Социально-антропологическое истолкование юридической деятельности 4 страница

Насилие и лишения в сфере отношений между людьми, которые ассоциируются с противоправностью и преступлением, можно на­звать радикальной болезнью социального контекста. Эти аномалии на первоначальных ступенях развития общества не могли не вызвать

'Беккариа Ч. Указ. соч. С. 164.

Философская антропология юридической нормы__________________ 271

такую же радикальную и максимальную по своей силе негативную реакцию на публичном его уровне. При такой установке и целепола-гании со стороны древнего законодателя наказание выступает как максимум негативной реакции по отношению к преступному дея­нию. Этот максимум реакции вызван естественной потребностью архаического общества обеспечить максимальное преимущество и создать соответствующий запас прочности приемлемого, совмести­мого, взимотерпимого в отношениях между людьми сравнительно с враждебной и разрушительной типологией поведения. В этом смыс­ле классификация и сериация преступлений в уголовных кодексах с указанием санкций, т. е. четко установленных мер наказания, пред­ставляет собой одновременно установление границ в дозволенном и правомерном, это своеобразный нормологический способ воссозда­ния правового качества отношений между людьми путем отграниче­ния этой сферы позитивного состояния общественных отношений от социальной аномалии. Именно со сферой позитивного и утверди­тельного, основой существования которого является сохранение права на жизнь, следует связывать начало и историю общественной свободы.

Уголовно-правовая политика Законодателя одновременно есть не что иное, как определение параметров легитимного насилия го­сударственной власти. Как ни странно, но противоправность откры­вает доступ к всевластию в сфере негативного воздействия на обще­ственные отношения, что дает возможность проявиться произволу государственной власти. Формальным, а через действующее законо­дательство, и реальным препятствием для проявления такой воз­можности становится публично-правовой концепт правового госу­дарства, при котором закон связывает через нормологическую функции прав и свобод человека и гражданина законодателя, прави­теля и судью.

Общество осуществляет дифференцированный подход к уста­новлению тех или иных видов ответственности за правонарушения, выделяя из состава неприемлемого для совместного существования людей друг с другом те деяния, которые несут разрушительные по­следствия для всего общества в целом (преступления), и те, которые имеют локальное разрушительное воздействие на публично-правовую или частно-правовую сферы жизни (правонарушения, не подпадающие под признаки преступления). Широкое применение

J72____________________________________________________ Глава 2

смертной казни и различных телесных наказаний как видов наказа­ния за преступления в качестве длительного и устойчивого направ­ления в уголовной политике государственной власти в историческом прошлом постепенно сменилось тем, что основным видом ответст­венности за совершенные преступления стало лишение свободы.

Прежде предметом лишающего воздействия при применении уголовного наказания служило тело осужденного. Намерение госу­дарства с точки зрения рецептивного воздействия наказания на ин­дивида состояло в достижении эффекта устрашения. Наказание бы­ло призвано вселить ужас по отношению к перспективе совершения преступления вообще и создать в сфере индивидуального воспри­ятия такой перспективы некий род ценностного отвращения. Со временем, в так называемых цивилизованных обществах объектом наказующего воздействия становится душа человека, сфера вмене­ния. Работа рецептивности (публичной восприимчивости) наказания обрела свою опору уже не в физическом насилии по отношению к телу индивида, а по отношению к индивидуальному жизненному пространству, адекватным способом измерения которого стало вре­мя. Приоритет в эффективности наказующего воздействия был от­дан душевному страданию перед телесным, что по мысли Законода­теля и общества в целом должно привести к исправлению и пере­воспитанию преступника. Если сначала речь шла об отношению к индивиду как к животному типа Homo sapiens, то в дальнейшем объ­ектом воздействия стала личность преступника. Необходимо было преобразовать во вполне приемлемое социально неприемлемое пре­ступное вменение, понимая его сущность с точки зрения рациональ­ной аксиологии как непригодность в модусах ущербности, дефект­ности как неготовности и деформации.

Иными словами, тюрьма как место лишения свободы начинает постепенно использоваться в целях социальной переработки пре­ступного контингента и последующего его возврата в нормальный социальный контекст. В этой связи реакция государства на преступ­ное действие трансформируется и уже выражается не в отрицающем исключении преступного элемента из человеческого сообщества как единственно верном принципе отношения к проблеме преступления и наказания. Наказующая функция государства в отношении лица, совершившего преступление, находит свое основное выражение во временном исключения его из нормального общества с тем. чтобы в

философская антропология юридической нормы 273

последующем он снова в преобразованном виде включился в соци­альный контекст, будучи перевоспитанным и исправленным. В связи с этим места лишения свободы и преступность как таковая стано­вятся сферой приложения экономического расчета, а принудитель­ный труд в колониях — средством выполнения соответствующих задач государства, общества и частного бизнеса.

