В V-й разряд включались римляне, владеющие имуществом от 11 до 25 тыс. ассов или менее 5 югеров земли.

Каждый имущественный разряд обязан был выставлять определенное количество военных подразделений – центурий ( от лат. centum – сотня); следовательно, центурия была в первую очередь военной, но одновременно политической и податной единицей.

Первый разряд выставлял 80 центурий, второй, третий и четвертый – по 20; пятый – 30; таким образом, всего насчитывалось 170 классных центурий. С учетом внекласных центурий (18 центурий выставляли т.н. всадники, к числу которых относились самые богатые патриции; кроме того, было 2 центурии ремесленников, 2 центурии музыкантов и 1 центурия т.н. пролетариев, т.е. лиц, принадлежавших к неимущественному и неподатному сословию) их общее количество составляло 193.

Во вновь возникших народных собраниях по центуриям (comitia centuriata) каждая центурия имела один голос.

Благодаря этому обстоятельству большинство было заранее обеспечено за наиболее состоятельными гражданами: всадники и граждане первого разряда составляли в сумме 98 центурий, т.е. уже больше половины от 193. При их единодушии мнение граждан остальных разрядов уже не имело практического значения и поэтому их голоса даже не всегда подсчитывались.

Каждые 5 лет производилась новая оценка (census) имущества граждан и осуществлялось их перераспределение по разрядам и центуриям. Вся эта работа завершалась торжественным религиозным обрядом, сопровождаемым очистительными жертвоприношениями.

Кроме того, все население (без учета патрицианского или плебейского происхождения) было разделено на территориальные округа – трибы.

Всего было учреждено 4 городских и 17 сельских триб. Во главе трибы стоял выборный староста (tribunus aerarius); его главная обязанность заключалась в сборе податей и налогов. В народных собраниях, которые стали созываться по трибам (трибутные комиции), каждая триба также имела один голос.

Данные реформы создали государство богатых, для богатых и во имя богатых римлян,независимо от благородства происхождения.

У германских же народов возникновение государства было связано с завоеванием бывших провинций Римской Империи, где победителям пришлось отказаться от свободного состояния своих племн в пользу особого аппарата по управлению побежденными.

§2.2.2. Телеология виталогического генезиса первоначальной государственности

Современные явления социальной жизни во многом обусловлены «генетическими» стереотипами первобытной истории человечества, занимающей огромный период времени с момента появления людей на Земле (около 3 – 5 млн. лет назад) до образования ими первых государств (примерно в IV тыс. до н.э.)[182]. Архаические механизмы коллективных и индивидуальных реакций правителей и подданных, как правило, черпают свои истоки в инстинктивных началах дикой природы. Вследствие этого, биологические законы, регулирующие, иерархическое поведение стадных животных зачастую прослеживаются в политически организованных союзах людей (государствах, партиях и т.д.). Например, популяции оленей, волков, зубров, обезьян имеют строгую вертикаль управления, базирующуюся на доминировании сильнейших особей[183]. Аналогичным образом организовывалась социальная жизнь первобытных сообществ охотников и рыболовов. Но в отличие от животных человеческие деяния постепенно стали ограничиваться морально-религиозными предписаниями. Так, запрет инцеста смоделировал новую систему брачно-семейных и межплеменных отношений, заставив мужчин искать себе женщин на стороне, а не в своем роде[184].

Однако на заре исторического развития первобытного общества господствовали биологические константы человеческой эволюции. Полагаем, что рассмотрение некоторых из них поможет объяснить происхождение монархического государства.

Миллионы лет борьбы за выживание толкнули целые популяции зверей, птиц, рыб, насекомых и т.д. перейти к иерархическому построению внутривидовых связей. Инстинкт самосохранения уничтожил равенство среди коллективных животных, установив жесткую пирамиду единоличного управления прайдами, стаями и стадами[185]. Природа этих метаморфоз испытала воздействие естественной агрессии диких животных, которая служит им способом замены физических стычек психологическими. В последних далеко не всегда побеждает более сильный телом или интеллектом. А тот, кто легко приходит в ярость, может долго и часто угрожать сам, оставаясь устойчивым к чужому давлению[186]. Убийство представителей своего вида в животном мире является исключением, происходящим из-за перенаселенности – ведь одним из законов биологической эволюции является принцип: «Не убивай тех, кто несет ту же генетическую информацию, что и ты»[187]. Однако этот принцип нарушен в человеческом обществе, так как в силу социокультурной эволюции представители различных групп (профессиональных, родовых, национальных, религиозных и т.д.) являются носителями неодинаковой информации. «Вот почему человек, - утверждают Ю.Г. Волков и В.С. Поликарпов, - единственное среди животных существо – приобрел способность проводить войны в рамках своего вида»[188]. Поэтому «человечество никогда не реализует благородную идею уничтожить национальную обособленность, установить братство между различными народами, потому что это несовместимо с элементарными законами генетики популяции»[189], - отмечает профессор Е.П. Гуськов.

