Анна Сантамария де Венеция

Первыми заняли свои места дамы.

Когда Пьетро появился здесь, банкет только начинался. Как только его заметил присутствующий в павильоне главный метрдотель, Виравольта подал ему знак. Пьетро незаметно подошел к нему среди смеха и шума голосов. Его присутствие было отмечено королевой: Мария Антуанетта наградила его нежной улыбкой. Рядом с ней Людовик XVI с аппетитом уписывал пулярку. Чуть дальше, в одном из шатров, Анна была поглощена беседой с мадам де Гемене и графиней де Полиньяк. Мужа она не заметила.

Метрдотель бросил на Пьетро разгневанный взгляд.

– Это что, шутка? Взгляните, что принцесса де Ламбаль получила вместо приглашения. Кто‑то подложил это без нашего ведома. Королева это увидела и попросила меня передать вам. Понимаете ли вы, в чем дело?

На белой карточке не было ничего, кроме буквы Б. Этого было достаточно, чтобы Пьетро понял – Баснописец на полном серьезе приглашал самого себя к королевскому столу. Венецианец поднял глаза и быстрым взглядом окинул всех гостей. Был ли он действительно здесь, среди них – или же продолжал щекотать им нервы?

– Знаете ли вы некоего… Каликста? – спросил Виравольта метрдотеля.

Тот поморщился. Его бровь изогнулась под родимым пятном, украшавшим его лоб.

– Простите?

– Каликста…

Метрдотель вздохнул и кивком указал на подростка лет пятнадцати. Этот самый Каликст был всего лишь мелкой сошкой и прислуживал у буфета. Пьетро поблагодарил и быстрым шагом направился к мальчику в ливрее. С белой салфеткой, перекинутой через локоть, он огромной ложкой помешивал суп. Как только Пьетро обратился к нему, мальчик оставил свой пост. Найдя себе замену на пару минут, он пригласил Виравольту отойти на несколько шагов. Затем он прошептал:

– Я не тот, за кого вы меня принимаете… Видите ли, время от времени я также оказываю услуги графу де Брогли и господину Сартину… – Юноша подмигнул, затем продолжал с заговорщическим видом: – Господин Марьянн предупредил меня, что, возможно, вы будете меня искать. Но он мне также сказал, что если это произойдет, значит, дело плохо… Он был прав?

Пьетро произнес:

– Хуже и быть не может. Августин мертв.

Мальчик побледнел. Его затрясло, и он тут же утратил свой вид великого королевского шпиона.

– К… каким образом?

– Его тело лежит в его кабинете. Я закрыл замок на два поворота.

– Ох! Боже мой!.. Я приносил ему еду… Он редко выходил из своего кабинета… И… мы разговаривали… вы понимаете… Господи… Это ужасно!

– Соберитесь с силами, мой мальчик. Ведь могут быть и другие жертвы. Перед смертью Августин прошептал мне ваше имя. Знаете ли вы, почему?

Мелкий осведомитель пристально посмотрел на Виравольту.

– Он мне сказал лишь, что он нашел; и если вы придете задавать мне вопросы, это будет означать, что сам он ответ дать уже не сможет. Боже мой, теперь я понимаю, что он имел в виду! Я должен в этом случае указать вам на человека, которого вы найдете у грота‑шутихи, рядом с Колоннадой.

– Человека? Какого человека?

– Фонтанных дел мастера его величества. Августин сказал мне, что вам будет ясно, о чем идет речь.

Пьетро прищурился. Затем покачал головой и бросил, поспешно удаляясь:

– Благодарю!

Он вышел из павильона и направился к гроту‑шутихе.

Там находился фонтанных дел мастер, преемник Дени‑Жолли, в окружении своих водопроводчиков, восьмерых мальчишек‑помощников и литейных дел мастера. Раньше в его обязанности входило приводить в действие фонтаны таким образом, чтобы у монарха создавалось впечатление, будто они никогда не замолкают. Как и Франсины, Дени‑Жолли разбирались в фонтанном деле столь же превосходно, как нормандец в цветах и садоводстве. Они действовали в соответствии с очень четким протоколом, в свое время установленным для прогулок короля. Едва завидев его величество у того или иного бассейна, работники тут же нажимали на рычаги, и из глоток лягушек Латоны или пьяного Вакха начинали бить хрустальные струи, замирающие, как только король проходил мимо. Но пока длился ужин, фонтанные мастера отдыхали. Пьетро спешно представился главному мастеру, который перешучивался со своей командой. Он развернул перед ним планы Баснописца, извлеченные из кабинета Августина Марьянна.

– Это вам о чем‑нибудь говорит?

Тот посмотрел на него, не произнося ни слова. Затем знаком велел одному из мальчиков подойти поближе.

Водопроводчик принес другой свиток из такой тонкой бумаги, что на свету он казался почти прозрачным. Главный фонтанных дел мастер развернул свиток Пьетро у своих ног. Сверху он наложил собственный документ. Чертежи совпадали почти в точности.

Запутанная сеть из горизонтальных и вертикальных линий, система многочисленных разветвлений, цифры и геометрические формы, расчеты с помощью числа «пи» и правила золотого сечения – все было идентично.

У их ног лежал план гигантской трубопроводной системы Версаля.

Water Music amp; Royal Fireworks[50]

Трот – шутиха

Королевские резервуары и фонтаны, Версаль

Пьетро в растерянности потер лоб.

