В заседании Государственной Думы

Речь П.Н.Милюкова.

1-го ноября.
- Господа члены Государственной Думы. С тяжелым чувством я вхожу сегодня на эту трибуну.
Вы помните те обстоятельства, при которых Дума собиралась больше года назад – 19-го июля 1915 года: Дума была под впечатлением наших военных неудач. Она нашла причину этих неудач в недостатке военных припасов и указала причину недостатков в поведении военного министра Сухомлинова.
Вы помните, что страна в тот момент под впечатлением грозной опасности, ставшей для всех очевидной, требовала объединения народных сил и создания министерства из лиц, к которым страна могла бы относиться с доверием. И вы помните, что тогда с этой кафедры даже министр Горемыкин признал "что ход войны требует огромного, чрезвычайного подъема духа и сил". Вы помните, что власть пошла тогда на уступки. Ненавистные обществу министры были тогда удалены. До созыва Думы был удален Сухомлинов, которого страна считала изменником. (Голоса слева: "Он и есть!"). И в ответ на требования народных представителей в заседании 28-го июля Поливанов объявил нам, при общих рукоплесканиях, - как вы помните, - что создана следственная комиссия и положено начало отдаче под суд бывшего военного министра. И, господа, общественный подъем тогда не прошел даром. Наша армия получила то, что ей было нужно, и во второй год войны страна перешла с тем же подъемом, как и в первый.
Какая, господа, разница, теперь, на 27-м месяце войны, разница, которую особенно замечаю я, проведший несколько месяцев этого времени за границей. Мы теперь перед новыми трудностями, и трудности эти не менее сложны и серьезны, не менее глубоки, чем те, перед которыми мы стояли весной прошлого года. Правительству понадобились героические средства для того, чтобы бороться с общим расстройством народного хозяйства. Мы сами - те же, что прежде. Мы - те же на 27-м месяце войны, какими были на 10-м и какими были на первом. Мы по-прежнему стремимся к полной победе, по-прежнему готовы нести все необходимые жертвы и по-прежнему хотим поддерживать национальное единение. Но я скажу открыто: есть разница в положении.
Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе... (Голоса: "Верно!")... ибо по отношению к этой власти ни попытки исправления, ни попытки улучшения, которые мы тут предпринимали, не оказались удачными.
Все союзные государства призвали в ряды власти самых лучших людей из всех партий. Они собрали кругом глав своих правительств все то доверие, все те элементы организаций, которые были налицо в их странах, более организованных, чем наша. Что сделало наше правительство? Наша декларация это сказала. С тех пор, как выявилось в 4-й Думе то большинство, которого ей раньше не доставало, - большинство, готовое дать доверие кабинету, достойному этого доверия, - с тех самых пор все почти члены кабинета, которые сколько-нибудь могли рассчитывать на доверие, - все они один за другим систематически должны были покинуть кабинет. И если прежде мы говорили, что у нашей власти нет ни познаний, ни талантов, необходимых для настоящего момента, то, господа, теперь эта власть опустилась ниже того уровня, на котором она стояла в нормальное время нашей русской жизни... (Голоса слева: "Верно! Правильно!")... и пропасть между нами и ею расширилась и стала непроходимой. (Голоса слева: «Верно!»).
Господа, тогда, год тому назад, был отдан под следствие Сухомлинов. (цензурный пропуск) 1)
Тогда ненавистные министры были удалены до открытия сессии. Теперь число их увеличилось новыми членами. (Голоса слева: "Верно!". Голоса справа: "Протопопов?"). Не обращаясь к уму и знаниям власти, мы обращались тогда к ее патриотизму и к ее добросовестности. Можем ли мы это сделать теперь? (Голоса слева: "Конечно нет!").
Во французской желтой книге были опубликованы германские документы, в которых преподавались правила, как дезорганизовать неприятельские страны, как создать в них брожение и беспорядки. Господа. Если бы наше правительство хотело намеренно поставить перед собой ту самую задачу, или если бы германцы захотели тратить на это свои собственные средства, - средства влияния или средства подкупа, - то ничего лучшего они не могли бы сделать, как поступить так, как поступало русское правительство. (Слева голоса: «Правильно!»).
