Гельголанд, арденны, намюр. 2 страница
В общем-то ситуацию еще можно было исправить, даже переломить в свою пользу. Для этого Самсонову стоило поехать на левый фланг, где скопилась без толку третья часть армии, наладить там управление и нанести контрудар по группировке Франсуа. Можно было поступить проще, отвести центральные корпуса назад. Самсонов не сделал ни того ни другого. Он принял единственное решение, которого не должен был принимать ни в коем соучае. Лично ехать на передовую, в 15-й корпус. Приказал штабу разделиться, канцелярским службам эвакуироваться в тыл, а сам с группой офицеров и конвоем казаков отправился в эпицентр боев. И все. С этого момента армия лишилась единого руководства. Курьеры с донесениями безуспешно искали командующего, он потерял связь и с тылом, и с корпусами.
В штабе фронта тоже вдруг поняли, что немцы вовсе не удирают за Вислу, а атакуют. Только теперь полетел приказ Ренненкампфу – помочь Самсонову. Части 1-й армии выступили без промедления, 28 августа, но заведомо опаздывали к развязке – между армиями было 95 км… Ну а для 13-го корпуса генерала Клюева, глубже всех забравшегося на германскую территорию, настоящая война еще не начиналась. Он вошел в Алленштайн. Второй по величине город Пруссии выглядел вполне мирно. Работали магазины, кафе. Жители вежливо кланялись даже рядовым. На больницах висели плакаты с просьбой не беспокоить пациентов… О соседе справа, 6-м корпусе Благовещенского, Клюев ничего не знал. Оттуда получили радиограмму, но на этот раз она была шифрованной. Расшифровать не сумели. А с самолета заметили, что с востока приближаются войска, около корпуса. Решили, что это и есть 6-й.
Согласно приказу, Клюев двинул свои дивизии на подкрепление Мартоса, а в Алленштайне оставил “до подхода Благовещенского” по батальону от Дорогобужского и Можайского полков. Но шел корпус не Благовещенского, а фон Белова. Два батальона он смял мгновенно. Ему активно помогли горожане, стреляли из окон, а с чердака больницы, которую “не беспокоили”, ударили пулеметы. Немцы устремились вдогон за ушедшими русскими. Преследование обнаружили, но Клюев счел, что за ним увязались небольшие отряды. Велел арьергарду, неполному Дорогобужскому полку, отогнать их. Полку не оставили артиллерии, запасы патронов ушли с обозами, а на него обрушилась лавина германцев. Отбивались из пулеметов, пока были боеприпасы. Потом остались только штыки. Но дорогобужцы заняли дефиле между двумя озерами, враг не мог развернуться широким фронтом, и его раз за разом осаживали контратаками. Погиб командир полка Кабанов, редели батальоны, но удержали неприятеля до вечера. Лишь с наступлением темноты остатки полка снялись и пошли искать своих, унося тело командира.
Под Мюленом 28 августа наседали уже не русские, а немцы. Войска Мартоса обтекали со всех сторон. Германская дивизия генерала Зонтага попыталась ночью обойти с юга, захватить господствующие высоты. Но ее заметили, изготовились. На рассвете штурм высот был встречен дружным огнем. Враги покатились назад, по ним ударила своя же артиллерия, приняв за русских, а штыковая контратака довершила разгром, было взято 2200 пленных, 13 орудий. Гинденбург и Людендорф нервничали, выдернули еще одну дивизию из группировки Франсуа. Она уперлась в оборону Кексгольмского полка, и обход с юга так и не удался.
На северном фланге немцы рвались обойти через городок Хохштайн. Здесь отбивались Нарвский и Копорский полки. Они попали в полуокружение, оборона простреливалась с трех сторон, они отвечали огнем трех батарей и отразили все атаки, усеяв окрестности германскими трупами. На высоты недалеко от Хохштайна вышел и 13-й корпус Клюева. Но он не мог разобраться, что происходит вокруг, приказал войскам остановиться и ждал приказов свыше. А в 15-м корпусе кончались боеприпасы, не было продовольствия. Оставалось только отступить.
