Е. Эрлих о политико-юридических явлениях

Австро-венгерскому юристу Е. Эрлиху принесли мировую известность оригинальные идеи о государстве, праве и методах исследования этих феноменов, сформулированные им в начале XX в. Вклад Е. Эрлиха в науку о государстве и праве нашел выражение в его книге «Фундаментальные принципы социологии права», опубликованной в США в 1936 г. Теоретические положения отсюда, приведенные далее, до настоящего времени не утратили свою научную значимость для государствоведения и юриспруденции.

1. О структуре и общих закономерностях функционирования государственно организованного общества. Согласно взглядам Е. Эрлиха, оно включает массу человеческих ассоциаций, объединяющих «своих членов для достижения общих целей». И судьба человека в жизни в главном обусловливается теми позициями в организациях, которые конкретный индивид способен достичь. Причем всякое объединение упорядочивается свойственной именно ему системой социальных норм, «всегда имеющих свое происхождение в ассоциации, обязывающих только ее членов и ни на кого не действующих за пределами этой ассоциации». Вместе с тем «каждое человеческое отношение в рамках организации... поддерживается исключительно правилами поведения. Если они прекратят действовать, то объединение дезинтегрируется. Чем слабее становятся правила поведения, тем менее сплоченной оказывается организация». Кроме того, в любом объединении формулированием и обеспечением реализации его правил занимаются органы управления, которые либо отделены от всей совокупности членов ассоциации, либо нет^*.

^*Правда, последнее теоретическое положение Е. Эрлих лишь подразумевал в работе «Фундаментальные принципы социологии права» в своих рассуждениях о «судах обществ» и о «судах клу-бов».

Хотя свойственные организациям социальные нормы ограничивают человеческую свободу, повиновение им в большинстве случаев является добровольным. Это, с точки зрения Е. Эрлиха, прежде всего объясняется очевидным обстоятельством. «Тот, кто подчиняется команде, экономит тяжелый труд осуществления собственного мышления и еще более тяжелый труд принятия собственного решения. Свобода и независимость являются идеалами только поэта, художника и мыслителя. Средний человек - это филистер, не оценивающий такие вещи высоко. Он любит то, к чему привык,… и больше всего ненавидит интеллектуальное усилие. Вот причина, почему женщины в восторге от мужчин сильной воли. Такие мужчины принимают решения за этих женщин и не дают возникнуть у последних даже мысли о воз-

можности сопротивления. За все хлопоты и труды, от которых женщины тем самым освобождаются, они искренне благодарны своим мужьям».

Однако в основном добровольное подчинение людей нормам организаций, где они состоят, имеет и более глубокую причину. Как отмечал Е. Эрлих, каждый человек при вступлении без принуждения в добровольную ассоциацию «всегда действует ради собственной пользы», пытаясь извлечь ее из своего членства в объединении. Организация же дает ему возможность получить такую выгоду только при условии, что оказавшийся в выигрыше участник объединения поставит в аналогичное положение хотя бы одного из остальных членов ассоциации. В результате добровольные социальные организации функционируют на базе принципа «взаимности услуг», оказываемых их членами. Так обстоят дела потому, что невозможно для подобной ассоциации предложить нечто желанное всем ее участникам, если сами эти лица без какого-либо исключения также не выступают в ней в роли доноров, предоставляющих желанные блага или услуги.

Отсюда ясно, почему добровольные социальные объединения, независимо от того, «являются ли они более или менее упорядоченными и называются ли они... домом, группой лиц, исповедующих одну религию; семьей, кругом друзей,… политической партией или престижными связями, предъявляют определенные требования к своему члену в обмен на то, что они ему дают». Социальные же нормы, которые действуют в этих сообществах, по содержанию прежде всего представляют собой только «осадок таких требований, имеющий силу повсеместно» в границах организаций. «Поэтому тот, кто нуждается в поддержке социального круга, к которому принадлежит», - а в ней нуждается каждый человек – «делает мудро, если подчиняется ... его нормам». И люди, полагал Е. Эрлих, обычно это понимают, выполняя правила тех объединений, куда входят.

