Ограничения деятельности правительства

Федеральные чиновники на словах ратовали за ограничение правительственных полномочий, но на деле пытались решать целый ряд проблем. Правда, их деятельность редко приносила ощутимые плоды.

Все разговоры о пассивности центрального правительства никак не вязались с его беспрецедентным ростом на рубеже двух столетий. В 1880–1910 годах федеральные расходы выросли более чем в два раза, а количество правительственных чиновников в 1871–1901 годах увеличилось в четыре раза. С учетом рассуждений об оправданной пассивности федеральных властей остается только гадать, куда пошли означенные средства и чем занимались все эти люди. Отчасти рост правительства можно объяснить необходимостью обслуживать большое число штатов соответственно с ростом населением. Министерство почт, равно как и министерства внутренних дел и сельского хозяйства стремительно расширялись. К тому же федеральное правительство развернуло широкую программу социального обеспечения, которая, в частности, включала в себя назначение ежегодных пенсий ветеранам Союза. К началу XX столетия эта программа поглощала треть федерального бюджета.

Именно возникновением новых правительственных служб в сочетании с расширением старых и объясняется тот бум, который возник на рынке федеральной занятости (и который до поры до времени мало беспокоил политиков). Представители выигравшей партии охотно раздавали правительственные посты своим сторонникам – невзирая на их политический опыт и профессиональные качества. Те же платили своим партийным покровителям политической лояльностью и щедрыми отчислениями от зарплаты. С ростом федерального аппарата количество должностей увеличивалось, соответственно, росла и «система добычи». Со временем распределение выгодных постов (к каковым относилась едва ли не половина всех федеральных должностей) стало основным занятием политических лидеров. Все призывы изменить сложившуюся систему платных синекур ни к чему не приводили – до тех пор, пока в 1881 году не грянул гром: один из обиженных соискателей застрелил президента Джеймса Э. Гарфилда. Двумя годами позже Конгресс провел закон Пендлтона («Закон о гражданской службе»), согласно которому кандидаты на правительственные должности утверждались лишь после профессионального тестирования. Тот же самый закон запрещал «воздаяния» со стороны новоявленных чиновников. И хотя принятый закон охватывал лишь 10 % правительственных должностей, едва поток «воздаяний» иссяк, корпоративную поддержку политических партий пришлось увеличить.

В зону особого внимания политических лидеров входили также торговля с иностранными партнерами, финансы и крупный бизнес. Республиканцы делали ставку на высокие протекционистские тарифы, призванные повысить цены на импорт и расположить покупателя к американским товарам. Это, по мнению республиканских лидеров, должно было поддержать отечественную промышленность и обеспечить стабильную занятость рабочих. Демократы возражали, доказывая, что повышение тарифов ведет к росту цен, но никак не зарплат. Таким образом, налог ложится тяжким бременем на плечи многих во имя блага одной категории населения. Следует отметить, что, когда дело доходило до голосования, члены обеих партий легко жертвовали принципами (и партийной линией) ради интересов своих избирателей.

Еще больше разногласий вызывала государственная политика в отношении денежного обращения в стране. Республиканцы и демократы никак не могли прийти к согласию по поводу основных тенденций, наметившихся в данной сфере. Прежде всего тревожил тот факт, что денежные запасы значительно снизились в годы гражданской войны и оставались на этом уровне на протяжении последующих трех десятилетий. Во-вторых, изменились источники поддержки национальной валюты: если в военные годы этим занималось правительство, то позже поддержка доллара осуществлялась за счет «биметаллического» и золотого стандартов. В-третьих, расширение производства привело к образованию значительных излишков продуктов и промышленных товаров. В-четвертых, результатом стало падение цен почти на все категории товаров; особенно это касалось товаров широкого потребления.

