Пермь, Петроград, Южный, Западный и Юго-Западный фронты

Остановимся на военной деятельности Сталина на других фронтах Гражданской войны. Критики Сталина в значительной мере правы, когда речь идет об оценке его достаточно скромного вклада в разгром Колчака и вообще о его участии в делах Восточного фронта. На протяжении второй половины 1918 года вплоть до начала осени 1919 года Восточный фронт был решающим фронтом, где определялись судьбы Советской власти. Здесь участие Сталина было более чем скромным. Но чтобы как-то восполнить недостаток реальных дел с его стороны, апологеты Сталина сконцентрировали свои усилия на раздувании значения инспекционной поездки комиссии в составе Сталина и Дзержинского в Пермь в январе 1919 года.

Положение на одном из центральных участков Восточного фронта сложилось критическое, если не сказать катастрофическое. В конце 1918 г. 3-я армия вынуждена была сдать Пермь. Полуокруженная армия находилась в состоянии полной деморализации. После длительных боев 3-я, а также 2-я армии фактически были недееспособны: они не имели необходимых резервов, тылы расстроены, обеспечение боеприпасами и продовольствием характеризовалось плачевным состоянием. Дисциплина упала, наблюдались случаи массового дезертирства и даже перехода отдельных частей на сторону противника. В итоге армии оказались неспособными устоять против натиска превосходящих сил противника. Создалась угроза ряду городов, в том числе и Вятке, взятие которой могло стать сигналом для повсеместного отступления частей Красной армии. В целом ситуация на фронте грозила из плачевной перерасти в катастрофическую.

В создавшихся условиях ЦК и Ленин сочли необходимым отправить на Восточный фронт специальную комиссию с задачей разобраться с создавшимся положением и на месте принять необходимые меры по его исправлению, а также внести свои предложения, которые центр должен был рассмотреть, чтобы предотвратить подобные ситуации на других участках фронта. 1 января 1919 г. Свердлов направляет Уральскому областному комитету РКП (б) письмо с изложением постановления ЦК партии о назначении партийно-следственной комиссии ЦК партии и Совета обороны в составе Сталина и Дзержинского и «для подробного расследования причин сдачи Перми, последних поражений на Уральском фронте, равно для выяснения всех обстоятельств, сопровождавших указанные явления» . Комиссии поручалось принять необходимые меры к скорейшему восстановлению партийной и советской работы в районе действий 3-й и 2-й армий[814].

Уже сам персональный состав комиссии говорил о том, что она наделена чрезвычайными полномочиями и не замедлит принять самые решительные меры для исправления положения и стабилизации обстановки. Буквально через несколько дней Сталин вместе с Дзержинским докладывают в центр свои предварительные выводы о причинах произошедшей катастрофы и подчеркивают «такая армия не могла не развалиться при серьёзном натиске превосходных свежих сил противника. По нашему мнению, дело не только в слабости органов III армии и ближайшего тыла, но и

1) в Главном штабе и окрвоенкомах, формирующих и посылающих на фронт заведомо ненадёжные части,

2) Всероссийском бюро комиссаров, снабжающем формирующиеся в тылу части мальчишками, а не комиссарами,

3) Реввоенсовете Республики, расстраивающем своими так называемыми директивами и приказами дело управления фронтом и армиями. Без соответствующих изменений в военном центре нет гарантий на успех на фронтах» [815].

Сразу же чувствуется рука Сталина и его нацеленность на то, чтобы львиную долю вины возложить на Реввоенсовет и лично Троцкого (хотя персонально имя последнего и не упоминается). Нам сейчас важно не столько разобраться в справедливости такого обвинения (в конце концов ныне этот эпизод представляется своего рода «преданьем старины глубокой»), сколько зафиксировать направленность выводов комиссии.

