Начальный этап революционной деятельности Сталина
В двадцатилетием возрасте в жизни, и можно сказать, во всей дальнейшей судьбе Сталина наступил коренной поворот. Он оказался за бортом семинарии и в определенном смысле за бортом всего сложившегося и привычного уклада бытия. С прошлым, на первый взгляд, его уже ничего не связывало, а будущее открывалось, окутанное пеленой полной неизвестности и неопределенности. Этот коренной перелом в его жизни, конечно, не был результатом случайного стечения обстоятельств. Скорее наоборот, он стал закономерным итогом его интеллектуальных и нравственных исканий, переживаний и устремлений, приведших его в конце концов в лагерь революционных бунтарей. Было бы большим упрощением считать, что он с самого начала ясно представлял себе, какой жизненный путь он выбирает и что ему сулит этот самый выбор. В решающей степени его действия диктовались реальной обстановкой, условиями его тогдашней жизни. В сущности ко времени его исключения из семинарии он уже порвал все духовные нити, связывавшие его с перспективой служения на ниве священнослужителя. В значительной степени вырисовывалась и еще неясная, но уже более или менее определенная перспектива того жизненного пути, которому он намеревался следовать в дальнейшем. Эту перспективу можно определить как участие в революционной борьбе в рядах российской социал-демократии как наиболее последовательного и решительного крыла всего пестрого революционного движения тогдашней России.
К тому же следует учитывать еще одно немаловажное обстоятельство: молодой Сталин не имел какой-либо профессии, ему практически некуда было приложить свои силы. В каком-то смысле он был выброшен из привычной общественной среды, стал своего рода изгоем. Последнее также, несомненно, оказало немаловажное влияние при выборе дальнейшего пути. Но какую бы роль ни играло это последнее обстоятельство, все же главной побудительной причиной вступления его на путь революционной борьбы стало уже в своих основных чертах сформировавшееся новое мировоззрение.
Американский автор А. де Йонге, рассматривая причины, побудившие молодого Джугашвили примкнуть к марксистскому направлению революционного движения, подчеркивает, что в то время «марксизм уже занимал на Кавказе прочные позиции. Более важное значение имело то, что Сталина привлекал агрессивный тон марксистской полемики и его догматические свойства. В нем, как семинаристе, находили отклик догмы и правильность интерпретации учения… Но он никогда не был рабом догмы, всегда был способен сочетать ее со своими непосредственными интересами, используя ее для оправдания каждого своего действия.» [211]
Есть все основания полагать, что этот его выбор был итогом сознательного решения. Отличаясь сильной волей и целеустремленностью, молодой Иосиф едва ли испытывал гамлетовский комплекс нерешительности в определении магистрального направления своей будущей жизни. Семена сомнений в отношении справедливости господствовавших тогда общественных устоев, зароненные в его душу в детстве и юности, с неизбежной закономерностью должны были дать свои плоды. Как натура исключительно цельная, не раздираемая сомнениями и колебаниями, он был в каком-то смысле обречен на то, чтобы стать профессиональным революционером. Его главной и, можно сказать, единственной профессией в этом мире стала революция как выражение цели и смысла всей его жизни.
Впоследствии, уже во времена «правления» Сталина, многие его оппоненты и критики нередко подвергали осмеянию само это понятие — профессиональный революционер. Действительно, с точки зрения обывательских канонов такая профессия выглядит абсурдной и даже какой-то мистической. На этот счет было высказано немало ехидных и саркастических комментариев и замечаний. Однако фактом реальной действительности тогдашней России было существование небольшого, но и не такого уж ничтожного слоя людей, каким являлись профессиональные революционеры. Некоторые из них, в отличие от Сталина, имели определенные профессии, но главной своей профессией они избрали революционную деятельность. Их гражданские специальности стали лишь своеобразным прикрытием их главной деятельности — по подготовке революции.