Кроме того, внутривидовая конкуренция homo sapiens чрезвычайно обострена тем фактом, что около 40 тыс. лет назад кромальонцы (неоантропы), т.е. современные люди остались на Земле единственными гоминидами, вытеснившими с планеты родственный вид – неандертальцев[190].

Таким образом, борьба за выживание, половое соперничество, стремление к самоутверждению индивидов рождают доминантную, т.е. самую агрессивную личность, подавляющую других[191]. Она усиливает свое положение в обществе, провоцируя конфликты с соседями, терроризирует их и угнетает. Постепенно создается социальная иерархия, жесткая, но эффективная, позволяющая нескольким особям одного вида совместно охотиться и обороняться[192]. «Если доминантная личность отличается не только волей, но и умом, - пишет Т.В. Кашанина, - то возглавляемый ею коллектив способен быстро прогрессировать»[193], расширяя ареал своего обитания.

Практически всегда твердыми, решительными, агрессивными и инициативными лидерами человеческих сообществ были мужчины. Женщины предпочитали не конкурировать в борьбе за иерархический ранг по той простой причине, что они выполняли важнейшую биологическую обязанность по воспроизводству людей. Лишь современная европейская цивилизация позволила всему «прекрасному полу» прикоснуться к скипетру государственной власти, хотя «на высшем политическом Олимпе даже сегодня мы очень редко встречаем женщин, - отмечает Т.В. Кашанина, - причем это имеет место в промышленно развитых странах (Маргарет Тетчер – в Великобритании, нтерп Клинтон – в США и др.)»[194]. Вместе с тем, правовая эмансипация полов создала новые проблемы, угрожающие выживанию белых народов. Так, в Швеции, где в парламенте и др. органах государственной власти соотношение мужчин и женщин достигло паритета, общество столкнулось с тем, что из 40 тыс. браков заключенных в год около 20 тыс. заканчиваются разводом, 28 % семейных пар не имеют детей, 10 % населения страны составляют гомо-, би- и транссексуалы. Этнические шведы стремительно вымирают (уровень рождаемости среди женщин иностранного происхождения значительно выше, чем у шведок: соответственно, 2,5 и 1,7 детей на женщину детородного возраста), прирост населения обеспечивают иммигранты, которые уже составляют примерно 20 % жителей государства. Кроме того, 25 % детей шведского королевства рождены в семьях иммигрантов или от смешанных браков скандинавов с выходцами из других стран[195].

Данные факты ставят под сомнение классическую теорию матриархата, описанную Ф. Энгельсом в работе «Происхождение семьи частной собственности и государства»[196].

Кроме того, многие социальные животные не допускают доминирование самок в своих сообществах (например, зубры, олени, бизоны и т.д.). В.Р. Дольник считает матриархат ловкой выдумкой кабинетных ученых XIX в. и утверждает, что женское управление наблюдалось лишь у некоторых деградировавших племен, оказавшихся в крайне неблагоприятных условиях и зашедших в тупик исторического развития[197]. В пользу этой позиции говорят простейшие математические расчеты. Так, один мужчина, выживший на войне, при наличии в племени десяти свободных (незамужних) женщин, теоретически через девять месяцев может удвоить количество людей в поселении; в противном же случае, если одна женщина приходится на любое количество мужчин, то максимальное число новорожденных составит всего два человека.

Следовательно, закономерно, что мифические амазонки и сарматы пали жертвами патриархальных греков и скифов[198].

В конечном итоге, матриархат не создал государственность, не устранил беспорядочные половые связи, не запретил инцест, не обеспечил воспроизводство человеческого рода и не воспитал чувство частной собственности. Его вытеснила более перспективная система социального общежития – патриархат; и лишь в далеких недоступных джунглях Африки и горах Тибета сохранились дикие поселения управляемые материнской властью.