В более полном и обстоятельном докладе, написанном (если судить по его стилю и тональности) лично Сталиным, акцент на неудовлетворительном руководстве военными делами со стороны Реввоенсовета республики еще более усиливается. В нем говорилось: «Армия не может действовать как самодовлеющая, вполне автономная единица, в своих действиях она всецело зависит от смежных с ней армий и, прежде всего, от директив Реввоенсовета Республики: самая боеспособная армия при прочих равных условиях может потерпеть крах при неправильности директив центра и отсутствии действительного контакта со смежными армиями. Необходимо установить на фронтах, прежде всего на Восточном фронте, режим строгой централизации действий отдельных армий вокруг осуществления определённой, серьёзно обдуманной стратегической директивы. Произвол или необдуманность в деле определения директив, без серьёзного учёта всех данных, и вытекающая отсюда быстрая смена директив, а также неопределённость самих директив, как это допускает Реввоенсовет Республики, исключает возможность руководства армиями, ведёт к растрате сил и времени, дезорганизует фронт. Необходимо преобразовать Реввоенсовет Республики в узкую, тесно связанную с фронтами группу, скажем, из пяти лиц (из них двое специалистов, третий — наблюдает за Центральным управлением снабжения, четвёртый — за Главным штабом, пятый — за Всероссийским бюро комиссаров), достаточно опытных для того, чтобы не допустить произвола и легкомыслия в деле управления армиями» [816].

Результаты работы комиссии и ее рекомендации были рассмотрены на заседании ЦК 5 февраля 1919 г. Итоги заседания и сделанные на нем выводы носили половинчатый характер: суровые и довольно безапелляционные критические замечания по адресу Реввоенсовета республики были проигнорированы. О причинах этого можно только строить предположения: скорее всего, Ленин и ЦК в своем большинстве не были настроены обострять и без того напряженные отношения между Сталиным и председателем Реввоенсовета Троцким. Возможно, рекомендации сочли слишком категоричными, не применимыми к обстановке на других фронтах. Учтенными оказались лишь некоторые рекомендации частного характера. Но тем не менее в целом проделанная комиссией Сталина — Дзержинского работа оказалась весьма эффективной: ситуация на Восточном фронте постепенно выправилась: части и соединения были реорганизованы, улучшено обеспечение вооружением и продовольствием, укреплена дисциплина, произведены значительные перемены в расстановке командного состава и т. д. В конечном итоге Красная армия вскоре смогла перейти в наступление на Восточном фронте и основные силы адмирала Колчака были разгромлены, в результате чего оказались освобожденными обширные территории Урала и Сибири. Так что деятельность Сталина на Восточном фронте, если давать ей общую оценку, оказалась эффективной и плодотворной, хотя и носила ограниченный и эпизодический характер.

Могут возразить, что эта деятельность имела по преимуществу контрольно-административную направленность и не должна быть отнесена к разряду чисто военной деятельности. Это действительно так. Однако нельзя упускать из виду, что организаторская работа во время Гражданской войны занимала отнюдь не какое-то второстепенное место. От нее зачастую зависело очень многое, порой в не меньшей степени, чем от чисто военных мероприятий.

В дополнение следует отметить, что примерно в этот же период Сталин привлекается для работы по проверке деятельности органов ВЧК, игравшей роль меча пролетарской диктатуры и во многом определившей конечный успех большевиков в годы Гражданской войны. Лапидарно об этой стороне деятельности Сталина уже шла речь в предыдущей главе. Здесь же следует обратить внимание на следующий факт. Видимо, в это время Сталин впервые более или менее обстоятельно познакомился с механизмом работы чрезвычайных комиссий. Не только на основе общих представлений о работе ВЧК, но и на базе собственных наблюдений и выводов он смог в должной мере оценить ту огромную роль, которую играют карательные органы во всей структуре государственной власти нового режима. Это, несомненно, оказалось весьма полезным и ценным в предстоявшей борьбе за власть.

Я приведу соответствующее решение ЦК от 4 февраля 1919 г., которое гласило: «По вопросу о чрезвычайных комиссиях решено поручить комиссии в составе Дзержинского, Сталина и Каменева разработать положение о ЧК и ревтрибуналах, руководствуясь следующими основами:

1) право вынесения приговоров должно быть передано из ЧК в ревтрибуналы, причем ревтрибуналы должны состоять из 3 человек; 2) аппарат ЧК должен остаться в качестве 1) розыскных органов и 2) органов непосредственной борьбы с вооруженными выступлениями (бандитскими, контрреволюционными и т. п.); 3) за ЧК сохраняется право расстрелов при военном положении (если это право предусмотрено самими постановлениями об объявлении той или иной местности на военном положении); 4) работа комиссии должна закончиться в кратчайший срок» [817].