Участию молодого Сталина в подпольной революционной деятельности, причем участию достаточно плодотворному, способствовали и некоторые черты его характера. Он был человеком весьма организованным, целеустремленным, отличался скрытностью натуры, лишенным всяческого налета сентиментальности, склонности к красивым фразам. Он умел кратко и ясно выражать свои мысли, доводить их до своих слушателей понятным языком. Его отличала солидная начитанность, неплохое знание марксистской литературы, умение отделить главное от второстепенного. Короче, определенный теоретический фундамент в сочетании с некоторым жизненным опытом уже в самом начале его карьеры как профессионального революционера позволили ему включиться в активную подпольную деятельность. По отзывам практически всех, кто знал его в этот период, Сталин был весьма умелым конспиратором, что несомненно облегчало приобщение его к подпольным делам.
Как уже отмечалось выше, еще в семинарии он руководил нелегальными кружками, основная цель которых состояла в изучении некоторых марксистских произведений. В январе 1898 года он начинает руководить рабочим марксистским кружком в Главных тифлисских железнодорожных мастерских. Сам Сталин в одном из немногих своих выступлений, содержащих сведения автобиографического порядка, следующим образом охарактеризовал эту свою подпольную работу:
«Я вспоминаю 1898 год, когда я впервые получил кружок из рабочих железнодорожных мастерских. Это было лет 28 тому назад. Я вспоминаю, как я на квартире у т. Стуруа в присутствии Джибладзе (он был тогда тоже одним из моих учителей), Чодришвили, Чхеидзе, Бочоришвили, Нинуа и др. передовых рабочих Тифлиса получил первые уроки практической работы. В сравнении с этими товарищами я был тогда молодым человеком. Может быть, я был тогда немного больше начитан, чем многие из этих товарищей. Но, как практический работник, я был тогда, безусловно, начинающим. Здесь, в кругу этих товарищей, я получил тогда первое своё боевое революционное крещение. Здесь, в кругу этих товарищей, я стал тогда учеником от революции. Как видите, моими первыми учителями были тифлисские рабочие.»[212]
О том, как молодой Сталин руководил просвещением рабочих в кружках, написано довольно значительное количество воспоминаний. Разумеется, все они относятся к тому периоду, когда культ Сталина уже сформировался. Отсюда нетрудно сделать вывод, что эти воспоминания носили откровенно апологетический характер. В них доминировало стремление представить молодого революционера чуть ли не в качестве некоего апостола марксистской мысли, которому уже были ясны ответы на все вопросы, выдвигаемые жизнью. Оценки Сталина как вождя партии как бы проецировались на всю его прошлую жизнь. Нет особой необходимости доказывать, что подобный подход к освещению роли Сталина как марксистского пропагандиста, а тем более восторженные оценки его ранней революционной деятельности, мягко выражаясь, не отражают действительно объективной картины. Поэтому едва ли имеет смысл приводить эти оценки или ссылаться на них, хотя справедливости ради, не стоит и считать, что подобные воспоминания лишены всякой фактической основы.
В том же 1898 году, еще в период учебы в семинарии, Сталин вступает в грузинскую социал-демократическую организацию «Месаме-даси» (в переводе на русский язык — «третья группа»)[213]. Эта организация возникла в конце 1892 года, ее лидером становится Н. Жордания — один из самых видных грузинских социал-демократов, ориентировавшихся в целом на «мягкий», не революционный путь борьбы с царизмом.