Родичев. - К сожалению, это так...
Милюков. - И вы, господа, имеете теперь последствия. Еще 13-го июля 1916 года с этой кафедры я предупреждал, что ядовитое семя подозрения уже дает обильные плоды, что из края в край земли русской расползаются темные слухи о предательстве и измене. Я цитирую свои тогдашние слова. Я указывал тогда, - привожу опять свои слова, - что "слухи эти забираются высоко и никого не щадят". Увы! Господа, это предупреждение, как и все другое, не было принято во внимание.
В результате, в заявлении 28-ми председателей губернских управ, собравшихся в Москве 29-го октября этого года, вы имеете следующие указания: "мучительное, страшное подозрение, зловещие слухи о предательстве и измене, о темных силах, борющихся в пользу Германии и стремящихся путем разрушения народного единства и сеяния розни подготовить почву для позорного мира, перешли ныне в ясное сознание, что вражеская рука тайно влияет на направление хода наших государственных дел.
Естественно, что на этой почве возникают слухи о признании в правительственных кругах бесцельности дальнейшей борьбы, своевременности окончания войны и необходимости заключения сепаратного мира». Господа. Я не хотел бы итти навстречу излишней, быть может, болезненной подозрительности, с которой реагирует на все происходящее взволнованное чувство русского патриота. Но как вы будете опровергать возможность подобной подозрительности, когда кучка темных лиц руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственными делами?
(Рукоплескания слева. Возгласы: "Верно!").
У меня в руках номер "Berliner Tageblatt” от 16-го сентября 1916 года. В нем статья под заглавием: "Мануйлов, (цензурный пропуск) 2) Штюрмер". Сведения этой статьи отчасти запоздали, отчасти эти сведения неверны.
Так, немецкий автор имеет наивность думать, что Штюрмер арестовал Манасевича-Мануйлова, своего личного секретаря. Господа. Вы все знаете, что это не так и что люди, арестовавшие Манасевича-Мануйлова и не спросившие Штюрмера, были удалены за это из кабинета. Нет, господа, Манасевич-Мануйлов слишком много знает, чтобы можно было его арестовать. Штюрмер не арестовал Манасевича. Штюрмер освободил Манасевича. (Бурные аплодисменты слева. Голоса "Верно!").
Родичев. - К несчастью, правда!
Милюков. - Вы можете спросить, кто такой Манасевич-Мануйлов, почему он нам интересен. Я вам скажу, господа. Манасевич-Мануйлов, это - бывший чиновник тайной полиции в Париже, известная "Маска" "Нового Времени», сообщавший этой газете пикантные подробности из жизни революционного подполья. Но что для нас интереснее, он также и исполнитель особых секретных поручений. Из этих поручений одно может вас заинтересовать сейчас. Несколько лет назад Манасевич-Мануйлов попробовал-было исполнить поручение германского посла Пурталеса, назначившего крупную сумму, - говорят около 800 000 рублей, - на подкуп "Нового Времени". Я очень рад сказать, что сотрудник "Нового Времени" вышвырнул Манасевича-Мануйлова из своей квартиры. Пурталесу стоило немало труда затушевать эту неприятную историю, но вот, господа, на какого рода поручения употребляли не так давно личного секретаря министра иностранных дел Штюрмера! (Продолжительный шум слева. Голоса: "Позор!»).
Председательствующий. - Покорнейше прошу прекратить шум. Милюков. - Почему этот господин был арестован, - это давно известно, и я не скажу ничего нового, если я вам повторю, то, что вы знаете: он был арестован за то, что взял взятку. А почему он был отпущен, - это, господа, тоже не секрет: он заявил следователю, что поделился взяткой
(цензурный пропуск) 3)
Родичев. - Это все знают. (Шум. Голоса: "Дайте слушать! Тише!").
Председательствующий. - Прошу господ членов Государственной Думы соблюдать спокойствие.
