Насилие, дисциплина, ресурсы, деньги и право — многочисленные друзья человека Власти 2 страница
«Никогда не существовало правительства, которое бы опиралось исключительно на насилие», — констатирует Арендт и приводит в пример Вьетнам (сегодня мы бы прибавили сюда Афганистан и Ирак): подавляющее преимущество американцев в тяжелом вооружении не обеспечило им установление прочного оккупационного режима.
«Насилие всегда способно разрушить власть; из дула винтовки рождается самый действенный приказ, приводящий к самому немедленному и полному повиновению. Но родиться оттуда власть не может никогда»
!Арендт, 2014, с, 63].
Но как же так?! За 20 лет до этого Арендт сама утверждала (в «Истоках тоталитаризма»), что насилием и пропагандой можно подчинить любой народ! Что поменялось за эти 20 лет? Почему тоталитаризм уже не воспринимается как наивысшая форма власти, почему насилие перестало быть «палочкой-выручалочкой»?
Изменился сам мир. Тоталитаризм Гитлера закончился Нюрнбергом и денацификацией, тоталитаризм Сталина — его смертью и XX съездом657. Стало понятно, что государственное правление, опирающееся только на пропаганду и насилие (по не на Власть), недолговечно, и гибнет вместе со своим лидером. Более того, опасность «обратного экспорта» насилия из колоний в метрополии оказалась осознана правящими кругами этих метрополий, и насилие было взято под контроль:
к.В империалистическую эпоху существовал страх перед обратным воздействием, которое „правление покоренными расами"можетоказать на внутреннее правление, — иначе говори, перед тем, что правление с помощью насилия в далеких странах в конце концов окажет возёей стене на правление в самой Amnutt, так что последней .,покоренной расой ' станут сами англичане» [Арендт, 2014, с. 64],
Таковы, по Арендт, глубинные причины деколонизации второй половины XX века, ухода Англии из Индии и Франции из Алжира. Понимание, что платой за сохранение колоний станет колонизация метрополии,установление в ней тоталитарного режима2, достигло правящих классов европейских государств (прежде всего, конечно, Великобритании, начавшей деколонизацию еще во времена мильнеритов). И правящие круги сделали выбор: лучше жить на меньшей территории, но под защитой государственной машины, нежели править всем миром, но лишиться этой защиты. В конечном счете насилие оказалось не просто чем-то другим, нежели власть, но ее полной противоположностью:
«Власть и насилие противоположны; абсолютное владычество одного из членов этой пары означает отсутствие другого. Насилие появляется там, где власть оказывается под угрозой, но, предоставленное собственному ходу, оно приводит к исчезновению власти. Отсюда следует, что неверно мыслить противоположность насилия как ненасилие; противоположностью насилия является власть» [Арендт, 2014, с. 66].
Вот почему в нашей книге мы почти не уделяем внимания насилию. Конечно, любого можно заставить подчиняться, приставив ко лбу пистолет; но Власть заключается в том, чтобы пистолет оказался именно в ваших руках. Насилие — всего лишь одно (и самое простое) из средств Управления, и хотя про него нужно знать и уметь пользоваться, ни в коем случае не следует отождествлять ею с самой Властью,
Практик.Как известно, закон работает только тогда, когда есть общественный консенсус по его выполнению. Иначе — он работать перестает. Насилие эффективно работает только тогда, когда обществу (государству) не нужно решать никаких новых задач (например, экономического роста). Если такие задачи есть, то чем они сложнее, тем более свободно должно быть общество. В этом случае, увеличивая насилие, Власть неминуемо уменьшает собственную устойчивость. Не самый разумный подход. Кстати, именно по этой причине наивно называть послесталииский СССР тоталитарным государством, поскольку в нем постоянно увеличивались качество и глубина образования населения, а вовсе не масштабы насилия. Образованных людей нельзя удержать насилием, только идеей. И разрушение СССР произошло именно в тот момент, когда Власть не смогла адекватно ответить на появляющиеся экономические проблемы.