Для борьбы с этими тревожными тенденциями были выработаны две «монетарные» политики. Сторонники «твердой» валюты, т. е. металлических денег (в их число входили в первую очередь финансисты, кредиторы и крупные бизнесмены) требовали ограничения объема денежных средств, находившегося в обращении, и его надежного обеспечения с помощью государственного золотого запаса. Это, по их мнению, должно было повысить стоимость займов, обуздать спекуляцию, сдержать уровень цен и в конечном счете создать более упорядоченный рынок. Им противостояли сторонники бумажных денег из числа должников и фермеров, которые, напротив, ратовали за увеличение объема денежных средств и поддержки национальной валюты за счет как золотого, так и серебряного запасов. Подобным образом они надеялись снизить стоимость кредитов, стимулировать инвестиции, увеличить доходы производителей и сформировать более справедливый рынок. Первая группа полагала, что истина на их стороне: доллар должен оставаться долларом, негоже подменять его легковесным никелем. Но у второй группы была своя правда, которую в 1896 году выразил демократ Уильям Дженнингс Брайан: недопустимо, чтобы бесчувственные монетаристы «распинали человечество на золотом кресте». В начале XX века верх взяли все же республиканцы, отстаивавшие золотой стандарт и твердую денежную валюту – во всяком случае так казалось на тот момент. В начале 1900-х годов, с открытием новых золотых месторождений в Африке и Северной Америке, положение изменилось: денежные запасы страны, равно как и цены на сельскохозяйственную продукцию, начали неуклонно ползти вверх. «Победа» республиканцев обеспечила «проигравшим» демократам именно то, чего они добивались.

Не менее неожиданные результаты дала федеральная политика в отношении крупного бизнеса. Желая пресечь возмутительную корпоративную практику, Конгресс предпринял немыслимый шаг и утвердил конституционный контроль над экономической деятельностью крупных корпораций, выходящей за рамки отдельного штата. Был принят закон, регулирующий частную инициативу. Закон о торговле между штатами 1887 года стал попыткой совершить то, что штаты уже многие годы старались сделать на своем уровне, а именно: обеспечить контроль над дискриминационными тарифами на перевозки, которые произвольно устанавливали железнодорожные компании. В первую очередь федеральное правительство попыталось отрегулировать деловую активность при помощи технической экспертизы независимых агентств. Следующий важный закон, принятый Конгрессом, был направлен на упорядочивание конкурентных отношений в общегосударственной промышленности. Антитрестовый закон Шермана 1890 года объявил войну крупным компаниям, которые благодаря всевозможным махинациям, разоряя и уничтожая более слабых конкурентов, устанавливали свою монополию на рынке. Подобная грабительская практика отныне считалась федеральным преступлением со всеми вытекающими последствиями.

Указанные законы, хоть и весьма многообещающие в теории, на практике оказались недостаточно эффективными. Не во всех штатах они проводились одинаково решительно: формулировки были достаточно туманными и оставляли всевозможные лазейки для исполнительных властей на месте. К тому же Верховный суд занимал весьма неопределенную позицию по поводу федерального вмешательства в рыночную деятельность. Судьи полагали, что Четырнадцатая поправка должна «в равной степени защищать» не только отдельных граждан, но и целые корпорации. В результате важнейший закон Шермана чаще всего работал не против корпоративных объединений, а против трудовых союзов – тред-юнионов, которые якобы «ограничивали торговлю». Один из банкиров в 1905 году характеризовал Верховный суд как «хранителя доллара, защитника частной собственности и ярого противника разорения». Короче, суду отводилась роль «станового якоря республики».

В таких условиях – когда в двухпартийной системе царило устойчивое равновесие, а правительство априори было ограничено в своих полномочиях – большинство политиков не имели ни желания, ни возможности эффективно решать злободневные проблемы. Идеология и верность революционным принципам оказались недостаточным оружием против бурно развивающегося рынка, пришлось прибегнуть к юридическому пересмотру норм жизни. Увы, пришлось признать: федеральные власти проявили безответственность и не смогли адекватно отреагировать на экономические и социальные изменения американской действительности.

Со временем многие поняли, что в начале XX века джефферсоновские традиции потеряли былую актуальность. Республика, для которой он сформулировал свои принципы – о незаинтересованном федеральном правительстве с ограниченными полномочиями – отошла в небытие. Лицо Соединенных Штатов коренным образом изменилось: теперь это была не сельскохозяйственная страна, а индустриальная держава; большая часть населения жила не в деревнях и на фермах, а в крупных городах; на смену культурному единообразию пришла этническая многоликость. Многочисленные критики во всеуслышание заявляли, что Америка нуждается в новом политическом мышлении – под стать изменившемуся общественному строю.