Милюков. – Мануйлов, (цензурный пропуск) 4) Штюрмер. В статье называют еще два имени: кн. Андроникова и митрополита Питирима, как участника назначения Штюрмера вместе (цензурный пропуск) 5) (Шум слева).
Позвольте мне остановиться на этом назначении несколько подробнее. Я разумею назначение Штюрмера министром иностранных дел. Я пережил это назначение за границей. Оно у меня сплетается с впечатлениями моей заграничной поездки. Я просто вам расскажу по порядку, что я узнавал по дороге туда и обратно, а выводы вы уже сделаете сами. Итак, едва я переехал границу, несколько дней после отставки Сазонова, как сперва шведские, а потом германские и австрийские газеты принесли ряд известий о том, как встретила Германия назначение Штюрмера. Вот что говорили газеты. Я прочту выдержки без комментариев:
“Berliner Tageblatt”: «Личность Сазонова давала союзникам гарантию прочности иностранной политики последних 5-ти лет. Штюрмер по внешней политике есть белый лист бумаги. Несомненно, он принадлежит к кругам, которые смотрят на войну с Германией без особого воодушевления».
«Kolnische Zeitung»: «Мы, немцы, не имеем никаких оснований жалеть об этой новейшей перемене в русском правительстве. Штюрмер не будет препятствовать возникающему в России желанию мира».
«Neue Wiener Tageblatt»: «Хотя слово теперь не за дипломатами, но все же это облегчение, когда уходит человек, на котором тяготеет вина за начало войны».
«Reichspost»: «Штюрмер, во всяком случае, будет свободен в своих отношениях к Дунстрит (английское министерство иностранных дел)».
Особенно интересна была передовая статья в "Neue Freie Presse" от 25-го июля. Вот что говорится в этой статье: "Как бы ни обрусел старик Штюрмер (смех), все же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из панславистской идеи, будет руководить немец. (Смех).Министр-президент Штюрмер свободен от заблуждений, приведших к войне. Он не обещал, - господа, запомните! – он не обещал, что без Константинополя и проливов он никогда не заключит мира. В лице Штюрмера приобретено оружие, которое можно употреблять по желанию. Благодаря политике ослабления Думы, Штюрмер стал человеком, который удовлетворяет тайному желанию правых, прежде всего, не желающих союза с Англией. Он не будет утверждать, как Сазонов, что нужно обезвредить прусскую военную касту".
Откуда берут германские и австрийские газеты эту уверенность, что Штюрмер, исполняя желание правых, будет действовать против Англии или против продолжения войны? Из сведений русской печати. В московских газетах была напечатана в те же дни записка крайних правых. Опять, господа, записка крайних правых, всякий раз записка крайних правых.
Замысловский. - И всякий раз это оказывается ложью.
Милюков. - Доставленная в ставку в июле, перед второй поездкой Штюрмера. В этой записке заявляется, что хотя и нужно бороться до окончательной победы, но нужно кончить войну своевременно, а иначе плоды победы будут потеряны, вследствие революции.
Замысловский. - Подписи, подписи!
Милюков. – Это старая для наших германофилов тема, но она развивается в ряде новых нападок.
Замысловский. – Подписи! Пускай скажет подписи!
Председательствующий. - Член Государственно Думы Замысловский, прошу вас не говорить с места.
Милюков. - Я цитирую московские газеты.
Замысловский. – Клеветник! Скажите подписи, не клевещите!
Председательствующий. - Член Государственной Думы Замысловский, прошу вас не говорить с места.
Замысловский. – Дайте подписи. Клеветник!
Председательствующий. - Член Государственной Думы Замысловский, призываю вас к порядку.
Вишневский 1-й. - Мы требуем подписи. Пусть не клевещет!
Председательствующий. - Член Государственной Думы Вишневский 1-й, призываю вас к порядку.
Милюков. - Я сказал свой источник: это - московские газеты, из которых есть перепечатки в иностранных газетах. Я передаю те впечатления, которые заграницей определили мнение печати о назначении Штюрмера.
