Регент сююмбике-хатун в казани

Дочь ногайского хана Юсуфа Мирзы Сююмбике по сватовству прорусских мурз и с одобрения царя Российского государства была очень рано выдана замуж за слабохарактерного казанского правителя Джанали (был ханом в 1531—1533 гг.). Сююмбике, как отмечали хронисты того времени, отличалась красотой и недюжинным умом. Ее не устраивало то обстоятельство, что муж ее был вассалом царя. В то время в Казани действовала группа противников русской ориентации.

Во время поездки Джанали в Москву Сююмбике вышла замуж за нового казанского хана, Сафа-Гирея (в 1536 г.), который правил ханством в 1533—1549 гг. и также был противником русской ориентации. Вскоре под влиянием как отца, так и нового мужа Сююмбике стала во главе антирусской оппозиции¹⁸.

В 1549 г. Сафа-Гирей внезапно умер, и в Казани начались беспорядки. Поскольку ханство нуждалось в твердом и влиятельном правительстве, сановники возвели на ханский престол трехлетнего сына Сафа-Гирея я Сююмбике — Утямыш-Гирея, а его мать стала регентом ¹⁹.

Царь Иван Грозный решил использовать беспорядки в ханстве и в 1550 г. попытался захватить Казань. Он сам возглавил войско и в течение недели осаждал город. В ходе долгих и жестоких сражений сторонники Сююмбике оказали Ивану IV упорное сопротивление. Сама она выказала недюжинную храбрость, что принесло ей немалую славу.

В конце концов русская армия одержала победу. Когда царские войска вошли в Казань, они пленили Сююмбике и молодого Утямыш-Гирея. В дальнейшем сын Сююмбике Утямыш-Гирей был крещен и наречен именем Александра. В конце 1551 г. Казанское ханство было окончательно присоединено к России.

В Казани как память о Сююмбике остался минарет (башня) ее имени высотой 75 м²⁰.

Таким образом, из приведенных примеров мы видим, что регентами при малолетних правителях мусульманских государств нередко становились их матери, бабушки или сестры.

Революции и перевороты XX столетия в различных странах мусульманского мира в корне изменили их социальную структуру и государственный строй. В этот период был упразднен институт халифата, являвшийся выражением мусульманской теократии, распались великие империи, на их месте возникли новые национальные государства.

После великих преобразований Ататюрка в Турции, ставших примером для многих мусульманских стран, права женщин в этих странах стали более полными и борьба за признание этих прав уже перестала быть делом только узкой кучки интеллектуалов, она переросла в идею, принятую всем обществом. Например, в Пакистане, где большинство жителей являются фанатичными мусульманами, на выборах в конце 1964 г. сестра основателя государства Мухаммеда Али Джинны — Фатима Джинна была избрана членом парламента, и ее избрание было поддержано и мусульманами-фанатиками. В современных мусульманских странах женщины занимают должности, требующие большой дееспособности и инициативы. Так, послом Пакистана в Италии была Лийакат Али Рана, послом Пакистана в Марокко — Шайесте Икрамуллах, министром народного образования Республики Бангладеш — Махмуда Салим, председателем пакистанского Общества Красного Полумесяца — Вакар ан-Ниса Ноон. В Ираке, в правительстве Касема, министром муниципалитетов была Назиха Дулайми, а посланником Ирака в ФРГ была Сурийя ал-Ходжа.

Примеры, взятые из исторического прошлого и современной жизни, свидетельствуют о том, что исламская религия не ограничивает права женщины. В средневековых общинах, принявших ислам, женщина запиралась в гаремах только в богатых городских семьях. Тем не менее и в таких условиях некоторые женщины, выросшие в семьях ученых и образованных людей, преуспевали в попытках освободиться от средневековых пут.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы проследили судьбы 19 (из 20) женщин, кото­рые, как удалось установить, занимали престолы в раз­личных мусульманских странах. Двенадцать из них пра­вили в государствах, существовавших на землях Индии, Египта, Ирана и Ирака, одна — на территории, ныне входящей в состав Советского Союза, а семь осталь­ных — на Мальдивских островах и в Индонезии.