Читатель. Да, с насилием интересно получилось — думали, что оно Власть, а оказалось, что оно Управление. Даже интересно стало, а какие еще странности обнаружили ученые в изучении организаций?
Теоретик.Мы упомянули насилие еще и потому, что анализ этого института позволил Арендт открыть групповуюсущность власти (и притом сделать это так аккуратно, что это открытие прошло практически незамеченным). А вот теперь мы перейдем к более интересному институту, про который вы слышали миллион раз, но не подозревали, насколько он важен. Этот институт называется дисциплиной и используется настолько широко, чго сделался привычным и незаметным для большинства граждан. Более того, многие склонны полагать, что эта дисциплина (законопослушность, следование инструкциям) возникла в обществе сама по себе, естественным путем, как язык, обычаи и верования. А между тем, изобретениедисциплины представляло собой очень интересный исторический процесс, шедший параллельно совершенствованию и развитию организацшп
Создание дисциплины
Мишель Фуко, «Надзирать и наказывать» (1975)
Теоретик.Повторим еще раз, чем отличается властьот управления.Власть — это способность добиться своего невзирая на сопротивление других, «Будет по-моему, а не по-твоему», — говорит вам человек Власти, и вам приходится соглашаться, поскольку власть у него, сопротивление бесполезно, А вот управление (способность мотивировать других на достижение определенных целей), в отличие от власти, не предполагает сопротивления со стороны управляемого. Подчиненному можно обещать денег, давить на совесть или запугивать, но если он откажется повиноваться (или хуже того, согласится и все испортит) — цель не достигнута, управление не состоялось.
Практик. Непонимание этой разницы в свое время дорого обошлось Борису Березовскому. Он начинал свою карьеру среди голодных людей, которым достаточно было пообещать (или, в крайнехМ случае, заплатить) денег, и они были готовы на все. В результате Березовский считал, что деньги — это ключ к решению любых проблем658. Впрочем, он не один был такой, помню, как мне рассказывали, что Гусинский, когда хотел купить того или иного чиновника, сажал его в свою машину и говорил: «Мы едем смотреть твой загородный дом».
Но когда Березовский вышел на уровень людей, владевших собственными состояниями, деньги перестали работать — а налаживать властные отношения (типа сюзерен — вассал) Березовский так и ие научился,
Теоретик.В силу этой фундаментальной разницы организации так беспомощны перед властными группировками — занимая должность в организации, человек Власти действует в интересах свой группировки, и организация бессильна (не имеет власти) ему в этом помешать. Поскольку дальше мы рассмотрим одну из самых впечатляющих концепций власти, отождествляющую ее с управлением, при чтении последующих страниц нужно постоянно помнить об этой разнице.
Ну а теперь встретимся лицом к лицу с самым цитируемым гуманитарным писателем за всю историю человечества1. Знакомьтесь — Мишель Фуко659 660, культовый в конце прошлого века философ, ставший знаменитым во Франции с выходом «Истории безумия» (1961) и получивший признание в США в 1975 году, сразу же после прочтения в Беркли курса лекций по теории сексуальных извращений [Стретерн, 2005]. В какой степени популярность Фуко обусловлена его гомосексуальностью (в XX веке дававшей пропуск в узкий, но сплоченный крут интеллектуальной элиты, и гарантировавшей его всестороннюю поддержку), а в какой — действительно оригинальным подходом к изучению человеческой жизни, решать будущим поколениям. Все, что мы можем сказать в рамках нашей книги — так это то, что именно Фуко принадлежит одно из важнейших открытий в изучении человеческого поведения, имеющее непосредственное отношение к теории Власти.
