чем заключать мир в отдельности с каждым из этих обломков России».

Цель Германии — расчленение. Цель Японии по существу та же самая. Ее самое «скромное» требование: демилитаризация русского Дальнего Востока, т. е. переход Приморья и Забайкалья под протекторат империи Микадо. Дело идет об уничтожении самой России, как имперского и сверхнационального единства.

Со времен монгольского ига никогда над существованием русского народа не висела такая страшная угроза, и никогда еще со Смутного времени Российское государство не находилось в такой внутренней слабости.

Мы здесь за китайской стеной всяческих цензур и почти ничего не знаем о России. Но все, что можно узнать из верных источников, дает жуткую картину разрухи и страданий.

Тысячи тысяч наших братьев в самой России, в смертельной тревоге за страну, мучительно день и ночь думают над вопросом: что же дальше; где выход; как спасти то, что еще можно спасти?..

У нас, эмигрантов, есть только одно преимущество перед теми, кто остался по ту сторону советской границы: мы можем не только думать, мы можем еще свободно говорить и писать. И мы не можем, не смеем молчать, как бы ни пытались нас убедить в том, что всякое слово критики сейчас вредно и что нужно только кричать «ура» и утверждать «победу».

Пусть, как это было до сих пор, нашего голоса никто не услышит. Он должен быть слышен. Каждый должен взять сейчас на себя открыто всю ответственность перед Россией. Во имя успешной защиты ее, во имя сохранения наследия наших предков мы все — и властвующие, и от власти страдающие — должны поставить крест над вчерашним днем и соединить свои силы в борьбе, ибо, как бы ни кончилась мировая война, Россия будет другой .

Повторяем: борьба за сохранение самого физического бытия России не может прекратиться, а ждать в нынешних условиях помощи извне — нельзя. Новые силы и новые средства спастись Россия может найти только внутри самой себя .

А чтобы найти новые пути, нужно прежде всего разобраться, где источник случившегося? Но источник этот мы найдем только в том случае, если посмотрим на то, что произошло и происходит, русскими глазами, не надевая на них никаких иностранных очков.

*

Для западных врагов Гитлера и Германии оценка событий в СССР проста и ясна. По настоянию германского Генерального штаба Гитлер внезапно сделал западным демократам замечательный подарок: повернулся к ним тылом, послал свои панцирные дивизии в Россию и тем принудительно вернул Сталина в лагерь врагов Оси.

Того самого, чего перед началом войны 1939 года не могли добиться сами западные державы, добился для них Гитлер: открылся Восточный фронт, «второй фронт», которого хотела избежать Германия; фронт, на котором выступила самая многочисленная и, по словам Ллойд Джорджа, более могущественная, чем старая русская, новая Красная армия.

В ожидании русской победы Западу оставалось только — подсчитывать количество избиваемых немцев, уничтожаемых танков и самолетов, убыль германских запасов нефти и ждать, когда дело «великого воина Сталина» доделает не менее знаменитый русский «генерал Мороз».

Впрочем, такое настроение продолжалось не особенно долго, так как вскоре Москва послала свой SOS в Лондон. Пришлось все больше и больше задумываться над вопросом, как скорее и лучше прийти на помощь России.

Совершенно естественно, что помогать России означает для иностранцев помогать в борьбе существующей там власти, какова бы она ни была. Но чем ярче проявляет эта власть волю к борьбе, тем легче в сознании иностранца Россия сливается с ее правительством, восторг перед героизмом русской армии и народа неизбежно превращается в апофеоз «их вождя». Вот почему из уст самых ответственных руководителей западного общественного мнения мы слышим все чаще возгласы: да здравствует Сталин, «гигантская воля которого вдохновляет русских на осуществление самой беспощадной политики опустошения страны, какую только видел мир» (Гарвин в «Обсервер»).

Мы отлично понимаем, почему такие слова пишутся и говорятся. Но все‑таки… но все‑таки для русского человека они звучат кощунственно. Не Сталин внушил русскому человеку способность к безграничному самопожертвованию во имя родины — ею насыщена вся русская история, ею создана великая империя.

По правде сказать, иностранные оценки событий и людей в России меня мало волнуют. Тревожно другое. Тревожно, что мы сами, в эмиграции, привыкаем мерить Россию иностранным аршином и бродим по земле какими‑то Иванами, своей собственной истории не помнящими. Одни утешают себя тем, что Гитлер в пять месяцев не дошел до Москвы, другие вспоминают, что немцы уже были в Крыму и в Ростове, третьи ищут утешительных сравнений в эпопее 1812 года, а от напоминания о войне 1914 года отмахиваются словами: «Тогда у немцев было два фронта!»