Вступление женщин на престолы мусульманских го­сударств началось с первой половины. XIII в., когда над находившимся в состоянии полного упадка Аббасидским халифатом уже нависла угроза его окончательного разгрома монголами. Это не случайное совпадение: да­же после полной потери государством Аббасидов своего престижа и авторитета и образования на территориях когда-то огромной империи множества крупных и мел­ких государств все новые правители могли утверждать­ся у власти, только получив инвеституру халифа. До са­мого разгрома Аббасидского государства и взятия мон­голами в 1258 г. Багдада халиф продолжал считаться обладателем политической власти на территориях, ког­да-то ему подвластных. Если какой-либо владетель при­обретал новые земли, он был обязан получить одобре­ние и санкцию халифа на владение этой территорией ¹. Основываясь на упомянутом в предисловии предании (хадисе), приписываемом пророку Мухаммеду и запре­щавшем женщинам стоять во главе государства, халифы отказывались утверждать кого-либо из женщин в сане государя. Так, хотя Шаджарат ад-Дурр и были избрана главой государства и некоторое время действительно являлась султаном Египта, в конечном счете, не получив санкции халифа, она вынуждена была сама отказаться от престола. И наоборот, на примере султанаРазийи, владевшей землями, не входившими в состав халифата Аббасидов, мы видим, что она в отличие от своего отца не сочла нужным обращаться к халифу за подобным утверждением и преспокойно справлялась с обязанностями монарха. Когда же халифат Аббасидов прекратил свое существование, то исчезло и это последнее препятствие, мешавшее женщинам быть правительницами в государствах, образовавшихся на землях, ранее входивших в состав халифата.

Следует учитывать и другой фактор: внедрявшиеся с X в. в мусульманский мир тюрки, создавая новые государства и занимая в них высшие должности, заставили общество принять ряд новых взглядов и традиций, связанных с тюркским обычным правом. К концу монгольских завоеваний эти представления полностью возобладали в государствах, вновь образованных на халифатских землях. Если не считать островов Индийского океана и Индонезии, то все женщины, занявшие престол на территории бывшей арабской империи, происходили из тюркских или монгольских династий. Подобное обстоятельство убедительно показывает, что в общественной жизни тюркских и монгольских народов женщины играли важную роль и пользовались большим уважением.

В некоторых случаях тюрки ставили женщину даже выше мужчины. Известно, что на ранней стадии уйгурское государство было в руках одной принцессы². Во введении мы отмечали, что регентами при малолетних монгольских владыках были их матери и что до избрания нового хана государственные дела часто находились в руках жен покойных государей. Из монгольского закона первой половины XVI в., известного под названием «Эски Тсаайин Бичик», видно, что монгольская женщина располагала некоторыми привилегиями в общественной жизни, хотя ее правовой статус не был никак установлен.

В статье 8-й этого закона говорится буквально следующее: «Если женщина обратится к господину (беку) и станет просить его об избавлении от наказания, наложенного на нее или на ее близких, то вообще ради уважения, испытываемого к особе противоположного пола, малые вины прощаются, а большие наказания сокращаются наполовину»³.

Когда Падишах-хатун вела со своим братом Союргатмышем борьбу за престол, везир Фахр ал-Мулк Махмуд заявил ей: «Если однажды, не приведи Господь, престол Кермана перейдет к тебе, можешь топором мяс­ника разрубить меня пополам!» Это высказывание сви­детельствует о том, что тюрки и монголы, не имевшие строго установленного порядка в вопросе наследования султанского престола⁴, допускали возможность занятия трона женщинами.

Примеры назначения-женщин на административные должности или терпимого отношения к тому, что жен­щины выполняют такие обязанности, мы встречаем и в османской истории. Когда султан Орхан (1326—1362) совершал поход против крепости Кирмести, ею в это время владела женщина по имени Клемастерия. Она вместе со своим братом Михалчи вышла навстречу сул­тану Орхану и преподнесла ему множество подарков, после чего тот оставил крепость в ее владении⁵. Прави­тель государства Ак-Коюнлу султан Узун-Хасан отпра­вил к османскому султану Мехмеду II Фатиху (правил в 1444—1446 и 1451—1481 гг.) посольство, во главе ко­торого была его мать Сара-хатун. Султан Мухаммед обошелся с ней весьма уважительно, называл ее ма­терью, взял с собой в поход на Трапезунд, а затем, на­градив богатыми дарами, отправил назад к сыну⁶.

Османский престол не оставался без наследников, и потому в истории этого государства не была случая, чтобы султаном была женщина. Но можно привести характерный пример, относящийся к правлению султана Махмуда II (1808—1839). Во время янычарского мяте­жа в ноябре 1808 г. Махмуд II казнил своего брата Мустафу IV (1807—1808), благодаря чему остался един­ственным представителем правящей династии. Тем не менее янычары решили свергнуть Махмуда II с престо­ла. Когда у них спросили: «Кого же вы сделаете султа­ном?», последовал ответ,: «Пусть султаном будет Эсма⁷. Кем бы ни был султан, ведь он тоже человек! И кем бы он ни был, лишь бы Аллах не дал нам погибнуть!»⁸.