Фуко открыл (то есть увидел в окружающем мире и описал как самостоятельную сущность) едва ли не главный на сегодня способ существования людей в обществе: дисциплину. В европейских языках discipline — многозначное слово; это и наша русская «дисциплина» (соблюдение людьми определенных правил), и «порядок» (сами правила), и «наказание» (за их несоблюдение). Общепринятый русский перевод названия «Discipline and Punish» как «Надзирать и наказывать» утратил эту многозначность, сдвинув смысл дисциплины от самих правил к тому, кто следит за их выполнением. Но сам Фуко понимал дисциплину именно как си-схему правил» пронизывающих повседневную жизнь каждого человека, Л дальше он сделал обычный для попавших б наш обзор теоретиков шаг; назвал найденную нм сущность (систему правил) властью:
.тело непосредственно погружено и в область политического. Отношения властидержат его мертвой хваткой. Они захватывают его, клеймят, муштруют, пытают, принуждают к труду, заставляют участвовать в церемониях, производить знаки. Политический захват тела связан сложными двусторонними отношениями с его экономическим использованием; тело захватывается отношениями власти и господства главным, образом как производительная сила. Но, с другой стороны, его функция как рабочей силы может осуществляться только в том случае, если оно вовлечено в систему подчинения (где потребность служит также политическим инструментом — тщательно подготовленным, рассчитанным и используемым); тело становится полезной силой только в том случае, если является одновременно телом производи тельным и телом подчиненным» (Фуко, S999, с. 39-40}.
Даже из одной этой (довольно знаменитой) цитаты можно понять, что под «отношениями власти» Фуко понимал отношения подчинения, возникающие в условиях совместной деятельности людей (то есть в организациях). «Власть» Фуко — не более чем должностная инструкция, которой обязан следовать наемный работник; «властвовать» в его понимании значит устанавливать правила, следить за их выполнением (Discipline) и наказывать (Punish) за их несоблюдение.
Читатель, Позвольте, но мы это уже проходили! Еще в третьей главе, в разделе про Гоббса и Локка, придумавших государственную машину Та тоже следила за соблюдением законов и бесстрастно наказывала за их нарушение; разумеется, это никакая не Власть, поскольку она сама подчиняется своим же законам. Так в чем же здесь открытие? Чем «власть дисциплины» по Фуко отличается от «власти закона» по Локку?!
Теоретик.Открытие Фуко заключалось не в том, чтоделает его «власть» (понятно, что заставляет соблюдать правила), а в том, какона это делает. Как мы уже неоднократно говорили, научное открытие заключается в том, чтобы увидеть давно существующее, но до сих пор никем не замеченное явление. До Фуко ответ на вопрос «А как обеспечивается соблюдение законов?» ка-
зался очевидным. Что значит «как»? Кто нарушит закон, тому отрубят голову! Вот кому и за что будут рубить голову, это интересно, это нужно исследовать; а обеспечить соблюдение законов — задача палача, И только Фуко в своем историческом анализе тюрьмы обнаружил, что в один прекрасный момент в истории человечества поменялись не только правители, но и способ,которым они поддерживали соблюдение законов,
«Надзирать и наказывать» начинается с рассказа о казни Робера-Франсуа Дамьена, совершившего в 1757 году покушение на Людовика XV. Фуко натуралистически воспроизводит все ее ужасающие подробности, вплоть до неудачной попытки четвертования:
«...был наказан палач Дамиена* который, не сумев четвертовать пациента по правилам, вынужден был резать тело осужденного ножом: обещанных ему в награду лошадей, которых использовали для казни, конфисковали в пользу бедных» [Фуко, 1999, с, 77-78].
Всего 200 лет прошло с того дня до времени, в которое Фуко писал свою книгу. Однако за этот короткий (в историческом масштабе) срок публичные пытки и казни прекратились по всей Европе, а преступников стали наказывать, сажая в тюрьму, Что же поменялось за эти 200 лет? Почему власть отказалась от столь наглядного способа демонстрации своего могущества, как публичная мучительная казнь?