Основу мужской иерархии древних племен в первую очередь составляли возрастные и индивидуальные характеристики людей[199]. Однако, доминантной личности (вождю, сахему, главарю и т.д.) помимо природных волевых качеств, важно было обладать символическими атрибутами превосходства и управления (специальная повязка на теле, высокий головной убор, наличие в руках особого предмета, занятие более высокой точки в пространстве и т.д.)[200].

Вокруг племенных лидеров постепенно сложилась простейшая система органов первобытной власти, состоящая из единоличных (вождь, жрец, старейшина) и коллективных (совет старейшин, собрание соплеменников, совет вождей) институтов публичного управления[201].

Старейшина – это глава семьи или рода. Им становился волевой, зрелый, опытный, мудрый, авторитетный, умеющий предвидеть события и организовывать важные предприятия человек. Старейшину выбирали[202] или признавали фактически, т.е. все сородичи считали, что он выделяется среди них особыми качествами[203]. Его боялись, уважали, слушались и даже почитали. Старейшина руководил повседневной жизнью рода, рассматривал споры между сородичами и представлял их интересы в общественном производстве[204]. Такая организация социальной жизни длительное время позволяла успешно развиваться народам мира. Так, взаимовыручка исландских родовых общин обеспечила выживание викингов в суровых условиях северных широт[205]. По свидетельству Ф. Энгельса, родовой строй Шотландии и Ирландии процветал еще в XVIII в. и был уничтожен «только оружием, законодательством и судами англичан»[206]. Устойчивые родоплеменные отношения по-прежнему играют ведущую роль у народов Северного Кавказа[207], Африки, Сибири, Океании и т.п.

Одним из важнейших органов управления первобытным сообществом являлся институт военного предводителя (вождя), способного защитить племя от нападения врагов. Обычно эту должность занимал самый сильный, храбрый, смелый и решительный человек, авторитет и влияние, которого особенно возрастали во время военных действий, либо угрозы вооруженного вторжения со стороны соседей[208].

Религиозно-идеологическая власть родовых общин принадлежала жрецам, шаманам, колдунам, ведунам, волхвам, гадателям, знахарям и т.д.[209] Эти люди формировали мировоззрение соплеменников, внушали им надежду на будущий день, лечили больных, отпевали мертвых, осуществляли связь с предками и богами, умиротворяли небесных духов и боролись с потусторонним злом. Благодаря астрономическим наблюдениям жрецы научились предсказывать погоду, затмения солнца, наводнения и другие природные явления. Знания и опыт позволили им монополизировать право на общение с потусторонними силами. Поэтому они были бесспорными властителями человеческих душ. Религиозные лидеры первобытных общин также считались блюстителями родовых обычаев и традиций. Например, кельтские жрецы друиды еще во времена Г.Ю. Цезаря (I в. до н.э.), принимали деятельное участие в делах богослужения, наблюдали за правильностью общественных жертвоприношений, истолковывали все вопросы, относящиеся к религии; обучали наукам молодежь, и вообще пользовались у галлов большим почтением. По свидетельству римлян, они осуществляли правосудие по всем спорным делам и преступлениям, могли приговорить виновного к смертной казни или отлучит от жертвоприношений[210]. Последний вид наказания считался самым страшным, т.к. отлученный от культа признавался безбожником, человеком вне закона, все его сторонились, избегали встреч и разговоров с ним, чтобы не нажить беды. Иногда жрецы проклинали целые народы и их решения неукоснительно соблюдались кельтскими племенами. Во главе друидов стоял единоличный духовный лидер, пользовавшийся среди них величайшим авторитетом. Жрецы не принимали участия в войне и не платили податей[211]. Г.Ю. Цезарь писал, что больше всего друиды старались укрепить убеждение галлов в бессмертии души, которая «по их учению, происходит по смерти одного тела в другое»[212]. Эта вера должна была устранять страх и возбуждать храбрость воинов[213].

Там, где функции вождя и шамана совмещались в одном лице – племенная власть приближалась к монархическому правлению.

На более поздней стадии развития первобытного общества, когда человеческая популяция разрослась, а роды объединились во фратрии и кланы, появился круг вопросов, общих для всех соседствующих групп людей[214]. Для решения межплеменных и межродовых проблем стали собираться советы старейшин, вождей и всех способных держать в руках оружие[215].