Приведенные выше документы и материалы показывают: Сталин уже с первых недель Гражданской войны принимает в ней активное участие, выступая в различных амплуа. Его активность и целеустремленность именно в такие периоды обострения борьбы бывают особенно востребованы. Касаясь качеств характера Сталина и его методов руководства, ярко проявившихся в период Гражданской войны, А. Барбюс в своей книге о нем не без оснований писал: «Качества, обнаруженные Сталиным в драматических обстоятельствах Гражданской войны, нисколько не были неожиданными для тех, кто знал этого человека. Он только применил в новой сфере деятельности свои личные данные: точность взгляда, уменье сразу схватывать решающие пункты каждой конкретной ситуации, понимание подлинных причин и неизбежных следствий любого факта, понимание связи этого факта со всем процессом, отвращение к беспорядку и путанице, несгибаемое упорство в деле подготовки и создания всех условий, необходимых для достижения поставленной цели, раз уж эта цель обдумана и определена. Все это — не что иное, как истинный марксизм, перенесенный на поля сражений.

Вождь, умевший до такой степени разработать и усовершенствовать дело практического осуществления, был суров и даже жесток с теми, кто не умел работать, он был неумолим к предателям и саботажникам, — но можно указать целый ряд случаев, когда он со всей своей огромной энергией вступался за людей, которые были, по его мнению, осуждены без достаточных оснований. Так, например, именно он освободил приговоренного к смерти Пархоменко» [818].

Разумеется, приведенная выше характеристика Сталина выпадает на самый расцвет его правления, и сама книга Барбюса была задумана и исполнена как своеобразный панегирик, вложенный в уста маститого французского писателя. Режиссеры этой акции понимали, что в устах авторитетного западного писателя восхваления Сталина будут выглядеть не столь одиозными, а порой и вымученными, чем, если бы это выполнялось, так сказать, на уровне местном. И несмотря на все преувеличения подобного рода все-таки определенная доля истины в этих восхвалениях была. Можно спорить о мере этих преувеличений. Однако даже самые подобострастные восхваления Сталина, имевшие место в прежние годы, не дают, на мой взгляд, оснований изменять знак исторической оценки его роли в Гражданской войне с сугубо положительного на категорически отрицательный. Рассуждения о второстепенной или даже третьестепенной роли Сталина в этот период выглядят малоубедительными. Скажут, что не он один выступал в такой роли и проделывал подобного рода работу. Но никто не собирается отрицать видную роль многих представителей большевистского руководства, взявшего на свои плечи прежде незнакомое им дело организации новой армии и ведения боевых действий. Однако заслуги других не должны умалять и роли лично Сталина. Хотя, надо сказать, в период всевластия Сталина именно он и его клевреты стремились вопреки правде истории представить его главным организатором побед Красной армии. Всячески внушалась простая и вместе с тем емкая мысль — где Сталин, там победа.

Более значительным с чисто военной точки зрения явилось участие Сталина в ликвидации довольно серьезной угрозы, нависшей весной 1919 года над Петроградом. Армия генерала Юденича с целью ослабления давления на Восточный фронт против Колчака при поддержке английского флота, белофиннов и эстонцев предприняла наступление на Петроград. Армии Западного фронта оказались неспособны организовать должный отпор наступавшим войскам белых. В войсках фронта обнаружились факты прямой измены и предательства. Дело доходило до того, что целые полки переходили на сторону противника. Гарнизоны военно-морских фортов «Красная горка» и «Серая лошадь» открыто выступили против Советской власти. Угроза городу приняла вполне осязаемые и даже угрожающие масштабы. ЦК партии в мае 1919 года принимает решение послать Сталина в Петроград. В мандате Совета Обороны от 17 мая 1919 года указывалось, что И.В. Сталин командируется в Петроградский район и другие районы Западного фронта «для принятия всех необходимых экстренных мер в связи с создавшимся на Западном фронте положением» [819]. Через две недели заседание ЦК по докладу о положении на фронтах Гражданской войны принимает решение «признать Петроградский фронт 1-ым по важности. Руководствоваться этим при распределении войск и т. д.» [820]. Примерно в эти же дни ЦК обратился к Сталину с просьбой войти в состав Реввоенсовета Западного фронта «и отдать свое внимание всему фронту» [821].

