Секретарь посольства Франции

В Швейцарии, член Парижского

Азиатского Общества

Его Величеству Георгу V,

королю Ганноверскому,

принцу крови Английскому,

герцогу Кумберляндскому

и т. д. и т. п.

Сир,

Я имею честь предложить Вашему Величеству плод моих долгих размышлений и радостных трудов, часто прерываемых, но все-таки завершенных.

Важные события, революции, кровопролитные войны, нис­провержение законного порядка, которые слишком долго на­кладывали печать на европейские государства, заставляют пристальнее вглядеться в политические факты. Средние умы видят только внешние результаты. Если они восхища­ются лишь электрической искрой, коей данные события по­ражают наше воображение, либо пугаются ее, то серьез­ный мыслитель пытается обнаружить скрытые причины столь страшных потрясений и, взявши в руки лампу, пуска­ется в путь по темным тропам философии и истории; он стремится, посредством анализа человеческого сердца или внимательного изучения истории, разгадать ту загадку, ко­торая так волнует и самих людей, и их совесть.

Подобно всем прочим, я ощутил озабоченное любо­пытство при виде смутного современья. Но, пытаясь понять всеми силами своего ума движущие причины про­исходящего, я заметил, как расширяются горизонты мо­его удивления, и без того немалого. Постепенно, отстраняясь от нынешней эпохи и обращаясь к ранним временам и, наконец, ко всему прошлому в целом, я собрал эти разно­цветные фрагменты в одно огромное целое и, повинуясь принципу аналогии, почти помимо своей воли, разглядел впе­реди самое отдаленное будущее. Причем узнать мне захо­телось не только непосредственные причины наших так на­зываемых реформаторских исканий: я устремился к позна­нию более глубокого смысла идентичности социальных болезней, увидеть которые не составляет труда у всех на­родов и в прошлом, и настоящем, и, по всей очевидности, в будущем — достаточно даже поверхностно ознакомить­ся с историей человечества.

Впрочем, как мне представляется, нынешняя эпоха особенно благоприятствует таким изысканиям. В силу своей беспокойности она требует особого подхода — нечто вроде исторической химии, — но именно поэтому облегчает труды исследователя. Густой туман, непрог­лядная тьма, которые с незапамятных времен скрыва­ют от нас истоки цивилизаций, не похожих на пашу, рассеиваются под солнцем науки. Точнейшие аналити­ческие методы, которые помогли Нибуру обнаружить Рим, неведомый Титу Ливию, сегодня открывают и объясняют нам истину, смешанную с легендами и сказками эпохи эллинского детства. На другом конце мира выходят из тьмы веков германские народы, столь же великие и столь же могущественные, насколько их считали варварскими. Египет открывает свои гробни­цы, расшифровывает свои иероглифы и подсказывает воз­раст своих пирамид. Ассирия раскрывает и свои двор­цы, и длинные письмена, начертанные на их стенах, ко­торые совсем недавно были погребены под собственными обломками. Иран Зороастра ничего не смог утаить от проницательных глаз Бюрнуфа, а первобытная Индия рассказывает в своих «Ведах» о фактах и событиях, случившихся вскоре после сотворения мира. Все эти до­стижения, уже бесценные сами по себе, помогают нам шире и объективнее понять Геродота, Гомера и особен­но первые главы Священного Писания, этого кладезя пре­мудрости, всем богатством и всей красотой которого может восхищаться в достаточной мере только про­свещенный ум.

Разумеется, многие неожиданные или невероятные от­крытия заслуживают критического отношения. В них нет полного списка династий или стройного изложения собы­тий, по среди фрагментарных находок есть немало очень удачных для моего труда; в них есть то, чего нельзя найти в самых подробных хронологических таблицах. С особой радостью я обнаружил в них описание обычаев и нравов, вплоть до портретов и костюмов исчезнувших народов. Теперь нам известно состояние их искусств. Мы можем судить об их жизни, в физическом и моральном смысле, как общественной, так и личной; мы можем, посредством са­мых подлинных материалов, реконструировать то, что и составляет «личность» разных рас и основной критерий их значения.

Перед лицом таких богатств, совершенно новых или совершенно по-новому понятых, никто уже не посмеет объяснить сложную мозаику социальных и общественных отношений, мотивы взлета и падения наций, исходя лишь из абстрактных и чисто гипотетических рассуждений, которыми оперирует скептическая философия. Посколь­ку сегодня мы имеем множество положительных фак­тов, которые появляются со всех сторон, выползают из всех гробниц и выстраиваются в определенном порядке, повинуясь воле неленивого и внимательного наблюдате­ля, не надо больше, по примеру теоретиков-революционе­ров, лепить из воздуха фантастических людей и с детс­кой радостью передвигать химеры, напоминающие наших политиков. Действительность слишком категорична, слишком красноречива, чтобы можно было предаваться таким играм, часто нечистоплотным и всегда недостой­ным. Вынести трезвое суждение о человечестве может только суд истории. Я признаю, что это судья строгий, судья опасно беспощадный, когда речь идет о столь не­приглядных временах, как наши.