Обстоятельства вступления Сталина в партию, членом которой он считал себя с 1898 года, для историков остались неясными. Грузинские меньшевики, яростно выступавшие против Сталина после установления Советской власти, решительно и категорически оспаривают многие факты, касающиеся ранней революционной деятельности Сталина. В частности, Г. Уратадзе писал в своих воспоминаниях: «Считаю нужным… отметить следующее: как сам Сталин, так и его биографы пишут, как будто «Сталин, Цулукидзе и Кецховели были членами этой группы «Месаме-даси», занимали ее левое крыло и вели ожесточенную борьбу против оппортунистического правого крыла, которым руководил Жордания». Все это сплошная выдумка. Сталин и его вышеупомянутые товарищи не только не вели никакой борьбы «против правого крыла», но ни один из них не был даже членом этой группы. Названием «Месаме-даси» эта группа пользовалась практически только для создания социал-демократической организации, т. е. до 1898 года. В этом году была создана первая социал-демократическая организация в Тифлисе, и с этого года название «Месаме-даси» стало только обозначением исторической даты. Так оно и вошло в историю общественного развития грузинской жизни.» [214]
Данное свидетельство не проливает света на обстоятельства вступления Сталина в партию, вернее, в социал-демократическую организацию. Автор, явно в противоречии со многими достоверно известными фактами, рисует несколько идиллическую картину тогдашних взаимоотношений внутри этой первой грузинской организации марксистского толка. Да и сам Н. Жордания впоследствии, когда он был в эмиграции, приоткрыл завесу над своими разногласиями с молодым Сталиным, к которому он не только не питал симпатии, но совсем наоборот. Вот его оценка молодого Сталина-революционера:
«Этот юноша с первых же шагов хотел быть лидером. Так как необходимых познаний у него не было, то действовать он мог только интригами. Он не был оратором, говорил скучно, как вызубренный урок, и, чтобы привлечь внимание слушателей, часто употреблял крепкие слова. Публицистических талантов тоже не имел. Оставалась область чисто организационная. В ней он и засел твердо и основательно… Обойдя местных руководителей, Н. Чхеидзе и И. Рамишвили, он обосновался в рабочем квартале и начал собирать рабочих вокруг себя. Ненавидя всех передовых товарищей, он обвинял их в трусости, бездарности, измене рабочему классу и призывал рабочих к выступлению на улице. Внутри организации он создал собственную организацию, которая подчинялась исключительно ему и отказывалась от всякой ответственности перед комитетом. Результатом такой тайной работы была, как известно, демонстрация рабочих перед тюрьмой и их расстрел… Иначе как провокацией назвать это было нельзя.
Рабочие стали избегать Сосо, не допускали к себе. На его счастье его арестовали и выслали. Это отчасти вернуло ему престиж и избавило от зачисления в провокаторы.»[215]
Оценки Жордания, и это явно бросается в глаза беспристрастному читателю, выглядят не иначе, как своего рода проекция оценок позднего Сталина на молодого Джугашвили. Что же касается мимолетом оброненного обвинения в причастности к провокаторской деятельности, то на этом вопросе я остановлюсь достаточно подробно позднее. Сейчас же речь о другом.
Следует учитывать, что в период, о котором идет речь, вступление в партию, вернее в одну из социал-демократических организаций, носило весьма специфический характер, в корне отличаясь от порядков, сложившихся позднее. Скорее всего, такое вступление в организацию оформлялось самим фактом участия в практической работе такой организации и не было сопряжено с какими-то формальными процедурами, возможно, за исключением словесной рекомендации со стороны других членов социал-демократической группы. Очевидно, активное участие Сосо в деятельности кружков в семинарии и среди рабочих Тифлиса создало ему определенную известность в социал-демократических кругах. Кроме того, он был непосредственно связан с некоторыми из них лично. Так что, скорее всего, его вступление в партию носило характер простой констатации уже свершившегося факта. По крайней мере, никто из политических противников Сталина и критиков тех или иных деталей его революционной биографии не ставили под сомнение принадлежность его к партии с 1898 года.
Ко времени своего вступления в партию Иосиф уже был достаточно подкованным марксистом. Однако отнюдь не до такой степени, как об этом писали во время правления Сталина его апологеты. Наверняка явно преувеличенной является такая, например, оценка Е. Ярославского: «К тому времени, когда товарищ Сталин был исключен из семинарии, он обладал уже знанием «Капитала» Маркса и ряда других марксистских работ, имел уже 4-летний опыт работы в подпольных марксистских кружках, первый опыт издания нелегального ученического журнала. Он имел уже большой запас знаний в различных отраслях общественных и естественных наук. Эти познания товарищ Сталин неустанно умножал, и он поражает даже специалистов своей глубокой осведомленностью по самым разнообразным вопросам.
У товарища Сталина по выходе его из духовной семинарии было уже вполне сложившееся марксистское мировоззрение. У него было и знание жизни низов, из которых он сам вышел. Его ненависть к царскому самодержавию и к социальной опоре царизма с тех пор все более углублялась, в нем росла и крепла глубокая любовь к народу» [216].
Но нас в данном случае интересуют не отдельные нюансы в характеристике молодого Сталина как революционера и бунтаря. Важно уловить формирование и развитие определенных качеств его характера и особенностей его политического мышления, оказавших впоследствии свое влияние на его государственную и политическую деятельность. Именно такой разрез его ранней революционной деятельности представляет несомненный интерес и по прошествии целого столетия. Что же касается отдельных деталей, то они нас интересуют в той степени и постольку, поскольку они помогают составить более или менее адекватное представление о его политической эволюции.