«Итак, публичная исполняет юридическо-политическую функ
цию, Она — церемониалу посредством которого восстанавливается на миг нарушенная власть суверена. Восстанавливается путем проявления ее во всем ее блеске. Публичная казнь, сколь бы поспешной и повседневной Она ни была, относится к целому ряду пышных ритуалов, восстанавливающих власть после ее временного упадка (таких, как коронация, въезд монарха в покоренный город, усмирение взбунтовавшихся подданных); вслед за преступлением, унизившим суверена, казнь развертывает перед всеми его непобедимую мощь» [Фуко, 1999, с. 73].
До Фуко никому в голову не приходило задавать этот вопрос. Когда перемены («гуманизация наказаний») уже наступили, людям свойственно думать, что установившийся порядок вещей «естественен», а любой другой — всего лишь «тьма средневековья» или «варварство». И только немногие мыслители способны поставить под сомнение очевидное («публично казнить плохо»), задавшись вопросом: почему раньше (XVIII век) публично казнить было хорошо,а теперь (XX век) стало плохо?
Для Фуко задавать такие неудобные вопросы было привычным делом. Известность во Франции он получил парадоксальной книгой «История безумия» (1961), в которой задал тот же самый вопрос относительно сумасшествия. В традиционных обществах (включая средневековую Европу) сумасшедших считают святыми (юродивыми) и относятся к ним как к нормальным, но занятым чем-то другим людям. Но начиная с какого-то момента отношение к ним меняется — появляются «сумасшедшие дома», развивается психиатрия, разрабатываются разнообразные методы лечения. В какой момент и почему это происходит?
Проанализировав европейскую культурную историю, Фуко пришел к парадоксальному выводу: понятие «безумия» появилось в Европе только после того, как там же возникло понятие «разума». Появлению первого сумасшедшего дома предшествовало создание культа Разума (лично Декартом, его последователями-картезианцами, да и всеми интеллектуалами Нового времени). Только тогда, когда все общество узнало, что оно «разумно», юродивые и святые превратились в его противоположность — безумцев, которых следовало держать от себя подальше.
Гак что же случилось с наказаниями? Почему публичные казни вдруг сменились тюремным заключением? Фуко снова погружается в историю и обнаруживает на протяжении XVIII столетия изменение «народной противозаконности». Если в начале века основной мишенью «противозаконного» поведения были права(бунтовщики отказывались платить положенные сборы, соблюдать цеховые правила и т.д.; не случайно народным героем того времени был контрабандист, уклонявшийся от уплаты пошлин и тем нарушавший права феодальной вертикали), то по мере роста уровня жизни под удар все чаще стала попадать собственность:
п/Те Трон не преувеличивал действительную тенденцию, когда писал, чтокрестьяне страдают от лихоимств» бродяг еще сильнее, нем от требований феодалов:теперь воры обрушиваются на них, словно полчища вредных насекомых, пожирая урожай и разоряя закрома» (Фуко,
S 999, С. 1221
Но способна ли королевская власть столь же успешно, как правасвоих вассалов (а значит, и делегировавшего их верховного сюзерена), защитить собственность крестьян?Может ли публичная казнь одного вора помешать другому очищать карманы собравшихся на нее зевак? По-видимому, нет: публичная казнь демонстрирует, кто здесь хозяин, но вовсе не означает, что этому хозяину есть дело до чего-либо, кроме посягательств на его права. Для защиты собственности простых людей необходима была другая власть1.И она появилась, сначала в публикациях немногих «реформаторов», а затем и напрактике:
«Новая юридическая теория уголовно-правовой системы фактически открывает новую „политическую экономию" власти наказывать. Отсюда понятно, почему у „реформы" нет единого истока. Реформа не была инициирована ни наиболее просвещенными подсудимыми, ни философами, считавшими себя врагами деспотизма и друзьями человечества, ни даже общественными группами, противостоящими парламентариям. Вернее, она была выношена ht' только ими; н глобальном проекте нового распределения власти наказывать и нового распределения ее воздействий сходится много различных интересов. Реформа не подготавливалась вне судебного аппарата и не была направлена против всех его представителей; она готовилась главным образом изнутри —• многочисленными магистратами на основе их общих целей и разделявших шг конфликтов, вызванных борьбой за власть. Конечно, реформаторы не составляли большинства магистратов, но именно законоведы наметили основные принципы реформы: должна быть создана судебная власти, недосягаемая для непосредственного влияния власти короля.Власть, которая будет лишена всякой претензии на законотворчество; будет отделена от отношений собственности; и не имея иных ролей, помимо судебной, будет исполнять свою единственную функцию в полную силу. Словом, судебная власть должна зависеть отныне не от многочисленных, "прерывистых”, подчас противоречивых привилегий власти суверена, но от непрерывно, сплошь распределяемых воздействий государственной власти» [Фуко, 1999, с. 117-118].