Известный исследователь социальной жизни северо-американских индейцев Л.Г. Морган, характеризуя такую систему общественного строя, отмечал, что «это была особая организация, не имеющая параллели в современном обществе, и она не может быть описана в терминах, принятых для монархических учреждений. Военная демократия с сенатом, народным собранием и назначенным полководцем – таково приблизительное, хотя и не совсем точное, определение этой столь своеобразной формы правления, принадлежащей исключительно древнему обществу и покоившейся на чисто демократических учреждениях»[216], - утверждал он.

Восхищаясь выводами Л.Г. Моргана, Ф. Энгельс писал: «И какая чудесная организация этот родовой строй при всей ее наивной простоте! Без солдат, жандармов и полицейских, без дворянства, королей, наместников, префектов или судей, без тюрем, без процессов – все идет своим установленным порядком. Всякие споры и недоразумения разрешаются коллективом тех, кого они касаются, - родом или племенем, или отдельными родами между собой; и лишь как крайнее, редко применяемое средство грозит кровная месть, цивилизованную форму которой только со всеми положительными и отрицательными сторонами цивилизации представляет наша смертная казнь … . Рабов еще нет. … А каких мужчин и женщин порождает такое общество, показывает восхищение всех белых, соприкасавшихся с неиспорченными индейцами, чувством собственного достоинства, прямодушием, силой характера и храбростью этих варваров»[217].

Вместе с тем, первобытное сообщество вовсе не представляло собой управленческой идиллии, основанной на демократических началах народоправства. Ведь на собраниях вождей, старейшин, воинов племени или рода доминировали самые сильные личности, способные навязывать свою волю остальным. Сахемы не спрашивали мнения простых людей. Они были довольны, когда слышали одобрительные крики соплеменников, но если беспорядок становился велик, самый сильный и строгий старейшина или вождь начинал орудовать палкой налево и направо. Особенно доставалось тем смельчакам, кто, разойдясь, чересчур уж оскорблял военных лидеров. Насколько простой народ был принижен и оттеснен в коллективных органах управления первобытным обществом видно из произведения легендарного древнегреческого писателя Гомера «Илиада», во второй песни которой Одиссей – правитель Итаки, окриками и ударами скипетра обуздывает ораторов из толпы. В частности и Терсита, вздумавшего в общем собрании воинов дерзить базилевсам[218].

«Можно ли назвать это народовластием? Пожалуй, это пародия или, в лучшем случае, самая примитивная его форма»,[219] - пишет Т.В. Кашанина.

Таким образом, следует сделать вывод, что первобытное общество управляемое как индивидуальными (вождь, старейшина, жрец), так и коллективными (совет старейшин и вождей, собрание соплеменников) органами власти в силу естественных законов, определяющих условия борьбы за доминирование в простейших группах людей, стремилось подчиниться конкретному человеку.

Прогрессивная организация патриархального родового строя привела к «демографическому взрыву». Растущая плотность населения, вынудила людей к более тесному сплочению как внутри локальных групп, так и по отношению к внешнему миру[220]. Благодаря расширяющимся брачно-семейным связям, близь лежащие племена стали сближаться и образовывать союзы. Появилась потребность в субординации их деятельности. Вследствие этого, произошла консолидация автономных первобытных сообществ вокруг выделившихся племенных центров, главенствующих в рамках определенной территории[221].

По мнению Ф. Энгельса, в данный период вождь (rex, basileus и т.д.) был признан необходимым и постоянным должностным лицом, а ведение войны стало главной функцией общественной жизни[222]. Существуя параллельно с советом старейшин и народным собранием, он принимал решения в условиях военной демократии, пропагандировавшей грабительские набеги на богатых соседей[223]. Поэтому созидательный труд перестал быть привлекательным, появилось рабство, а разбой превратился в почетный промысел[224].

Отечественная наука длительное время (практически весь XX в.) рассматривала данный этап исторического развития первобытного общества в качестве переходного к государству, считая его высшей стадией эволюции родового строя.

Вместе с тем, такой подход не давал ответа на два ключевых вопроса:

1. Как в условиях военного управления вождя может существовать демократия, ведь армия всегда строится на основе жесткой субординации, беспрекословном исполнении приказов, дисциплине и единоначалии?

2. Почему многие воинственные племена, скопившие несметные богатства на протяжении столетий, так и не создали государства (например, скифы, гунны и т.д.)?