Поговаривали, что под известным каждому дворцом находился невидимый Версаль: Версаль труб, канализационной системы – немыслимое сочетание науки и техники, земляных, трубопроводных, гидравлических работ, физики, геометрии, геологии. И вот перед ним неожиданно оказались планы этого другого, подземного и тайного дворца. Его резервуары размерами напоминали соборы; первая система трубопроводов была при Людовике XIV заменена чугунными трубами, которые с легкостью привинчивались друг к другу. Они были так прочны, что до сих пор еще тянулись на десятки лье, и каждое соединение было украшено рельефной королевской лилией, чеканной печатью из металлического сплава. Людовика XIV не удовлетворяли прямые струи, бьющие прямо в небо. Он пожелал ваять воду: ее нужно было изменять, тщательно отделывать, производить с ее помощью разнообразные эффекты. Используя распылители, насадки разных форм – в виде клинка, пузыря, плоского наконечника, щели – эти фонтанные мастера создали невиданную ранее акваграфию. Поток воды лепился в зависимости от давления, высоты, формы и слива струй, порождавших тысячи фигур в точном соответствии с техническими характеристиками труб и количеством насадок: веер, вогнутая пирамида, выпуклая лилия, прямые и плоские, краткие и невысокие, жесткие и высокие, они могли выливаться волнами или принимать шарообразную форму.

«Только не это… Боюсь, я начинаю понимать…» – сказал себе Пьетро.

Трубы разветвлялись, подводя воду к чудесным раковинам, пухлым херувимчикам, плюющимся тритонам и драконам‑, от них несметное количество вен и сосудов, подобно некой прозрачной кровеносной системе, тянулось к озерам и резервуарам, давая жизнь всему дворцу, позволяя его сердцу биться вместе с этим витальным потоком… Версаль дышал и орошался через эти артерии, словно огромный организм.

Дворец был кровью, телом короля!

«Все эти вычисления… Количество насадок, объемы, регулирование давления! Все это… было на планах!»

Пьетро сделал несколько шагов в сторону. Перед ним был один из гротов‑шутих, воссозданных по образу и подобию грота Орфея в Сен‑Жермене и старинного грота Фетис. Он был весь покрыт рокайлем; в центре находился бог музыки, который, пощипывая струны своей лиры, наблюдал за тем, как вокруг него оживали добродетели; гроты открывались, и оттуда выходили львы, тигры, волки и другие сказочные животные. Деревья шелестели, убаюкиваемые легким ветерком. На их ветках сидело множество птиц, чьи трели были ничем иным, как шипением воды в трубах, и это создавало почти магический эффект: закрыв глаза, можно было и впрямь вообразить, что находишься в роще.

Вдруг Виравольта замер. Перед ним только что открылся один из гротов. Внутри стояла маленькая фигурка из дерева и ткани. Глядя на нее, нельзя было ошибиться: фигурка являлась точным изображением Баснописца в капюшоне. Ее улыбка была обозначена простой чертой под капюшончиком из льняных оческов. Два красных камушка представляли собой глаза. Эта сардонически ухмыляющаяся кукла, казалось, издевалась над ним. На плече у нее была секира. Внезапно, словно приветствие, из грота‑шутихи вырвалась бурная и четко направленная струя. Этот трюк предназначался для забавы гуляющих; но Пьетро было не до смеха. Его обрызгало с ног до головы, а Баснописца тем временем, казалось, разбирал лукавый смех. Несколько мгновений венецианец, весь мокрый, продолжал стоять на месте.

Он выругался.

Затем он направился к фонтанных дел мастеру и его компаньонам.

– Надо перекрыть воду, слышите? Всю воду! Рычаги, рукоятки, насосы – все отключить!

И он быстро удалился.

В предзакатные часы народ все прибывал.

Пьетро прокладывал себе дорогу сквозь толпу зевак. Некоторые из них возбужденно показывали пальцем на странную гору, находящуюся рядом с Энселадом, на вершине которой располагалась раскрашенная позолоченная машинка. Можно было, сидя в колесе, очень быстро съехать по крутому склону к самому подножию горы без какого‑либо риска, кроме того, который представляли для барабанных перепонок дикие крики, издаваемые при спуске.

В голове Пьетро снова и снова раздавались слова Августина Марьянна.

В его душе росло глухое беспокойство.

Огонь… Огонь…

Пьетро на мгновение зажмурился и продолжал работать локтями.

Он ускорил шаг…

Резервуары… Северные резервуары!

Он побежал, толкая прохожих, попадавшихся на его пути.

Вода. Вода кругом.

«Огонь… Он передается даже по воде… Он сделал из него оружие… Сегодня вечером!» – думал Виравольта.

Пьетро бежал по террасам, на которых толпились люди, пробирался между столетними деревьями, посаженными в шахматном порядке, и густыми каштанами, и его не покидало ощущение дежа вю. Он с яростью вспоминал свадебные торжества Марии Антуанетты, когда он мчался по следу первого Баснописца. Повсюду, за цветами, мраморными статуями и подстриженными тисами в небо били жидкие снопы. Рядом с озером Швейцарцев, Трианоном и оранжереей мелькали белые пятна – это игроки бросали на газоны самшитовые шары. Вдали, в самом конце аллеи, где начинался лес, олени выглядывали из‑за деревьев, как будто спрашивая, кто же производит такой гвалт. С крон деревьев взлетали потревоженные птицы. Оттуда был виден весь дворец целиком, и тысячи развлечений, затеянных этим вечером, золоченые крыши и партеры, густой лес и статуи – сегодня все смешалось.