В отличие от королевской власти, устанавливающей только отношения подчинения (кто имеет права, а кто нет), эта новая власть
! Настоящая «власть Закона», свободная от личных пристрастий монарха и его вассалов — то есть безличная и бездушная государственная машина.
Часть IL sMacxu Власти
должна распространиться на всю повседневную жизнь граждан, защитив составляющие ее привычного распорядка — безопасность, собственность, договоры. Но чтобы сделать все это, «власть Закона» должна не только подробно регламентировать сам этот распорядок, но и эффективно (словами самого Фуко — экономно) его поддерживать:
«Надо принимать во внимание будущий беспорядок, а не прошлое правонарушение. Надо добиваться того, чтобыу злоумышленника не возникло желания повторить преступление и чтобы возможность появления подражателей была исключена.Итак, наказание должно быть искусством последствий; вместо того чтобы противопоставлять чрезмерность наказания чрезмерности проступка, надлежит соразмерять друг с другом два следующих за преступлением ряда: его собственные следствия и следствия наказания»[Фуко, 1999, с. 135].
Задержимся на этом историческом моменте. Как только задача поддержания порядка распространяется за пределы «феодальной лестницы» (людей, связанных отношением личной преданности), она перестает решаться средствами власти. Крестьяне и наемные работники не присягают сюзерену, а лишь соглашаются платить ренту и работать от звонка до звонка. В отличие от вассалов, они не заинтересованы в знании правил, а уж тем более в их соблюдении661; их нужно к этому отдельно мотивировать. Перед нами — классическая задача управления; именно здесь власть уступает ему свое место. С этого момента наказание перестает быть демонстрацией Власти и превращается в средство управления (управления не только самим преступником, но и его возможными последователями). Казнить преступника на площади по любому поводу — пусть и наглядный, но не единственный способ такого управления; во многих случаях небольшое наказание за малую провинность позволяет «дисциплинировать» потенциального преступника и предотвратить более серьезные нарушения:
«Цех, школа, армия подчинены целой системе микронаказаний, учитывающей: время (опоздания, отсутствие, перерывы в работе), деятельность (невнимательность, небрежноапъ, отсутствие рвения), поведе-
ние (невежливость, непослушание), речь (болтовня, дерзость), тело («некорректная» поза, неподобающие жесты, неопрятность) и сексуальность (нескромность, непристойность■), При этом в качестве наказания используется целый ряд детально продуманных процедур: от легкого физического наказания до небольших лишений и унижений. Требуется, с одной стороны, сделать наказуемым малейшее отклонение от корректного поведения, а с другой — придать карательную функцию на вид нейтральным элементам дисциплинарной машины: тогда я случае необходимостивсе будет служить наказанию малейшего нарушения, а каждый субъект окажется захваченным наказуемой и наказывающей всеобщностью»[Фуко, 1999, с. 260-261],
Теперь мы можем понять, почему именно тюрьма пришла на смену публичным казням. Тюремное заключение наилучшим образом решает обе воспитательные задачи. Во-первых, преступники помещаются в особую среду, где наказания применяются к ним 24 часа в сутки1. Во-вторых662 663, преступники изолируются от общества и тем самым лишаются возможности подавать личный пример преступного поведения. В-третьих, и это самое главное, тюрьма служит своего рода «школой»для создания контролируемой и обособленной преступности
«Организация обособленной противозаконности, замкнутой делинквентности, была бы невозможна без развития полицейского надзора...