Подъем крупного бизнеса

В 1850-х годах американская экономика в основном была ориентирована на производство сырья и продовольствия; готовые промышленные товары привозились из-за границы. Но уже в начале 1900-х годов американская обрабатывающая промышленность вышла на передовые рубежи, обеспечивая треть всей мировой продукции. Развитие промышленности и железнодорожного сообщения накануне гражданской войны заложило основу для дальнейшего роста. Механизация фермерского труда привела к образованию в стране излишков продовольствия. Расширение горнодобывающей промышленности позволило осваивать новые природные ресурсы. Технологические изобретения обеспечили промышленность принципиально новыми источниками энергии: на смену водяным двигателям пришли паровые и электрические. Неуклонный рост населения решал проблему с рабочей силой. Отечественные и зарубежные капиталовложения стали надежной поддержкой денежной системы страны. Теперь американские компании обеспечивали всем необходимым не только рядовых потребителей, но и самих производителей. Все это дало импульс к быстрому развитию тяжелой индустрии.

В 1870–1900 годах добыча каменного угля выросла в десять раз, а производство стали увеличилось в сто сорок раз. Объемы промышленного оборудования, произведенного в США, утроились – как и число рабочих, занятых в горнодобывающей и обрабатывающей промышленности, в строительстве и на транспорте. Длина железнодорожных путей возросла в пять раз. Объемы промышленных капиталовложений увеличились в шесть раз, а производство промышленных товаров выросло на 300 %. Большая часть этого впечатляющего роста приходилась на новые отрасли промышленности, такие как нефтяная, сталелитейная, электрическая. Несколько позже к ним добавилось и автомобилестроение. К началу Первой мировой войны Соединенные Штаты производили уже столько же промышленной продукции, сколько Британия, Франция и Германия, вместе взятые.

Питтсбург в 1890-х годах (фотография тех лет)

Укрупнение и консолидация промышленных компаний, технологическое новаторство, внедрение новых прогрессивных методов управления – все это стимулировало дальнейший рост американской индустрии. В основе крупного бизнеса лежали большие деньги. Принятие более либерального законодательства в отношении корпораций способствовало привлечению новых капиталов. По всей стране стали возникать «компании с ограниченной ответственностью», в которых держатели акций получали прибыли и несли потери в соответствии с количеством акций. Такие финансисты, как Джон Пьерпонт Морган, использовали продажу акций клиентам в качестве эффективного стимула для инвестиций. Именно компания «Морган и K°» совместно с инвестиционными банками разработала схему вложений в колоссальные корпоративные проекты.

Огромные капиталы, вращавшиеся в крупном бизнесе, способствовали строительству грандиозных производственных предприятий. Гигантские фабрики и заводы позволяли производить большее количество продукции при одновременном снижении ее себестоимости. Таким образом достигалась экономия от масштаба, однако при этом производители несли и значительные фиксированные издержки. Возник вопрос: каким образом сохранить высокие объемы производства? Проблема была решена благодаря инновациям в области массового производства. Фредерик Уинслоу Тейлор разработал схему «хронометража движений», которая позволила повысить производительность труда за счет устранения ненужных, бесполезных перемещений рабочего. Генри Форд ускорил производство путем внедрения движущейся сборочной линии и стандартных взаимозаменяемых деталей. Эти нововведения позволили ему уменьшить время производства каждой машины с 12 часов до 90 минут. По мере роста производства цены падали. Падение цен, в свою очередь, стимулировало уровень продаж, что приводило к дальнейшему расширению производства. Форд проанализировал эту тенденцию и оперативно отреагировал строительством особо крупного завода «Ривер-Руж», занимавшего площадь в две квадратные мили в окрестностях Детройта. Это был не просто автомобилестроительный завод, а целый комплекс, где рабочие на входе загружали уголь, а на выходе получали уже готовые автомобили.