Вечером сюда прибыл Самсонов со своими штабными. Оценив положение, он разрешил отход к Найденбургу. Но начал распоряжаться и окончательно все погубил. Штаб Самсонова предложил чересчур сложный план “скользящего щита” – пусть соединения по очереди перемещаются с северной оконечности фронта на южную. Сперва обозы, потом 13-й корпус, потом 15-й, потом 23-й. Потом все повторяется, и весь фронт будет постепенно “скользить” на юг. А Мартосу со штабом корпуса приказали ехать в Найденбург, заранее выбрать позиции для обороны. Лучший корпус был обезглавлен. Но и Самсонов с войсками не остался. Сказывалась болезнь, перенапряжение, рывок на передовую выплеснул остатки его сил. Штабные офицеры уговорили его уехать, организовывать управления на новом месте, а командование всеми отходящими корпусами поручили Клюеву.
“Скользящий щит” сразу рухнул. Как можно было регулировать движение в лесах, без связи? Соединения хлынули как придется. Немцы сунулись было в погоню, но корпус Мартоса даже без начальства был еще боеспособен. У села Кунхенгут Кременчугский и Алексопольский полки устроили засаду. Промерили расстояния, навели заранее пулеметы и в темноте расстреляли колонну, двинувшуюся за ними. А Гинденбург после бесплодных атак и огромных потерь уже вообще отказался от окружения русских! Выгнать их, и то хорошо! Слал приказы Шольцу и Франсуа отменить прежние планы, просто преследовать и вытеснять отступающих. А Белову и Макензену – разворачиваться против Ренненкампфа.
Но его приказы запоздали. Пока суд да дело, Франсуа продолжал атаки и уже взял Зольдау. Открылась дорога в глубь расположения русских. У Франсуа был заблаговременно подготовлен летучий отряд – кавалерия, пехотная бригада на машинах и повозках, велосипедисты. Теперь его бросили на Найденбург, перерезая нашим частям пути отхода. Самсонов, уезжая из этого города, не позаботился организовать оборону. В Найденбурге скопились обозные, лазареты с ранеными. Здесь находился командир раздерганного 23-го корпуса Кондратович с одной бригадой, этого было достаточно против бригады немцев. Но Кондратович предпочел спасать бригаду (и себя), бросив обозы и раненых. Летучий отряд захватил город почти без боя, навстречу ему двигались части Макензена, замыкая кольцо.
А часть штаба Самсонова, которая эвакуировалась на свою территорию, утром 29 августа доложила Жилинскому – армия отступает. Он рассудил, что напрасно послал туда 1-ю армию, телеграфировал Ренненкампфу: “2-я армия отошла к границе. Приостановить дальнейшее выдвижение корпусов на поддержку”. Но Ренненкампф понимал ситуацию глубже, отдал своим частям приказ “ввиду тяжелых боев 2-й армии” идти ей на помощь. Действительно, бои еще продолжались. Клюев оставил в Хохштайне арьергард, Каширский полк, к нему примкнули подразделения Нарвского. Их окружили, против 16 орудий гремели 86 германских, но солдаты дрались до вечера, в последней рукопашной пал командир полка Каховский со знаменем в руках.
Еще один арьергард, Софийский полк, встретил преследующих немцев между двумя озерами у с. Шведрех. Сражался отчаянно, поредел, но и неприятели отстали. Сплошного окружения не было. Сквозь жиденькую цепочку германских застав вполне можно было прорваться. Но ночью на лесных дорогах части перемешались, тащились из последних сил, голодные – 15-й корпус четверо суток не выходил из боев, 13-й за двое суток прошагал больше 80 км. А прусский лес не был надежным укрытием. Через каждые 2 км тянулись просеки, было много речушек и болот с дамбами. Немцы следили с самолетов, где находятся русские, устраивали на пути засеки, ставили заслоны с пулеметами и пушками.