Известный современный криминолог Н. Кристи таким образом характеризует современное положение дел с реализацией государст­венной властью идеи уголовного наказания: «Правовая система то­же перестраивается, приноравливается к современному индустри­альному обществу, основные ценности которого — прояснение це­лей, контроль над производством, снижение стоимости товара, рациональное распределение труда при координации всех действий на высшем руководящем уровне. Мы возвращаемся к идеям М. Вебера и к системе максимальной продуктивности при решении четко поставленных задач.

В современном мире все изменилось. Право хотят загнать... к институтам производства. Право становится инструментом утили­тарным, его отдаляют от культурных институтов. Вследствие этого право теряет наиболее важные качества, прежде всего —- глубинную связь с сущностными областями человеческого опыта».

Эта констатация является обобщением опыта применения уго­ловной ответственности в виде лишения свободы в условиях инду­стриальных обществ и свидетельствует о том, что так называемое охранительное право, т. е. право как система норм, призванных обеспечить реализацию свободы личности посредством исключения и вытеснения из социального контекста преступного поведения, подпадает под политический и экономический расчет и контроль. Традиционный смысл и назначение наказания искажаются, посколь­ку из него выхолащиваются социально-антропологические основа­ния и оно становится технико-экономической, прагматической иде­ей. Сама преступность начинает выступать в качестве социальной данности, которая может быть использована для достижения поли­тических и экономических целей. Иными словами, преступность становится «полезной» с точки зрения использования ее для извле­чения прибыли. Она становится неким видом «природного ресурса»,

³⁰ Кристи Н. Борьба с преступностью как индустрия. М., 2001. С. 167,191.

274____________________________________________________ Глава 2

который может послужить основой для организации любого эконо­мического процесса, а тюрьмы могут стать доходной статьей бизне­са, переходя в руки частного капитала В связи с этим преступность как явление в обществе может возрастать, уменьшаться в объеме и распространенности при умелом проведении политики государства в области уголовного права, в основе чего могут лежать экономиче­ские интересы

Учитывая это обстоятельство, Н. Кристи указывает, что «изме­нения социальной системы привели к снижению порога восприятия. И теперь даже незначительные проступки рассматриваются как пре­ступления, а совершившие их люди как преступники В то же самое время мы находимся в ситуации, когда прежние барьеры, предупре­ждавшие нежелательные поступки, не действуют, но вместе с этим созданы новые технические средства контроля. Господь Бог и сосе­ди заменены эффективными средствами наблюдения Гнев и страх, вызванные действиями, которые современное общество склонно воспринимать как злодеяния, становятся движущей силой в борьбе со всеми видами преступлений. Это новая ситуация, характеризуе­мая неиссякаемостью источника поступков, которые можно опреде­лить как преступления. И такая ситуация создает неограниченные возможности для борьбы со всеми видами нежелательных действий. Живая традиция тех времен, когда все преступления можно было квалифицировать как злодеяния, в сочетании с неиссякаемым ис­точником поступков, которые ныне могут рассматриваться как пре­ступления, подготовили почву: рынок борьбы с преступностью ждет своих предпринимателей»

Таким образом, общество создает специфический закрытый ре­зервуар для асоциального и преступного, исключая его из сферы правомерного поведения Поводом для такого вытеснения и исклю­чения является совершение преступления или нарушение уголовно-правового запрета Преступление представляет собой акт нарушения права со стороны виновного лица— прест\пника, совершенный по отношению к другому лицу, государству, обществу В итоге причи­нение лишения, ущерба, страдания следует возместить, восстано­вить нарушенное право, загладить тот вред, который возник в ре­зультате преступного деяния Однако такой способ перечеркивания

³¹ Там же С 22

-

философская антропология юридической нормы 275

свершившегося и аннулирования разрушительной для блага гражда­нина, общества и государства причинной связи не является доста­точным для установления правопорядка, поскольку он не создает потребности соблюдать закон и не несет в себе предупредительного потенциала для исключения из поведения человека повторения по­добного разрушительного действия в будущем.