Одни проблемы крупного бизнеса решались благодаря усовершенствованиям в производственной и финансовой областях, другие – за счет внедрения новых приемов администрирования. Возникла целая наука об управлении производством; она позволяла разбить деятельность корпораций на отдельные элементы и выстроить иерархические цепи управления. Со временем стало ясно, что ни один, пусть даже самый энергичный и предприимчивый, руководитель не может единолично контролировать весь процесс. Ему на смену пришла слаженная команда опытных профессионалов, которые руководили отдельными операциями, координировали производственные задачи и устанавливали властные цепочки. Подобная схема позволяла компаниям добиваться необходимого уровня контроля, организации и эффективности. Возможно, современного читателя это удивит, но в те времена в крупных корпорациях очень приветствовался бюрократизм, который рассматривали как залог успешной работы.

Говоря о тенденциях начала XX века, следует отметить и слияние отдельных корпораций – «большой бизнес» предполагал действительно большие масштабы. Хотя соревновательность являлась частью американской традиции, но воротилы крупного бизнеса знали: лучше, когда суп варится в одной кастрюльке. Они создавали предприятия нового типа – с невиданной ранее концентрацией капиталов, производственных мощностей и рабочей силы. И самой серьезной угрозой для них была нестабильность производства. Вообще, флуктуации в поставках сырья и спросе на выпускаемую продукцию – явления весьма болезненные и к тому же трудно предсказуемые. А широкая и беспощадная конкуренция вносила дополнительный элемент неопределенности в заложенную схему продаж, цен и прибылей. Очень скоро предприниматели усвоили: по-настоящему успешная фирма не ведет борьбу с конкурентами, она их попросту уничтожает.

Тут же были выработаны два различных подхода к процессу интеграции. Один из них – «вертикальный» – предполагал контроль над всеми этапами производства конкретного товара. Пользуясь этой схемой, Эндрю Карнеги умудрился взобраться на самую верхушку пирамиды. Он захватил все источники железа, угля и кокса; присовокупил к ним железные дороги, обеспечивавшие перевозку этого сырья, а заодно и заводы, перерабатывавшие сырье в сталь. Джон Д. Рокфеллер пошел по другому пути – «горизонтальной» интеграции, при которой фирма тем или иным путем поглощает конкурентов. Принадлежавшая ему «Стандард ойл» скупала один нефтеочистительный завод за другим, пока к началу 1880-х годов не прибрала к рукам 90 % всего нефтяного бизнеса Соединенных Штатов. Аналитики фирмы Моргана справедливо посчитали, что если каждый из подходов дает неплохие результаты, то их комбинация наверняка обеспечит большие прибыли. Взяв на вооружение «вертикальный» подход Карнеги, Морган основал в 1901 году интегрированную компанию, а затем расширил ее уже по «горизонтальной» схеме. Результатом стала «Ю-Эс стил», которая контролировала две трети всего сталелитейного производства США. Достаточно сказать, что это была фирма с уставным капиталом в 1,4 млрд долларов. Согласитесь, совсем неплохая сумма, особенно если учесть, что весь федеральный бюджет на тот период составлял всего полмиллиарда долларов в год!

Такие крупномасштабные конгломераты получили название «трестов». Со временем тресты стали возникать практически во всех отраслях – от мясоконсервной промышленности и до производства электричества, резины, сахара и табака. К началу XX столетия подобные гиганты с монополистическим или олигополистическим контролем над рынком стали обычным явлением в экономической жизни Америки. Вот пример: в 1904 году всего 1 % американских компаний обеспечивал до 40 % промышленного производства. Как заявил Джон Рокфеллер, «время индивидуального соревнования осталось в прошлом». Настало время концентрированного богатства и власти.