Каждый член добровольной ассоциации, естественно, выделяет в содержании ее норм элементы, отвечающие и противоречащие его личным интересам. Кроме того, участвуя вместе с другими членами организации в формулировании ее правил, он стремится, чтобы эти нормы как можно больше соответствовали его устремлениям. Наконец, участник ассоциации прекращает свое членство в ней, если обнаруживает, что предпринятые им усилия по выражению в правилах организации собственных интересов не принесли желаемых результатов. Вот почему социальные нормы, действующие в добровольной общественной организации, по содержанию также «являются не только суммой, но и крайним пределом того, что сообщество может требовать от индивидуума», составляя «компромисс между требованиями, которые адресует индивидууму организованное целое, и требованиями, предъявляемыми к организованному целому индивидуумом».

Причем «этот компромисс» не остается всегда постоянной величиной, а «испытывает изменения соответственно переменам в соотношении сил» участников ассоциации. Дело в том, что учет их личных интересов в социальных нормах организации происходит в зависимости от такого соотношения, которое подвержено многообразным трансформациям. Вместе с тем подобные модификации исключают возможность ситуаций, когда самые сильные члены добровольной ассоциации при формулировании ее правил оказывают столь мощное влияние на остальных участников объединения, что интересы последних полностью игнорируются нормами организации. Как указывал Е. Эрлих, порождаемый правилами добровольной ассоциации порядок «может … предоставлять чрезмерные выгоды ее лидерам» и возлагать «тяжкие обременения» на других людей. Но для всякого члена организации этот порядок всегда лучше, чем полный беспорядок. И сам факт отсутствия в объединении лучшего порядка, по сравнению с существующим, убедительно доказывает, что «ассоциация в ее нынешнем духовном и моральном состоянии» предприняла все для нее возможное в деле совершенствования собственных норм и вытекающей из них деятельности.

В структуре государственно организованного общества человеческие ассоциации существуют не только отдельно друг от друга, находясь рядом или на некотором отдалении. Здесь присутствуют и многообразные иные варианты расположения организаций, когда одни ассоциации входят в другие полностью или частично. При этом любая из них действием собственных систем органов управления и социальных норм создает присущий ей порядок отношений людей в своих границах. И если несколько ассоциаций функционируют в качестве составных частей более крупной организации, то она посредством свойственных именно ей органов управления и правил поведения также непременно формирует специфический порядок человеческого общения. Последний, а также органы управления и социальные нормы, его порождающие, выступают в качестве внешних организующих сил по отношению к ассоциациям, входящим в отмеченное крупное объединение. Причем в фиксирующих этот порядок правилах находит отражение соотношение сил как между всей организацией, охватывающей другие объединения, и каждым из них, так и между отдельными входящими в нее ассоциациями. И хотя организация, куда интегрированы иные объединения, навязывает им свои нормы и порядок усилиями присущих ей органов управления, однако сам факт наличия в пределах большего сообщества меньших свидетельствует, что их органы управления, правила и порядки не уничтожаются, а сохраняются. Вместе с тем они и модифицируются в той мере, в какой их изменения требуют органы управления, нормы и порядок организации, включающей другие ассоциации в виде ячеек. Таким образом, полагал Е. Эрлих, воздвигается все здание государственно организованного общества как объединения человеческих ассоциаций, служащих для него «строительными камнями» и блоками.

Поскольку и само государственно организованное общество, подобно некоторым своим частям, является организацией, интегрирующей иные объединения, оно, кроме упорядочивающих средств ассоциаций в его пределах, обладает и собственными системами органов управления и социальных норм. Эти системы государствоведы и юристы традиционно именуют государством и правом, имея в виду соответственно государственные органы, взятые в их сумме^*, и совокупность правовых норм, называемых также юридическими. Указанные системы хотя и находятся в рамках государственно организованного общества, тем не менее воздействуют на его многообразные ассоциации аналогично тому, как влияют на отдельных людей, то есть извне. При этом система государственных органов с целью обеспечения порядка в упомянутом обществе как целостности занимается формулированием и проведением в жизнь правовых норм. И такая деятельность осуществляется применительно к среде, где всякая человеческая ассоциация «имеет специфику, нигде в мире не дублируемую».