Я и говорю, что мнение иностранного общества, вызванное перепечаткой известия, бывшего в московских газетах, такое, что в ставку доставлена записка крайних правых, которые стоят на той точке зрения, что нужно поскорее кончить войну, иначе будет плохо, потому что будет революция.
Замысловский. – Клеветник - вот вы кто!
Марков 2-й - Он только сообщил заведомую неправду.
Голос слева. - Допустимо ли такое выражение с мест, господин председательствующий?
Председательствующий. - Я повторяю, член Государственной Думы Замысловский, что призываю вас к порядку.
Милюков. - Я не чувствителен к выражениям Замысловского.
(Голоса слева: "Браво! Браво!").
Милюков. - Повторяю, что старая тема развивается на этот раз с новыми подробностями. Кто делает революцию? Вот кто оказывается: ее делают городской и земский союзы, военно-промышленные комитеты, съезды либеральных организаций, это - самое несомненное проявление грядущей революции.
"Левые партии, - утверждает записка, - хотят продолжать войну, чтобы в промежутке организоваться и подготовить революцию". Господа. Вы знаете, что, кроме приведенной записки, существует целый ряд отдельных записок, которые развивают ту же мысль. Есть обвинительный акт против городских и земских организации. Есть и другие обвинительные акты, которые всем известны. Так вот, господа, idee fixe - революция, грядущая со стороны левых, - та idee fixe, помешательство на которой обязательно для каждого вновь вступающего члена кабинета.
(Голоса слева: "Правильно!").
Этой idee fixe приносится в жертву все: и высокий национальный порыв на помощь войне, и зачатки русской свободы, и даже прочность отношений к союзникам. В этом последнем обстоятельстве я особенно убедился, продолжая свое путешествие и доехав до Лондона и Парижа. Тут я застал свежие впечатления отставки Сазонова. Должен вам засвидетельствовать, что это было впечатление какого-то полного вандальского погрома.
Господа, Вы только подумайте. С 1907 года заколебались основы теперешней международной конъюнктуры. Постепенно, медленно, как это всегда бывает, устранялись старые подозрения. старые предрассудки. приобреталось взаимное доверие. Создавалась уверенность в прочности сложившихся отношений в будущем, и только, господа, на почве этой уверенности в прочности отношений, в том, что они продолжатся и после войны, - только на этой почве и могла укрепиться готовность поступиться старыми взглядами в пользу национальных русских интересов. Только на почве сложившейся полной уверенности друг в друге могло быть подписано то соглашение, о котором я когда-то вам говорил, - соглашение о Константинополе и проливах. И вот союзники обнаружили удивительную настойчивость в борьбе и готовность приносить жертвы. Они обманули в этом отношении все ожидания наших врагов и превысили наши собственные. Вот-вот, казалось, Россия, пожнет плоды своих стремлений и плоды работ двух министров иностранных дел за тот период времени. когда сложилась необычайная, редкая, единственная, может быть, в истории политическая конъюнктура, начало которой ознаменовано деятельностью короля Эдуарда VII. И вот, господа, как раз в этот момент на место опытного руководителя, пользующегося личным доверием, - что тоже есть капитал, и, прежде всего, капитал, который трудно обрести, - является белой лист бумаги, неизвестный человек, не знакомый с азбукой дипломатии (голоса слева: «Правильно!») и готовый служить всем подозрительным влияниям со стороны.
Господа, вы поймите последствия перемены. Когда министерством управлял Сазонов, в Англии и Франции знали. что то, что говорят наши послы, - это говорит русское правительство. А какая может быть вера тем же послам, когда за ними становится Штюрмер? Кончено, налаженные десятилетиями отношения в одну минуту не разрушаются капризом одного лица, и в этом отношении права была печать союзная и наша, когда говорила, что с переменой лица не переменилась русская политика. Но в деликатном деле дипломатии есть оттенки: есть кружевная работа, и есть топорное шитье, и кружевная работа только возможна при особой обстановке, при особо-благоприятных условиях. Господа. Я видел разрушение этих тончайших деликатных фибр междусоюзной ткани. Я видел разрушение: на моих глазах оно шло в Лондоне и Париже. Вот что сделал Штюрмер, и, может-быть, недаром он обещал нам приобретение Константинополя и проливов.