К несчастью, все великаны – будь они хоть в человеческом, хоть в экономическом обличии – имеют общий недостаток: они чересчур неустойчивы. Слишком уж высоко у них расположен центр тяжести; чтобы сохранять равновесие, им требуется исключительно твердая почва под ногами. Консолидированные компании нуждались в устойчивом рынке, дабы минимизировать риски и обеспечить необходимую прибыль. Однако стабильность – как раз то, чего никакая экономика не может гарантировать. Напрасно корпоративная Америка сделала ставку на гладкий, бесперебойный ход развития! Очень скоро она обнаружила, что во весь опор несется по «русским горкам» рыночных неожиданностей. Бурные подъемы перемежались катастрофическими падениями. Кризисы сотрясали американскую экономику с периодичностью часового механизма. Первый возник в 1873 году, он повторился в 1884 году, затем – в 1893 году и снова в 1907 году. От десятилетия к десятилетию деловая активность колебалась в пределах 15–20 %. Самой страшной стала депрессия 1893 года: уровень деловой активности снизился на 30 %; 200 железнодорожных компаний объявили себя банкротами; цены на сельскохозяйственную продукцию упали на 20 %; и примерно 20–25 % всех рабочих остались без работы. Вместо нормального производства со стабильными ценами, устойчивым рынком сбыта и сырья крупный бизнес получил нечто совершенно противоположное. Он вынужден был мириться с циклически развивающимся рынком – когда ходящим по кругу, когда совершающим немыслимые кульбиты. Огромные тресты, одержавшие победу над мелкими конкурентами, оказались бессильными перед лицом более сильного врага – безликих и непредсказуемых рыночных трендов.

Урбанизация

Развитие крупного, концентрированного бизнеса сопровождалось процессом урбанизации Америки. В 1860–1910 годах количество городов в стране резко возросло – с 400 до 2200. Параллельно шел процесс укрупнения городов: многие из них удваивали свое население каждое десятилетие. Если в 1860 году лишь два города могли похвастать населением в полмиллиона человек, то к 1910 году таких городов стало уже восемь. Сельское население Соединенных Штатов удвоилось за означенный период, но городское население за тот же период увеличилось в семь раз. Накануне гражданской войны лишь 20 % всех американцев проживали в городах, к 1890 году таковые составляли уже 33 %, а к 1910 году эта цифра выросла почти до 50 %. В одном только Нью-Йорке начала XX столетия проживали 4,6 % всего населения Соединенных Штатов.

Флэтайрон-билдинг в Нью-Йорке

Подобный впечатляющий рост объяснялся скорее технологическими, а не социальными причинами. В послевоенные годы большинство мануфактур перешло с водной на паровую энергию. В связи с этим отпала необходимость располагать производство на берегах рек, теперь можно было строить фабрики где угодно. Лучше всего там, где сходились транспортные магистрали, где наблюдалось скопление капиталов, рабочих рук и рыночных площадей. То есть в крупных городах. Города предлагали широкие экономические возможности для развития крупномасштабного производства. Процесс централизации и урбанизации фабрик шел за централизацией и урбанизацией населения.

Во всем западном мире процесс возникновения современных крупных городов сопровождался серьезными проблемами, однако в Соединенных Штатах он протекал особенно трудно. Американские правители оказались совершенно не готовыми к такому бурному процессу урбанизации. Сам внешний вид американских городов – беспорядочных, перенаселенных торговых центров – свидетельствовал о том, что никто не заглядывал в будущее, никто всерьез не размышлял над их организацией и архитектурой. В условиях, когда частная застройка превалировала над общественными интересами, городское планирование оставалось всего-навсего прекрасной мечтой. Правительственные чиновники выказали полную беспомощность перед внезапным нашествием промышленных предприятий и огромных людских масс. Последствия оказались трагическими для населения: сравнительно небольшие города с их ограниченными возможностями стали средоточием безмерной нищеты и лишений.

Как правило, горожанам приходилось довольствоваться ветхим, тесным и дорогостоящим жильем. Это могли быть небольшие домишки на одну семью, либо дома побольше, поделенные на тесные клетушки, либо убогие меблирашки, тесно облепившие улицы. В Ист-Сайде, в Нижнем Манхэттене, где плотность населения побивала все мировые рекорды, люди ютились в 4-8-этажных многоквартирных домах практически без всяких удобств. На каждом этаже располагалось по четыре квартирки – темных, душных и, естественно, без ванных и прочих благ цивилизации. Вообще, до конца XIX века города страдали от недостаточного водоснабжения и отсутствия канализации. Некачественная дренажная система приводила к тому, что и в начале XX века во время сильных дождей нечистоты переполняли выгребные ямы и канавы и щедрым потоком текли по городским улицам. Сами улочки – узкие, с загаженными, разбитыми мостовыми – были запружены пешеходами и конными экипажами. На фабриках и в жилых домах использовался каменный уголь, так что небо застилали клубы черного дыма, которым вынуждены были дышать горожане. Впрочем, тогда мало заботились об экологии, куда большую опасность представлял разгул преступности в городах. Воровство, проституция и систематические погромы, направленные против национальных меньшинств, делали жизнь в городах весьма небезопасной.