По прибытии в Петроград Сталин проинспектировал положение дел, лично побывав на ряде участков фронта, посетил Кронштадт, где ознакомился с состоянием Балтийского флота. Съездил он и в штаб Западного фронта, располагавшийся в Старой Руссе. По его инициативе, а фактически по его приказу, были предприняты чрезвычайные меры по стабилизации положения и укреплению обороны города. Он регулярно информирует Ленина о положении Петрограда и принимаемых мерах, в частности, просит подкреплений: «…дело, конечно, не в количестве, а в качестве частей. Нам нужно всего-навсего три пехотных полка, конечно, боеспособных, и один, по крайней мере, кавалерийский полк для того, чтобы прогнать всю свору за Нарву. Если бы вы могли эту маленькую просьбу исполнить своевременно, эсты были бы прогнаны еще вчера.

Впрочем, можно не волноваться, так как положение на фронте стало стойким, линия фронта окрепла, и местами наши уже продвигаются» [822].

Сталиным были предприняты энергичные и эффективные меры по овладению восставшими военно-морскими фортами, без взятия которых Петроград находился бы под непосредственной и постоянной угрозой. Вскоре он телеграфирует Ленину: «Вслед за Красной Горкой ликвидирована Серая Лошадь. Орудия на них в полном порядке. Идёт быстрая проверка всех фортов и крепостей.

Морские специалисты уверяют, что взятие Красной Горки с моря опрокидывает морскую науку. Мне остаётся лишь оплакивать так называемую науку. Быстрое взятие Горки объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившим до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных.

Считаю своим долгом заявить, что я и впредь буду действовать таким образом, несмотря на всё моё благоговение перед наукой» [823].

Конечно, в этих донесениях чувствуются нотки самолюбования и даже в некотором роде хвастовства. Однако не в них суть дела. Главное в том, что положение действительно после приезда Сталина круто изменилось в лучшую сторону. И отрицать столь очевидный факт едва ли возможно. Признает это и Троцкий. Хотя вопреки упомянутому выше решению ЦК считать Петроградский фронт первым по важности, многословно и многократно доказывает, будто тогда над Петроградом и не висела такая непосредственная угроза, что, мол, действительно важные события там развернулись осенью того же года, куда для спасения положения и был послан он сам. Оставим эти утверждения на совести автора. По крайней мере по поводу действий Сталина в Петрограде Троцкий выжал из себя следующее признание: «Он вполне успешно справился с задачей, которая требовала твердости, решительности и спокойствия» [824].

В качестве заключительного аккорда петроградского эпизода из летописи деятельности Сталина в период Гражданской войны стоит сказать, что решением Президиума ВЦИК от 27 ноября 1919 г. Сталин в ознаменование его заслуг по обороне Петрограда и на Южном фронте был награжден орденом Красного Знамени. В постановлении говорилось: «В минуту смертельной опасности, когда, окруженная со всех сторон тесным кольцом врагов, Советская власть отражала удары неприятеля, в минуту, когда враги Рабоче-Крестьянской Революции в июле 1919 г. подступали к Красной Горке, в этот тяжелый для Советской России час назначенный Президиумом ВЦИК на боевой пост Иосиф Виссарионович Сталин своей энергией и неутомимой работой сумел сплотить дрогнувшие ряды Красной армии. Будучи сам в районе боевой линии, он под боевым огнем личным примером воодушевлял ряды борющихся за Советскую Республику. В ознаменование всех заслуг по обороне Петрограда, а также самоотверженной его дальнейшей работы на Южном фронте, ВЦИК постановил наградить И.В. Сталина орденом КРАСНОГО ЗНАМЕНИ» [825].

Одновременно с ним таким же орденом был награжден и Троцкий. Последний приводит довольно любопытные детали того, как принималось решение об этом награждении.

Детали эти призваны опять-таки принизить заслуги Сталина и возвеличить свои. Трудно судить, насколько описываемые обстоятельства награждения соответствуют действительности, но они заслуживают того, чтобы их привести. И не столько ради восстановления истины, а в качестве примера того, как Троцкий любой факт пытался истолковать в свою пользу и задним числом опорочить Сталина и его репутацию. Вот что он писал по поводу награждения: «С этим связан эпизод, который лишь позже осветился в моих глазах настоящим светом. В конце заседания Политбюро, Каменев, не без смущения, внес предложение о награждении орденом Сталина. «За что?», — спросил Калинин тоном самого искреннего возмущения. — «За что Сталину, не могу понять?». Его утихомирили шуткой и решили вопрос утвердительно. Бухарин в перерыве накинулся на Калинина: «Как же ты не понимаешь! Это Ильич придумал: Сталин не может жить, если у него нет чего-нибудь, что есть у другого. Он этого не простит». Я вполне понимал Ленина и мысленно одобрял его.