У каждой дамбы или перекрестка встречал огонь. Вся масса солдат останавливалась, передовые подразделения разворачивались, атаками прогоняли врага. А через пару километров ждал новый заслон, и все повторялось… Около села Саддек, попав под очередной обстрел, Клюев решил “во избежание ненужного кровопролития” сдаться. Правда, предоставил желающим спасаться самостоятельно. Одни отделились, пошли на прорыв (и в большинстве выбрались). У других больше не было сил, они подчинились решению начальника. Некоторые предпочли погибнуть в бою, группа смельчаков из 13-го корпуса захватила 4 немецких орудия, заняла круговую оборону и дралась до последнего.
Мартос, посланный вперед своих войск, нарвался на немцев. Офицеры его штаба погибли или рассеялись. Мартос с тремя спутниками сутки блуждал в лесу. Ночью услышали рядом солдат и подумали, что свои. Но вспыхнул немецкий прожектор, ударил пулемет, под Мартосом убило коня, и его схватили. Так же блуждал Самсонов. Попал в хаос отступления. Пробовал командовать на дорогах ротами и батальонами, но понял, что востановить управление уже невозможно, и впал в полную прострацию. Ехали с офицерами штаба, несколько раз натыкались на немцев. Направились через лес. Лошади выбились из сил, и зашагали пешком. Самсонова измучила астматическая одышка, сделали привал. Командующий тяжело переживал случившееся, говорил: “Царь доверился мне. Как я встречусь с ним после такого разгрома?” Отошел в сторону, и его спутники услышали выстрел. Все поняли, что это значит. Тело Самсонова не смогли найти в темноте, а утром появились немцы. Офицеры штаба бежали, а через час встретили казачий патруль – вышли к своим.
Командование фронта уяснило картину только вечером 29 августа. Забило тревогу. Ренненкампфу приказали организовать поиск конницей. Но направление дали неверное – на Алленштайн, где русских давно не было. А 1-му и 6-му корпусам велели нанести удары по флангам, чтобы облегчить выход окруженной группировке. Куда там! Благовещенский боялся, что немцы пойдут на него. Выделил для операции лишь отряд Нечволодова, Ладожский полк с 2 батареями. В 1-м корпусе царило безвластие, Артамонов, Душкевич и Мосальский разбирались, кто же из них начальник. После понуканий определили для наступления генерала Сирелиуса с Варшавской гвардейской дивизией.
Тем не менее, даже небольшие силы прорвали вражеское кольцо. 30 августа Нечволодов вышиб немцев из г. Вилленберга. Как раз на этом участке пробивалась из окружения русская конница, атака помогла ей пересечь линию фронта. Сирелиус разметал неплотные германские заслоны и взял Найденбург. У немцев поднялся переполох. Только утром Гинденбург доложил в ставку о блестящей победе, и на тебе! Но удары были слишком слабыми и разрозненными. Против Сирелиуса стягивалось 5 дивизий, ему пришлось отступить. Нечволодов тоже получил приказ отходить.
Только войска Ренненкампфа, громя выставленные против них части кавалерии и ландштурма, неудержимо продвигались вперед. К 31 августа они вышли на ближние подступы к Кенигсбергу, заняли Фридланд (Правдинск) и городишко Растенбург (пока еще неприметный – он станет знаменитым лишь во Вторую мировую как ставка Гитлера). А конный корпус корпус Хана Нахичеванского и кавалерийская дивизия Гурко докатились до Алленштайна. Снова увидели чистенький, вполне мирный город. Жители вежливо раскланивались, а на вопросы о русских недоуменно пожимали плечами – вроде, тут их никогда и не было. Жилинский уже направил Ренненкампфу новый приказ. Писал, что Самсонова постигла неудача, требовал вернуть кавалерию из рейда. Но командующий армией рассудил иначе – раз уж его конница очутилась в тылах противника, велел ей погулять как следует, взрывать железнодорожные пути, дамбы, порушить станции и линии связи.