Как явствует из воспоминаний Жордания, между ним как лидером грузинских социал-демократов и молодым Сталиным с самого начала существовали реальные, а не выдуманные разногласия и противоречия. Конечно, с точки зрения политического веса обе эти фигуры в тот период были не равнозначны. Первый был признанным лидером организации с репутацией блестящего публициста и неплохого теоретика. Второй — всего лишь начинающий революционер, причем не успевший получить законченное образование. И тем не менее, молодой Джугашвили бросает вызов такому серьезному противнику. Видимо, неправильно объяснять этот шаг стремлением Иосифа к лидерству, его склонностью к интриганству. Корни конфликта имели более серьезную основу, что убедительно подтвердили и дальнейшие события, приведшие к расколу социал-демократической партии на большевиков и меньшевиков. По крайней мере, есть гораздо больше оснований усматривать первопричину конфликта в политических и тактических моментах, нежели в плане чисто личного соперничества, о котором ввиду разности политического веса двух соперников тогда всерьез не могло идти и речи.
На это обстоятельство указывает и будущий тесть Сталина С. Аллилуев в своих воспоминаниях. Он, в частности, пишет: «В те далёкие годы имя Ноя Жордания было хорошо известно представителям рабочего класса. Понятно, что рабочим, слабо разбиравшимся в марксизме, выступления против Ноя Жордания и его взглядов казались необычайно смелыми и дерзкими. Помню, с каким жгучим интересом и любопытством расспрашивал я об именах смельчаков, рискнувших поднять свой голос против Жордания, Рамишвили, Чхеидзе. Мне назвали три имени — Александра Цулукидзе, Владимира Кецховели и Иосифа Джугашвили. Так я впервые услышал о трёх друзьях-товарищах, положивших начало революционной марксистской социал-демократии в Закавказье.
Иосиф Джугашвили, или, как его называли рабочие, Сосо, начал руководить кружком в железнодорожных мастерских незадолго до моего возвращения из Михайлова в Тифлис.
Кружковцы — Георгий Телия, Прокофий Долидзе, Георгий Лелашвили и другие — были очень довольны своим пропагандистом. Беседы он вёл на популярном и понятном для них языке. Он постоянно рассказывал о значении организации сил рабочего класса, о стачечной борьбе, терпеливо разъяснял все трудные вопросы.
Однажды, во время беседы, Сосо весьма нелестно отозвался о Ное Жордания. Никто в то время не позволял себе вслух высказывать такое резко отрицательное мнение о руководителях «Месаме-даси». На другой день один из кружковцев сообщил организатору кружка о выступлении Сосо. Но многие кружковцы, несмотря на популярность Жордания, встали горой за своего пропагандиста. Постепенно рабочие свыклись с резкими критическими выступлениями пропагандиста против того или иного лидера большинства «Месаме-даси». Так разногласия, раздиравшие тифлисскую социал-демократическую организацию, были перенесены в кружки, в мастерские на обсуждение рабочих.» [217]
Молодой Сталин начал вести революционную работу среди рабочих еще будучи семинаристом. После исключения из семинарии возможности в этом плане, конечно, увеличились. Однако, видимо, вставали в порядок дня и проблемы материального бытия, проще говоря, необходимо было иметь какие-то источники существования и, кроме того, своеобразную легальную «крышу». Мать, которая жила в Гори, в материальном отношении помогать ему была просто не в состоянии, а полагаться на получение средств от партийных организаций в тот период также не приходилось.
Вообще самый первый период после исключения Сосо в апреле 1899 г. из семинарии является одним из тех белых пятен в его политической биографии, которая до сих пор в литературе не нашла своего полного и обстоятельного освещения.
Некоторую ясность вносит работа А.В. Островского, приводящего в своей книге ряд архивных материалов. Картина, рисуемая им, выглядит так. Воспроизведем ее в том виде, как она дана в самой книге.
«Прежде всего воспоминания свидетельствуют, что исключенный из семинарии, не имея ни крова, ни работы, И.В. Джугашвили вынужден был вернуться в Гори. Но и там его никто не ждал с распростертыми объятиями.