Подобные ужасающие условия стали результатом не только слабого планирования, но и недостатка власти в городах. Как правило, полномочия муниципальных правительств определялись легислатурами штатов, в которых традиционно доминировали представители сельских регионов. Не желая делиться политической властью с набиравшими силу городами, правительства штатов намеренно ограничивали возможности муниципальных властей.

Однако, как известно, природа не терпит пустоты. И городские политики, вынужденные управлять беспорядочным, оппортунистически настроенным людским муравейником, восполняли недостаток легитимной власти при помощи неофициальной организации, получившей название «политической структуры». Эти структуры, подчинявшиеся попеременно то республиканцам, то демократам, стали характернейшим признаком американских городов. Они строились по привычному иерархическому принципу. На верхушке сидел «босс», дергавший за ниточки и приводивший в действие весь механизм. Именно он распределял городской бюджет, решал вопросы комплектования, определял городское законодательство – и, соответственно, получал самые крупные взятки. Еще бы, ведь от решения этого человека зависело, куда уйдут самые выгодные городские контракты, по каким правилам завтра будут жить горожане, насколько строгими или, напротив, снисходительными окажутся судьи на очередном судебном разбирательстве. Весь город был поделен на районы, в которых властвовали представители «босса». В их функции входило обеспечивать необходимые голоса избирателей, и они решали эту задачу всеми правдами и неправдами. Они знали, где следует нажать, а где подмазать, предлагая нужным людям помощь в виде продовольствия и топлива, устройства на теплые местечки или снижения ренты. В мире, где простые люди, лишенные власти и богатства, вынуждены были полагаться на самих себя, «политическая структура» стала тем грубым механизмом, который обеспечивал относительный порядок и благосостояние общества. На рубеже двух столетий в городах остро ощущался дефицит власти, и любая структура, пусть даже основанная на коррупции, политических предпочтениях и личном фаворитизме, играла важную роль.

Иммиграция

Наибольший интерес для партийных лидеров представляла особая прослойка городского населения – самая бесправная и в силу этого самая уязвимая, – которая тем не менее сыграла решающую роль в формировании нового лица страны. Мы уже отмечали, что в конце XIX – начале XX века население городов быстро росло. Но рост этот происходил не в результате феноменального увеличения рождаемости или активного притока сельского населения, а за счет многомиллионной армии иммигрантов, хлынувшей на американскую землю в 1870–1920 годах. За памятные пятьдесят лет население Соединенных Штатов увеличилось на 25 млн человек. Большая часть этих людей попадала в Америку через одни ворота – остров Эллис в Нью-Йоркском порту – там, где высится знаменитая статуя Свободы.

Иммиграция всегда была неотъемлемой страницей американской истории. Казалось бы, какие сюрпризы может таить в себе это явление? Однако процесс иммиграции, имевший место на рубеже двух столетий, резко отличался от всего, что было раньше. Прежде всего вновь прибывшие являлись выходцами из Восточной и Южной Европы, а не из ее северных и западных регионов. Новые иммигранты, в отличие от прежних, протестантов, были приверженцами иудаизма и католицизма, что сильно усложнило религиозную обстановку в Соединенных Штатах. Как правило, эти люди не знали английского и говорили на своих родных языках. Большинство иммигрантов прибывали из стран, где политический строй в корне отличался от американской республики. Чужаков было очень много – не тысячи, как прежде, а миллионы. Вместо того чтобы рассеяться поодиночке на бескрайних просторах сельской Америки, они предпочитали селиться компактными группами в городах и пополнять собой армию промышленных рабочих. И наконец новые иммигранты были в массе своей куда беднее, чем прежние.