Таким образом, в начале XIX в. мысль о занятии женщиной османского престола, обладатели которого носили и титул халифа, вовсе не казалась предосудительной для таких известных религиозных фанатиков, какими были янычары.

Не следует забывать, что при занятии трона женщины-мусульманки весьма умело пользовались силой. Но власть обреталась ими не только путем победы. Первая мусульманская государыня, султан Разийя, была объявлена наследницей престола своим отцом; правда, трон ей пришлось добывать с помощью насилия. Другая государыня, Шаджарат ад-Дурр, была избрана султаном, но из-за отказа халифа признать это избрание она вскоре была вынуждена отречься от престола. Туркан-хатун жевзошла на престол Кутлугханов с согласия сановников этого государства, и ильханы признали ее сначала регентом, а затем и султаном. Вспомним, что дочь Туркан-хатун Падишах-хатун, спасшись от своего брата Союргатмыша, стала в правление своего мужа ильхана Гайхату абсолютным монархом в Кермане. Абиш-хатун была назначена ильханом Хулагу правительницей Фарса и свергнута с престола другим ильханом, Аргуном, но снова, силой, заняла трон и в течение 22—23 лет была султаном. Набожная Даулат-хатун, ставшая главой государства Хуршидидов из-за отсутствия других наследников, так и не проявила политического честолюбия; когда возникла опасность, она отреклась от престола в пользу своего брата. Дочь Улджэйту-хана Сати-бек уже в преддверии падения государства Ильханов была объявлена султаном с помощью одного из двух враждующих эмиров — Хасана Малого. Дёнди-хатун, став сначала фактическим правителем Багдада, перебраласть в Васит и там захватила всю полноту власти в свои руки. Фатима-бике была посажена на престол Касимовского ханства московским царем в ожидании благоприятного момента для присоединения ханства к Московскому государству.

Владычицы Мальдивских островов и султаната Аче вступали на престолы, не имея соперников, а в дальнейшем избрание женщин султанами стало в этих государствах традицией. Сравнительная легкость, с которой женщины могли стать султанами на островах Индийского океана, объясняется наличием здесь издревле матрилокальной семейной системы, что, несомненно, способ­ствовало складыванию традиции избрания именно пра­вительниц.

Как видим, женщины, жившие в разных концах све­та, нередко играли выдающуюся роль на политической сцене. Иногда путь на эту сцену был для них открыт, а иногда им приходилось пробивать его насильно. Одна­ко почти всегда современные им историки пренебрегали их достижениями и не фиксировали должным образом роли и места женщин в истории.

И хотя в мусульманских странах под влиянием ре­лигиозных, норм, обычаев и традиций женщины подчас были вынуждены вести жизнь затворниц в гаремах, все же они доказали, что ни в чем не уступают женщинам других стран и вероисповеданий.

ПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКТОРА

У читателей русского издания книги Б. Учок несомненно появится немало вопросов относительно положения женщин в странах мусульманского Востока, как в прошлом, так и в настоящем. Многим придут на память события антимонархической революции 1979 г. в Иране, массовые демонстрации женщин в черных покрывалах, требовавших сурового наказания шаха и его приспешников и гневно осуждавших американский империализм. Вспомнятся и высказывания ведущих иранских духовных авторитетов по поводу роли и места женщины-мусульманки в обществе.

Как же оценить влияние ислама на судьбу женщины? Превратилась ли она действительно в затворницу и послушную исполнительницу воли мужчины или ислам принес ей свободу и равенство? В какой степени обращение в ислам изменило ее общественный статус? Эти и подобные вопросы вполне естественно возникают после прочтения интересной книги турецкой исследовательницы, которая попыталась взглянуть на историю мусульманского Востока с новой точки зрения — через судьбу женщины в традиционном мие ислама.

Методика исследования Б. Учок и ее выводы заслуживают особого разговора. Представляя автора, переводчик книги — известный в нашей стране знаток арабоязычных рукописей и специалист по средневековой истории стран Ближнего и Среднего Востока 3. М Буниятов указал, что Б. Учок занималась в Анкаре университете в семинаре М. Ф. Кёпрюлю.