«Когда Сосо исключили из семинарии, — вспоминала Мария Махароблидзе (в замужестве Кублидзе), — мать очень рассердилась на него, и Сосо прятался несколько дней в садах селения Гамбареули. Я со своими товарищами ходили тайком к Сосо и носили ему пищу».
Исключение И.В. Джугашвили из семинарии было тяжелым ударом для Кеке. Оно не только не могло не задеть ее самолюбия, но и означало крушение ее надежд на благополучное будущее единственного сына. Поэтому возникновение конфликта между ним и матерью представляется вполне реальным. Но неужели в Гори Сосо не мог найти приюта у своего дяди Глаха, других родственников или знакомых?
Возникает мысль о том, что в садах Гамбареули он скрывался не только от матери. В связи с этим несомненный интерес представляет свидетельство Г. Елисабедашвили, который утверждал, что перед исключением из семинарии «товарища Сталина хотели арестовать».
В последних числах мая — начале июня, когда в семинарии закончились экзамены и ее воспитанники стали разъезжаться по домам, в Гори появился Миха Давиташвили, который забрал Сосо с собой в Цроми.
Из воспоминаний брата Михи Петра Давиташвили: «Здесь Сосо самозабвенно принялся за самообразование <…>. Миша и Коба как раз здесь начали свою конспиративную жизнь. В Цроми к ним часто приезжали товарищи <…>. Между прочим <…> приезжал Ладо Кецховели».
Можно лишь предполагать, что скрывается за словами «начали свою конспиративную жизнь» и с какой целью Ладо Кецховели приезжал в Цроми. Однако пребывание И.В. Джугашвили здесь летом 1899 г. действительно стало важным моментом в его биографии.
Именно в это время горийский уездный начальник получил из Тифлиса распоряжение произвести в доме священника Н.Э. Давиташвили обыск. Никаких документов, связанных с этим обыском, обнаружить пока не удалось. Ничего не известно и о его причинах. Сам Н.Э. Давиташвили политической деятельностью не занимался. Нет никаких данных о том, что к этому времени в поле зрения полиции находился его сын Миха.
Исполнение полученного распоряжения было доверено секретарю уездного правления Д.В. Гогохия. А поскольку его жена приходилась Н.Э. Давиташвили племянницей, прежде чем нагрянуть к своему родственнику, Д.В. Гогохия отправил в Цроми «осетина Джиора Гасишвили», чтобы он предупредил Н.Э. Давиташвили о предстоящем визите. Неизвестно, нужна ли была такая предосторожность. Во всяком случае, обыск не дал никаких результатов.
Так летом 1899 г. произошло первое известное нам знакомство И.В. Джугашвили с полицией.
После этого он возвратился в Гори. Имеются сведения, что здесь на квартире В.Т. Хаханишвили он встречался с Михаилом Монаселидзе и Ладо Кецховели. Одним из вопросов, который обсуждался ими, был вопрос о необходимости изменения деятельности местной социал-демократической организации.»[218]
Социал-демократические организации в Грузии, да и вообще в России, всегда испытывали постоянную нужду в средствах. В конце декабря 1899 года Сталин поступает на работу в Тифлисскую физическую обсерваторию в качестве вычислителя-наблюдателя (Э. Радзинский утверждает — в качестве ночного сторожа!). В его обязанности входило наблюдение за приборами, установленными на метеорологической площадке, ведение журнала, в котором регистрировались показания приборов и т. п.[219]Зарплата была весьма скромная — 20 рублей в месяц. Местонахождение обсерватории, график работы и условия проживания в ней позволяли Иосифу заниматься революционной деятельностью. «Тишина, царившая в этом глухом укромном месте, наиболее благоприятствовала конспиративному образу жизни молодого Сталина» [220]. Ко времени работы в обсерватории относится и первый арест Сосо. Причины и обстоятельства этого ареста довольно туманны, и на этот счет имеются разноречивые сведения. Но сам факт ареста подтверждается как архивными материалами, так и свидетельствами современников[221].