Пьетро подбежал к резервуарам.

Баснописец! Наконец‑то!

У него под ногами тянулись трубопроводы и грохотали механизмы. Казалось, что в цистернах, питавших пруд и возвышавшихся над Версалем, помещались целые реки. Они располагались вдоль балюстрады и были соединены друг с другом и с маленьким замком, в котором находились самые замысловатые механизмы. В прошлом, на протяжении двух поколений, сорок тысяч работников вскапывали, перекапывали, извлекали тонны земли и камней, заставляя природу подчиняться воле «короля‑солнца»; но обуздать водный поток оказалось невозможно. Несмотря на все великолепие механизма «машины реки Сены», установленной в Марли для снабжения версальских праздников, от нее пришлось отказаться. Людовик XIV приказал построить новые резервуары и мельницы. Вырыли три пруда; попытались отвести воды Бьевра; построили акведук, идущий насквозь через гору; создали искусственное озеро; но всего этого оказалось недостаточно. Вобан и Ла Ир были привлечены к строительству канала, отходящего от реки Эр. Но расходы на это мероприятие, количество погибших и война заставили короля отказаться от гигантской стройки. Решили сохранить лишь резервуары Северного крыла, которые опустошались во время работы фонтанов.

Как сегодня.

Пьетро не очень удивился, наткнувшись на тела двух молодых работников с перерезанным горлом.

Они лежали в луже крови.

– Я ждал вас, Виравольта.

Баснописец стоял на балюстраде, закутавшись в свой черный плащ с капюшоном, с розой на груди и зажженным факелом в руках.

Пьетро остановился. Он задыхался.

– Вы нарушили наши планы, – сказал Баснописец своим странным голосом. – Мне это уже известно. Стивенс никогда не достигнет своих целей. Он сумасшедший, и я был безумцем, решив следовать за ним. Но я должен был встретиться с вами лицом к лицу. Тем хуже для короля, королевы и всей Франции. Однако вы… вы знаете, не так ли? Вы знаете правду… Какому хозяину вы служили? Были ли вы справедливы? Я всегда восхищался вами. Но вы убили единственного человека, спасшего меня и верившего в меня. Аббата! Он тоже понял! Его единственная вина заключалась в желании, чтобы его выслушали и справедливо обошлись со мной! А вы… вы трудились на благо продажного королевства! Как вы могли?

Он засмеялся, и от этого медленного смеха, пронизанного угрожающими нотками безумия, у Пьетро кровь застыла в жилах.

– Хотите верьте, хотите нет, я понимаю, что вам пришлось перенести! – воскликнул венецианец, у которого пересохло во рту. – Случалось, что и меня преследовали власти! Но есть и другие способы заставить вас выслушать… А действуя так, как вы, добьешься лишь собственной гибели!

– Но вы не были ВНЕБРАЧНЫМ СЫНОМ КОРОЛЯ! – заявил Баснописец не допускающим возражений тоном.

Затем он снова засмеялся.

– Не путайте разные вещи, Виравольта. В справедливые времена вы бы служили мне. Были бы моим вассалом. Но я рад, что вы присутствуете на этом последнем представлении. Это шедевр Баснописца!

– Оставьте, откажитесь от него, пока еще не поздно! Я обещаю, что попробую походатайствовать за вас!

– Слишком поздно, Виравольта. Августин вас предупредил? Он тоже вас предал! Он выдал нам формулу Дюпре. Огонь, горящий даже в воде! Мы ее улучшили… Теперь огонь распространяется благодаря воде… Представьте себе, с помощью какой тайной алхимии мы сумели достичь немыслимого!

Одним движением свободной руки он развернул документ.

– Огонь и вода! Есть чем иссушить Орхидею!

Он еще раз протяжно рассмеялся и поднес факел к свитку. Языки пламени начали пожирать его, затем рука в перчатке бросила остатки свитка на землю.

– Можете не сомневаться… Это последний экземпляр формулы Дюпре. Совершенный секрет, неожиданно выскочивший из‑за кулис Истории! Я не смог бы себе простить, если бы оставил потомству такую мерзость. Вот так и я посодействую нашей великой цивилизаторской миссии. Разве что…

На этот раз его смех напоминал тявканье. Он указал пальцем на свою голову.

– Разве что, будучи единственным человеком, помнящим точный состав вещества, запечатленный здесь, в моем мозгу, я решил бы, например, продать его тому, кто предложит самую высокую цену!

Пьетро подошел ближе.

– Не двигайтесь, Виравольта. Я целую ночь занимался тем, что разливал эту жидкость во многих местах. Еще один шаг, и вы увидите, как наконец загорятся фонтаны короля.

– Это… этого не может быть!

Баснописец выдержал паузу, затем опустил факел.

– Благодаря скольким гениям был возведен этот дворец, Виравольта? Нам известны Ленотры и Мансары, но сколько умов они еще привлекли? Потребовалась философия и математика, Декарт и д'Аламбер, Бернулли, труды Бойля, Хука, Паскаля, Ньютона, Гюйгенса, открывшего Титан, кольца Сатурна и полюса Марса! Все они были титанами, да, все! Титаны, управлявшие движением светил! Столько великих людей для того, чтобы построить дворец!..

Его голос дрожал от гнева.

– …И лишь один, чтобы его разрушить.

Он опустил факел в первый резервуар, затем швырнул его во второй.