В ходе правового регулирования государственные учреждения стараются преобразовать разнообразие упорядочиваемых социальных отношений каждого вида, взяв за образец форму отношений в пределах вида, которая, с точки зрения системы государственных органов,

^*Далее в изложении используется и характерная для политологии более широкая трактовка государства как государственно организованного общества, которая в «Фундаментальных принципах социологии права» тоже рассматривается.

является наиболее подходящей для руководимого ею общественного организма. Например, «если обычно принято для мужа в семьях данной местности иметь абсолютную власть распоряжения собственностью жены», то возможно от имени государства объявить здесь столь широкую власть юридической нормой. В результате всякое «указание относительно собственности жены, действительно сделанное мужем», признавалось бы государственными органами обязательным для жены «при полном игнорировании того, является или нет рассматриваемая абсолютная власть обычаем в конкретной семье», отношения в которой подвергаются правовому регулированию.

Юридические нормы отличаются от остальных правил поведения государственно организованного общества большей силой влияния на людей. Эта черта юридических норм демонстрируется действием их в случаях, когда иные правила им противоречат. В подобных ситуациях человек принадлежит к ассоциациям в рамках государственно организованного общества, создавшим нормы, несовместимые с юридическими правилами. И он подчиняется именно государству, отказывая в повиновении другим объединениям, где он состоит в качестве члена.

Е. Эрлих учил, что в государственно организованном обществе всякая социальная организация, включающая меньшие объединения, обычно радикально не меняет порядки, которые в них существуют. Причем эта закономерность действует и применительно к самому этому обществу как целостности, проявляясь в работе государственного аппарата. Вот почему правовое регулирование обыкновенно оказывает умеренное влияние на свой объект и во всяком случае никогда не устраняет разнообразие социальных организаций в государственно организованном обществе. «Под поверхностным слоем» созданного на основе юридических правил «внешнего единообразия» здесь неизменно «продолжают существовать индивидуальные и местные различия». В частности, констатировал Е. Эрлих, неверно утверждать, что в начале XX в. системы государственных органов создавали собственный порядок во всех порах социальных организмов, где они руководили. Действительное положение вещей в государственно организованных обществах этого времени иное. А именно «несмотря на исходящее от государства семейное право», не было «двух семей, которые полностью одинаковы». Равным образом, хотя и имело место правовое регулирование деятельности общественных объединений и договорных отношений между людьми, в реальности отсутствовали как совершенно идентичные друг другу социальные организации, так и контракты, характеризующиеся тождеством содержания и формы.

По мнению Е. Эрлиха, умеренность, которую государственные органы обычно демонстрируют при правовом регулировании общественных отношений, далеко не случайна. Она объясняется тем, что в государственно организованном обществе «жизнь больше зависит от порядка, создаваемого для себя отдельными ассоциациями в его составе, чем от порядка, исходящего» от системы государственных органов. И именно в первом из этих двух порядков «всюду лежит центр тяжести» такого общества.

Поэтому «законодатель … должен пытаться формировать жизнь в соответствии со своими собственными идеями только там, где это абсолютно необходимо; а где он может позволить жизни позаботиться о себе самой, ему следует воздерживаться от вмешательства ... Каждый ненужный законодательный акт является плохим законодательным актом». Между прочим, как указано в «Фундаментальных принципах социологии права», таковы были убеждения и К. Савиньи, когда он в течение некоторого времени вел борьбу против обширных программ прусского государства в области законодательной деятельности.

Е. Эрлих заметил, что все ассоциации, управляемые подразделениями государственного аппарата, как и сами последние, существуют в условиях, являющихся хотя бы отчасти тождественными. И это единообразие порождает в разных организациях идентичные социальные нормы. С их помощью непохожие в иных отношениях объединения решают аналогичные задачи в сходных ситуациях. Причем во многих случаях ассоциации не тратят силы и время на изобретение нужных им правил, а заимствуют такие нормы у других организаций.