Эти прорывы вызвали у немцев изрядный переполох. Поднимались ложные тревоги – “Русские идут!” Открывали огонь по своим, были жертвы. При ночном шуме в Найденбурге генерал Моргентау удрал босиком, надев ремень с кобурой поверх белья. Зато на окруженцев началась настоящая охота. К солдатам подключились полиция, егеря, штатские добровольцы с ружьями и собаками. Очевидцы описывали, как тяжелораненых пристреливали, забивали прикладами, “стрельба по нашим санитарным отрядам и полевым лазаретам стала обычным явлением”. Над пленными измывались, избивали их, впрягали в трофейные пушки вместо лошадей и заставляли тащить. В плен попало 9 генералов. В штабе 8-й армии Людендорф грубо насмехался над Мартосом. Гинденбург повел себя благородно, пожал руку, сказал: “Я желаю вам более счастливых дней”. Приказал вернуть наградную золотую саблю, но так и не вернули. С Клюевым, сдавшим подчиненных, обращались куда лучше.
Германская пропаганда непомерно раздула масштабы победы, трубила сперва о 70, потом о 90 тыс. пленных, о 20 тыс. убитых русских, а число трофейных орудий постепенно росло от 300 до 600. Реальные потери наших войск были скромнее. Погибло 6 тыс. воинов, попало в плен 50 тыс. (из них 20 тыс. раненых), немцам досталось 200 орудий (часть подбитых или выведенных из строя артиллеристами). 20 тыс. окруженных сумели вырваться. Как сообщалось в докладе, “большинство офицеров, пробивавшихся в одиночку или с нижними чинами, выдержали ряд самых тяжелых испытаний и опасностей и выказали незаурядное личное мужество и храбрость, преодолевая на своем пути превосходного по силе противника, борясь с бронированными автомобилями… и даже артиллерией противника, уничтожая то и другое”.
Немцы громогласно объявляли о “гибели 2-й армии”, но и это было далеко от истины. Им удалось разгромить 5 русских дивизий, и победа обошлась недешево – они потеряли 30 тыс. убитыми и ранеными. Мало того, за успех на Востоке пришлось заплатить стратегическим проигрышем на Западе, откуда снимались подкрепления. А 2-я русская армия была жива, большая часть ее сил просто отступила. Новым командующим стал энергичный генерал Шейдеман. Он очень быстро привел армию в порядок, и всего лишь через неделю она снова вела активные боевые действия.
Для расследования причин поражения была назначена правительственная комиссия. Жилинский попытался свалить вину на Ренненкампфа. Дескать, струсил и вовремя не помог Самсонову. Но великий князь Николай Николаевич представлял истинное положение, хорошо знал командующего 1-й армией и возмутился клевете. Заявил: “Жилинский сам потерял голову и не способен управлять боевыми действиями”. Для проверки в 1-ю армию направили генерала Янушкевича, и доклад его был очень лаконичным: “Ренненкампф остался тем, кем был”. По результатам расследования сняли командиров корпусов Артамонова, Кондратовича, Благовещенского и самого Жилинского. Его вернули “по специальности” на дипломатическое поприще, послали российским представителем в Париж. Там он оказался на своем месте, неплохо отстаивал интересы страны.
ЛЬВОВ.
Главнокомандующим Юго-Западного фронта стал 63-летний генерал от артиллерии Николай Иудович Иванов. В молодости, будучи поручиком, он отличился в турецкой войне. Но с той поры утратил пыл, военными талантами не выделялся, его считали в большей степени хозяйственником, чем полководцем. Был близок к придворным кругам, стал крестным наследника престола Алексея. Отвратительно командовал корпусом в Маньчжурии, но 1905 г. сумел утихомирить мятеж в Кронштадте – не оружием, а увещеваниями. Перед войной он командовал Киевским округом.
