Тайпинские повстанцы и войска Дэн Сяопина

Применение Стратагемы № 2 в новой китайской истории иллюстрируется захватом города Ханчжоу в I860 г. войсками повстанцев-тайпинов, которые таким образом хотели принудить к отступлению войска, осаждавшие их столицу Нанкин. Когда в августе 1947 г. Чан Кайши собирался предпринять большое наступление на район, захваченный Коммунистической партией Китая, Дэн Сяопин и Лю Бочэн со своими войсками форсированным маршем оставили район, где располагались их опорные пункты, и направились за тысячу миль в горы по ту сторону Хуанхэ, в район, занятый чанкайшистами. Под угрозой оказалась сама основа военной силы Чан Кайши. Тот был вынужден защищаться от мощного наступления Красной армии и не смог напасть на красные районы. Так одним штрихом была изменена вся картина военных действий. Этот случай приводится как пример применения и развития Стратагемы № 2 в труде «Саньшилю цзи синь бянь» (Тридцать шесть стратагем в современной обработке. Пекин, 1987).

Современный тайваньский анализ Стратагемы № 2

В труде «Саньшилю цзи мибэнь цзицзе» (Тайная книга тридцати шести стратагем с комментариями. 3-е изд. Тайбэй, 1986) в разделе о Стратагеме № 2 указаны следующие примеры из современности.

Оказывается, предпринимая наступление на Вьетнам весной 1979 г., КНР не имела в виду ничего, кроме стратагемы «Осадить Вэй, чтобы спасти Чжао». Китай, вводя войска во Вьетнам, лишь хотел добиться, чтобы вьетнамские войска вышли из Камбоджи ради обороны их собственной страны. Однако в данном случае маневр не удался, поскольку китайская угроза Вьетнаму оказалась слишком слабой. Вот если бы Китай осадил Ханой, Стратагема № 2 привела бы к успеху. Насколько широка пропускная полоса Стратагемы № 2 в сознании китайцев, показывают следующие три примера из той же вышедшей в Тайбэе книги. Согласно издателю книги Шу Ханю, постоянно повергающие свободный мир в панику угоны самолетов террористами также являются примерами применения этой стратагемы. То же самое касается взятия американских заложников в Тегеране, позволившего Ирану обходиться с сильнейшей страной мира как с шахматной фигуркой на ладони. Аналогичное толкование дается эмбарго на ввоз зерна в Советский Союз после его нападения на Афганистан. Вновь оцененная в КНР и на Тайване Стратагема № 2 сообщает особое значение следующим словам Сунь-цзы:

«Война подобна воде. Как и вода, она не имеет постоянной формы. Тот, кто выверяет свою тактику по положению врага и таким образом достигает победы, может считаться достигнувшим божественности».

Стратагема № 3. Убить чужим ножом

Четыре иероглифа

Современное китайское чтение: цзе / дао / ша / жэнъ

Перевод каждого иероглифа: Одолжить / нож / убить / человек

Связный перевод: Взять взаймы нож, чтобы убить человека.

Сущность: Убить чужим ножом. Погубить противника чужими руками. Стратагема подставного лица. Вредить косвенным путем, не афишируя себя. Стратагема алиби, стратагема заместителя.

К четырем иероглифам этой стратагемы не привязывается никакой объяснительной притчи. Они непосредственно и наглядно описывают, как стратагема осуществляется. Одно из древнейших упоминаний краткой формулировки Стратагемы № 3 мы находим в пьесе эпохи Мин (1368–1644). Вот перевод соответствующей сцены, впервые выполненный на одном из европейских языков.

Коварная отправка на войну

В театре. Артист в амплуа злодея, исполняющий роль цензора Хань Ду, выходит на сцену и поет на мотив «Сянлюнян»:[86]

Я — начальник над служащими цензурного ведомства[87]в Западной канцелярии,

Я — начальник над служащими цензурного ведомства в Западной канцелярии.

Ледяная рука моей власти повергает всех в страх и смущение.

Я ношу шапку с одним рогом и езжу на черно-белой пестрой лошади, как следует моему сану.

От меня все отшатываются в почтительном трепете.

Этим я обязан расположению первого министра Люй Ицзяня [978—1043, противник реформ, предложенных Фань Чжунянем]. Этим я обязан расположению первого министра Люй Ицзяня.

Я предан ему со всеми потрохами («вплоть до моих легких и кишок»). Выражение его лица и каждое его слово — для меня закон.