Механизм заимствования правил поведения часто довольно прост. В любом государственно организованном обществе имеется «громадный запас правовых и неправовых норм, которые живут в человеческом сознании». Лица, объединяющиеся в новую организацию, используют для ее нужд разнообразные правила социальных взаимодействий, усвоенные ими в ходе жизненной практики с самых ранних лет. В результате «каждая новая семья в своих основах отражает существующий семейный порядок». Всякое новое экономическое предприятие обычно в общих чертах воспроизводит в собственной структуре устройство ранее возникших предприятий подобной природы. «Любой вновь заключенный контракт получает большую часть своего содержания из традиционных договоров того же самого вида». Вместе с тем «каждое новое развитие, которое возникает для прежде неизвестных целей и выдерживает испытание временем, увеличивает сокровище социальных норм», способных найти применение в ассоциациях более позднего времени.

Однако для обогащения принадлежащего человечеству запаса норм механизм заимствования существующих правил непригоден. Здесь требуется нормотворчество. Оно, согласно взглядам Е. Эрлиха, и является обязательным при изменении старых и появлении новых ассоциаций государственно организованного общества в той мере, в какой их условия функционирования и задачи не имеют аналогов в социальной жизни и поэтому не соответствуют ранее выработанным нормам. Таким образом, «бесконечный и непрерывный процесс адаптации» государственно организованного общества «к новым нуждам и ситуациям, воплощающий в себе развитие человеческого рода и его норм», происходит посредством сочетания людьми заимствования и изобретения правил поведения в ходе модификации ими уже имеющихся и создания ранее отсутствовавших социальных объединений.

На каждой стадии этой адаптации государственно организованное общество представляет собой организм, в котором многообразные формы и способы взаимодействия людей в целом уравновешены и сбалансированы для удовлетворения совокупности человеческих нужд. Так что в нем даже ограниченное нововведение при появлении нового или изменении старого социального объединения неизбежно порождает расстройство порядка общественных связей. Причем речь идет не только о нарушении уравновешенности и сбалансированности на участке социальной жизни, где нововведение имеет место. В силу присущей государственно организованному обществу взаимной зависимости всех его частей друг относительно друга изменение в любой из них вызывает сбои в функционировании остальных, и иногда очень серьезные. Например, трансформация института брака неминуемо повлечет за собой дезорганизацию не только семьи как таковой, но и воспитания детей, системы образования и области человеческих отношений, регулируемых моралью. Более того, дезорганизация вследствие модификации брачных отношений затронет и сферу материального производства, ибо его значительная часть осуществляется в семейных хозяйствах, вызываемых к жизни матримониальными союзами. Не случайно люди в государственно организованных социальных организмах, отмечал Е. Эрлих, нередко с опаской относятся к нововведениям, в том числе и к небольшим, исходя из того, что даже «циклопическая стена, которая пережила тысячи лет, разрушается при передвижении со своего места только одного камня».

Отсюда вытекает необходимость реорганизации государственно организованного общества при каждом нововведении. Такая реорганизация предполагает и приспособление новой или изменившейся ассоциации к остальным частям государственно организованного социального организма, и подгонку последних к ранее отсутствовавшему или трансформированному элементу общественного целого. Причем все это происходит не без участия системы государственных органов в форме правового регулирования. И в каждом случае подобного внешнего воздействия государственных учреждений на социальную жизнь они формулируют новые правовые нормы для прежде не существовавшего или модифицированного человеческого объединения, а также предпринимают шаги по изменению ранее действовавших юридических правил с тем, чтобы согласованность системы права, нарушенная в результате введения в нее новых юридических норм, была восстановлена.

2. О понятии права. Категорию «право» Е. Эрлих определял не только в уже указанном традиционном для юриспруденции смысле, согласно которому право есть система правил поведения и «норма является правовой, только если она установлена в этом качестве государством». С точки зрения Е. Эрлиха, право хотя и включает в себя так понимаемые юридические правила, однако не сводится к ним. В государственно организованном обществе «всякая ..., даже самая малая, социальная ассоциация», в частности, «каждая семья, ... деревня, ... община», имеет специфические именно для нее «право, ... религию, ... мораль, ... кодекс внешнего приличия, такта, моды». Причем «бок о бок с этими нормами ... есть право, религия», кодексы «морали, ... такта, приличия, моды», имеющие «свое происхождение в большей ассоциации», которая «навязывает» их меньшим человеческим объединениям в ее составе.