Применение >головного наказания по самой идее его воздейст­вия на сознание человека призвано сформировать отрицательное отношение к совершению преступления виновным лицом вновь В связи с этим исполнение наказания представляет собой создание за­паса прочности в \ становлении дистанции по отношению к возмож­ности совершения преступления Этот запас прочности создается за счет временной меры как отрезка жизненного пути, посвященного не осуществлению стремления к счастью и процессу индивидуаль­ного благосозидания, а претерпеванию лишений, тягот, контроля и ограничений Это не жизнь в поисках блага и пользы, а жизнь в ус­ловиях ограничения и прин\ дительных обязанностей в ответ на пре­ступление как злонамеренный индивидуальный жест эгоистического устремления к обладанию благом, пользой и властью безотноси­тельно к другим людям, обществу и государств.

По определению, которое дает Ю А. Денисов и которое можно считать относящимся в значительной степени к преступному пове­дению как вид}' правонарушений, «правонарушение — это индиви­дуалистский, анархистский произвол отдельных индивидов, ответ­ственных за свои действия, выражающийся в форме виновного дея­ния, опасного (вредного) для устоев данного общества, нарушающего правопорядок, являющийся вместе с тем элементар­ной формой массовидного социального явления -деликтности, обу­словленного общественными причинами».

В такой постановке вопроса об юридической ответственности в области уголовного права может возникнуть впечатление, что пре­ступление логически и исторически предшествует правовому со­стоянию и нравственности. Однако это не так. Манифестация нега­тивного происходит в сфере позитивного и не может быть опреде­лена иначе, т. е. в другом их расположении относительно друг друга.

³² Денисов Ю А Общая теория правонарушения ответственность Л, 1983. С 128

Глава 2

Позитивное должно уже быть готово к восприятию преступного как неприемлемого, исключительного, вредоносного, негодного, как стихийно хаотического в условиях текущей повседневности, которая в противоположность этому представляет собой устоявшийся обыч­ный способ поведения. Тем самым в позитивном, как следствии со­вместимости индивидуального поведения, его согласованной взаим­ности, создается ф>цдамент устойчивости, позволяющий произво­дить операционально исключение из своей сферы негативное и отрицательное В итоге устанавливается система запретов и санкций в отношении преступного поведения как радикально отклоняющего­ся от обычного поведения.

В связи с этим как норма предшествует аномалии, так и закон как установление и запрет предшествует преступлению, но это не значит, что не-право или отрицание права предшествует самой сис­теме утвердительного как процессу правовой жизни.

Тем самым опровергается концептуальная схема генезиса юри­дической нормы, которая в свое время была предложена А. Шопенгауэром: «Государственное право, или законодательство, заимствует у морали главу, которая представляет собой учение о праве и определяет, наряду с внутренним значением права и не­права, точную границу между ними, но заимствует только для того, чтобы использовать ее оборотную сторону, и все те границы, кото­рые мораль запрещает преступать, если не желать совершать не­права, рассматривает с другой стороны, как границы, пресечение которых другими не следует дозволять, если не желать страдать от не-права, от которых, следовательно, каждый имеет право отстра­нять других, — вследствие чего эти границы в таком предполагае­мом пассивном отношении и укрепляются законами. Оказывается, что подобно тому, как историка очень остроумно назвали поверну­тым назад пророком, правоведа можно считать перевернутым мора­листом, а поэтому и учение о праве в собственном смысле слова, т. е. учение о правах, которые можно требовать, есть перевернутая мораль — в той главе, где речь идет о нерушимых правах Понятие не-права и его отрицание право, которое было сначала моральным, становится юридическим посредством перемещения отправной точ­ки с активной стороны на пассивную, следовательно, посредством переворачивания. . Чистое учение о праве, или естественное пра­во, — лучше было бы назвать его моральным правом, — также ле-

философская антропология юридической нормы 277

жит, хотя и перевернутое, в основе каждого правового позитивного законодательства, подобно тому, как чистая математика — в основе каждого раздела прикладной математики».³³