С именем Мехмед Фуада Кёпрюлю (1890—1966) связано зарождение и становление целого направления в турецкой исторической науке, получившего название «национальной концепции». Кёпрюлю и другие приверженцы этого направления провозгласили в 30-х го­дах необходимость более глубокой разработки истории Турции с целью разоблачения субъективистских и тенденциозных взглядов ев­ропейских буржуазных ученых, рассматривавших турок наряду с другими народами Востока в качестве второстепенных народив и преуменьшавших значение их вклада во всемирную историю. Благо­даря работам сторонников «национальной концепции» значительно расширилась источниковедческая база исследований за счет архив­ных материалов, литературных произведений и фольклора, историче­ских источников соседних народов. Изменилась и тематика исследо­ваний: не ограничиваясь более политической историей, турецкие уче­ные начали разработку проблем социальной, экономической, культур­ной и религиозной жизни турецкого общества; наряду с работами по османской истории все больше внимания стало уделяться древ­нейшей истории тюркских народов, этногенезу турок, истории Сельджукидов. Однако в своей борьбе за пересмотр истории страны эти исследователи нередко вставали на позиции крайнего национализма, что ограничивало общую значимость их изысканий.

В книге Б. Учок влияние Кёпрюлю ощущается очень сильно. Оно видно и в проблематике работы, обращенной своим острием против неправильных представлений западных ориенталистов относительно положения женщины в мусульманском мире, и в широком круге ис­точников, использованных автором. Оно проявляется и в отношении к информации, содержащейся в различных исторических сочинениях. Добросовестно излагая сообщения средневековых авторов, Б. Учок практически не подвергает эти сведения критическому анализу. Лишь в тех случаях, когда один хронист явно противоречит другому, она излагает свою точку зрения. Турецкий историк не считает нужным и как-либо оговаривать тот панегирический тон, которым обычно средневековые авторы описывали деяния своих правителей. Впрочем, в этом нет большой беды. Современный читатель достаточно подго­товлен, чтобы самостоятельно оценить поступки тех или иных госу­дарынь или регентш на основе свидетельств современников.

Сложнее с другим. Вопросы, появившиеся в ходе чтения книги, не всегда получают достаточно четкий ответ на ее страницах. В не­которых случаях с ответами автора трудно согласиться. Не исчез­нут эти вопросы даже в том случае, если пытливые читатели по­пробуют обратиться к соответствующей научной литературе.

Дело в том, что серьезных обобщающих работ о роли женщин в истории мусульманских народов еще не создано. За последние десятилетия появилось немало этнографических и социологических изысканий, показывающих позицию современной женщины в различных ситуациях: в отдельных кочевых племенах, в деревенском быту, в различных сферах городской занятости. Однако эту мозаику фактов еще нужно сложить в общую картину, определить, где кончается воздействие исламских догм, а где начинается влияние особенностей местной жизни и как меняется ситуация под воздействием современной машинной и электронной цивилизации.

Что же касается наших знаний о женской доле в прошлом, то тут «белых пятен» гораздо больше. Это обстоятельство отчасти объясняется характером используемых исторических источников. Вплоть до настоящего времени большинство специалистов придерживается того мнения, что Коран, хадисы и труды средневековых мусульманских теологов и юристов дают наиболее полное и адекватное представление о положении женщин. Многие поколения востоковедов начинали свое знакомство с соответствующей страной с теологии, языка и литературы, поэтому их современные ученики и преемники явно склонны преувеличивать роль религиозных установлений и правовых трактатов в определении реальной ситуации.

Если обратиться к тексту Корана, можно убедиться, сколь спорным является такой подход. В суре четвертой «Женщины» (аят 38/34) говорится: «Мужья стоят над женами за то, что Аллах дал одним преимущество перед другими, и за то, что они расходуют из своего имущества. И порядочные женщины благоговейны, сохраняют тайное в том, что хранит Аллах. А тех, непокорности которых вы боитесь, увещайте и покидайте их на ложах и ударяйте их. И если они повинятся вам, то не ищите пути против них...» Этот стих, казалось бы, очень ясно говорит о неравенстве мужчины и женщины и о подчиненном положении последней. Видимо, познакомившись с подобными положениями ислама, французская писательница и общественная деятельница Симона де Бовуар отмечала: «Коран с крайним презрением третирует женщин» ¹. Однако комментаторы Корана противопоставляют цитированному бейту другой: «И ответил им Господь их: Я не погублю деяний ни одного из ваших деятелей — ни мужчины, ни женщины. Одни вы от других» (III, 193/195). Этот стих трактуется сторонниками модернизации ислама как указание на полное равноправие женщин.