И снова засмеялся.

– Давайте же продолжим игру, мой друг, и доведем ее до конца!

Прошелестев плащом, Баснописец повернулся и спрыгнул за балюстраду.

И Пьетро, в растерянности не произнося ни слова, стал свидетелем немыслимого.

Казалось, время прервало свой бег. Затем на поверхности резервуара показались пузыри…

Произошла цепная реакция, побежав по трубам из того места, где Баснописец кропотливо растворял свою смесь.

И вот королевские фонтаны, фонтан Латоны, Пирамиды, Водная аллея и Обелиск, а также Зеркала и купальня Аполлона, круглые купальни Колоннады и Лабиринта, все воды Версаля до самого Большого канала одновременно загорелись. В тот момент некоторые сочли это великой затеей, очередным спектаклем или же фейерверком нового типа, вроде того, что был устроен на холмах Реймса. Солнечные диски в купальне Аполлона сверкнули, как на закате. По всей поверхности Большого канала пробежал огненный шлейф, который как будто полностью слился с водой; затем весь канал превратился в пекло и начал отбрасывать в глаза прозрачных фигур адские отблески. На лицах этих похожих на статуи кукол отразилось странное ошеломление, а жгучий отсвет уже бежал по фарфоровым киоскам. Галеры и кораблики флотилии, которые не успели извлечь из воды, превратились в горящие факелы; остатки пороха с треском взрывались и, подобно фейерверку, выбрасывали к небу снопы искр. Позолоченный гигант Энселад, уже сраженный Зевсом, наблюдал, как его скалу с треском объяли языки пламени, и та же струя, которая извергалась у него изо рта при штурме Олимпа, дождем падала вокруг него. Между жерновыми камнями и водосточными желобами по ступеням Рокайлевого боскета струились раскаленные ручьи: в центре острова пылал театр. В надвигающейся вечерней тьме от канала до боскета Звезды раскинулось адское пекло. Дракон из названного в его честь боскета тоже выплевывал огонь, который впервые оказался подлинным.

Вода перемешивалась с огнем и в королевском павильоне. Огоньки скалы исчезали в каскадах, устремившихся от раковины к раковине. Образующие водный купол струи зажигались одна за другой. Занялись и портики из увитых виноградными лозами решеток, а также шарфы; Пан на своей скале гримасничал, выплевывая огненные пузыри. Началась паника. Все вскочили, отпихнув блюда, приборы, бокалы и супницы. Гвардия ринулась на защиту короля с королевой. Лягушки в фонтане Латоны обрызгивали друг друга извергаемыми из разверстых ртов струями пламени. В гроте‑шутихе смолкли аккорды, которые наигрывал на своей лире бог любви. Над королевским вензелем поглощали друг друга добродетели. Рядом с фигуркой Баснописца одна струя превратилась в огненный пучок. В окружении зверей из басен вода, имитировавшая шелест листвы и трели птиц, превращалась в пламя. А настоящие животные, находившиеся в зверинце, метались из стороны в сторону. Египетские курочки бестолково бросились бежать. Камышовый кот мяукал как самый заурядный котенок, жираф вытягивал шею, старый чандернагорский слон трубил. А птицы бились о прутья клеток.

Сумеречное небо, земля и вода, казалось, были объяты пожаром. Случайно зажженные фитили ракет с треском выпускали снопы искр, с шипением взлетали к небу и разрывались в воздухе, а тем временем другие, плохо налаженные, падали там и сям вдоль берега в самую гущу толпы. Как в душные дни, повсюду фонтанировали водные скульптуры, разве что теперь они состояли не столько из воды, сколько из огня. Волны в фонтане Аполлона поднялись в неслыханном апофеозе, приняв очертания гигантской пламенной лилии, четко вырисовывавшейся на фоне неба.

Party Time.

Так Баснописец поджег Версаль.

Неожиданная басня

Фонтаны короля, большие королевские апартаменты

Салон Дианы и Зеркальная галерея

В течение следующего часа царило всеобщее смятение. Вмешательство Пьетро нарушило планы Баснописца, который рассчитывал нанести свой удар после начала бала. Его последний маневр был ничем иным, как жестом отчаяния. Дени и его команда сумели отреагировать мгновенно. И все же многие получили ожоги. Мушкетеры и солдаты легкой конницы спешно призывали врачей и эвакуировали высокопоставленных особ и раненых. Пьетро побежал за фонтанных дел мастером, водопроводчиками и литейных дел мастером, которые уже устремились во все стороны. Как только была перекрыта подача воды и прекратилась ее циркуляция, огонь начал спадать. Они выключали механизмы, нажимая на разные рычаги. По указанию венецианца с помощью песка и влажных одеял удалось задушить зажигательную смесь, находящуюся в фонтанах. В каналах после прекращения цепной реакции магма гасла сама собой. В Большом канале объемы воды были столь значительны, что смесь, высыпанная Баснописцем, не могла оказать существенного эффекта. Как только прошел первый испуг, все стали задумываться, не был ли этот новый тип фейерверка предусмотрен Ведомством развлечений как продолжение праздника, хотя на сей раз их приготовления обернулись трагедией. Едва закончив руководить спасательной операцией, Пьетро вернулся во дворец.

«Давайте же продолжим игру, мой друг, и доведем ее до конца!»