Я спрашивал себя тогда: по какому рецепту это делается? Я поехал дальше в Швейцарию, отдохнуть, а не заниматься политикой, но и тут за мной тянулись те же темные тени. На берегах Женевского озера, в Берне, я не мог уйти от прежнего ведомства г. Штюрмера, от министерства внутренних дел и от департамента полиции. Конечно, Швейцария есть место, "где скрещиваются всевозможные пропаганды, где особенно удобно следить за махинациями наших врагов. И понятно, что тут в особенности должна быть развита система "особых поручений". Но среди них есть поручения особого рода, которые вызывают к себе наше особое внимание. Ко мне приходили и говорили: "Спросите, пожалуйста, там, в Петрограде, чем занимается известный Ратаев: спросите, зачем сюда приехал какой-то неизвестный мне чиновник Лебедев: спросите, почему этот чиновник департамента полиции оказывается постоянным посетителем салонов русских дам, известных своим германофильством».
Оказывается, что Васильчикова имеет преемниц и продолжательниц. Я не буду называть имени той дамы, перешедшей от симпатии к австрийскому князю к симпатии к германскому барону, салон которой на виа Кавур во Флоренции, а потом в Монтре, в Швейцарии, был известен открытым германофильством хозяйки. Теперь эта дама приблизительно в это самое время переселилась из Монтре сюда, в Петроград. Газеты в высокоторжественных случаях упоминают ее имя. Проездом через Париж обратно я застал еще свежие следы ее пребывания. Парижане были скандализованы германскими симпатиями этой дамы и, - я должен прибавить, - ее отношением к русскому посольству, в которых, впрочем, наш посол не виноват. Кстати сказать, это – та самая дама, которая начала делать дипломатическую карьеру Штюрмера, попытавшись несколько лет назад хлопотать, чтобы ему дали место посла в одном из второстепенных государств Европы. Я должен сказать, что тогда это предложение было найдено смешным и просьба успеха не имела.
(Смех).
Что я хочу сказать этим указанием? Я не утверждаю, что я непременно напал на один из каналов общения, но это - одно из звеньев однородной ткани Несса, которая очень плотно облегает известные общественные круги и открыто способствует той пропаганде, о которой недавно еще откровенно говорил сэр Джордж Бьюкенен. Нам нужно судебное следствие в роде того, которое было произведено над Сухомлиновым. Когда мы обвиняли Сухомлинова, мы ведь тоже не имели данных, которые следствие открыло. Мы имели то, что имеем теперь, - инстинктивный голос всей страны и ее субъективная уверенность. (Рукоплескания). Господа. Я, может быть не решился бы говорить о каждом отдельном из моих впечатлений, если бы не было того подтверждения, которое я получил, переехав из Парижа в Лондон. (цензурный пропуск) 6)
Если в Швейцарии и Париже я задал себе вопрос, нет ли за спиной нашей официальной дипломатии какой-нибудь другой, то здесь уже приходилось спрашивать об иного рода вещах. Прошу извинения, что, сообщая о столь важном факте, я не мог назвать его источника, но если это мое сообщение верно, то Штюрмер. может быть найдет следы его в своих архивах.
Родичев. – Он уничтожит их!
Милюков. - Я миную стокгольмскую историю, как известно. предшествовавшую назначению теперешнего министра внутренних дел и произведшую тяжелое впечатление на наших союзников. Я могу говорить об этом впечатлении как свидетель. Я хотел бы думать, что тут было проявление того качества, которое хорошо известно старым знакомым А.Д. Протопопова, - неумение считаться с последствиями своих собственных поступков.
(Голоса. «Хороший ценз для министра!». Голоса справа «Ваш лидер!»).
По счастью, в Стокгольме он был уже не представитель депутации, так как депутации в то время не существовало, - она частями возвращалась в Россию. То что Протопопов сделал в Стокгольме, было сделано в наше отсутствие.
Марков 2-й. - Вы сделали то же самое в Италии.