Награждение производилось при архиторжественной обстановке, в Большом театре, где я читал доклад о военном положении на объединенном заседании руководящих советских учреждений. Когда председатель назвал под конец имя Сталина, я попробовал аплодировать. Меня поддержали два-три неуверенных хлопка. По залу прошел холодок недоумения, особенно явственный после предшествующих оваций. Сам Сталин благоразумно отсутствовал» [826].

Не будем вести дискуссию о достоверности приведенного Троцким эпизода. В конечном счете сейчас невозможно установить подлинную историю того, как все обстояло на самом деле. Бесспорным же фактом остается одно — Сталин был награжден орденом наряду с Троцким. То, что такой награды удостоился председатель Реввоенсовета, ничего удивительного нет: ведь официально он стоял во главе Красной армии и после серии блистательных побед, одержанных ею, нет ничего удивительного в факте награждения Троцкого: тем самым как бы воздавалось должное успехам самой армии и вкладу Троцкого в их достижение. Здесь, как говорится, ничего не убавишь и ничего не прибавишь. А вот факт награждения боевым орденом Сталина, одного из членов Политбюро, был действительно беспрецедентным — никто из остальных членов Политбюро не удостоился такой награды. В итоге все рассуждения Троцкого о «липовом» характере этого награждения выглядят в свете сказанного малоубедительными. Впрочем, данный эпизод едва ли заслуживает слишком пристального внимания. Борьба тогда шла не для того, чтобы получить какие-то награды и знаки отличия, а за само выживание Советской власти.

Теперь обратимся к другому, на этот раз гораздо более значимому эпизоду из биографии Сталина периода Гражданской войны. Летом 1919 года центр военного противостояния красных и белых переместился на юг. Наступление Деникина развертывалось все более широким и глубоким фронтом. Создалась непосредственная угроза находящимся неподалеку от Москвы промышленным центрам страны, да и непосредственно самой столице. Были тщательно разработаны планы взятия красной столицы. Белые армии безудержным потоком катились в северном направлении. Нужны были исключительные меры военного и иного порядка для того, чтобы остановить это наступление и нанести поражение Деникину. Сил для выполнения данной задачи у Красной армии было достаточно.

Одной из главных причин ухудшения военной ситуации служила явно не соответствовавшая требованиям времени и стратегической обстановки деятельность РВС Республики во главе с Троцким. Ленин, не называя персонально Троцкого, с чувством плохо скрываемого гнева писал члену РВС С.И. Гусеву: «т. Гусев! Вникая в письмо Склянского [827](о положении дел 15/IX) и в итоги по сводкам, я убеждаюсь, что наш РВСР работает плохо.

Успокаивать и успокаивать, это — плохая тактика. Выходит «игра в спокойствие».

А на деле у нас застой— почти развал.

…Прямо позор! А нас начали бить! Мы сделаем за это ответственным РВСР, если не будут приняты энергичные меры. Выпускать из рук победу — позор.

…Видимо, наш РВСР «командует», не интересуясь или не умея следить за исполнением. Если это общий наш грех, то в военном деле это прямо гибель» [828].

Столь жесткая критика Ленина имела под собой более чем достаточные основания. В связи с резким ухудшением военной обстановки было решено с ряда фронтов перебросить на Южный фронт максимально возможное количество лучших воинских частей, а также ответственных работников-коммунистов и лучших представителей комсостава. Решением ЦК от 26 сентября 1919 г. Сталин был назначен членом Реввоенсовета Южного фронта[829]. В это время он находился на Западном фронте в качестве члена РВС.

Принятыми в экстренном порядке мерами положение удалось не только стабилизировать, но и создать предпосылки для организации разгрома Деникина. Как раз именно с планом разгрома Деникина и связан один из самых важных эпизодов деятельности Сталина во время Гражданской войны. Ворошилов в 1929 г. в своем панегирике писал в связи с этим назначением: «Теперь уже нет надобности скрывать, что перед своим назначением товарищ Сталин поставил перед ЦК три главных условия:

1) Троцкий не должен вмешиваться в дела южного фронта и не должен переходить за его разграничительные линии, 2) с южного фронта должен быть немедленно отозван целый ряд работников, которых товарищ Сталин считал непригодными восстановить положение в войсках, и 3) на южный фронт должны быть немедленно командированы новые работники по выбору Сталина, которые эту задачу могли выполнить. Эти условия были приняты полностью» [830].