А. Шопенгауэр не видит градации между антропологическим, этическим и юридическим ингредиентами социального и допускает нормологическу ю ошибк\, полагая, что право в его юридическом оформлении и оптическом публичном облике может считаться мо­ральным правом в его чистом виде как уместность человека в его притязаниях на создание жизненных условий, подобающих его по­ложению в мироздании и обществе. В этом отношении не-право на­чинает выступать в качестве отрицательной активности, которая провоцирует и создает само право как бы изнутри. На самом деле и мораль и право возникают из единого источника приемлемости со­вместного коллективного бытия людей в рамках сообщества и име­ют общий антропологический фундамент. He-право возникает как процесс разрушения этого фундамента внутри сложившегося быто­вания и традиции, т е оно возникает в присутствии определенного нормативного массива в существующих отношениях между людьми. Само по себе оно лишено конструктивных усилий, поскольку есть чистый произвол и проявление силы, подобной природной стихии. Используя такой подход право, вернее всего можно было бы при­числить к оконечности морали, которая приобрела исторически ин­ституциональную форму и тбличное всеобщее выражение.

В этой связи нужно отметить, что не-право создает кратологи-ческий эффект внутри совместимого и приемлемого существования людей друг с другом, поскольку нерасчлененность нравов не позво­ляет сохранить их устойчивость и нерушимость В строгом же юри­дическом смысле, поскольку на начальном этапе формирования пра­вовой реальности противопоставление права и не-права не имело догматического характера и право находилось в зачаточном виде, не-право может считаться таковым после его закрепления в виде от­рицательной рецептивности и установления ответственности за его конкретное разрушительное воплощение в индивидуальном акте как правонарушение Поэтому право не есть исходное учредительное действие по отрицанию не-права, в котором могло пребывать сооб­щество, как пытался охарактеризовать их онтологическое соотно-

³³ Шопенгауэр А- Мир как вопя и представление. М., 1994 Т 1 С 442, 443, 445

278____________________________________________________ Г.чава_2

шение А. Шопенгауэр. Наоборот, право есть утвердительное дейст­вие, которое при своем утверждении отрицает то. что ему противо­речит. Эта утвердительность организует публичный институцио­нальный механизм для устранения не-права, к чему неспособна мо­раль в силу ограниченности ее нормативного воздействия на общество.

Кроме того. А. Шопенгауэр, несмотря на то, что ему известно понятие прав и свобод как учение о правах, которые можно требо­вать, связывает не-право с нарушением морального запрета и созна­нием недопустимости того или иного поступка в терминах мораль­ного, а не юридического законодательства. Сравнение правоведа с моралистом здесь может иметь ограниченный смысл, который от­нюдь не связан с операцией переворачивания, как это пытается, про­являя свое остроумие, доказать А. Шопенгауэр. Правоведа можно считать геометром в сфере нравов, причем границы между этикой и юриспруденцией проведены именно последней. Для моралиста эти границы всегда были и будут достаточно прозрачными.

Раздел территории нормативности между этикой и юриспруден­цией, если он и имел место в истории и действительности, произо­шел вполне мирно, поскольку это было внутреннее расслоение еди­ного нормативного массива на публичное и частное пространство общественной жизни. Именно публичныйхарактер права, позволил четко выделить из социального контекста разрушительные сериации не-права и установить границы между допустимым и недопустимым и тем самым определить начертание в дозволенном как мере вопло­щения прав, предоставления которых, как указывает А. Шопенгауэр, можно требовать. Иными словами, в догматическом смысле публич­ное выявление модификаций не-права означает одновременно уста­новление за эти виды правонарушений соответствующих санкций в юридическом законе. Это лишний раз подтверждает правильность правовой аксиомы, касающейся оснований юридической ответст­венности: нет преступления без закона, или нет закона — нет ответ­ственности (Nullum crimen sine lege).

В ходе социальной эволюции право определять направление уголовно-правовой политики стало относиться в своей исходной уч-редительной нормативной ситуации, к области принятия политиче­ских, а не этических, либо юридических, решений и составило пре­рогативу государственной законодательной власти. Вопрос о том-

философская антропология юридической нормы 279

что следует считать актом, который имеет признаки преступления как общественно опасного действия, отрицающего право как тако­вое, разрешается через представительство общей воли народа зако­нодателем и не входит в содержание какого-либо вида обществен­ных дискуссий, эмпирического аксиологического анализа и диагно­стики на уровне обычной повседневной жизни.

Таким образом, наблюдается отчуждение между гражданским обществом и государством в лице законодателя в том, что следует считать общественно опасным действием в области посягательств на деятельность тех или иных социальных институтов и те или иные социальные ценности. В этом отношении демократическое общество рассчитывает на социальную диагностику, которая предоставляется средствами массовой информации, полагая, что они могут служить источником объективного подхода в оценке так называемых «нега­тивных» процессов в обществе.