Зарубежные авторы (Р.Л. Карнейро, М.Д. Сахлинс и др.) решали эти проблемы в рамках теории вождества, базирующейся на исследовании специфических особенностей военного руководства доисторическими сообществами людей[225].

В СССР одним из первых ученых попытавшихся проанализировать институты военной демократии с позиции, отличавшейся от взглядов Ф.Энгельса, был А.М. Хазанов[226]. Он предложил использовать термин вождество (как перевод с английского chiefdom), для характеристики первобытных поселений, в которых большинство соплеменников отстранялось от публичного управления, но еще отсутствовали классические признаки государства (территориальное разделение народа, налоги и займы, профессиональная армия, право и т.д.)[227].

Поддерживая данную идею, Л.С. Васильев сформулировал теорию протогосударственных образований, возглавляемых сакрализованными правителями с наследственной властью, основанными на нормах генеалогического родства, знакомых с социальным и имущественным неравенством, разделением труда и обменной деятельностью[228].

Опираясь на выводы своих предшественников, Т.В. Кашанина попыталась разграничить периоды военной демократии и вождества в истории первобытного общества[229]. По ее мнению, основные отличия этих форм власти сводятся к следующим особенностям.

1. Военная демократия не обожествляет племенного правителя, вождество же наоборот, стремиться к сакрализации его функций.

2. В противовес военной демократии вождество отстраняет широкие слои населения от реального управления.

3. Для вождества характерна четкая иерархия поселений и стратификация общества.

4. Только в условиях вождества рождается первая аристократия, состоящая из жрецов, воинов и управленцев[230].

Наряду с этим, нельзя забывать, что глава военной демократии или вождества по прежнему обладает лишь «консенсуальной властью» реализуемой посредством авторитета, а не легитимного насилия[231].

Вместе с тем, возрастающая концентрация власти в одних руках приводит к выработке единой идеологии с общими культами и ритуалами для всех союзных племен[232].

Таким образом, вождество превращается в социально-политическую организацию, объединяющую группу поселений, иерархически подчиненных одному из них, в котором проживает верховный правитель[233].

Внутри некогда самостоятельных племенных образований происходят необратимые процессы концентрации и персонификации публичной власти по вертикали. Так, во главе восточных славян (IV – VI вв. н.э.) стоял великий князь (Хакан – Рус), ему подчинялись лидеры региональных союзов племен – Светлые князья, господствующие в свою очередь над князьями отдельных родовых общин[234]. Такая система вассальной зависимости являлась прообразом будущего государственного механизма, отвергающего принципы социального равенства для подавляющего большинства населения.

В силу своей значимости, вождь выделился из общества, возглавил его и перестал непосредственно участвовать в воспроизводстве материальных благ. Одновременно, военные лидеры племен присвоили себе различные привилегии, связанные с возможностью изымать часть продуктов произведенных общинниками для удовлетворения собственных потребностей[235].

Но единоличная власть не могла существовать без выполнения ею особых социальных функций, направленных на поддержание мира, порядка и безопасности. По мнению Т.В. Кашаниной, главными среди них были: 1) организаторская функция; 2) перераспределительная функция; 3) функция контроля за ресурсами, обменом и торговлей; и 4) военная функция[236].

Организаторская функция вождя возникла вследствие усложнения иерархической системы межплеменного управления. Сегментарная специализация некогда автономных сообществ людей нуждалась в едином центре, координирующем общие усилия для достижения конкретной цели, как правило, связанной с решением проблемы выживания и воспроизводства человеческого рода.

Поэтому, используя властные рычаги, главы первобытных общин монополизировали прерогативы по перераспределению материальных благ между рядовыми членами поселений. Нередко, вожди поощряли одних и сдерживали других, особенно в условиях голода, стихийного бедствия или войны.

Перераспределительная функция позволила удачливым руководителям установить контроль за продуктообменом, торговлей и использованием общинными природными ресурсами: землей, водой, лесом и т.д.

Так, вождь получил в свои руки стабильную экономическую базу, позволяющую ему заниматься хозяйственной деятельностью, содержать при себе преданные отряды вооруженных соплеменников, организовывать завоевательные походы или вести оборонительные войны.

Победоносные грабительские набеги на соседние поселения «усиливают власть верховного военачальника, равно как и подчиненных начальников, - пишет Ф.Энгельс, - соответствующее обычаю избрание их приемников из одних и тех же семейств мало-помалу, переходит в наследственную власть, которую сперва терпят, затем требуют и, наконец, узурпируют; закладываются основы наследственной королевской власти …»[237].