Он прошел вдоль Северного крыла больших апартаментов короля. Во время вечерних приемов, по понедельникам, средам и четвергам, салоны анфилады служили местом развлечений для самых высокопоставленных особ из числа придворных. В каждом зале ставили игральные столы, приносили бокалы и карты. Виравольта вошел в зал Геркулеса, затем в зал Изобилия, который превратился при Людовике XVI в помещение для игр. Обычно придворные играли здесь в ландскнехт, болтали, останавливались на минутку послушать, как какая‑нибудь маркиза вымучивала на клавесине музыкальную пьеску или как играли лирические актеры; ставки делались с таким огромным количеством жетонов, что зал походил иногда на игорный дом. Сегодня вечером лакеи предлагали многочисленные закуски, и придворные постепенно пришли в себя.

Зал Венеры. Пьетро пошел быстрее. Итак, Баснописец в конце концов воспользовался вынужденным и трагическим содействием Августина Марьянна. Последний попытался его предупредить – но слишком поздно. Августин, «Лев состарившийся»… Этим сюжетом Баснописец предполагал завершить свое творение, если бы все шло в соответствии с его планом. Августин Марьянн, последний свидетель, которого надо было бы уничтожить для последней басни… Разве что… Баснописец стремился вычислить главных агентов Тайной службы, чтобы пресечь сопротивление, затем помешать коронации Людовика XVI, пользуясь слабостью королевства в это смутное время… И дело оставалось совсем за малым – все это могло бы действительно изменить ход Истории. Покуда этот человек жив, страна остается под угрозой. Но Пьетро не мог подавить в себе хотя бы частичного понимания того, каким страданиям подверглась эта измученная душа Впрочем, патетический вопрос, который он задавал, касался большего. И вот из‑за своеобразного поворота дел, ему, Пьетро Виравольте, предстояло стать проводником государственных интересов.

~~Собака и ее тень~~ д'Эон, Сапфир, Бомарше

~~Любовь и Безумие~~ Анна

~~Обезьяна‑Король~~ Людовик XVI

~~Стрекоза и Муравей~~ Мария Антуанетта

~~Лев состарившийся~~ Августин Марьянн

Салон Дианы. Как во времена Людовика XIV, в центре салона установили бильярдный стол – в бильярде «король‑солнце» не знал себе равных. Обычно стол был покрыт малиновым бархатным ковром с золотыми кистями. Дамы следили за игрой, сидя на скамеечках, поставленных на эстраде, с которой открывался отличный вид на представление, и оттуда они могли аплодировать победителям. Пьетро сразу же распознал черный плащ, оставленный под плафоном Бланшара и перед «Жертвоприношением Ифигении», находящейся на камине…

Он похолодел.

Совсем рядом стоял человек с цветком в петлице. Это была не английская роза, но бессмертник – символ жертвы и вечных сожалений.

Баснописец спокойно играл в бильярд.

На этот раз его лицо было открыто.

Ему было около сорока. Несколько морщин выдавали его зрелость, все, что ему пришлось пережить, и то, чему он подверг других. Внимательно взглянув на него, можно было заметить в глубине его глаз безумный блеск, свидетельствовавший о так и не завершенной борьбе с его собственными демонами. О ней говорила и гневная складка у рта, при взгляде на которую могли возникнуть сомнения в том, что он происходил из ангельского рода. Он находился между двумя мирами, адом и раем. И в то же время Пьетро чувствовал в его поведении какое‑то чудовищное величие.

Итак, это ты.

Баснописец смотрел на него, улыбаясь.

– Не сыграть ли нам партию, Орхидея?

Пьетро сделал шаг вперед.

– Почему бы и нет, Баснописец… Я до сих пор не знаю вашего имени.

В течение нескольких мгновений он вертел в руках кий, издававший легкий воздушный свист.

Баснописец опять улыбнулся.

– И вы его никогда не узнаете. Называйте меня Жан де Франс, наследник никакого трона, если хотите. Жан – это имя, которое выбрала моя мать. Остальное я добавил сам.

Пьетро подошел к столу. Баснописец сделал первый ход, ударив своим красным шаром по двум черным.

– Вы произвели на меня впечатление, Виравольта. Особенно когда вы улизнули из львиной клетки! Я до сих пор не знаю, как вам это удалось.

– Скажем так… у меня тоже в запасе есть кое‑какие козыри.

Баснописец продолжил игру, затем спросил:

– Вы были неподражаемы. Мы совсем не ожидали вашего появления в «Прокопе». А! Но вы же не знаете, что я имею в виду! Я говорю «мы», имея в виду Сапфир. Видите ли… она работала на нас.

– Сапфир? А… А что с ней случилось?

– О… – протянул он, сосредотачиваясь на игре. – На вашем месте… я бы ее больше не искал…

Пьетро прикусил губу. Баснописец сделал гримасу: он промазал.

– Понятно, – сказал Пьетро, берясь за кий. – Благодаря ей и вашему горбуну вы получили всю необходимую информацию… А также узнали почти все наши имена!

Сухой и точный удар; шар подскочил над столом.

– Да, мой друг… Сапфир, бывший агент в Венеции и Лондоне. Мне это показалось весьма забавным.

Прищурившись, Пьетро смотрел на бюст «короля‑солнца» выполненный Бернини, а Баснописец продолжал играть Слышались удары мячей о суконное покрытие стола.