Ясно одно, попытки придать характер проблемы соотношению между преступлением и наказанием, а именно, что является первич­ным, а что вторичным, следует признать несостоятельными. Со вре­мени утверждения письменной формы процесса правообразования через законодательную власть, которая может иметь в этом отноше­нии различный статус (теологический, богоданный, реализующий представительство Бога на земле, либо полностью рациональный, исходящий из идеи представительства народа, его воли, интереса, правды), вопросы о том, что следует считать преступлением и какое наказание наступает за его совершение, находятся в неразрывном единстве. Эта неразрывность обеспечивается присутствием в законе, определяющем юридическую ответственность за правонарушения, такого нормативного компонента как санкция.

Санкция выступает в данном случае в двух аспектах:

1) представляет собой негативный публично-правовой жест
принуждения со стороны государства:

2) является мерой наказания как степени отрицательного и ли­
шающего воздействия со стороны государства по отношению к ви­
новному лицу, содержащей в себе в скрытом виде совокупность
техник и методик индивидуализации наказания в каждом конкрет­
ном случае.

Именно понятие санкции как относительно фиксированного по объему и качеству выражения негативного, лишающего и ограничи-

280____________________________________________________ Глава 2

тельного воздействия, касающегося свободы, имущественных прав и, в исключительных случаях, жизни гражданина, характеризует та­кой способ отрицательного отношения государства к правонаруше­ниям, как реакция.

Реакцию в социально-аксиологическом смысле можно оцени­вать как ответное импульсивное защитное воздействие по отноше­нию к правонарушению, при этом государство четко определяет ко­личественный и качественный параметры этого отрицающего воз­действия и не предусматривает каких-либо дискуссий по поводу размера ответственности и выбора способа нарушенного права, как это имеет место при установлении гражданско-правовой ответст­венности

В связи с этим понятие санкции следует отнести к регулирова­нию отношений в публично-правовой сфере общественной жизни, где объем ответственности за совершенное правонарушение опреде­лен законодателем в самой юридической норме подобно жесткой утилитарной схеме «таксы» или «прейскуранта». Такой публично-визуальный способ установления юридической ответственности, характерный, например, для уголовного и административного права, рассчитан на эффект отрицательной рецептивности, и обнародова­ние такого законодательства означает доведение до сведения насе­ления отрицательных последствий, связанных с совершением тех или иных преступлений или административных проступков.

При анализе сущности санкции в праве возникает представле­ние о вменении субъекта действия и о результатах его социальной активности, поскольку именно во вменении лежит исток причинной цепи деяний, которые привели к правонарушению. В связи с этим санкцию с точки зрения безусловности ее применения к правонару­шителю можно сравнить с действием природных сил, неизбежно вступающих во взаимодействие между собой при наличии опреде­ленных условий: с соударением физических тел в соответствии с законами механики или с возникновением химической реакции при контакте двух веществ. Прямую аналогию санкции в праве можно усмотреть в способе ответной реакции на какой-либо раздажитель со стороны организма в живой природе.

В идее юридической санкции лежит телесно-топологический принцип отрицательной реакции на боль, страдание, дискомфорт и неудобство. Такая телесная топология одновременно представляет

философская антропологияюридической нормы281

собой и внутреннее диагностическое достояние субъекта воспри­ятия, смысл которого уже заключается не в пространственном, а в отрицательном ценностном измерении качества совмещения тела с внешней средой на уровне чувств приятного и неприятного, полез­ного и вредного. Вместе с тем, понятие санкции имеет и позитивный смысл, который заключается в эмгшрико-аксиологическом жесте одобрения и допустимости того или иного действия. Санкция обла­дает признаком согласия, разрешения и предоставления возможно­сти совершить то или иное действие при осуществлении каких-либо публично-правовых акций и властных полномочий. Дача санкции означает получение официального разрешения на совершение како­го-либо принуждения и ограничения в отношении прав, принадле­жащих гражданам, и придания этим действиям легитимного харак­тера (санкция на обыск, арест, проел ушивание телефонных перего­воров и т. д.).

Санкция в уголовном законе — это установленная мера наказа­ния за совершенное преступление.

