Формирование геополитических идей в Российской Империи
«История – не учительница, она надзирательница,
она никогда ничему не учит, но всегда наказывает за незнание уроков»
В.О. Ключевский
Известная нам история говорит о том, что русский народ всегда был включён в геополитические игры «благодаря» географическому положению. Сам же термин «геополитика» в научной среде появился гораздо позже, чем геополитические процессы.
Рудольф Челлен, автор термина «геополитика» (1899 г.), определял её как «доктрину, рассматривающую государство как географический организм или пространственный феномен». Целью геополитики, по мнению её родоначальников, является осознание фатальной необходимости территориальных захватов для развития государств, так как «пространство уже разделенного мира может быть отвоевано одним государством у другого лишь силой оружия». [5, с. 13]
В этом смысле российская государственность в лице Московского Княжества, Русского Царства, Российской Империи и СССР распространяла своё влияние на многие народы и земли на протяжении многих веков своего существования. Власть укрепляла связи с новым народонаселением (экономика, культура) вследствие военных завоеваний (в основном ответы на нападения) и освоения земель севера и востока.
Рисунок 1. Границы Русского царства
к концу правления Алексея Михайловича [6]
Ведущий немецкий геополитический журнал «Zeitschrift fur Geopolitik» («Журнал геополитики»), основанный Карлом Хаусхофером в 1924 г., дал следующее определение, наиболее, кстати, часто цитируемое в работах по геополитике: «Геополитика есть наука об отношениях земли и политических процессов. Она зиждется на широком фундаменте географии, прежде всего географии политической, которая есть наука о политических организмах в пространстве и об их структуре. Более того, геополитика имеет целью обеспечить надлежащими инструкциями политическое действие и придать направление политической жизни в целом. Тем самым геополитика становится искусством, именно — искусством руководства практической политикой. Геополитика — это географический разум государства». [5, с. 13]
Российская империя была третьим по площади из когда-либо существовавших государств (после Британской и Монгольской империй) — к 1866 году достигла площади 23,7 млн км² и простиралась до Северного Ледовитого океана на севере и Чёрного моря на юге, до Балтийского моря на западе и Тихоокеанского побережья Северной Америки на востоке. Во главе империи − император Всероссийский, обладал ничем неограниченной, абсолютной властью до 1905 года (Манифеста 1905 года). [7]
В таких условиях не могла не зародиться и эволюционировать российская геополитическая мысль.
Представители российской общественно-политической мысли внесли немаловажный вклад в разработку геополитических идей. Их формирование в России с самого начала стимулировалось поисками магистральных направлений развития страны, попытками определить её идентичность и судьбу, содержание и сущность «русской идеи», место, роль и статус российского государства в мировой истории и мировом сообществе. В центре споров и дискуссий неизменно стоял вопрос об отношениях России с Западом и Востоком, Европой и Азией.
Первые попытки систематического изложения собственно геополитических идей можно обнаружить в позициях славянофилов второй половины 19 века, которые разделяли мир на «Святую Русь» и «гниющую Европу», по принципу противопоставления России и Европы. В контексте этих споров и дискуссий внимание концентрировалось на проблеме культурно-цивилизационной самобытности России и необходимости защиты и сохранения этой самобытности как важнейшего условия жизнеспособности и исторических перспектив самой российской государственности.
С данной точки зрения одним из первых геополитиков можно считать Н.Я. Данилевского, которому принадлежит заслуга в разработке теории культурно-исторических типов. По его мысли, славянство – это особый культурно-исторический тип, который не развернул еще своих творческих потенций, но которому принадлежит великое будущее. Данилевский изображал дело таким образом, будто «больная» и «гниющая» Европа стала чуть ли не средоточием мирового зла, и видел спасение современного ему мира в панславизме.
Значительно дальше Данилевского в этом направлении шёл К.Н. Леонтьев, считавший панславизм слишком либеральным и опасным для жизнеспособности и дальнейшего развития российской государственности, которая, по его словам, будучи более широким и независимым образованием, должна быть «не чем иным, как развитием своей собственной оригинальной славяно-азиатской цивилизации». По Леонтьеву, чисто славянское содержание русской идеи слишком бедно для всемирного духа России. «Всегдашняя опасность для России,- утверждал он,- на Западе: не естественно ли ей искать и готовить себе союзника на Востоке? Если этим союзником захочет быть и мусульманство – тем лучше».
Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев и другие авторы попытались выявить и обозначить те аспекты социально-политической и духовной истории России, которые, в конечном счёте, определяли её исторический и национально-государственный облик и, соответственно, характер её взаимоотношений с окружающим миром. Главный их просчёт состоял в том, что они старались обосновать идею абсолютной самобытности и самоценности России, её истории, культуры и особой миссии. Исходя из подобных установок, они по сути дела противопоставляли Россию остальному миру, во всяком случае, европейскому человечеству. [8, глава 2]
Сборник статей «Исход к Востоку» 1921 года молодых российских эмигрантов – экономиста П.Н. Савицкого, искусствоведа П.П. Сувчинского, философа Г.В. Флоровского, лингвиста и этнографа Н.С. Трубецкого, принято считать зарождением движения евразийцев.
Эта и другие работы обратили на себя внимание нетрадиционным анализом традиционных для России проблем. В отличие от славянофилов, Данилевского, Леонтьева и других, возлагавших свои надежды на самодержавное государство, евразийцы исходили из признания того факта, что старая Россия потерпела крах и стала достоянием истории. По их мнению, Первая мировая война и русская революция открыли качественно новую эпоху в истории страны, характеризующуюся не только крушением России, но и всеобъемлющим кризисом полностью исчерпавшего свои потенции Запада, который стал началом его разложения. Нет ни прошлого в лице России, ни настоящего в лице Запада, и задача России – вести человечество к сияющим вершинам светлого будущего.
Большинство евразийцев позитивно приняли действия большевиков по сохранению и укреплению территориального единства России. По их твёрдому убеждению, русская революция есть символ не только конца старой, но и рождения новой России. Так, Н.С. Трубецкой в 1922 г. допускал, что советскому правительству и Коммунистическому интернационалу удастся развернуть европейскую революцию, которая будет лишь вариантом российской экспансии, и видел неизбежным следствием такой экспансии взращивание и поддержку «благополучия образцовых» коммунистических государств Европы «потом и кровью русского рабочего и крестьянина». Более того, успех советского руководства в этом деле оценивали как победу евразийской идеи, полагая, что коммунисты последовательно реализуют вековые имперские устремления России. Один из лидеров евразийцев Л. П. Карсавин настойчиво подчеркивал: «Коммунисты... бессознательные орудия и активные носители хитрого Духа Истории... и то, что они делают, нужно и важно».
Суть евразийской идеи сводилась к тому, что Россия, занимающая срединное пространство Азии и Европы, лежащая на стыке двух миров - восточного и западного, представляет особый социокультурный мир, объединяющий оба начала. Обосновывая свою «срединную» позицию, евразийцы писали: «Культура России не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той и других... Её надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную евразийскую культуру». Поэтому, утверждал Савицкий в своей статье «Географические и геополитические основы евразийства» (1933), «Россия имеет гораздо больше оснований, чем Китай, называться “Срединным государством”. Это, по его мнению, самостоятельная, самодостаточная и особая духовно-историческая геополитическая реальность, которой принадлежит своя самобытная культура, «равно отличная от европейских и азиатских». [8, глава 2]