Не все они мечтали жить в Америке, для многих эмиграция стала вынужденным шагом – ответом на резкое ухудшение экономических, политических и социальных условий в Европе. Некоторые решились на переезд по причине перенаселения и истощения ресурсов на их родной земле. Кто-то потерял работу в связи с механизацией труда; другие бежали от непосильного финансового бремени, воинских обязательств или природных бедствий, сделавших их жизнь невыносимой. Особую категорию составляли восточноевропейские евреи, которые у себя на родине подвергались систематической травле со стороны государства. Для этих несчастных эмиграция стала единственным способом выживания.

Но среди многочисленных иммигрантов были и те, кто ехал не от, а за чем-то. Америка виделась им землей обетованной с неограниченными экономическими и политическими возможностями. Что ж, в их рассуждениях был свой резон. Бум в американской промышленности создал небывалый спрос на дешевую рабочую силу, даже неквалифицированные выходцы из Европы легко находили работу на фабриках и заводах. Пароходные компании, заинтересованные в пассажирах, широко рекламировали свои услуги: «Быстро и недорого доставим в Штаты!» Прибыв на американскую землю, иммигранты оседали в портовых городах, привлеченные относительной свободой тамошнего существования. И вправду, американские власти не имели ни желания отталкивать потенциальных рабочих, ни достаточных полномочий, чтобы вмешиваться в их повседневную жизнь.

Итак, миллионы иммигрантов – выкинутые из Европы и привлеченные Америкой – приезжали в Соединенные Штаты. Многие (хотя далеко не все) намеревались осесть здесь навсегда. К примеру, европейские евреи не собирались возвращаться на родину, где враждебная государственная политика ставила под угрозу жизнь не только отдельных индивидуумов, но и всей еврейской общины. В отличие от них, итальянцы не знали, что такое организованный террор, они бежали в основном от экономических трудностей. Потому и вели себя, как перелетные (вернее, залетные) птицы: усердно трудились, копили деньги и годами курсировали между Европой и Америкой, прежде чем осесть где-то окончательно.

Однако все иммигранты – и оседлые, и «перелетные» – предпочитали жить среди своих. Со временем во всех крупных американских городах сложились многочисленные (и постоянно пополнявшиеся новыми выходцами из Европы) итальянские, еврейские и славянские общины. Как правило, они оккупировали целые районы, где вели привычную для себя жизнь. Бывшие иммигранты – даром что годами жили в Америке – предпочитали говорить на своем языке, читать те же газеты, что и на родине, слушать ту же музыку, есть свою, привычную еду и молиться в отдельных церквях традиционным богам. Они организовывали благотворительные общества, чтобы оказывать помощь и поддержку своим землякам. Нью-Йорк, Детройт и Чикаго стали городами иностранцев: большую часть населения (до 80 %) составляли бывшие иммигранты и их дети. Дошло до того, что американские старожилы стали белыми воронами в крупнейших американских городах. И до сих пор каждые четверо из десяти американцев являются потомками тех, кто приехал в Соединенные Штаты на заре XX века.

Последствия

Описанный процесс урбанизации и сопутствовавшие ему экономические и социальные перемены наложили неизгладимый отпечаток – да что там, попросту изменили лицо Америки. Переменилась сама структура жизни. Как всегда, в этом присутствовали свои плюсы и минусы. С одной стороны, качество жизни, несомненно, повысилось. Соединенные Штаты превратились в ведущую индустриальную державу, постоянно наращивавшую свое национальное богатство. Достаточно сказать, что доход на душу населения (равно как и выпуск продукции на душу населения) ежегодно увеличивался на 2 %. Вчерашние «предметы роскоши» сделались обычным явлением американской жизни. Государственное образование стало общедоступным; продолжительность жизни выросла; усовершенствования в транспортной системе облегчили перемещения по стране, а новые виды коммуникаций позволяли американцам держать связь друг с другом. Новым иммигрантам теперь легче было реализовывать свои мечты: от поколения к поколению дети (по крайней мере, в работающих семьях) жили лучше своих родителей.