– Но почему? – спросил Пьетро. – Почему вы так упорствуете? Вы знаете, что совершаете самоубийство. Не надеялись же вы в одиночку пошатнуть королевство…

– С англичанами все могло бы получиться… Был ли у меня выбор, Виравольта? Я ведь плоть от плоти этого прогнившего королевства, отросток той гангрены, которую вы все еще маскируете пудрой и лепными украшениями Версаля… Вы сами уже отстали от жизни, Виравольта! Черная Орхидея… Легенда, авантюрист‑гуманист, сомневающийся идеалист, эмблема эпохи, которая все бледнеет и умирает! – Баснописец наклонился, уверенно целясь. – Все это не могло продолжаться. Мир меняется, мой друг. Мы ему больше не нужны… Мы уже динозавры…

– Почему вы не искали встречи с Шарлем де Брогли?

Баснописец выпрямился, подняв бровь.

– Когда аббат попытался это сделать, он не добился положительного результата, насколько я помню… Он тысячу раз просил у короля аудиенции! И не для того, чтобы свергнуть его, Виравольта! Даже не для того, чтобы добиться удовлетворения моих притязаний… но во имя справедливости, обычной справедливости! Чтобы, по крайней мере, его величество не бросал на произвол судьбы своего отпрыска. Чтобы он меня признал! Так над кем вы насмехаетесь? На что я мог надеяться, один со своей правдой, один против целого королевства? Королевства, которое в другое время, под иными небесами могло бы достаться мне? Вы бы меня убили, как вы убили моего приемного отца. Единственного, кроме моей матери, – и моего настоящего отца, конечно, – кто знал всю правду. Аббат любил меня. Он всему меня научил. И он указал мне на свет, Виравольта. Свет справедливости. А я сражался со светилами. Со своей собственной звездой, которую вы прокляли.

– Справедливости? – иронично повторил Пьетро. – Той справедливости, которая стоила Розетте волчьего калкана?

Баснописец стиснул челюсти.

– Не смейте читать мне нотации! Вы считаете, что перед вами Зло… Но знаете ли вы, Виравольта, что значит провести детство, прижимая к груди книгу басен и молясь на дне подвала о том, чтобы избегнуть ада? Знаете ли вы, что значит ежедневно быть жертвой жестоких проделок глупых и бесчеловечных детей? Нет, вы этого не знаете!

У него дрожали губы.

– Знаете ли вы, что значит еще в самом нежном возрасте узнать правду о себе, о своем происхождении? Знаете ли вы радость освобождения, облегчение, которое дают понимание и любовь; знаете ли вы обжигающее дыхание мести, Виравольта, и как оно все сметает на своем пути? Нет, вы этого не знаете!

– Это ничего не оправдывает. Вы превратились в чудовище.

– Чудовище? Да, Виравольта, я поэт мглы, чудовище, но я в него не превратился! Я им всегда был, с самого рождения моя судьба была предопределена! С самого рождения я состоял лишь из воплей и раздражения! Вы все лишили меня моей жизни! Это вы определили меня как чудовище, образ вашего разврата и вашего стыда! Существо, которое вы исключили, прогнали и которое вы хотели заставить молчать! Но чудовище вернулось, Виравольта, чтобы потребовать то, что ему причитается по праву! Да, я ваш позор! Позор этого несправедливого режима!

– Вы могли бы выбрать иной удел!

Баснописец посмотрел на него; на его лице отражали одновременно и возбуждение, и обреченность.

– Нет, Виравольта, в этом‑то как раз вся проблема Я не мог. …

В его зрачках мелькнули искры, грудь его вздымалась, как будто он задыхался… но вдруг он успокоился. Он овладел собой. Черты лица смягчились, и он улыбнулся.

– С того дня, как погиб аббат, все стало ясно. Через Сапфир, тогда занимавшую пост в Лондоне, я познакомился со Стивенсом. С агентами Тайной службы, которые ополчились на меня, я собирался обойтись особым образом. Начиная с вас, разумеется, непревзойденного мастера… Вам я посвятил свою книгу басен, Пьетро Виравольте де Лансалю. Человеку, прошедшему сквозь все девять кругов ада! Ключ, переданный достойному меня противнику… Десять последних. Last but not least…[51]Вам понравились эти басни? – Он усмехнулся. – Право, это королевство не более чем фальшивка. Комедия тщеславных животных.

– За актом акт идет на смену разнообразной чередой…

– Отчасти о любви, но также и о ненависти?

– Роза против Орхидеи!

Баснописец улыбнулся. Раздался стук бильярдных шаров.

– А сейчас?

Он выпрямился.

Оба стояли друг напротив друга по разные стороны стола.

– Вы знаете, что все потеряно.

Пьетро показалось, что губы Баснописца еще сильнее задрожали, когда он произнес:

– Для меня все уже давно потеряно.

– А что, если нам решить все это вдвоем, раз и навсегда.

– В честном поединке?

– В честном поединке.

Они скрестили на зеленом сукне стола бильярдные кии.

Пьетро предложил Баснописцу выйти.

Они вошли в Салон Марса, затем в Салон Меркурия. Здесь, под плафоном, на котором был изображен Аполлон, несущийся в своей колеснице сквозь клубящиеся облака, стоял пышный трон Людовика XV, как некогда серебряный трон Людовика XIV. С пересохшим горлом Баснописец бросил на него мимолетный взгляд, затем двинулся в Салон Войны. Пьетро подошел к гвардейцам и приказал им ничего не предпринимать, что бы ни произошло.

Наконец они оказались в Зеркальной галерее.

Пьетро достиг самой середины. Баснописец остановился рядом с ним.