Зато Иванову достался отличный начальник штаба – генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев. Отец его был крепостным крестьянином, попал в солдаты и дослужился до штабс-капитана. Сам Михаил Васильевич поступил в Московское юнкерское училище, но не закончил его. Началась война с турками, и он ушел на фронт прапорщиком. Под Плевной был ординарцем у Скобелева (а у Скобелева сменилось несколько ординарцев, генерал посылал их с приказами в самое пекло). Алексеев был ранен, награжден орденом св. Георгия IV степени, но, не имея полного образования, 9 лет не мог дослужиться до ротного. Его трудолюбию мог позавидовать любой, он учился самостоятельно и поступил в Академию генштаба. Великолепно проявил себя, стал профессором военной истории. На японскую пошел генерал-квартирмейстером 3-й армии, был награжден несколькими орденами и Золотым оружием. Потом служил в генштабе и в Киевском округе, на маневрах понравился царю детальным разбором операции. Командовал 13-м корпусом – тем самым, который погубил Клюев.
Брусилов отмечал, что это был “человек очень умный, быстро схватывающий обстановку, отличный стратег”. А профессор Академии генштаба Головин вспоминал: “Алексеев являлся выдающимся представителем нашего генерального штаба. Благодаря присущему ему глубокому уму, громадной трудоспособности и военным знаниям, приобретенным им самим в индивидуальном порядке, он был на голову выше других представителей русского генерального штаба”. Алексеев был глубоко и искренне верующим. В трудной обстановке становился перед иконой на колени, молился долго и истово. Считал, что именно тогда к нему приходят правильные решения. Вот только характер у него был слишком мягким. Он не умел стукнуть кулаком по столу, “нажать”. Не любил спорить, убеждать других в своей правоте. Поэтому старался избегать совещаний, всю работу предпочитал делать один. Но Иванов ему, собственно, и не мешал. Разработку Галицийской операции осуществлял Алексеев, он же руководил войсками, а Иванов лишь подписывал представленные документы.
Австрийская территория дугой вдавалась в русскую, и предусматривалось несколько концентрических ударов. С востока, на Украине, 3-я и 8-я армии наступали на Львов, С юга их прикрывал небольшой Днестровский отряд. Второй удар наносился с севера, из Польши. 5-я армия от Ковеля тоже нацеливалась на Львов, а 4-я располагалась западнее и наступала от Люблина и Холма – на Перемышль. В составе фронта должно было собраться 47 пехотных и 18,5 кавалерийских дивизий. Хотя к началу сражения имелось лишь 34,5 пехотных и 12,5 кавалерийских – около 650 тыс. бойцов. Остальные войска ожидались позже.
Но и австрийцы готовились наступать, опередить русских, разбить до того, как сосредоточатся все соединения. Силы врага превосходили, у него было 35 пехотных и 11 кавалерийских дивизий (около 750 тыс. шыков и сабель). По мере развития операции должны были подойти еще 250 тыс. Главный удар наносился на север, в Польше. Тут австрийцы создали двойной перевес, против наших 4-й и 5-й армий развертывались 1-я и 4-я австрийские, с левого фланга их прикрывали армейская группа Куммера и германский корпус Войрша. На восточном участке, в Галиции, превосходство было у русских. Против 3-й и 8-й наших армий выдвигались 3-я австрийская и армейская группа Кавеса. Предполагалось, что они измочалят русских в активной обороне и тоже перейдут в наступление.
Дух нашей армии перед сражением был высочайшим. Прекрасно было налажено снабжение. Пайку русского солдата мог позавидовать боец любой другой армии. На день полагалось 3 фунта хлеба, фунт мяса, полфунта сала (фунт – 400 г), 18 золотников сахара (77 г.). Плюс масло, крупа, овощи. Однажды командиру Каргопольского драгунского полка даже пришлось отдавать приказ – каждый нижний чин “обязан” съедать выданное продовольствие, “дабы иметь силы в предстоящей ему боевой работе”.
Впрочем, стоит упомянуть и о других особенностях русской императорской армии. Пехотные и кавалерийские полки, кроме номеров, имели названия по городам. Это не означало места их дислокации. Название указывало на место рождения полка или было символическим. Но города “шефствовали” над “своими” полками, поддерживали связи, присылали подарки. Казачьи полки назывались по месту формирования, а номер означал очередность призыва. Скажем, 1-й Лабинский полк формировался в кубанском Лабинском округе и был кадровым, а 2-й Лабинский состоял из резервистов.