Но с другой стороны, улучшения происходили далеко не во всех областях жизни. Богатство по-прежнему концентрировалось в руках немногих. В 1890 году 10 % населения – богатейшие люди Америки – контролировали 75 % всего достояния. Высокопоставленные аристократические семейства не только не скрывали богатства, но вызывающе кичились непомерными расходами. Между тем экономику продолжали сотрясать периодические кризисы. Как и прежде, предприятия разорялись; во времена депрессий от 10 до 25 % трудящихся американцев оказывались на улице. В периоды экономического подъема рабочие подвергались все большей эксплуатации, с каждым годом риск производственного травматизма увеличивался. Перед лицом экономических трудностей рабочие чувствовали себя незащищенными, поскольку в случае чего могли рассчитывать лишь на случайную помощь частных благотворительных обществ. Даже те, кто был обеспечен работой, с ужасом отмечали, что рост зарплаты никак не поспевает за летящей вверх стоимостью жизни. Рабочие трудились шесть дней в неделю – по десять часов в день при ставке 20–30 центов в час – и при этом едва-едва сводили концы с концами. А внешние обстоятельства – коррупция в правительстве, тенденция к укрупнению бизнеса, ухудшение экологии – лишь усугубляли экономическую нестабильность в стране.

Пока вся власть концентрировалась в руках правящей верхушки, трудно было ожидать, что в обществе найдется сила, способная обуздать дикие рыночные механизмы. Особенно печальные перспективы вырисовывались у городской бедноты: в ближайшем будущем им вряд ли приходилось рассчитывать на улучшение условий жизни. Помимо обычных лишений и нищеты возникали и новые специфические проблемы. Пестрая смесь различных культур таила в себе угрозу социальной сплоченности; а пассивность и безответственность политических лидеров лишь добавляли масла в огонь, ибо создавалось впечатление, что вся руководящая команда разбежалась и бросила государственный корабль на милость волн. Предыдущее столетие завершилось в обстановке смятения и хаоса. Политический оппозиционер Игнатиус Донелли из Миннесоты в 1892 году заявил, обращаясь к публике: «…Мы встречаемся в окружении нации, доведенной до крайней степени нравственного, политического и материального разложения». Новый век ознаменовался стремлением к порядку и стабильности, активисты этого движения намеревались коренным образом перестроить жизнь в Америке.

Фермеры и рабочие

Фермеры и рабочие оказались в числе первых борцов с экономическим беспорядком и политической коррупцией. Понятно, что эти две группы населения жестоко страдали от экономической нестабильности. Достаточно скоро они поняли, что в одиночку им не под силу сражаться с мощным рыночным механизмом, лишь организованное сопротивление могло обеспечить хоть какие-то шансы на победу.

С целью защиты от природных катаклизмов и экономических кризисов фермеры вынуждены были объединяться. Летние засухи, суровые зимы, гибельные нашествия насекомых были обычными явлениями в жизни американских фермеров. На этом неблагоприятном фоне им требовалось решать первоочередные задачи, к числу которых относилась выплата долгов за землю и сельскохозяйственное оборудование. Чтобы рассчитаться с кредиторами, фермерам приходилось выращивать все больше продукции, а изобилие продукции на рынке, как известно, ведет к снижению цен. Получался замкнутый круг. Свою лепту в этот процесс вносили и железнодорожные компании, которые устанавливали грабительские тарифы на перевозку продукции. Необходимость бороться с заграничными конкурентами еще больше осложняла положение фермеров и лишала их надежды когда-нибудь вылезти из долговой кабалы.

В 1867 году среди фермеров Великих Равнин возникло движение под названием «Грейндж», которое вначале ставило перед собой общественно-образовательные цели. Группа активистов организовывала семинары, где обучала товарищей по несчастью методам борьбы с природными бедствиями и превратностями рыночной экономики. К началу 1870-х годов под эгидой «Грейндж» объединилось уже свыше 1,5 млн американских фермеров. Движение оказывало поддержку кооперативным фермерским предприятиям и вело борьбу за установление законодательного контроля над железнодорожными тарифами. На Юге и Среднем Западе инициативу на себя взял «Союз фермеров» – движение, набиравшее силу в конце 1880-х годов. Его активисты также стояли на страже общих интересов фермеров: занимались проблемой задолженностей, пытались регулировать объемы производства сельскохозяйственной продукции и ценовые механизмы, оказывали помощь в борьбе с природными катаклизмами. Вдобавок Союз поставил перед собой две задачи: во-первых, поддержку отдельных законов и законо