Пьетро колебался… потом он повернулся.

Они поклонились друг другу.

Вдалеке возобновилось празднество, начинался версальский бал.

Бал‑маскарад.

– Нет, Виравольта, в этом‑то как раз вся проблема. Я не мог…

– С того дня, как погиб аббат, все стало ясно. Через Сапфир, тогда занимавшую пост в Лондоне, я познакомился со Стивенсом. С агентами Тайной службы, которые ополчились на меня, я собирался обойтись особым образом. Начиная с вас, разумеется, непревзойденного мастера… Вам я посвятил свою книгу басен, Пьетро Виравольте де Лансалю. Человеку, прошедшему сквозь все девять кругов ада! Ключ, переданный достойному меня противнику… Десять последних Last but not least…[52]Вам понравились эти басни? – Он усмехнулся. – Право, это королевство не более чем фальшивка. Комедия тщеславных животных.

– За актом акт идет на смену разнообразной чередой…

– Отчасти о любви, но также и о ненависти?

– Роза против Орхидеи!

Баснописец улыбнулся. Раздался стук бильярдных шаров.^.

– А сейчас?

Он выпрямился.

Оба стояли друг напротив друга по разные стороны стола.

– Вы знаете, что все потеряно.

Пьетро показалось, что губы Баснописца еще сильнее задрожали, когда он произнес:

– Для меня все уже давно потеряно.

– А что, если нам решить все это вдвоем, раз и навсегда?

– В честном поединке?

– В честном поединке.

Они скрестили на зеленом сукне стола бильярдные кии. Пьетро предложил Баснописцу выйти.

Наконец они оказались в Зеркальной галерее.

Пьетро достиг самой середины. Баснописец остановился рядом с ним.

Пьетро колебался… потом он повернулся.

Они поклонились друг другу.

Вдалеке возобновилось празднество, начинался версальский бал.

Бал‑маскарад.

Они стояли лицом к лицу посреди зала совершенных пропорций. Венецианец снял шляпу. Все люстры, протянувшиеся от Зала Войны до Зала Мира, были зажжены. Галерея ослепительно сверкала. Апельсиновые деревья придавали обманчивую сладость тому месту, где готовились соединиться две силы. Пьетро и Баснописец начали сходиться в центре галереи на фоне портьер из дамаскина. Это был бесподобный миг, как бесподобен был жест венецианца, чья ловкая рука потянулась к паркету в приветствии, означавшем объявление войны; как и движение его противника, дотронувшегося рукой до плеча; как этот легкий поклон с обеих сторон, которому сопутствовало молчание, смысл которого заключался в следующем: «Я готов с этим покончить». – «Но… что происходит?» За ними у выходов из салонов уже собрались зеваки. Удивленные придворные окружили дуэлянтов. Скоро вокруг них уже стояла целая толпа. Все в этот вечер надели маски животных Буйволы, вороны, лисы, львы ослы, быки, гепарды и другие животные составляли невероятное сборище. Издалека до них доносились звуки оркестра, обольстительное протяжное пение, которое подчеркивало ирреальность происходящего. Толпа, казалось, откликалась на эту мелодию. Она медленно двигалась, как небольшая волна или крона дерева на легком ветру. Она была похожа на собрание пророков или членов какого‑то братства, сошедшихся для ритуала жертвоприношения. Через толпу пробиралась Анна Сантамария в маске львицы. За ней следовал Козимо, пятнистый гепард, протягивая руку к шпаге и готовый броситься вперед.

Но мать удержала его.

Заключенные в роскошные рамы, зеркала превратились в невиданный калейдоскоп, бесконечно отражая позиции этих вооруженных танцоров. На своем веку зеркала видели столько жестокости и роскоши! Сорок пять лет под аккомпанемент шума возводимых лесов, под скрежет прислоненных к стенам стремянок, под скрип строительного мусора под ногами, расчистка которого стоила больших затрат, под насвистывания маляров, грохот поднимаемых наверх камней и катящихся тачек в облаке известковой пыли – все это для того, чтобы извлечь из раковины чистейшую жемчужину. Радужно‑кристальные зеркала отчасти сохранили память об этом. Они запечатлели образ «короля‑солнца», сначала молодого и влюбленного, затем отяжелевшего под грузом своего немыслимого ореола, подавляющего целый свет своей славой, которая намного превосходила его самого, тогда как старость уже сгибала его спину и плечи. Они вибрировали в ответ мерным шагам Бенджамина Франклина в его зашнурованных ботинках, Расина, направлявшегося с рукописью «Эсфири» под мышкой к апартаментам госпожи де Ментенон; они перешептывались, отражая хрупкую и жеманную внешность Помпадур, и запотевали в тот вечер, когда состоялся выход дрожащей Дюбарри; они воспевали белизну и розовый румянец шестнадцатилетней Марии Антуанетты, искавшей здесь свой путь, невозможный путь по увядшим лепесткам той молодости, которой ее лишали.

И вот сейчас перед ними танцевали дуэлянты, приветствуя этот карнавал Истории.

Версаль!

Поединок начался.