Другим важным источником информации о положении в стране для исследователей всегда были и остаются исторические хроники. Но тех, кто хотел бы на их основе уточнить вопрос о статусе мусульманской женщины, ждет разочарование: женщины в таких хрониках упоминаются много реже, чем мужчины. Из этих источников можно узнать об отдельных выдающихся представительницах эпохи, занимавшихся поэзией, науками, часто и политическими интригами, но трудно составить представление об общем положении женщин.

Более обстоятельны сообщения европейских очевидцев — послов, торговцев, путешественников. Ученые, использовавшие по преимуществу этот вид источников, подчеркивали, что он позволяет получить более объективную картину. Однако в большинстве случаев европей­цы — по тем или иным причинам — не были в состоянии правильно понять особенности жизни, культуры, обычаев и психологии населе­ния тех стран, где им удавалось побывать. Поэтому далеко не всегда их описания и оценки были объективными. Для примера приведем одно из высказываний леди Мэри Уортли Монтегю, супруги англий­ского посла в Стамбуле, которая в 1718 г. бранила европейцев, «со­крушавшихся о несчастном состоянии турецких дам, которые, [воз­можно], свободнее всех дам на свете и являются единственными жен­щинами в мире, ведущими жизнь полную беспрерывных удовольст­вий, не обремененными заботами и проводящими все свое время в про­гулках, купаниях или в приятных развлечениях, соря деньгами и приобретая новые наряды...»². Как ни наивно выглядят сегодня сен­тенции леди Монтегю, не будем забывать, что в свое время они ока­зывали большое влияние на европейское общественное сознание и способствовали появлению нового направления в историографии, представители которого критиковали ошибочные идеи о том, что турецкий гарем — это «отвратительная тюрьма», а его обитательницы — «угнетенные и бесправные рабыни» ³.

Появившиеся в последние годы работы некоторых западных и восточных ученых позволяют говорить об изменении подхода восто­коведов к интересующей нас проблеме. Прежде всего, значительно расширился круг используемых источников. Историки обратились к обработке массового документального материала (протоколов ша­риатских судов, вакуфных грамот, архивов каирской Генизы и т. п.). Изменилась и их интерпретация, ставшая более критической. Много внимания стало уделяться сравнительному использованию различных типов источников — нарративных, документальных, этнографических, лингвистических. В результате выявилась необходимость существен­ной корреляции наших представлений о роли и месте женщины в традиционных (докапиталистических) мусульманских обществах.

Если попытаться суммировать то новое, что появилось в истори­ческих концепциях, то оно прежде всего связано с отказом от крайностей в оценке положения женщин в мире ислама. Сейчас, разу­меется, еще трудно дать четкий и полный ответ по рассматриваемой проблеме, но ясно, что он не может быть простым и однозначным. Ведь речь идет о большой исторической эпохе, длившейся более ты­сячи лет, на протяжении которой ислам распространился на огром­ной территории — от Испании и Марокко до Индокитая и Филиппин, от Поволжья и Западной Сибири до Занзибара и Уганды. Было бы наивно полегать, что положение женщин во всем исламском мире всегда было одинаковым.

Трудно однозначно ответить и на вопрос, какое влияние оказал ислам на положение женщины. Прежде всего следует уточнить: с чем мы сравниваем положение мусульманки — с позицией женщин в бедуинских племенах Аравии V—VIII вв. или в крестьянской общине в районе Семиречья (Мавераннахра) в VIII—IX вв., или в византийском городе XII—XIV вв.? Кроме того, необходимо помнить, что и статус самой мусульманки не оставался неизменным. Фиксация в Коране определенных прав женщины может рассматриваться как прогрессивное достижение для раннефеодального общества, но, как показали кемалистские реформы в Турции, этого уже недостаточно для общества, развивающегося по капиталистическому пути. О том, какие кардинальные перемены в жизни мусульманской женщины принес социализм, мы можем судить на примере советских республик Средней Азии и Азербайджана⁴. Вот почему трудло согласиться с категорическим утверждением Б. Учок о том, что с принятием ислама положение женщины значительно улучшилось. Ведь точка сравнения выбрана произвольно: автор сопоставляет ситуацию в арабском халифате, где уже сложились или развивались феодальные отношения, с положением в бедуинском обществе, находившемся на стадии перехода от варварства к цивилизации. Между тем быстрое распространение ислама в феодальных обществах Ближнего Востока, Ирана, Индии позволяет предполагать как раз обратное: обращение в ислам, видимо, не предполагало существенных перемен в социальной организации, в том числе и в положении женщин.