Гнев мой обрушивается на этого безмозглого негодяя [имеется в виду Фань Чжунянь (989—1052), ученый и политик, известный тем, что мог держать речь, не заглядывая в бумажку; в 1040 г. участвовал в битве против армии династии Западная Ся (с территории, ныне принадлежащей к автономной области Нинся, населенной народностью хуэй); в 1043–1045 гг. был вице-министром империи, пытался провести ряд реформ, однако потерпел неудачу из-за противостояния консерваторов]. Он не знает, что его ожидает! Мой гнев обрушивается на этого дурака, он не знает, что его ожидает. Он все болтает языком и шлепает губами. Он окружает себя сотрапезниками, скрытными, как лисицы.[88](Говорит.) Я — всего лишь цензор Хань Ду. Но первый министр Люй — сколь велик он! А этот Фань Чжунянь выступает против него — что за наглость! За известностью закидывает он снасть, хочет поймать славу! Он запрашивает не по чину, бросается дерзкими словами. И еще вовлек в свое клеветническое дело Ю Цзина и Ин Чжу. Все они будут смещены с должности и поставлены на место. А еще этот Оуян Сю [1007–1072, ученый и высокопоставленный чиновник, поддерживал Фань Чжуняня]. Тебе-то что до этого? Ты насмехаешься над цензором Ся [имеется в виду Ся Сун, (985—1051); когда он в 1043 г. должен был быть назначен тайным государственным советником, бывшие тогда у власти реформисты объединились против него вокруг Фань Чжуняня, вследствие чего он получил менее важную должность; за это он обвинил реформистов в заговоре]! Ты сам этим вырыл себе яму! К счастью, ты не заботишь меня, ничтожного. Я уже много дней не видел цензора Ся. Пойду-ка навещу его. (Идет.) О, кто-то показался вдали, это, наверное, он. Отойду-ка я в сторонку и погляжу, куда он направляется.

(Актер в амплуа шута, исполняющий роль цензора Ся, выходит на сцену и поет на ту же мелодию):

Цензурное ведомство — моя епархия, цензурное ведомство — моя епархия.

Характер у меня не подозрительный и не хитрый. В настоящее время я — жертва беспочвенных обвинений. Несправедливость, от которой я страдаю, возбуждает во мне гнев.

Виновный в этом [Фань Чжунянь] переведен в отдаленную область. Виновный переведен в отдаленную область. Я хочу его окончательно уничтожить.

Если ты хочешь избавиться от сорняка, ты должен выбросить его корни с поля. Горе тебе, если ты только отбросишь его в сторону, ибо он позже вернется и разрастется вновь!

(Актер-злодей выступает вперед и говорит):

О почтенный господин Ся!

(Актер-шут изображает испуг.) (Актер-злодей говорит): Куда путь держите?

(Актер-шут поет):

На восток к моему благодетелю, чтобы поговорить с ним. На восток к моему благодетелю, чтобы поговорить с ним.

Если мой план удастся, мы сможем вновь спать спокойно.

(Актер-злодей говорит):

Я, ваш младший брат, придерживаюсь того же мнения. Давайте воспользуемся тем обстоятельством, что первый министр еще не являлся на аудиенцию ко двору. Отправимся скорее к нему, скорее! (Оба отходят в сторону.)

(Выходит актер с раскрашенным лицом, исполняющий роль первого министра Люй Ицзяня, но в повседневной одежде. За ним следует актер-слуга. Актер с раскрашенным лицом поет на мотив «Шэнчацзы»):

По своему положению и важности я вхожу в число трех высочайших государственных советников во главе империи. Я всего лишь на расстояние в несколько дюймов удален от драконоподобного лика императора. Я властвую над жизнью и смертью. Все взирают на меня в почтительном страхе. (Говорит.) Все чиновники склоняются передо мною, первым министром, до земли. Меня украшают нефритовый пояс и красный плащ. Я — краеугольный камень священной династии. Никто не решится посягнуть на мой приказ. Я поражен наглостью одного пустоголового негодяя. Он решается таскать тигра за усы [посягает на мой авторитет]! Секретарь! Сразу же дай мне знать, когда придут оба цензора, Хань и Ся!

(Актер-слуга):

Будет исполнено!

(Актер-злодей и актер-шут входят и говорят):

Вот мы и прибыли! О, жилище первого министра — оно подобно обиталищу богов. Обратимся же к секретарю и попросим доложить о нас.

(Актер-слуга):

Отец наш как раз спрашивал о вас обоих. Входите, пожалуйста, поскорее.