Дело вовсе не в том, что прошлое безупречно. В нем есть все, поэтому в нем можно найти много ошибок и немало вещей постыдных. Более того, в сегодняшних людях мож­но было бы обнаружить достоинства, которых ему не достает. Но если напомнить обвинителям грандиозные тени героических эпох, что они ответят? Что возразят, если упрекнуть их в попрании религиозной веры, полити­ческой верности, культа долга? Если напомнить им, что они способны лишь пользоваться обносками знаний, осно­вы которых заложили и объяснили предки; если к этому добавить, что античная добродетель сделалась мишенью для насмешек, что человек отдал свою энергию пару, что поэзия угасла, что ее великие жрецы умерли, что высшие интересы превратились в самые мелочные расчеты — что они скажут в свое оправдание?

А ничего, кроме того, что все прекрасное, погрузившись в молчание, не погибло, что оно только спит; что все эпо­хи были свидетелями переходных периодов, когда жизнь борется со страданием и в конце концов выходит из этой борьбы торжествующей и цветущей, что, как когда-то на смену постаревшей Халдее пришла юная победитель­ница Персия, на смену обветшавшей Греции — муже­ственный Рим, развратная власть Августа сменилась правлением благородных тевтонских князей, точно так же современные расы познают обновление.

Именно так я думал какое-то мгновение, впрочем, со­всем короткое, уже собирался именно так ответить Истории на ее подобные обвинения и мрачные прогнозы, как вдруг меня поразила тягостная мысль о том, что я слишком поспешил с выводами, лишенными доказа­тельств. Итак, я захотел найти их и с тех пор, движи­мый привязанностью к живущим людям, все глубже про­никал в тайны людей умерших.

Именно тогда индуктивный метод привел меня к осоз­нанию того очевидного факта, что этнический вопрос сто­ит выше всех остальных вопросов истории и в нем заклю­чается ключ к ее пониманию, что неравенство рас, сопер­ничество которых формирует нацию, исчерпывающим образом объясняет судьбы народов. Впрочем, нет на земле никого, у кого не возникло бы предощущение столь потря­сающей истины. Любому под силу заметить, что были слу­чаи, когда на какую-то страну обрушивались чужеземные племена и, будто в мгновение ока, изменяли ее обычаи и образ жизни, и там, где до их появления царило оцепене­ние, начинала бить ключом неизвестная доселе деятель­ность. Приведу в качестве примера случай, когда англосак­сонское вторжение сформировало Великую Британию, и это произошло по воле Провидения, которое, послав на этот остров народ, прославленный мечом предков Вашего Величества, в один прекрасный день подарило — как удач­но заметила некая августейшая персона — обеим полови­нам одной нации нынешнюю царственную династию, чер­пающую свои славные традиции в далеких и самых герои­ческих истоках.

Осознав, что есть сильные и слабые, я принялся изу­чать главным образом первые, чтобы понять их способ­ности и особенно проследить их генеалогическую цепоч­ку. Следуя такой методе, я убедился в следующем: все, что есть на земле великого, благородного, плодотворно­го, что составляет такие человеческие творения, как наука, искусство, цивилизация — все это происходит из одного корня, из одной идеи, принадлежит к одному се­мейству, различные ветви которого правили во всех оби­таемых уголках вселенной.

Изложение этих вопросов содержится в этой книге, ко­торую я возлагаю к трону Вашего Величества. Не мне дано — впрочем, я об этом не думал — спуститься с высот научных рассуждений на почву полемики. Я не ставил це­лью предсказать завтрашний день или отдаленное будущее. Я описываю обширные периоды времени. Я начинаю с пер­вых на земле народов, чтобы дойти до тех, которых еще нет. Мыслю я только категориями столетий: одним сло­вом занимаюсь моральной геологией. В книге редко идет речь о человеке, еще реже о гражданине или подданном; часто, вернее всегда, — о различных этнических группах, поскольку меня интересуют не случайные факторы национальности, ни даже существование государств, а расы, общества и ци­вилизации.

Осмеливаясь изложить па бумаге свои мысли, я наде­юсь, Сир, на покровительство, какое широкая и возвышен­ная натура Вашего Величества оказывает упражнениям ума, и на особый интерес Вашего Величества к плодам ис­торической эрудиции. Я никогда не забуду цепные указа­ния, услышанные из уст Вашего Величества, и осмелюсь прибавить, что имею лишний повод восхититься столь блестящими и столь солидными знаниями властителя Ган­новера, а также благородными чувствами и устремления­ми, которые их питают и которые обеспечивают поддан­ным процветание и благополучие.

Будучи исполнен неизменной признательности к ми­лостям Вашего Величества, я прошу Вас, Сир, принять выражение самого глубокого почтения.

Засим остаюсь

Ж. А. де Гобино,

Ваш покорнейший

и преданнейший слуга.

КНИГА ПЕРВАЯ