В данном случае нет никаких оснований не верить Ворошилову, тем более что развернувшийся в дальнейшем вокруг плана разгрома Деникина военно-политический скандал служит косвенным подтверждением достоверности приводимого Ворошиловым факта.

В исторической литературе, в особенности в литературе о Сталине, туманно и многословно комментируются все перипетии вокруг двух вариантов плана разгрома Деникина. Ставится под сомнение то, что первоначальным автором принятого плана был Сталин. Ссылаются при этом на какую-то путаницу и неопределенность в датировке документов и писем, связанных с разработкой этого плана. Я думаю, что нет смысла ввязываться в дискуссию на эту тему, поскольку здесь важны не те или иные детали, а сам принципиальный подход к проблеме.

Суть разногласий по вопросам стратегического плана разгрома Деникина лучше и яснее всех других изложил сам Сталин. Поэтому я сошлюсь на него, приведя довольно обширную выдержку из письма Ленину, четко излагающую конкретные возражения и аргументы против плана, предлагавшегося Главкомом.

«Месяца два назад Главком принципиально не возражал против удара с запада на восток через Донецкий бассейн, как основного. Если он всё же не пошёл на такой удар, то потому, что ссылался на «наследство», полученное в результате отступления южных войск летом, т. е. на стихийно создавшуюся группировку войск в районе нынешнего Юго-Восточного фронта, перестройка которой (группировки) повела бы к большой трате времени, к выгоде Деникина. Только поэтому я не возражал против официально принятого направления удара. Но теперь обстановка и связанная с ней группировка сил изменилась в основе…»[831].

Далее Сталин в своем письме дает анализ важнейших политических, стратегических и экономических факторов, диктовавших необходимость отказа от прежнего плана и принятия нового плана, в защиту которого выступал сам Сталин. Причем надо подчеркнуть, что аргументация, приводимая в письме, любому беспристрастному человеку показывает, что автор этого анализа обладает широким кругозором, хорошо ориентируется в военно-стратегических проблемах и способен убедительно обосновать свою точку зрения. То есть речь идет о задатках недюжинного стратегического мышления. И это лежит, как говорится, на поверхности.

В чем-то данный эпизод перекликается с оценкой, данной английским премьером У. Черчиллем военно-стратегическим способностям Сталина, продемонстрированными им в период второй мировой войны. Аналогия напрашивается как-то сама собой, поэтому я и приведу высказывание Черчилля здесь, хотя тематически и хронологически оно никак не связано с рассматриваемым здесь сюжетом. Ибо важна суть дела, поскольку она имеет прямое отношение к критике тех, кто чуть ли не априори утверждают, что Сталин не обладал серьезными познаниями в военном искусстве и не обладал широким военно-стратегическим кругозором. Вот что писал Черчилль:

«В этот момент Сталин, по-видимому, внезапно оценил стратегические преимущества операции «Торч»[832]. Он перечислил четыре основных довода в ее пользу. Во-первых, это нанесет Роммелю удар с тыла; во-вторых, это запугает Испанию; в-третьих, это вызовет борьбу между немцами и французами во Франции; в-четвертых, это поставит Италию под непосредственный удар.

Это замечательное заявление произвело на меня глубокое впечатление. Оно показывало, что русский диктатор быстро и полностью овладел проблемой, которая до этого была новой для него. Очень немногие из живущих людей могли бы в несколько минут понять соображения, над которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил молниеносно»[833].

Наш своеобразный экскурс в более позднюю историю полезен с точки зрения понимания и раскрытия качеств Сталина как военного деятеля. Из него явствует, что голословные (а порой и густо пересыпанные фактами и ссылками, как правило тенденциозно подобранными и истолкованными) утверждения чуть ли не в военной бездарности Сталина, мягко выражаясь, далеки от истины.

Но вернемся к предмету нашего непосредственного рассмотрения.