Косвенным пвдтверждением высказанной гипотезы является преемственность многих традиций и этических норм в жизни народов Ближнего и Среднего Востока. Такие правила, как необходимость повиновения женщин мужчинам, соблюдения девушками целомудрености, а женами верности своим мужьям, уплата выкупа («калыма») за невест, выделение большей доли наследства сыновьям, равно как и наличие системы запретов в семейно-брачной жизни, обычаев многоженства и ношения паранджи (чаршафа), которые нашими современниками воспринимаются как типично мусульманские, на самом деле действовали еще до появления ислама. Так, паранджу, судя по иконографическим изображениям, носили в Пальмире⁵ еще в Iвеке н. э., известна она и в Византии и других землях, вошедших позже в состав Арабского халифата. Ислам же, как считают современные исследователи, главным образом кодифицировал и закреплял силой религиозного установления те нормы общественной жизни, которые застали арабы в завоеванных ими странах ⁶. Религиозная регламентация обычаев несомненно способствовала их более широкому распространению, а в дальнейшем стала существенной помехой на пути их преодоления, когда они перестали соответствовать новым потребностям общественного развития. Последнее обстоятельство и породило у части востоковедов представление о том, что ислам всег­да ограничивал права женщин, превращал их в послушных испол­нительниц воли мужчин. Особенность современной ситуации была воспринята как перманентная черта ислама. Не поняв сущности до­пущенной логической ошибки, автор книги не смогла правильно построить свои возражения и впала в другую крайность, утверждая, что благодаря исламу положение женщин существенно улучшилось. Исходя из правильного, на наш взгляд, допущения, что ислам не навязывал, но закреплял существовавшие социальные порядки, можно легко увидеть и другое заблуждение Б. Учок. На страницах книги не раз повторяется мысль: если отдельные талантливые жен­щины могли играть выдающуюся роль не только в культурной, но и в политической жизни мусульманских стран, следовательно, ислам признает равенство мужчин и женщин, хотя в прошлом это поло­жение не могло быть полностью реализовано. Однако при внима­тельном чтении интересной книги Б. Учок убеждаешься, что бога­тейший материал, собранный автором для доказательства своей кон­цепции, ее отнюдь не подтверждает.

Читатель без труда заметит, что приведенные в книге случаи восшествия женщин на престолы мусульманских государств связаны отнюдь не с начальным периодом исламской истории, но со значи­тельно более поздней эпохой, начавшейся после распада Аббасидского халифата в XIII в. и завершившейся в начале XX в. Опираясь на эти факты, вряд ли можно говорить об изначальном равенстве мужчин и женщин в исламе. Отметим и другое. Выступления жен­щин в качестве правительниц или регентш происходили в основном на периферии мусульманского мира, там, где влияние классических исламских институтов ощущалось слабее, зато велика была роль местных традиций и обычного права. Наконец, третье обстоятельство. Активизация роли женщин на политической арене приходится на периоды резкого усиления центробежных сил, вторжения иноземных захватчиков, в частности тюркских и монгольских кочевых племен. Этот факт отмечает и сама исследовательница, но ее попытка вы­дать подмеченное явление за «типично тюркское» явно неприемле­ма ⁷. Более правильное истолкование его дал в свое время выдаю­щийся отечественный востоковед В. В. Бартолъд. В одной из заме­ток, опубликованной уже после его смерти, говорилось: «Примеры более деятельного и властного вмешательства женщин в государ­ственные дела появляются тогда, когда в сферу мусульманской куль­туры стали входить народы, быт которых походил на быт домусульманских арабов, в особенности среднеазиатские кочевники». Указав на аналогичные факты в ранней османской истории, он делал вывод: «Все это должно было постепенно измениться по мере подчинения османских султанов традициям прежних деспотических государств Передней Азии с характерным для них гаремным бытом и по мере отказа народа от турецких степных традиций»⁸. Иными словами, материал книги отнюдь не доказывает наличие сильных эгалитарных тенденций в исламе, но свидетельствует о значительном влиянии обычаев кочевников (а в более широком смысле — «варварских» обществ), у которых женщины пользовались значительно большим объемом прав, чем в среде оседлого земледельческого населения:

Впрочем, читатель вправе спросить: если методика Б.Учок неверна, то как же определить истинную ситуацию в традиционном мусульманском мире?