Милюков. - Но все же, господа, не питая никакого личного подозрения, я не могу сказать, какую именно роль эта история сыграла в той уже известной нам прихожей, через которую, вслед за другими, прошел А.Д.Протопопов на пути к министерскому креслу.
(Шум. Голоса: "Великолепно! (цензурный пропуск)»)
Там вероятно, эти вещи любят.
(Крик справа: «Какая прихожая?").
Я вам назову этих людей: Манасевич-Мануйлов, (цензурный пропуск) 7) Питирим, Штюрмер. Это та « (***придворная) партия» победой которой, по словам "Neue Freie Presse» было назначение Штюрмера.
(цензурный пропуск) 8) Во всяком случае, я имею некоторые основания думать, что предложения, сделанные германским советником Варбургом Протопопову,
(цензурный пропуск) 9) Вот почему я нисколько не был удивлен, когда из уст британского посла я выслушал тяжеловесные обвинения против того же круга лиц в желании подготовить путь к сепаратному миру.
Может быть, я слишком долго останавливаюсь на Штюрмере? (Возгласы: "Нет! Нет!"). Но, господа, ведь на нем преимущественно сосредоточились те чувства и настроения, о которых я говорил раньше. Я думаю, что эти чувства и настроения не позволят ему занимать этого кресла. Он слышал те возгласы, которыми вы встретили его выход. Буду надеяться вместе с вами, что он больше сюда не вернется.
(Рукоплескания слева. Шум. Возгласы: "Браво!").
Да, господа, большая разница между той нашей встречей, которая происходила при Горемыкине 15-го июля 1915 года и даже в феврале 1916 года и той встречей, которая происходит теперь. Непохожи эти встречи, как непохоже общее положение страны. Тогда мы могли говорить об организации страны при помощи думского законодательства. Если бы нам в то время дали возможность провести намеченные нами и подготовленные законы, в том числе закон о волости, то Россия не стояла бы теперь в такой беспомощности перед вопросом об организации продовольственного дела. Это было тогда. Теперь вопрос о нашем законодательстве отодвинут на второй план. Теперь мы видим и знаем. что с этим правительством мы также не можем законодательствовать, как не можем с ним вести Россию к победе.
(Голоса слева: «Верно!»).
Прежде мы пробовали доказывать, что нельзя же вступать в борьбу со всеми живыми силами страны. Нельзя вести войны внутри страны, если вы ее ведете на фронте. Необходимо использовать народный порыв для достижения национальных задач, что вне этого возможно только мертвящее насилие, которое только увеличит ту опасность, которую хотят этим насилием предупредить. Теперь, господа, кажется, все убедились, что обращаться к ним с доказательствами бесполезно, когда страх перед народом, перед всей страной слепит глаза, и когда основной задачей становится поскорее кончить войну хотя бы вничью, чтобы только отделаться поскорее от необходимости искать народной поддержки.
(Голоса слева: «Верно!»).
10-го февраля 1916 года я кончил свою речь заявлением, что мы не решимся больше обращаться к «государственной мудрой власти», и что я не жду ответа на тревожный вопрос о теперешнем составе кабинета. Тогда мои слова показались некоторым излишне мрачными. Теперь мы идем дальше, и, может быть, эти слова будут светлей и ярче. Мы говорим этому правительству, как сказано в декларации блока: «Мы будем бороться с вами, будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете».
(Голоса слева: «Правильно! Верно!»).
Говорят, один член совета министров, - и это член Думы Чхеидзе, верно слышал, - услыхав, что на этот раз Государственная Дума собирается говорить об измене, взволнованно воскликнул: "Я, может-быть, дурак, но я - не изменник". (Смех.)
Господа. Предшественник этого министра был, несомненно, умным министром, так же, как предшественник министра иностранных дел был честным министром, но их теперь, ведь нет в составе кабинета, да и разве не все равно, господа, для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело с глупостью, или с изменой?
(пропущены два абзаца) 10)
Когда со все большей настойчивостью Дума напоминает, что надо организовать тыл для успешной борьбы, а власть продолжает твердить, что организовать тыл - значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос дезорганизации, - что это: глупость или измена?