Вместе с тем, становление монархической государственности на фундаменте вождества имело специфические особенности у различных племен и народов. В самом общем виде можно выделить пять вариантов происхождения единоличной политической власти: 1) восточный; 2) романский, 3) германский, 4) славянский, и 5) степной[238].

Суть восточного пути конституирующего власть племенного вождя в царские прерогативы состояла в необходимости ведения постоянного строительства и ремонта ирригационных систем в жарких странах Междуречья Тигра и Евфрата, а также в дельте Нила. Кроме того, оросительные каналы и дамбы должны были охраняться от разрушения[239].

Природа выше обозначенных задач (военной и строительной) не терпит коллективного управления, поэтому власть вавилонских, шумерских, египетских и т.д. правителей базировалась на организации ирригационной деятельности и войне[240]. Вокруг Фараонов, Энси, Лугалей и т.д. сложился специальный механизм публичного господства, непосредственно не участвующий в материальном производстве[241]. Таким образом, власть общинного вождя переродилась в компетенцию «всемогущего» государя.

Возвышение единоличного правления в Древнем Риме проходило под влиянием борьбы патрициев и плебеев за обладание политическими правами. Это противостояние завершилось объединением квиритских родов и пришельцев в единый народ по эгидой монархического государства во главе с пожизненно избираемым рексом[242]. Цари «вечного города» разделили население по имущественному признаку, сняв острые социальные противоречия[243].

Германские народы, ставшие господами римских провинций (в V-VI вв. н.э.), столкнулись с довольно развитым государственным механизмом. Их родовые учреждения не могли впитать массы покоренного населения. Поэтому институты первобытного вождества были приспособлены к выполнению новых политических функций, направленных на поддержание господства в рамках завоеванных территорий. Ближайшим представителем народа победителя являлся его военачальник, а защита покоренных областей требовала усиления его положения в обществе. Так, по словам Ф. Энгельса, «наступил момент для превращения власти военачальника в королевскую власть и это превращение совершилось»[244].

Особой самобытностью характеризуется становление монархической государственности у восточных славян[245]. В VI – X вв. н.э. племена полян, древлян, бужан, кривичей, радимичей и т.д. жили родами и общинами, занимались сельским хозяйством, охотой и рыболовством в рамках определенных территорий[246]. Находясь между Европой и Азией, они постоянно подвергались военным набегам и грабежам со стороны степных кочевников (хазар, половцев, печенегов и т.д.) и северных пиратов (викингов), поэтому требования обеспечения безопасности вынудили их выбирать или нанимать князей с дружинами для самообороны и поддержания внутреннего порядка. На содержание профессиональных воинов и вождей пришлось платить налоги и сборы.

Таким образом, из территориальной сельской общины, имеющей специальные вооруженные отряды и управленческие органы, действующие на постоянной основе, возникла Древнерусская держава, базирующаяся на двух политических началах коллективного общежития: 1) единоличном или монархическом в лице князя, и 2) земском – представленным вечевым собранием народа.

Степной способ образования монархической власти характерен для формирования обширных кочевых империй пастушеских племен Евразийского континента (гуннов, монгол, хазар и т.д). Вожди номадов, чтобы поддержать политическое единство своих народов, были вынуждены организовывать поступление прибавочного продукта из вне с помощью военной силы. Как правило, это достигалось постоянными грабительскими набегами на соседей, целью которых являлось вымогательство подарков, обложение земледельцев данью с заключением с ними неэквивалентных торговых договоров[247].

Обобщая сказанное, следует сделать вывод, что царская власть возникла одновременно с государством, ее предшественницей являлось первобытное вождество, характеризующееся возросшей ролью военного лидера, выполняющего роли организатора завоевательных или оборонительных компаний, арбитра (судьи) разрешающего социальные противоречия и хозяйственного управленца, возглавляющего работы по сооружению ирригационных систем, прерогативы которого передавались по наследству и поддерживались сакральными представлениями древнейших верований.

Исключение составляют лишь Древнегреческие Афины, создавшие свою государственность в рамках республиканского принципа умаляющего власть базилевсов. Произошло это из-за острого внутриклассового противостояния приведшего общество на грань гражданской войны. Устранить возникшие социальные противоречия удалось лишь в процессе развития демократических институтов власти.