Непродолжительная служба в качестве вычислителя-наблюдателя была и осталась единственной работой, которую он выполнял по найму за всю свою жизнь. Это дает повод для всякого рода иронических замечаний по его адресу. Правда, согласно некоторым источникам (в том числе и официальной Краткой биографии) Сталин после исключения из семинарии подрабатывал, давая частные уроки. Однако американский автор Э. Смит утверждает, что Сталин едва ли мог перебиваться репетиторством (в современном понимании этого слова), поскольку состоятельные семьи в Тифлисе едва ли согласились бы на то, чтобы их отпрыскам преподавал студент, исключенный из семинарии[222]. Нам трудно судить, насколько достоверны все эти сведения. Во всяком случае бесспорным является тот факт, что, кроме службы в обсерватории, в биографии Сталина не зафиксировано его участие, выражаясь современным стилем, в каком-либо «общественно-полезном труде»
Я пишу это не в ироническом ключе. Совершенно ошибочно думать, что образ жизни профессионального революционера, который выбрал молодой Иосиф, являл собой некое подобие бездельной, а тем более богемной жизни. Напротив, он был сопряжен с большими материальными трудностями и лишениями, с не прекращавшейся ни на минуту заботой о куске хлеба и крыше над головой, с необходимостью постоянно находиться в состоянии предельной бдительности. Конспиративный образ жизни с закономерностью влек за собой и выработку соответствующих психологических качеств личности. В этом отношении не удивительно, что со временем Сталин превратился не только в отличного конспиратора, о чем говорят многие источники, но и в человека, одной из отличительных черт характера которого была предельная подозрительность. Надо полагать, что сами условия революционного подполья в какой-то степени объясняли закрепление в нем таких черт характера. Со временем они стали обретать уже иные масштабы и формы проявления.
Однако при оценке личности Сталина как политического деятеля необходимо принимать во внимание то колоссальное воздействие, которое оказала на него жизнь подпольщика-революционера на протяжении почти двадцати лет. И как раз именно в тот период жизни, когда уже окончательно формируются главные черты характера. В суровых условиях подполья и нелегальщины воспитываются твердые, лишенные сентиментальности, а порой и романтизма, люди. Опасности, с которыми им приходится постоянно сталкиваться, выковывают в них волю и решимость. Вместе с тем такие условия отнюдь не способствовали развитию чувства сострадания, жалости, словом, всего того, что вкладывается в понятие гуманизм в нынешнем понимании этого слова. В этом смысле длительная подпольная жизнь Сталина, бесспорно, оставила на нем свою неизгладимую печать. Личная жизнь стала для него чем-то второстепенным, несущественным. Аскетизм и почти спартанская неприхотливость превратились в его отличительные черты. Такой заангажированный биограф Сталина, как Д. Волкогонов в своей книге, касаясь влияния на Сталина условий нелегальной жизни, писал: «Сухость, холодность, расчетливость и осторожность Сталина, возможно, усугубились тяготами жизни профессионального революционера, вынужденного с 1901 по 1917 год находиться на нелегальном положении, часто попадать в тюрьмы и ссылки. Все, знавшие тогда Сталина, отмечали его редкую способность к самообладанию, выдержке и невозмутимости. Он мог спать среди шума, хладнокровно воспринять приговор, стойко переносить жандармские порядки на этапе» [223].
Сознательно выбрав стезю профессионального революционера, молодой Джугашвили всецело отдался этой тяжелой, чреватой преследованиями и арестами, ссылками и постоянным наблюдением со стороны полиции, жизни. Такой выбор в конце концов стал прологом его невероятного возвышения к самым вершинам государственной власти в стране. Даже в самом невероятном сне такое и не могло присниться ему. Ход реальной жизни оказался фантастичнее любых предположений.
Однако вернемся к вопросу о его практической революционной работе. Едва ли имеется смысл в деталях описывать все перипетии его начальной революционной деятельности. Подобные детали вряд ли имеют принципиальное значение для понимания основных вех жизни Сталина как политического деятеля. Если говорить обобщенно, то его революционная работа в этот период концентрировалась на следующих направлениях.