(Голос слева: «Это измена!»).
Аджемов. – Это глупость! (Смех).
Милюков. – Господа! Мало того. Когда на почве этого общественного недовольства и раздражения власть намеренно занимается вызыванием народных вспышек, (цензурный пропуск)
- так вот, когда намеренно вызывают волнения путем провокации,
(цензурный пропуск)
- что, это делается сознательно или бессознательно.
Нельзя поэтому и население очень винить, если оно приходит к такому выводу, который я прочитал словами председателей губернских земских управ.
Вы должны понять и то, почему и у нас сегодня не остается никакой другой задачи, которую я уже указал: добиться ухода этого правительства. Вы спрашиваете: как, мы начнем бороться во время войны? Да, ведь, господа, только во время войны они и опасны, они для войны опасны, и именно поэтому во время войны и во имя войны, во имя того самого, что нас заставило объединиться, мы с ними теперь поборемся.
(Голоса слева: Верно!». Аплодисменты).
Господа. Вы понимаете, что сегодня у меня не может быть никакой другой темы, кроме этой. Я не могу подражать члену Думы Чхеидзе, заниматься нашей внутренней полемикой. Сегодня не время для этого, и я ничего не отвечу на его ссылки на меня или нападки. За меня отвечает содержание декларации, которая прочитана. Мы имеем может-быть, много отдельных причин быть недовольными правительством. Если у нас будет время, мы о них скажем. Но все частные причины сводятся к этой одной общей: неспособность данного состава правительства.
(Голоса слева: «Правильно!»).
Это - наше главное зло, победа над которым будет равносильна выигрышу всей кампании.
(Голоса слева: "Верно!".)
Поэтому, господа, во имя миллионов жертв и потоков пролитой крови, во имя достижения национальных интересов, - чего нам Штюрмер не обещает, - во имя нашей ответственности перед народом, который нас сюда послал, мы будем бороться, пока не добьемся той настоящей ответственности правительства, которая определяется тремя признаками нашей общей декларации: одинаковое понимание членами кабинета ближайших задач текущего момента, их согласие и готовность выполнить программу большинства Государственной Думы и их обязанность опираться не только при выполнении этой программы, но и при всей их деятельности на большинство Государственной Думы.
Кабинет, не удовлетворяющий этим признакам, не заслуживает доверия Думы и должен уйти!
(Голоса «Браво!». Бурные и продолжительные рукоплескания левой, центра и в левой части правой).

ПРИМЕЧАНИЯ.

1)(***, теперь он освобожден (голоса слева: "Позор").
2)(*** Распутин.)
3)(*** с председателем совета министров.)
4)(***Распутин,)
5)(***с Распутиным)
6)(***В Лондоне я наткнулся на прямое заявление, мне сделанное, что с некоторых пор наши враги узнают наши сокровеннейшие секреты и что этого не было во время Сазонова (возгласы слева: «Ага!»).
7)(***Распутин),
8)(***"Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой Царицы".)
9)(***были повторены более прямым путем и из более высокого источника.)
10)(***Когда вы целый год ждете выступления Румынии, настаиваете на этом выступлении, а в решительную минуту у вас не оказывается ни войск, ни возможности быстро подвозить их по единственной узкоколейной дороге, и, таким образом, вы еще раз упускаете благоприятный момент нанести решительный удар на Балканах, - как вы назовете это: глупостью или изменой? (голоса слева: "Одно и то же").
Когда, вопреки нашим неоднократным настаиваниям, начиная с февраля 1916 г. и кончая июлем 1916 г., причем уже в феврале я говорил о попытках Германии соблазнить поляков и о надежде Вильгельма получить полумиллионную армию, когда, вопреки этому, намеренно тормозится дело, и попытка умного и честного министра решить, хотя бы в последнюю минуту, вопрос в благоприятном смысле кончается уходом этого министра и новой отсрочкой, а враг наш, наконец, пользуется нашим промедлением, - то это: глупость или измена? (голоса слева: "Измена"). Выбирайте любое. Последствия те же.

Константин