Но такой надзор мог осуществляться лишь в соединении с тюрьмой. Ведь тюрьма облегчает надзор за индивидами, когда они выходят на свободу: она позволяет вербовать осведомителей и умножает число вза имных доносов, способствует взаимным контактам правонарушите лей, ускоряет организацию среды делинквентов, замкнутой на самой себе, но легко контролируемой; и все следствия того, что бывший заключенный не получает обратно свои права (безработица, запрет на проживание, вынужденное проживание в установленных местах, необходимость отмечаться в полиции), позволяют без труда принудить его к выполнению определенных задач. Тюрьма и полиция образуют парный механизм; вместе они обеспечивают во всем поле противозаконностей дифференциацию, отделение и использование делинквентности. Система полиция — тюрьма выкраивает из противозаконностей „ручную делинквентность“» [Фуко, 1999, с. 412-414].
Но коль скоро дисциплина работает так хорошо, то разве может она распространяться только на правонарушителей? Конечно же нет; тюрьма служит Фуко лишь отправной точкой исследования, первоначальным вопросом; ответ на него (как это часто случается в науке) оказывается значительно более широким. Дисциплина — надзор и наказания — пронизывают всю жизнь современного человека, начиная со школы, продолжая армией и заканчивая работой «в офисе». Фуко посвящает сотни страниц текста описанию различных дисциплинарных практик («дисциплин»), вроде расстановки столов, расписания дня, экзаменов и так далее (можно смело добавлять сюда «тиранию отчетов»), приходя к заключению, что именно они и являются в современном обществе настоящей Властью;
«Через дисциплины проявляется власть Нормы. Является ли она новым законом современного общества'1 Лучииг сказать, что начиная с XVIII века та власть соединилась с прочими властями — -Закона, Слова и Текста, Традиции, — навязывая им новые разграничения. Нормальное становится принципом принуждения в обучении с введением стандартизированного образования и возникновением “нормальных школ* Оно становится таковым в попытке организовать национальный медицинский цех и больничную систему, руководствующиеся общими нормами здоровья. Оно проникает в стандартизацию промышленных процессов и изделий. Подобно надзору и вместе с ним нормализация становится одним из главных инструментов власти в конце классического века» [Фуко,
1999, с. 2б9[.
Так появляется на свет концепция «дисциплинарного общества», власть в котором «везде и нигде», она не принадлежит ни индивидам, ни классам, ни даже группам заговорщиков, а распределена между субъектами в виде дисциплинарных практик, Эта власть «растет» внутри общества подобно траве на газоне (отсюда популярный за Западе термин «биовласть»), создается и воспроизводится усилиями миллионов людей, и опирается на систему норм (откуда другой популярный среди последователей Фуко термин «знание-власть», ведь чтобы следовать нормам, нужно их знать).
Как легко видеть, эта концепция власти перекликается с далев-ским «плюрализмом» (никто не имеет всей власти), но заходит значительно дальше; в представлении Фуко, общество представляет собой самостоятельно существующую «машину власти», которую никто из живущих не создавал и которую можно использовать только в очень ограниченных пределах. Отождествив власть с управлением, Фуко в метафорической форме («знание-власть») описывает реальное положение дел в современном мире, где жизнь каждого человека регламентирована бесчисленным набором разнообразных правил. Порой может и в самом деле показаться664, что миром правят именно эти бездушные регламенты, а не создающие их (в своих собственных целях, разумеется) властные группировки.