Попробуем вспомнить «1812–й» и «1914–й». Тогда, может быть, год 1941–й откроется нам в своем истинном и трагическом образе.

*

Почему в первые месяцы вторжения Гитлера его жребий в России представлялся наполеоновским? Это малопонятно. Как мы увидим дальше, в 1941 году германский штаб взял в основание своих операций план Гинденбурга — Людендорфа, а совсем не Бонапарта — Бертье. Вероятнее всего, легенда о 1812–м была подброшена общественному мнению потому, что Гитлер начал свой поход почти в тот же день, что и Наполеон. Он так же устремился (правда, в числе прочих направлений) на Смоленскую дорогу. А известно, куда в конце концов эта дорога привела Наполеона. И тут сразу был пущен в ход весь железный инвентарь атмосферических, так сказать, объяснений гибели «Гитлера XIX века».

Легенда о роли русских морозов, бездорожья, грязи и скифских качествах русских варваров, которые побеждают врага самоуничтожением, создалась главным образом во Франции в то время, когда культ Наполеона владел всей прогрессивной Европой. Нужно было чем угодно объяснить решившее судьбу Наполеона поражение его в России. Нельзя было признать только одного: военную неудачу Наполеона, т. е. умную стратегию русского командования и высокое искусство маневрирования русской армии, насыщенной еще традициями Суворова.

Ни грязь, ни бездорожье, ни сожжение Москвы, ни партизаны, ни даже исключительная доблесть русского воина не могли бы уничтожить военной мощи Наполеона, если бы его армия не была обескровлена и фактически разбита 26 августа (7 сентября) на Бородинском поле.

В Москву, по верному слову Толстого, ворвался 2(14) сентября еще живой и с виду страшный, но уже «смертельно раненный зверь». Партизанщина, которая развилась главным образом после Бородина, и неожиданно ранние морозы только добивали уже обессиленного и разбитого врага. Надо вспомнить, что наполеоновская армия выбралась из Москвы до морозов 7(19) октября и к 14–17 (26–29) ноября уже добежала до Березины, теряя в арьергардных боях последние силы.

Отход же русских армий в начале кампании на Смоленск— Вязьму был продиктован не выдуманными скифскими качествами русского народа, а весьма разумной, обязательной для всякого образованного стратега тактикой — не принимать боя с превосходными силами врага и сохранять умелым маневрированием боеспособность армии, истощая в то же время врага, растягивая его коммуникации и тем достигая большего равенства сил. Нужно вспомнить, что в начале кампании против 600–тысячной армии вторжения русское командование имело в своем распоряжении только 200 000. И еще раз: от 10–12 июня до 7 октября, когда началась и закончилась по существу военная эпопея Наполеона в России, там стояли жаркое лето и чудесная осень!

*

Теперь перейдем к эпопее 1914 года. Этой эпопее в советской и иностранной печати не повезло — о ней ни слова, никаких сравнений. Что молчит Москва, это неудивительно, так как современному правящему Кремлю невозможно — по причинам всем понятным — напоминать о прошлой войне. Удивительно, что на поводу у Москвы оказалась вся свободная западная печать. А между тем сравнение 1914–го с 1941–м неизбежно напрашивается, даже делается обязательным, потому что нынешний план кампании в СССР Браухича — Кейтеля является, несомненно, повторением в усовершенствованном и расширенном виде плана кампании Гинденбурга — Людендорфа.

Для нас же, русских, сравнение 1914 и 1941 годов совершенно обязательно, если мы хотим не только восторгаться беспредельной жертвенностью российского воинства, но и понять причину беспримерного русского бедствия и в опыте прошлой войны зацепиться хотя бы за соломинку спасения.

Спрашивается: почему то же самое, теми же приемами проводимое, одновременное наступление на петербургском, московском, киевском, черноморском направлениях, которое в пятимесячный срок было выполнено в 1941 году, к зиме 1915 года было остановлено перед Ригой, Двинском, Минском, Сарнами, Ровно, Кременцом, Тарнополем, Каменец — Подольском и до самого большевистского переворота не могло продвинуться за эту линию (за исключением Риги)?

На этот вопрос я слышал уже негодующее возражение: вы забываете, что у Германии было тогда «два фронта» и русский считался «второстепенным»!

О второстепенное — потом. А два фронта у Германии в Первую мировую войну — факт совершенно бесспорный. Но это совершенно не снимает моего вопроса по очень простой причине: наша подготовка к войне была рассчитана на существование второго французского фронта, а главное — только весной 1914 года была принята Государственной думой и Государственным советом большая военная программа и раньше, чем она начала осуществляться, Россия врасплох была захвачена войной. Весь же аппарат боя в СССР технически готовился и, по официальным заявлениям, был готов к единоборству с германской армией. И затем советское правительство продолжало в течение двух пе<