Прима. Пьетро высоко поднял руку, большой палец вниз, дужки гарды в вертикальном положении. Секонда. Баснописец вытянул руку на уровне плеча, ладонью вниз. Раз, два, три, над схваткой парили тени Кальвакабо, Жиганти и Данси, написавших выдающиеся пособия по фехтованию, а также по танцу. Они соблюдали такт. Венецианец занял позицию терца, согнув руку, ладонь у правого бедра, суставами вниз. Кварта. Баснописец: рука слева, ладонью вверх, дужки гарды в горизонтальном положении. Пьетро атаковал и отступил, чтобы оказаться вне досягаемости; Баснописец: рипост, отход, новая атака. Затем темп ускорился. Один менял положение ноги, другой руки; один выбрасывал руку в тот момент, когда другой производил туше. Они кололи, парировали, прикрывались, уклонялись, переводили, отводили удар движением кисти, заигрывали со шпагой противника, нанося удары клинком, слева направо, справа налево! Пьетро перешел в атаку. Его шпага со свистом пронеслась перед шпагой противника, форте его клинка пересеклась с деболе шпаги Баснописца.[53]Казалось, время замерло, затем они разошлись. Пьетро повернулся вокруг собственной оси, чтобы избежать следующего удара; Баснописец также отступил на два шага; толпа приветствовала каждый удар возгласами. Лязг оружия не прекращался; каждый жест был похож на арабеску, бойкая техника, виртуозность двух этих мастеров представляли собой урок для зрителей; шелест рубах создавал звуковой фон дуэли, как и краткие возгласы фехтовальщиков; некоторые из толпы имитировали их жесты, у них пересохло во рту, а сердца бешено бились.

Вдруг Виравольта совершил серьезную ошибку. Он сделал выпад, но Баснописец, отведя плечо назад на манер итальянского приема scanso, живо уклонился. Он перешел в контратаку, и его клинок пронзил плечо венецианца, который вскрикнул от боли и отступил.

Их дыхание смешалось. Звери из басен все плотнее обступали их.

За актом акт идет на смену разнообразной чередой.

Через образы животных преподать урок людям…

Изображать прихоти и грехи человеческого общества…

А мы, какими животными являемся мы?…

Кровь пролилась. Пьетро сделал финт, чтобы вызвать парад[54]соперника. В свою очередь Баснописец допустил промах, бросаясь вперед, целясь кончиком клинка в Пьетро и согнув колено. Пьетро устремился в образовавшуюся брешь; рипост был молниеносным. Из рук противника была выбита шпага, и Пьетро решил, что победа за ним. Не тут‑то было. Венецианец бросился на врага, а тот тем временем выхватил два кинжала, спрятанные у него на боку.

Клинки завертелись в руках. Пьетро уже посетило мимолетное видение: его лицо изранено, а шея разрублена. Вращаясь, он уклонился от удара и отступил назад. От этого он потерял равновесие, упал, поскользнувшись на безупречно натертом паркете галереи. За ним потянулся кровавый след.

Баснописец засмеялся, отшвырнул кинжалы и схватил шпагу.

Пьетро только что выронил свою.

Плечо его пронзала острая боль.

– Тебе конец, Виравольта!

Баснописец бросился на него.

– Пьетро! – раздался звонкий и чистый голос Анны. Не обращая внимания на свое платье с фижмами, она опустилась на колени и схватила собственный кинжал, незаметно закрепленный у бедра.

Метким движением кисти она бросила его, и кинжал заскользил по паркету.

И все завертелось.

Пьетро прижал кинжал к полу. В тот момент, когда Баснописец бросился на него, он перевернулся на полу, испустив очередной крик. Клинок противника вонзился в паркет, подняв фонтан деревянных щепок. Пьетро собрал последние силы и, очертив рукой полукруг в воздухе, ударил Баснописца по ноге. Тот завопил и, теряя равновесие, упал на одно колено, выпустив шпагу. Свободной рукой Пьетро схватил оружие Баснописца и заколол его, прежде чем соперник успел пошевельнуться. Он пронзил его насквозь.

Окровавленный кончик клинка показался у него на спине.

Баснописец сплюнул.

Все собравшиеся вокруг буйволы, лягушки, журавли, вороны, лисицы, львы, ослы, быки, гепарды и сказочные звери, вся маскарадная толпа наконец зааплодировала. Так произошла и так закончилась самая красивая и самая тайная дуэль Версаля – и так была решена судьба французского королевства: под раскаты чудовищного смеха. Все смеялись, так как все еще думали, что присутствуют на комедийном представлении, пока не решила вмешаться дворцовая гвардия.

– Но… Позвольте… Дуэли запрещены! – закричал только что подоспевший швейцарский гвардеец.

Пьетро подошел к Баснописцу, который уже готов был испустить дух, как некогда на крыше он подошел к его приемному отцу.

Он поддержал ему голову и прошептал:

– Ну вот, мне кажется, мы дошли до конца нашего пути мудрости… Какова мораль этой басни? Я предлагаю следующую: «Рыбка и Рыбак». Ты помнишь, как она заканчивается? Лучше синица в руках… .

Баснописец нашел в себе силы улыбнуться.

– …чем журавль в небе, – закончил он, сплевывая кровью. Его рука дрожала в руке Виравольты.

Именно на этом месте в грозовую ночь Баснописец оставил изуродованное тело Розетты и свою драгоценную книгу басен. Пропитав молчаливый паркет, его кровь сольется с кровью его жертвы.

Пьетро выпрямился. Анна выступила вперед. Звери продолжали аплодировать.

Затем одна гостья, в кошачьей маске, сделала немыслимый жест, бросив ему монетку:

– За представление.

Анна Сантамария смотрела на него сквозь свою маску львицы. Она щелкнула веером.

Пьетро перевел дух.

Из Лабиринта он вышел победителем.