(При виде первого министра оба пришельца преклоняют колени и говорят):

Ваши последователи, Ся и Хань, явились к вам на аудиенцию.

(Актер с раскрашенным лицом говорит):

Поднимитесь, вы оба!

(Актер-злодей и актер-шут встают, складывают руки у груди в приветственном жесте, кланяются, вновь выпрямляются и ждут.)

(Актер с раскрашенным лицом говорит):

На днях слышал я поношения от этого негодяя. Фань Чжунянь и его приятели, конечно, уже получили свое, но гнев мой еще не улегся. У вас, господа, уж конечно, найдется какая-нибудь стратагема для меня.

(Актер-злодей говорит):

Я, Хань Ду, день и ночь страдал от обиды за вас, благородного первого министра, не мог ни есть, ни спать. Однако стратагемы у меня нет.

(Актер с раскрашенным лицом говорит):

Вот уж, действительно, можно сказать, «сопровождать в огонь и в воду»! Спасибо вам! Спасибо!

(Актер-шут говорит):

Я, ничтожный, придумал стратагему. Я затем и явился, чтобы доложить о ней.

(Актер с раскрашенным лицом говорит):

Говори же! Говори!

(Актер-шут):

Ю Цзин, Ин Чжу и Оуян Сю сами по себе не враги благородному первому министру. Если они с недавних пор не держат языка за зубами, так это потому, что их подстрекает Фань Чжунянь. Если не умертвить Фань Чжуняня, корень зла не будет истреблен.

(Актер с раскрашенным лицом):

Убить Фань Чжуняня было бы нетрудно. Но я боюсь, что придворные будут недовольны.

(Актер-шут):

Я, ничтожный, подумал об этом. Сейчас как раз поднял бунт Чжао Юаньхао [1003–1048, основатель империи Западная Ся, в течение семи лет вел войну против династии Северная Сун (960— 1126)]. Вокруг него собираются все новые силы. Двор должен назначить военачальника, который поведет против него войско. Вы, благородный министр, завтра утром должны подать императору представление. По этому представлению Фань Чжунянь [будучи штатским чиновником и ученым без военного опыта] получит военное назначение и будет отправлен для подавления бунта Чжао Юаньхао. Это называется «убить чужим ножом». К тому же вы покажете этим, благородный министр, будто сменили гнев на милость! Как вам нравится такая стратагема?

(Актер с раскрашенным лицом громко восклицает):

Замечательно, замечательно! Я в ближайшее же время издам приказ о переводе тебя в более высокий ранг. Непременно сдержу свое слово.

(Актер-злодей):

Фань Чжуняня убьют, но остается еще множество его последователей. Не будете ли вы столь любезны, чтобы составить их список и распространить его при дворе, чтобы они остерегались превышать свои полномочия словом или делом?

(Актер с раскрашенным лицом):

Как это верно! Как верно!

(Актер-шут):

В этом списке на первых местах должны стоять Цай Сян [1012–1069; помимо своей служебной карьеры, считался одним из четырех величайших каллиграфов династии Северная Сун] и Ши Цзиэ [1005–1045; чиновник и ученый, убежденный конфуцианец].

(Актер-шут):

Вот это называется поставить общественную службу на пользу личной мести!

(Актер с раскрашенным лицом поет на мотив «Сочуанхань»):

О, государственные дела! Лишь мне одному доверены они. Подчиненные, мне служащие, должны уважать меня, великого первого министра. Фань Чжунянь и его клика не держались в рамках своих полномочий. Он играл с огнем, и пламя охватило его. В дикие области отправят его, за тысячи миль от столицы. И это наказание еще не удовлетворит моего гнева. Лишь когда Фань Чжунянь будет убит и тело его разрублено на мелкие кусочки, я вздохну свободно.

(Хором):

Назначим его военачальником! Если его убьют по ту сторону границы, кто сможет вновь вызвать к жизни его душу?

(Актер-шут поет на тот же мотив):

Мне отвратительна вся эта банда бессовестных выскочек. Императорской кистью подписан указ об их отстранении и назначении в отдаленные области. Там в Новый год снег так глубок, что они не могут шагнуть ни назад, ни вперед. Так тяжела там жизнь. Страшно далеки они от родной земли. И письму оттуда не дойти. Горько должны они теперь раскаиваться в том, что так неразумно распускали языки.

(Хором):

Мы ручаемся, что Фань Чжуняню не найти пути назад. Если его убьют в битве с бунтовщиками, кто сможет вновь вызвать к жизни его душу?