Думается, что гораздо ближе к истине те исследователи, которые отвечают на этот вопрос, исходя из особенностей материального производства средневековой эпохи. Как в земледелии, так и в животноводстве, да и в ремесле того времени, на долю мужчин приходился основной объем производственной деятельности. Именно их усилиями обеспечивалась продукция, необходимая для существования общества в целом и таких его отдельных единиц, как семья, род, племя. Поэтому экономические, военные, политические и иные системы базировались на мужском господстве. В патриархальном средневековье женщина неизбежно должна была занимать приниженное, неполноправное положение. Однако приниженное состояние нельзя смешивать с бесправием. Важное значение семьи, рода, необходимость их воспроизводства определяли и социальный статус женщины, гарантируя ей определенные права на собственность, долю наследства, обеспечивая ее дееспособность в суде. Неслучайно Коран и другие источники шариата крайне скрупулезно определяют порядок заключения брачного контракта, условия развода и дележа имущества.

Опираясь на свои имущественные и семейные права, мусульманская женщина могла играть довольно активную роль в разных сферах общественной жизни. Разумеется, объем и проявления этой деятельности были различны в деревне и в городе; имущественное положение, уровень образования, принадлежность к разным социальным слоям также оказывали свое существенное влияние на активность женщин. Некоторое представление о ней дает недавно опубликованная работа Р. Дженнингса, изучавшего протоколы шариатских судов Кайсери и ряда других турецких городов в конце XVII — начале XVII вв.⁹. Оказалось, что свыше 11 % всех дел, зафиксированных в судейских реестрах, связано с выступлением женщин в качестве истцов или ответчиков. Хотя в шариатском суде мусуль­манки не обладали равными правами с мужчинами, они все же весь­ма часто использовали суд для обеспечения своих прав на собствен­ность, на наследство, на калым, действовали как попечители своих детей и поручители за других женщин. Некоторые из них владели значительным имуществом, вкладывали деньги в торговлю и ростов­щические операции, основывали вакфы для поддержания мечетей и других религиозных и культурных учреждений. Почти в 40% слу­чаев купли-продажи земли и другой недвижимости, по подсчетам Р. Дженнингса, фигурируют женщины. Правда, они гораздо чаще продавали, нежели покупали эту собственность.

Общественную значимость деятельности женщин подтверждает и работа Ахмада Абд ар-Разика, проанализировавшего различные виды профессиональной занятости египтянок в XII—XV вв.¹⁰. Все женские профессии разделены исследователем на три категории в со­ответствии с отношением к ним в обществе. К первой отнесены за­нятия, связанные с выполнением религиозных и образовательных функций. Женщины, преподававшие теологию, право, занимавшиеся поэзией, каллиграфией, пользовались наибольшим уважением и по­четом. Некоторых из них упоминает и Б. Учок в своем введении к книге. Ко второй, более многочисленной категории относились жен­щины «обычных» профессий. Среди них были искусные мастерицы (в частности, ковровщицы) и торговки, банщицы и акушерки, музы­кантши и певицы. К группе «низших» занятий принадлежало вы­полнение малопочетных обязанностей, например обязанностей плакальщицы и проститутки. Хотя добропорядочные мусульмане осуж­дали «дочерей греха», численность падших была весьма велика, да и свободой действий они пользовались немалой. И одно уже пере­числение их занятий показывает несостоятельность тезиса о «затвор­ничестве» женщин-мусульманок. Даже наличие в мамлюкском Каире специальной женской тюрьмы не подтверждает мнения об их изоля­ции в исламском мире.

Однако исследователи, занимавшиеся изучением роли женщин, единодушны в том, что они не имели права занимать какие-либо военные или административные должности и принимать участие в политической жизни. Видимо, неоднократно цитируемый в книге хадис о негативном отношении Мухаммеда к женщинам, претендовавшим на управление страной, представлял собой общую норму жизни мусульманского традиционного мира. Собранный турецкой иссле­довательницей материал заставляет вспомнить известный канон древних «nulla regula sine exceptione» («нет правила без исключения»). Биографии мусульманских государынь и регентш, приведенные в книге, показывают, что в отдельные исторические периоды этих исключений было так много, что они воспринимались историками как правило. Во множестве нарушений общей нормы, даже освященной религией, нет ничего удивительного, ведь речь идет об эпохе восточного феодализма, эпохе общего бесправия и произвола деспотических правителей, когда сила определяла закон и являлась его нормой. Все это прекрасно показано в работе Бахрие Учок.