Во-первых, он ведет активную работу в кружках в качестве пропагандиста, причем эти кружки состоят преимущественно из рабочих различных тифлисских фабрик и мастерских. В ориентации на пропагандистскую работу прежде всего в среде рабочих выражается, в частности, и ориентация самого Сталина на наиболее радикальное крыло грузинской социал-демократии. При этом особенностью, даже лейтмотивом пропагандистских выступлений Сталина в рабочей среде, были неизменные призывы к сплочению рабочих, укреплению их солидарности и взаимовыручке. Он, как свидетельствуют источники, всегда занимал наиболее радикальные позиции и был сторонником наиболее острых, боевых форм развития рабочего движения. 23 апреля 1900 года состоялось первое его политическое выступление на рабочей маевке в окрестностях Тифлиса. Сам факт такого выступления уже примечателен, поскольку известно, что Сталин не блистал особыми ораторскими способностями. Более действенной и более сильной чертой его натуры как подпольщика-революционера была сфера организаторской работы, где со временем он проявил себя с самой выгодной стороны. Не случайно, что в августе того же, 1900 года, он становится одним из руководителей массовой забастовки в Главных тифлисских железнодорожных мастерских.
Вторым важным направлением его деятельности в этот период является работа, нацеленная на создание нелегальной и легальной революционной марксистской печати. В подходе к этому вопросу в среде тифлисских социал-демократов возникают острые разногласия, которые в дальнейшем перерастают в более фундаментальные расхождения, ставшие причиной раскола социал-демократов. Впоследствии на более широком, уже общероссийском фоне, произошел раскол российской социал-демократии на большевиков и меньшевиков. Но пока что и радикальные, и умеренные части тифлисской и вообще кавказской социал-демократии работали в рамках одной, единой организации. Причем противоборство между ними происходило чуть ли не по всему спектру практических проблем, хотя, казалось бы, перед лицом единого общего противника — царизма — они должны были уметь находить пути к устранению своих разногласий. Сталин в данном отношении отличался особой непримиримостью и жесткостью своих взглядов и позиций. Вообще следует заметить, что мягкотелость никогда не принадлежала к чертам его характера и к свойствам его политической психологии и линии поведения.
Неудивительно, что особую активность Сталин проявляет на поприще создания нелегальной газеты «Брдзола» («Борьба»), начавшей выходить с сентября 1901 года на грузинском языке. Он был, наряду с другими кавказскими революционерами, одним из главных создателей и редакторов этой газеты. Первый том сочинений Сталина открывается написанной им передовой статьей, посвященной тогда самому актуальному вопросу развертывания революционной борьбы — вопросу о характере и направлении новой революционной газеты. Вот как мыслил себе задачи и направления работы газеты Сталин (учтем, что это первое дошедшее до нас политическое произведение Сталина[224]): «Итак, грузинское свободное периодическое издание является неотложной нуждой социал-демократического движения. Вопрос сейчас лишь в том, как поставить это издание, чем оно должно руководствоваться и что оно должно давать грузинскому социал-демократу.
Если взглянуть со стороны на вопрос существования грузинской газеты вообще и в частности на вопрос её содержания и направления, то может показаться, что этот вопрос разрешается сам собой, естественно и просто: грузинское социал-демократическое движение не представляет собой обособленного, только лишь грузинского рабочего движения с собственной программой, оно идёт рука об руку со всем российским движением и, стало быть, подчиняется Российской социал-демократической партии, — отсюда ясно, что грузинская социал-демократическая газета должна представлять собой только местный орган, освещающий преимущественно местные вопросы и отражающий местное движение. Но за этим ответом скрывается такая трудность, которую мы не можем обойти и с которой мы неизбежно будем сталкиваться. Мы говорим о трудности в отношении языка… Так как большинство грузинских рабочих-читателей не может свободно пользоваться русской газетой, руководители грузинской газеты не вправе оставлять без освещения все те вопросы, которые обсуждает и должна обсуждать общепартийная русская газета. Таким образом, грузинская газета обязана знакомить читателя со всеми принципиальными теоретическими и тактическими вопросами. Вместе с тем она обязана возглавлять местное движение и должным образом освещать каждое событие, не оставляя без разъяснений ни одного факта и отвечая на все вопросы, волнующие местных рабочих. Грузинская газета должна связывать и объединять грузинских и русских борющихся рабочих. Газета должна сообщать читателям обо всех интересующих их явлениях из местной, русской и заграничной жизни.» [225]
Я сознательно привел столь обширную выдержку из статьи для того, чтобы читатель мог сам убедиться в некоторых особенностях как политического мышления, так и уровня теоретической подготовленности ее автора. Что здесь заслуживает быть отмеченным? Ясность и определенность позиции, четкость поставленных задач и уже тогда органически присущее ему понимание тесной и неразрывной взаимосвязи интересов грузинского рабочего класса и вообще грузинского народа с общероссийскими интересами. Последнее обстоятельство чрезвычайно важно, поскольку именно оно лежит в качестве краеугольного камня в сталинском толковании национального вопроса. Этот же национальный вопрос, точнее пути и методы его практического решения в российских условиях, стал одним из самых серьезных оселков, на котором проверялась и оттачивалась действительная политическая зрелость государственных и политических деятелей России. Так было сто лет назад. Так обстоит дело и сегодня.