«Что же заставляет Главкома (Ставку) отстаивать старый план? — задается вопросом Сталин. — Очевидно, одно лишь упорство, если угодно — фракционность, самая тупая и самая опасная для Республики фракционность, культивируемая в Главкоме «стратегическим» петушком Гусевым. На днях Главком дал Шорину директиву о наступлении с района Царицына на Новороссийск через донские степи по линии, по которой может быть и удобно летать нашим авиаторам, но уж совершенно невозможно будет бродить нашей пехоте и артиллерии. Нечего и доказывать, что этот сумасбродный (предполагаемый) поход в среде враждебной нам, в условиях абсолютного бездорожья — грозит нам полным крахом. Не трудно понять, что этот поход на казачьи станицы, как это показала недавняя практика, может лишь сплотить казаков против нас вокруг Деникина для защиты своих станиц, может лишь выставить Деникина спасителем Дона, может лишь создать армию казаков для Деникина, т. е. может лишь усилить Деникина.

Именно поэтому необходимо теперь же, не теряя времени, изменить уже отменённый практикой старый план, заменив его планом основного удара из района Воронежа через Харьков — Донецкий бассейн на Ростов. Во-первых, здесь мы будем иметь среду не враждебную, наоборот — симпатизирующую нам, что облегчит наше продвижение. Во-вторых, мы получаем важнейшую железнодорожную сеть (донецкую) и основную артерию, питающую армию Деникина, — линию — Воронеж — Ростов (без этой линии казачье войско лишается на зиму снабжения, ибо река Дон, по которой снабжается донская армия, замёрзнет, а Восточно-Донецкая дорога Лихая — Царицын будет отрезана). В-третьих, этим продвижением мы рассекаем армию Деникина на две части, из коих: добровольческую оставляем на съедение Махно, а казачьи армии ставим под угрозу выхода им в тыл. В-четвёртых, мы получаем возможность поссорить казаков с Деникиным, который (Деникин) в случае нашего успешного продвижения постарается передвинуть казачьи части на запад, на что большинство казаков не пойдёт, если, конечно, к тому времени поставим перед казаками вопрос о мире, о переговорах насчёт мира и пр. В-пятых, мы получаем уголь, а Деникин остаётся без угля.

С принятием этого плана нельзя медлить, так как главкомовский план переброски и распределения полков грозит превратить наши последние успехи на Южфронте в ничто. Я уже не говорю о том, что последнее решение ЦК и правительства— «Всё для Южного фронта»— игнорируется Ставкой и фактически уже отменено ею.

Короче: старый, уже отменённый жизнью план ни в коем случае не следует гальванизировать, — это опасно для Республики, это наверняка облегчит положение Деникина. Его надо заменить другим планом. Обстоятельства и условия не только назрели для этого, но и повелительно диктуют такую замену. Тогда и распределение полков пойдёт по-новому.

Без этого моя работа на Южном фронте становится бессмысленной, преступной, ненужной, что даёт мне право или, вернее, — обязывает меня уйти куда угодно, хоть к черту, только не оставаться на Южном фронте.

Ваш Сталин

Серпухов, 15 октября 1919 г.»[834]

В конечном итоге был принят план, защитником которого активно выступал Сталин. Эта моя констатация отнюдь не означает, что я категорически и безапелляционно утверждаю, что единственным автором плана был Сталин. Но совершенно очевидно, что идеи, заложенные в этом плане, были основаны на объективном и глубоком анализе реальной обстановки того времени. И сам Сталин, вне всякого сомнения, сыграл далеко не последнюю роль в его разработке, принятии и реализации.

В качестве члена РВС Южного фронта он принимал активное участие в организации и проведении военно-оперативных мероприятий, в формировании новых армейский соединений (Первая конная армия Буденного), в налаживании снабжения и т. д. Словом, в полной мере исполнял свои высокие обязанности, подкрепленные положением члена Политбюро и народного комиссара.

Не следует замалчивать и некоторые негативные стороны в его деятельности в этот период. Будучи облеченным высокими правами и полномочиями, он — и это очевидно и подтверждается фактами и документами — вел себя если не разнузданно, то по крайней мере весьма авторитарно, что вполне соответствовало его характеру и вообще стилю руководства. Так, в одном из своих обращений в центр он в ультимативной форме потребовал принятия предлагаемых им мер. В ответ последовала реакция Политбюро (разумеется, с полного одобрения Ленина). Вот выписка из его решения от 14 ноября 1919 г.: «Заявление тт. Сталина и Серебрякова относительно подкреплений для южного фронта и о некоторых личных перемещениях и телеграмму т. Сталина, поддерживающую это заявление, как ультиматум.