М. С. Мейер

ПРИМЕЧАНИЯ

От переводчика

¹ Ридда — возникшее в 7—11 гг. х. (628—632 гг.) движение отказа от ислама.

Введение

¹ В своем труде проф. Нешет Чагатай (Islamdan obnce Arap tarihi ve Cahiliyye. 1957, с. 11) пишет о неправдоподобности та­кого свидания и абсурдности сведений, излагаемых в Торе и Библии <см.: 3-я книга Царств, X; 2-я Паралипоменон, IX; От Матфея, XII, 42; От Луки, XI, 3>.

² См.: 4-я-книга Царств, VIII—XI. Даты см.: Э. Бикерман. Хронология древнего мира. М., 1975, с. 192.

³ См.: А. Herzog. Die Frau auf den Furstenthronen der Kreuzfahrerstaaten, В., 1919.

⁴ <С 1972 г. главой королевства Дания является Маргари­та II.>

⁵ См.: М. Zihni. Mesahir un-Nisa, I. Istanbul, 1304, с. 254—255.

⁶ <Геродот. История. Перевод Г. А. Стратановского. Л., 1972, с. 77—78.>* (* Здесь и далее в угловых скобках примечания переводчика).

⁷ Н. А. R. Gibb. Оrta Asiya'dа Аrар futuhati. Istanbul, 1930, с. 29.

⁸ См.: Джувейни. Тарих-и Джахан-Гуша. Англ, перевод Дж. А. Бойля. Т. I. Лондон, с. 239—244. О Фатиме-хатун см. на с. 243—247; Абу-л-Гази Бахадур-хан. Родословная тюрок. Турецкий перевод Риза Нура. Стамбул, 1925, с. 147. <О монетах Торегене-хатун см.: Е. А. Пахомов. Монеты Грузии. Тб., 1970, с. 120—122 и табл. Х1Х.>

⁹ L. Glower. Great Queens. Famous Women Rulers of the East. L, 1927, с. 221—236.

¹⁰ <Хадисы — предания о жизни и деяниях пророка Мухаммеда.>

¹¹ Шейха Салиха (Мудрая настоятельница) — почетный титул (лакаб).

¹² <Ситт ал-Вузара (Госпожа везиров) — почетный титул.>

¹¹³ А. von Кremer. Сulturgeschichte der Orients unter den Chalifen. Вd. 2. Wien, 1890, с. 121.

¹⁴ <Фикх — мусульманское право, составная часть шариата. >

¹⁵ Ал-Маварди. Ахкам ас-султанийя, с. 65.

¹⁶ См.: А. фон Кремер. Т. I, с. 416.

¹⁷ <Матерью халифа была турчанка по имени Шагаб.>

¹⁸ Ибн Тагриберди. Ан-Нуджум. Т. III. с. 193—194; ИбнХалдун. Т. V. с. 111.

¹⁹ <Ан-Насави. Жизнеописание, с. 87. >

²⁰ Ал-Маварди. Ал-Ахкам, с. 6.

²¹ См.: А. фон Кремер. Т. I, с. 399. Т. Арнольд в статье «Халиф» в «Энциклопедии ислама» (тур. изд., т. V, с. 153) ошибочно приписал эти два условия и ал-Маварди.

²² См.: Ал-Макризи. Хитат. Т. III, с. 355.

²³ J. Von Hammer-Purgstall. Uber die Rechtmaessige Thronfolhe. Munchen, 1840, с. 593.

²⁴ А. фон Крамер. Т. I, с. 403.

²⁵ О Хуррем-султан <Роксолане — любимой жене османского султана Сулеймана I Кануни> см. в «Энциклопедии ислама» (тур. изд. Т. V/1, с. 593—596).

²⁶ О Косем-султан <жене османского султана Ахмеда I> см. там же, т. VI, с. 915—923.

Женщины среди монархов

I

¹ Ибн Баттута лично видел дату завоевания Дели (584 г.х.), высеченную на михрабе соборной мечети города (см.: Путешествия. Стамбул, 1333 г. х. Т. II, с. 34).

² Наsan Nizami. Таs ul-Меasir ti't-tarih. Ауаsofya nus., л. 222в.

³ В некоторых списках сочинения историка Хасана Низами, жившего в изучаемое нами время, его имя читается как Илетмиш и Илтутмиш. Горовиц в статье «Эпиграфические надписи Илтутмуша» (Epigraphia Indo-Moslemica, 1911—12) и