В войсках были очень сильны боевые традиции. Любой офицер и солдат знал историю своей части так детально, будто речь шла о собственных предках. Очень престижными были коллективные отличия, заслуженные полками за подвиги прошлых войн – это могли быть наградные знамена, добавка к названию, серебряные трубы, особые значки или отклонения формы одежды (скажем, Апшеронскому полку полагались красные отвороты на сапогах в память о том, что в битве при Кунерсдорфе полк выстоял “по колено в крови”). Такими отличиями гордились все солдаты части.
Очень высоко ставилось понятие офицерской чести. Но и понятию солдатской чести придавалось огромное значение. Устав гласил: “Солдат есть имя общее, знаменитое, имя солдата носит всякий военный служащий от генерала до последнего рядового”. Важнейшую роль в армии играли унтер-офицеры. Это были профессионалы высочайшего уровня, костяк любого полка, “отцы родные” солдат – их непосредственные учителя и наставники. Армия воспитывалась в строгой духовности, священник в полку был далеко не последним лицом. Хотя при этом допускалась широкая веротерпимость – мусульманам, католикам, лютеранам, даже язычникам из народов Поволжья и Сибири разрешалось отправлять свои обряды, присягу каждый принимал по обычаям своей веры.
В подготовке пехоты важное значение все еще имел штыковой бой, учили ему основательно, существовало настоящее искусство фехтования на штыках. А конницу, соответственно, учили мастерски владеть шашками. Пулеметчики были “элитой” и даже в пехотных полках обижались, если их путали с пехотой – сами они причисляли себя к коннице. Пулеметы появились недавно, и расчет “максима” состоял не из 2 бойцов, как впоследствии, а из 9. Командир, наводчик, его помощник, дальномерщик-наблюдатель, подносчик патронов, пулеметная и патронная двуколки с ездовыми, двое верховых – разведчики и связные. Полковая пулеметная команда из 8 пулеметов, 80 человек и 16 легких повозок была сама по себе сильным и мобильным подразделением. А военным музыкантам приходилось не только играть марши – в боях на них возлагались обязанности санитаров и похоронной команды.
На Юго-Западном фронте сроки развертывания тоже получались разные, поэтому 8-я армия выступала 18 августа, 3-я – 19-го, а 4-я и 5-я – 23 августа. 8-й армией командовал Алексей Алексеевич Брусилов. В юности он был изрядным повесой, из Пажеского корпуса его отчислили за неуспеваемость, и экзамены пришлось сдавать экстерном. Драгунским поручиком отважно сражался в турецкой войне, заслужил 3 ордена. Со временем изжил недостатки молодости, закончил Офицерскую кавалерийскую школу. Командовал различными соединениями, дослужившись до чина генерала от кавалерии. У него было 3 неполных корпуса (139 тыс. штыков и шашек при 472 орудиях). Должен был догнать еще один, 24-й корпус, подойти и 3 казачих дивизии с Кавкаха.
Австрийцы попытались сорвать наступление упреждающим ударом. 17 августа их части вторглись на русскую территорию, захватили Каменец-Подольск, под угрозой артиллерийской бомбардировки потребовали от города уплатить большую контрибуцию. Обеспокоенный Иванов потребовал от Брусилова направить войска и выбить врага. Но Брусилов и Алексеев указали, что не надо разбрасывать силы – начнется операция, и австрийцы сами уйдут, чтобы их не отрезали от своих. На следующий день 8-я армия двинулась через р.Збруч, отбросила прикрывающую берег кавалерийскую дивизию противника. Приказ Брусилова гласил: “Поздравляю славные войска армии с переходом границы. Приказываю объяснить нижним чинам, что мы вступаем в Галицию, хотя и составную часть Австро-Венгрии, но это исконная русская земля, населенная, главным образом, русским же народом, для освобождения которого война ведется…”
Его предположения вполне оправдались. Едва узнав о форсировании Збруча, австрийцы сразу убрались из Каменец-Подольска, а контрибуцию вернули до копейки – ведь русские на их земле могли ответить тем же. Генерал фон Конрад рассчитывал, что Юго-Западный фронт сможет завершить мобилизацию только недели через две, и наступление стало для врага полной неожиданностью. С Балканского фронта спешно повернули в Галицию 2-ю армию. А навстречу Брусилову, чтобы задержать его на рубеже р. Серет, выслали 3 кавалерийских дивизии и несколько пехотных бригад. Но конница, продвигающаяся в авангарде 8-й армии, обнаружила врага и опрокинула одной атакой. Кого порубили, кого обратили в бегство и взяли г.Тарнополь.