в) Сообщить т. Сталину, что Политбюро считает абсолютно недопустимым подкреплять свои деловые требования ультиматумами и заявлениями об отставках» [835].

В книгах некоторых авторов акцентируется внимание прежде всего и главным образом именно на фактах такого рода. В частности, приводится достаточно широко известный эпизод «препирательства» Сталина с Лениным по военным вопросам. Так, на одну из телеграмм Ленина о необходимости помочь Кавказскому фронту Сталин ответил: «Мне не ясно, почему забота о Кавфронте ложится прежде всего на меня… Забота об укреплении Кавфронта лежит всецело на Реввоенсовете Республики, члены которого, по моим сведениям, вполне здоровы, а не на Сталине, который и так перегружен работой» [836]. Ответ на сердитое заявление Сталина был выдержан в форме своеобразного политического и морального выговора:

«20 февраля 1920 г.

На вас ложится забота об ускорении подхода подкреплений с Юго-Запфронта на Кавфронт. Надо вообще помочь всячески, а не препираться о ведомственных компетенциях.

Ленин»[837]

Что по большому счету можно сказать по поводу такого вот рода препирательств? Отрицать факты их наличия нет никаких оснований. Равно как нет оснований придавать им какое-то исключительно важное, чуть ли не первостепенное значение. Такие препирательства всегда случались в ходе столь напряженной и тяжелой Гражданской войны. Полагать, что все шло гладко и без малейшей задоринки — значит сознательно упрощать картину, а тем самым — и извращать истину. Разногласия и стычки Сталина с Лениным имели место и в период Гражданской войны. Но, на мой взгляд, они служат прямым подтверждением не только, а может быть, и не столько выражением его гипертрофированной склонности к склокам и конфликтам, его амбициозности и приверженности к исключительно силовым методам отстаивания своей позиции. Больше оснований считать, что сами эти разногласия, а порой и стычки, не дорастали до масштабов открытого противостояния. Они свидетельствовали о том, что Сталин имел свою точку зрения по всем важным вопросам и имел смелость ее отстаивать. Он не был флюгером и его действия, хотя и укладывались в общие рамки лояльности по отношению к Ленину, но вместе с тем несли на себе черты самостоятельности, а порой и упрямства. Сталин, очевидно, сильно ожесточался, когда с его мнением не считались. Причем вне зависимости от того, кто проявлял столь непочтительное отношение к его точке зрения. В этом мы наглядно убедимся на ряде конкретных фактов.

Один из критиков деятельности Сталина в период Гражданской войны С.В. Лепицкий, в частности, писал: «К началу этого этапа (речь идет о периоде, когда Колчак, Деникин и Юденич были уже разгромлены — Н.К. ) Сталин считал себя опытным, незаменимым военным деятелем, обладающим большими организационно-административными и оперативно-командными способностями. С таких позиций он позволял себе активно вмешиваться в решение оперативных и даже стратегических вопросов, с пренебрежением относиться к решениям и директивам Главного командования и уклоняться от их точного выполнения, часто конфликтовать с Лениным и ЦК партии.

Так, 4 февраля 1920 года, получив задание ЦК поехать в Ростов и войти в состав РВС Кавказского фронта, Сталин ответил, что считает такую поездку ненужной, что он «не вполне здоров» и просит ЦК не настаивать на его поездке. Когда же ЦК сообщил, что считает поездку в Ростов необходимой, Сталин ответил так: «Распоряжению ЦеКа, несмотря на его дикость и на состояние здоровья, подчиняюсь», — и тут же поставил свои условия: командировка в Ростов будет временная; ЦК должен объявить в печати, что он, Сталин, командируется на Кавказский фронт по военным обстоятельствам, чтобы товарищи не обвиняли его «в легкомысленном перескакивании» [838].

Число примеров подобного рода, очевидно, можно было бы увеличить. Однако, как мне представляется, большинство авторов, приводя такие и аналогичные примеры, придают им чуть ли не демоническое значение. Если основательно покопаться в документах, относящихся к периоду Гражданской войны (да и не только к этому периоду), то можно обнаружить массу подобного рода примеров, относящихся не к Сталину, а к другим деятелям бо