Разумеется, знакомство с ранними публикациями Сталина не открывают перед нами какого-либо яркого мыслителя-теоретика, прокладывающего свои пути в трактовке злободневных проблем современности и социал-демократического движения. Не обнаруживают они и каких-либо выдающихся публицистических способностей автора. Однако они вполне убедительно свидетельствуют о том, что молодой Сталин хорошо владеет пером, ясно и четко мыслит и умеет убедительно аргументировать свои позиции.
Заслуживает быть отмеченной и вторая его статья, помещенная позднее в той же газете. Она вышла под названием «Российская социал-демократическая партия и ее ближайшие задачи». В ней автор рассматривает довольно широкий круг вопросов, сосредоточивая внимание на критике взглядов тех, кто ориентировал рабочее движение на отстаивание прежде всего экономических требований, упуская из вида задачи политического характера, и прежде всего свержение самодержавия. Заслуживает специального упоминания позиция молодого Сталина по национальному вопросу, которую он изложил в этой статье. Характеризуя сущность национального вопроса в тогдашней России он, в частности, писал: «Стонут угнетённые нации и вероисповедания в России, в том числе гонимые со своей родины и оскорблённые в своих святых чувствах поляки, финны, права и свободу которых, дарованные им историей, самодержавие нагло растоптало. Стонут постоянно преследуемые и оскорбляемые евреи, лишённые даже тех жалких прав, которыми пользуются остальные российские подданные, — права жить везде, права учиться в школах, права служить и т. д. Стонут грузины, армяне и другие нации, лишённые права иметь свои школы, работать в государственных учреждениях, вынужденные подчиниться той позорной и угнетающей политике русификации, которую с таким рвением проводит самодержавие. Стонут многие миллионы русских сектантов, которые хотят веровать и исповедывать так, как им подсказывает их совесть, а не так, как желают православные попы» [226].
Любопытно поставить вопрос, как нынешние авторы, активно раздувающие версию о чуть ли не генетически обусловленном антисемитизме Сталина, объяснят тот факт, что уже с самого начала своего революционного пути Сталин счел необходимым выступить против притеснений евреев в царской России? Ответят, видимо, что со временем его позиция изменилась. Что же, вполне возможно. Но и в таком случае о каком-то изначально присущем ему антисемитизме говорить абсурдно.
Объективная оценка ранних политических работ Сталина начисто опровергает утверждения о якобы убогом и примитивном уровне его ранних публикаций. Равно как и утверждения о том, что интеллектуальный и образовательный уровень бывшего семинариста был весьма невысок. Можно, наконец, провести сравнение с уровнем нынешнего высшего образования, при котором многие выпускники вузов с большим трудом и массой ошибок выражают свои мысли (если они, конечно, есть) на бумаге.
Политическая биография Сталина, разумеется, не может быть написана без использования его произведений, созданных в самые различные периоды, как в ранние годы его деятельности, так и на закате жизни. По ряду важных аспектов статьи и выступления Сталина порой являются едва ли не единственным достоверным документальным источником. В первую голову это касается ранних периодов его деятельности. Я, конечно, хорошо понимал и понимаю, что полностью опираться на его произведения, рассматривая их в качестве абсолютно надежной и в полной мере объективной документальной базы, в серьезном исследовании нельзя. Это все равно, что судить о человеке только на основании того, что он говорит сам о себе. Ведь автобиография и биография — жанры, хотя и имеющие много сходства, тем не менее различающиеся и по своему характеру и по степени объективности, не говоря