Справа от Брусилова вступила в бой 3-я армия. Командовал ею генерал от инфантерии Николай Владимирович Рузский. Он успел повоевать на турецкой и японской, но славился в основном как теоретик, был одним из авторов новых уставов и наставлений. Войск у него было побольше, чем у Брусилова – 4 корпуса (215 тыс. человек и 685 орудий). Кавалерия Рузского с налета взяла приграничные города Лешнюв, Станиславчик, Броды. С ней схлестнулась венгерская конница, потеснила во встречных боях. Русских было приказано остановить на р.Стырь. Подтянулась австрийская пехота, бросилась в контратаки. Но казачьи батареи встретили их шрапнелью, наши командиры умело разместили пулеметы, поливавшие неприятеля фланговым огнем. Атаки захлебнулись. А русская 11-я кавдивизия форсировала Стырь в стороночке, южнее, вышла в тыл противнику и заставила его бежать. 3-я армия устремилась на Злочев и Каменку-Струмилово.
На северном участке дело пошло далеко не так гладко. Вот здесь-то австрийцы сумели использовать задержку в сосредоточении русских, как следует изготовились. Они первыми перешли границу, навстречу 4-й армии Зальца (3 корпуса –109 тыс. бойцов при 426 орудиях) выдвинулась 1-я австрийская армия (228 тыс. человек и 468 орудий). Поблизости расположились группа Куммера (2 корпуса), германский корпус Войрша. 23 августа войска Зальца двинулись в южном направлении. Казалось, побеждали. Но перед ними находились лишь мелкие отряды и преднамеренно отступали. Австрийцы обманули Зальца, их группировка поджидала западнее. Когда русские подставили ей правый фланг, она нанесла мощный удар. Смяла боковое охранение и обрушилась на 14-й корпус. В жестоком сражении под Красником его разбили, он покатился прочь. В боевых порядках 4-й армии образовалась брешь в 25 км.
Австрийцы кинули в нее пехотный корпус и 3 кавдивизии. Нацеливались выйти в тылы Зальца, захватить г. Люблин с проходящей там железной дорогой, отрезать наши корпуса от коммуникаций. Неприятельское командование наметило и второй обход, более глубокий, от Кракова на Люблин заходила группа Куммера. 4-я армия смогла спастись только быстрым отступлением. Зальца за грубые ошибки сместили, на его место назначили 57-летнего Алексея Ермолаевича Эверта. В Маньчжурии он был начальником штаба у Куропаткина, командовал Иркутским округом, был наказным атаманом Забайкальского Казачьего Войска. Он был знаменит крайним педантизмом – например, перед началом операции высчитывал необходимое количество снарядов даже не до сотен а до единиц. В ситуации с 4-й армией его аккуратность и деловитость пришлись очень кстати. Эверт сумел восстановить управление войсками, наладить их боепитание. К армии прибывали новые соединения, не успевшие к началу наступления. 27 августа она заняла позиции южнее Люблина и все попытки австрийцев прорвать оборону успеха не имели. Атаковали, силились обойти, но ничего не получилось, напор сдержали.
Из-за 4-й армии попала в тяжелое положение и соседняя, 5-я. Ее возглавлял 64-летний генерал от кавалерии Павел Адамович Плеве. Это был удивительно скромный человек, но волевой, энергичный – и талантливый военачальник. Молодым офицером участвовал в турецкой войне, служил в строевых частях и штабах, а перед войной командовал Московским округом. У него было 4 корпуса (147 тыс. человек и 456 орудий), а ловушку ему готовила 4-я австрийская армия (250 тыс. человек и 462 орудия). На его участке местность была очень удобной для засад – леса, поймы рек. Противник расположился скрытно, разведка крупных сил не обнаружила.