(Актер с раскрашенным лицом поет на тот же мотив):

Следует подумать о том, что Фань Чжунянь и его клика пытались обмануть императора. Уже несколько лет он протаскивал своих людей на важные должностные места. Его сила еще сохраняется. Ему придется только слегка раздуть пламя, а наше совсем угасло. Поэтому с его товарищами нужно покончить сразу, без промедления, чтобы они не смогли оказать ему тайную поддержку или нанести нам ответный удар.

(Хором):

Сегодня выйдет приказ, чтобы эти негодяи до конца своих дней были отстранены от государственной службы. Кто вернет им вновь их должности и почет?

(Актер с раскрашенным лицом):

Я под корень изведу всю эту банду, пользуясь вашей чудесной стратагемой.

(Актер-злодей и актер-шут):

Не человек [то есть первый министр Люй Ицзянь и оба цензора] хочет смерти тигра [то есть Фань Чжуняня], но тигр желает погибели человека.

(Выходят.)

В этой сцене из драмы «Три причины пожеланий счастья», переведенной с насчитывающей несколько столетий рукописи из столичной Пекинской библиотеки, враги Фань Чжуняня планируют убрать его с дороги, отправив военачальником в битву. Они не сомневаются, что собравший большие военные силы бунтовщик Чжао Юаньхао погубит их не искушенного в военном деле врага. Чжао Юаньхао — это «нож», предназначенный для убийства Фань Чжуняня. Но эта цель завуалирована, внешне они желают Фань Чжуняню добра, повышая его в чине. В этой драме эпохи Мин (1368–1644), написанной Ван Тиннэ, я вижу существенный признак «интриги», как его определяет Арнульф Дитерле в своей диссертации «Структурные элементы интриги в греко-римской комедии»: «Интриган пытается достигнуть своей цели не прямым путем, но хитростью, подтасовкой реальных фактов».

Остается добавить еще, что в действительности Фань Чжунянь умер не на поле битвы, а от болезни. Но замышляемая в пьесе отправка на войну также могла бы достигнуть желаемых результатов, что показывает следующая история.

Мечом аммонитян

В «Семейной библии — извлечениях из Священного Писания для домашнего чтения и воспитания юношества» (Гларус, 1887) читаем:

«Через год, в то время когда выходят цари в походы, Давид послал Иоава и слуг своих с ним, и всех израильтян, и они поразили аммонитян и осадили Равву. Давид же оставался в Иерусалиме. И случилось так, что Давид под вечер, встав со своей постели, прогуливался по кровле царского дома и увидел с кровли купающуюся женщину; а та женщина была очень красива. И послал Давид разведать, кто эта женщина. И сказали ему: это Вирсавия, жена Урии-хеттеянина.

Тогда Давид написал письмо Иоаву и послал его с Урией. В письме он написал так поставьте Урию там, где будет самое сильное сражение, и отступите от него, чтоб он был поражен и умер. Посему когда Иоав осаждал город, то поставил он Урию на таком месте, о котором знал, что там храбрые люди. И вышли люди из города, и сразились с Иоавом, и пало несколько из народа, из слуг Давидовых; был убит также и Урия-хеттеянин. И послал Иоав донести Давиду о всем ходе сражения.

Когда услышала жена Урии, что умер Урия, муж ее, стала она плакать о муже своем. Когда кончилось время плача, Давид послал и взял ее в дом свой, и она сделалась его женой и родила ему сына».

Примечательно в этом отрывке из Ветхого завета, что Бог осуждает и наказывает за применение Стратагемы № 3: «И было это дело, которое сделал Давид, зло в очах Господа». Господь посылает Нафана, который, в частности, упрекает Давида: «Урию-хеттеянина ты поразил мечом; жену его взял себе в жены, а его ты убил мечом аммонитян». И затем следует объявление наказания с обоснованием причин: «Как ты этим делом подал повод врагам Господа хулить Его, то умрет родившийся у тебя сын!» И ребенок действительно умер.

Идея божественного возмездия за предосудительное применение стратагемы чужда китайской культуре, хотя даже в произведениях китайской литературы герои, применяющие стратагемы с дурными намерениями, часто кончают плохо. Нередко также настигает их осуждение потомков, выражаемое в произведениях литературы или изобразительного искусства — одно из страшнейших наказаний для китайцев прошлого (см. ниже, 7.18: Выдуманное преступление Юэ Фэя, и 18.12: Прославление кистью и тушью).