Санкция, согласно феноменологическому и эмпирико-аксиологическому подходам, осуществленным Ф. Брентано в иссле­довании нравственного познания, связана с феноменами приятия и неприятия, любви и ненависти. В понятии санкции сосредоточены эмоциональная и реактивная стороны аксиологического восприятия социальной реальности, имеющего нормологические последствия. Это восприятие реализуется в трех классах эмпирически-аксиологической интенции: представлении, признании и эмоции. «В самом широком смысле слова класс эмоций (простирается) — от элементарной приязни и отвращения при одной мысли о чем-то до основанных на убеждениях радости и скорби и сложнейших фено­менов выбора цели и средств. Интенциональным отношением в классе эмоций являются... любовь или ненависть, или же (что будет не менее правильным выражением) — симпатия и антипатия.

С любовью, симпатией, ненавистью, антипатией мы имеем дело в элементарнейшей приязни и отвращении, в радостном торжестве и отчаянной скорби, в надежде и страхе, а также во всяком акте воли. •-- Подобно тому, как естественное познание требует и санкциониру-ст устойчивость положительного права в общем, и в частности, оно может предъявлять требования, от исполнения которых существен­но зависит размер благополучия, приносимого правовым порядком.

282 Глава 2

Теперь мы, наконец, действительно обрели искомую естественную

санкцию законного и нравственного».

Итак, мы видим один и тот же вид нормативного «воображе­ния», которое имеет место на публичном и частном уровнях обще­ственной жизни, когда говорится о сохранении приемлемых и при­носящих благо и пользу отношений между людьми и неприемлемо­сти такого разрушительного деяния, как преступление. Преступлению придается негативная социальная значимость и за его совершение устанавливается наказание как публичная юридическая санкция, направленная на то, чтобы исключить подобного рода дея­ния из социального контекста.

В подобного рода абстакции перцептивного воображения впол­не случайным образом реализуется эмпирический выбор способа действия в конкретной жизненной ситуации, имеющей «социально-эстетический» в обозначенном ранее содержании смысл. Этот выбор связан с приятием или неприятием того или иного поведения парти­кулярное™, которая мнит себя квазиабсолютным образом. Он за­ключен в частной локализации, при этом не учитывается регулятив­ный захват, присущий соответствующему публичному установле­нию, и требование какой-либо юридической нормы. Выбор в пользу совершения преступления осуществляется не на уровне самоуглуб­ления человека в свою собственную сущность, его реализация не связывается с бытием целого. Субъективность противопоставляет свою единичность этому целому, не соглашаясь с его публичными установлениями. Такую ситуацию нельзя представлять как ситуа­цию выбора между приемлемым и неприемлемым поведением, се­лективным выбором между нормой и аномалией. Индивид в ситуа­ции совершения преступления перемещается в асоциальное про­странство и полагает, что именно оно составляет основу его существования. Нормативность не является принадлежностью эсте­тического воображения, ее истоком является не привлекательность блага как таковая, а именно ситуация выбора, где происходит про­цесс определения направленности действия, исходя из возможных последствий и ответной реакции со стороны окружающих обстоя­тельств.

³⁴ Брентано Ф. О происхождении нравственного познания. СПб., 2000. С. 50, 51, 67, 68.

философская антропологияюридической нормы 283

Приемлемость как естественная норма существования людей друг с другом создается в сфере взаимосогласованного благосозида-ния, складываясь из воспитания, традиции и обычая. Преступная воля действует в той же сфере естественной аксиологической уста­новки, что и воля, которая следует традиции, обычаю и нравам в це­лом. Но ее отличие от естественной социальной установки заключа­ется в том, что преступное деяние как выбор и принцип действия отвергается содержанием телесно-диалогического социального кон­текста.

Преступление может быть исключено из частной сферы жизни в формальном акте его непризнания и неприятия, установления по отношению к нему дистанции, устраняющей в отношении него ка­кие-либо контактные социально-топологические пропозиции, обла­дающие признаками общности и взаимности. Однако эта сфера жиз­ни, как уже указывалось, не может обеспечить нормативного спосо­ба вытеснения и исключения преступления из социального контекста, не обладая законоподобными и мерными ресурсами уч-редительности принуждения по отношению к такому массовидному проявлению индивидуального поведения, как преступление. Частная сфера жизни в силу своей точечной индивидуации и «вязкого» взаи­мопереплетения партикулярных связей, наоборот, может служить условием сокрытия преступной акции. Эта активность направлена в своем разрушительном воздействии не на политическую власть не­посредственно, а на право, свободу и собственность, которые при­надлежат индивиду.