5-я армия наступала слева от 4-й. Когда на войска Зальца напали австрийцы, Плеве получил приказ помочь ему. Повернул свои соединения, пошел на запад, и тут же, на марше, получил фланговый удар. Одна австрийская группировка вклинилась в стык между 4-й и 5-й армиями, чтобы не дать им соединиться, другая навалилась на арьергард Плеве, 35-ю пехотную и 7-ю кавалерийскую дивизии, отшвырнула их и прорвалась в русские тылы. Противник стал обтекать армию с двух сторон. Замышлялся такой же сценарий, как у Самсонова – оттеснить фланговые корпуса и окружить два центральных. Но здесь врагу противостояли другие начальники, и события развивались иначе.
26 августа австрийцы добились успеха на правом крыле 5-й армии, заставили отступить фланговый 25-й корпус, а 19-й попал в кольцо. Но Плеве произвел быстрый маневр – в тыл к неприятелям, окружавшим 19-й корпус, он вывел свой 5-й корпус. На врага понеслись в атаку сразу две донских казачьих дивизии, 1-я и 5-я. На пути лавины из 8 тыс. казаков оказалась 15-я австрийская дивизия. Ее почти полностью уничтожили, кольцо разомкнули. Но силы русских оказались стянуты к правому крылу, а 28 августа противник прорвался на левом, снова обходил. Плеве приказал отступить. Огрызаясь огнем и контратаками, 5-я армия отошла к г.Холму и сомкнулась в обороне с 4-й.
А между тем, австрийцам уже припекало на другом участке, в Галиции. Армии Рузского и Брусилова продвигались все глубже, приближались к Львову. Тылы северной неприятельской группировки, наступавшей на Люблин и Холм, тоже оказались под угрозой. Австрийское командование занервничало, принялось перетасовывать свои соединения. Против Плеве оставили лишь 2 корпуса и кавалерию, натиск на его части сразу ослабел. Другие 2 корпуса враг спешно выводил из боя и перебрасывал под Львов. Сюда начали прибывать и эшелоны 2-й австрийской армии из Сербии.
Львов, по сути, был крепостью, его окружали сильные форты. Брать его планировалось совместными силами двух армия, Брусилов с юга, Рузский с севера и востока. Но наше командование не знало, что крепость перед войной была упразднена, орудия с фортов сняты. Австрийцы рассчитывали отстоять Львов в полевом сражении на подступах к нему. Главный рубеж обороны готовили по притоку Днестра Гнилая Липа и по Бугу – от близко примыкает к верховьям Гнилой Липы, образуя с ней как бы одну линию. Чтобы получше оборудовать позиции неприятель решил задержать 8-ю армию чуть раньше, на р. Коропец. Бросил в атаку 2 дивизии. Задержать не получилось. 8-й корпус Радко-Дмитриева и 12-й Леша опрокинули врага во встречном бою и обратили в бегство. Захватили всю артиллерию, много пленных.
Но в это время армия Рузского натолкнулась на основную линию неприятельских позиций. А австрийцы хорошо умели их строить. Добросовестно окапывались, каждый солдат еще и носил в ранце 5-6 м колючей проволоки, чтобы быстро поставить заграждения. Русских остановили сильным огнем. Мало того, посыпались контратаки. Левофланговый 10-й корпус отбросили назад. Центральные, 9-й и 11-й удержались, но вынуждены были перейти к обороне. А на правом фланге 21-й корпус и 11-я кавдивизия завязали ожесточенные бои за г. Каменка-Струмилово. Противник наседал отчаянно, атака следовала за атакой. Несколько раз венгерская кавалерия прорывала боевые порядки, добиралась до русских батарей и начинала рубить прислугу. Но в бой бросались резервы, и прорвавшиеся сами гибли под русской шашками.