Практик.Тут нужно добавить одно важное обстоятельство. Это только кажется, что правила независимы друг от друга. На самом деле они тесно связаны и образуют некоторую системную картину. И если их сочинять произвольно, то противоречия в картинке могут привести к тому, что общество «пойдет вразнос». У Фуко это не написано, потому что если предположить, что су-ществуег некоторая парадигма, метаправило, которым должны соответствовать правила, то немедленно отсюда следует вывод, что должен существовать еще одининститут, который, во-первых, эти метаправила утверждает и, во-вторых, проверяет, насколько новые правила им соответствуют. iMbi-то понимаем, что это и есть институт правящей элиты, но Фуко об этом, по понятным причинам, не говорит.
Теоретик.Разумеется, представления о Власти, «растущей на газоне», да еще изложенные великолепным языком с обилием фактических примеров, должны были понравиться правящим кругам, совершенно не заинтересованным в раскрытии подлинного устройства Власти. «Дисциплинарное общество», «знаниевласть», «биовласть» на долгие десятилетия сделались наиболее популярными понятиями в социальных науках, а Фуко заслуженно (с точки зрения хозяев мира) получил мировую славу и статус самого цитируемого автора современности. Но хотя Фуко и подменяет власть управлением, его открытиеи теоретическое описание «дисциплинарных практик» заслуживает самой высокой оценки. Благодаря Фуко мы можем осознанно требовать от вассалов преданности, а от несистемных игроков — дисциплины, и нс путать то и другое между собой!
Читатель.Да, про дисциплину очень интересно. А где можно почитать, как правильно дрессировать подчиненных?
Теоретик.Боюсь, что с этим у вас будут определенные проблемы. В современном мире не приветствуется отношение к сотрудникам как к людям второго сорта, и книга, где прямо написано что-то вроде «эти обезьяны требуют тщательной дрессировки», вряд ли может увидеть свет. Так что, если вы действительно заинтересовались этой темой, вам придется самостоятельно перелопатить десятки книг на самые разные темы, начиная с дрессировки животных и заканчивая противодействием психологическим манипуляциям665. К счастью, большинству людей Власти не требуется высокая квалификация в данном вопросе: для управления персоналом всегда можно подобрать профессионального менеджера, собаку съевшего на дрессировке подчиненных, но совершенно наивного в вопросах Власти.
А вот в чем нужно самому быть специалистом — так это в умении вовремя распознавать карьерные амбиции и корпоративные интриги своих подчиненных, чтобы не пасть жертвой возникшей под самым вашим носом властной группировки. В то же самое время, когда Мишель Фуко во Франции исследовал «историю тюрьмы», в США Джеффри Пфеффер1 постепенно приближался к открытию, сделавшему его главным авторитетом в современной теории Власти. Изучая организации (как бюджетные, так и коммерческие), Пфеффер обнаружил, что их благополучие зависит от политических факторов — состава совета директоров, личностей топ-менеджеров и устойчивых связей с другими организациями, Тем самым он фактически обнаружил существование властных группировок — мо, поскольку тема «властвующей элиты» в социологии оставалась запретной, описал их под другим названием. В результате на свет появилась «теория ресурсной зависимости» (кто догадается по названию, что это про Власть?!), которую просто невозможно не упомянуть в нашем обзоре.
Важность ресурсов
Джеффри Пфеффер, Джеральд Саланчик, «Внешний контроль над организациями; концепция зависимости от ресурсов» (1978)
Теоретик. Джеффри Пфеффер пишет о власти уже больше 40 лет. Его книги «Влияние и власть б организациях» (1992) и «Власть. Почему у одних она есть, а у других — нет» (2010) переведены па все основные языки мира и являются обязательными к прочтению для любого уважающего себя менеджера. Flo самой цитируемой до сих пор остается его первая книга, написанная в соавторстве с Джеральдом Саланчиком в далеком 1978 году666 667. Что же такого открыли миру авторы «Внешнего контроля», если и до наших дней в любом тексте об организациях нельзя обойтись без ритуальной ссылки на эту работу?!