Пытаясь отграничить столь широко понимаемые юридические правила от иных социальных норм, Е. Эрлих прежде всего отметил, что «вопрос относительно различия между правовой и неправовой нормами представляет собой проблему не общественной науки, а социальной психологии. Различные классы норм пробуждают неодинаковые нотки ощущений», и человеческие индивиды «реагируют на нарушения разных норм с неидентичными чувствами ... Специфической для правовой нормы является реакция, для которой юристы» европейского «континентального общего права создали термин opinio necessitatis». Он обозначает «убеждение в душах людей, что определенному правилу нужно подчиняться». По мнению Е. Эрлиха, это первая «характерная черта, дающая возможность опознать правовую норму». Кроме того, считал он, имеются и еще две «существенные характеристики» правовых норм, отграничивающие их от неюридических правил.

Во-первых, «правовая норма регулирует вопрос, который, по крайней мере, по воззрениям группы, где норма возникла, очень важен». И хотя «индивидуальный акт, предписываемый правовой нормой, может не отличаться большой значимостью, как, например», обстоят дела «в случае статутов, регулирующих ... предотвращение пожаров или инфекционных болезней скота», но следует «всегда иметь в виду последствия, если нарушения этих статутов примут размер массового явления». Что же касается предмета регуляции неюридических социальных норм, то им «оставляются только вопросы меньшего значения. Поэтому правило «ты должен уважать своих отца и мать» рассматривается юридической нормой лишь там, где организация государства и общества базируется главным образом на порядке семьи». Вместе с тем «сообщество, которое представляет себе бога как существующего в непосредственном отношении к делам людей, будет склоняться поднимать религиозные нормы до ранга юридических правил».

Во-вторых, «правовая норма в отличие от других правил» человеческого поведения «всегда может быть сформулирована в ясно определенных выражениях», ибо, когда речь идет о «правовых нормах, общество посвящает гораздо больше внимания вопросу формулирования, чем в случае норм нравственности и других неюридических правил. По причине важности, придаваемой обществом» правовым нормам, «оно сильно желает», чтобы их содержанием были не «распоряжения общего характера, а детальные правила. Каждому следует быть способным знать из простой формулировки правовой нормы, как он должен вести себя в конкретных обстоятельствах. В то же время неправовые нормы ... формулируются в общих выражениях», являясь лишь едва ощутимой конкретизацией абстрактных «руководящих принципов. И на этой базе каждому нужно создавать собственные правила поведения в отдельных случаях». Поэтому, в частности, нормы морали и многие другие неюридические правила по сравнению с правовыми нормами – «в гораздо большей степени вопрос внутреннего склада ума» отдельного члена государственно организованного общества. «Человек без какого-либо внутреннего чувства права знает, как выполнять свои обязанности гражданина государства; понимает, что он должен исполнять заключенные им контракты, уважать право собственности других. Однако для того, чтобы быть способным вести себя правильно с точки зрения нравственности, религии, ... внешнего приличия, такта, этикета и моды, ему требуется чувство морали, религии, ... внешнего приличия, такта, этикета и моды. Без этого чувства он не сможет» верно поступить в указанных сферах.

Таким образом трактуемые юридические нормы Е. Эрлих именовал «живым правом», если они являлись правилами реального поведения людей. И он заметил, что традиционное для юриспруденции определение права как системы общеобязательных в государственно организованном обществе социальных норм, конституируемых и поддерживаемых государственными органами, отнюдь не предполагает существование юридических норм в качестве «живого права» во всех случаях. Когда «обычно утверждают, - писал Е. Эрлих, - что право обязывает того, кто не знает право, так же как и того, кто право знает», имеет место отказ «от понятия права как нормы человеческого поведения». И под правом фактически понимают нормы «для судов и других трибуналов», ибо эти государственные органы должны применять каждое юридическое правило «независимо от того, знал или не знал его индивид», кому норма навязывается. Причем ситуация не изменяется «посредством требования ко всем знать право или путем выдвижения фикции, что право, если оно должным образом опубликовано, является известным всем».

По убеждению Е. Эрлиха, система государственных органов поступает вполне оправданно, признавая правом нормы, еще не ставшие правилами фактического поведения людей. Ведь «юридическая норма есть не только результат, но также и рычаг социального развития, представляя собой орудие в руках общества, с помощью которого социальный организм формирует вещи в пределах своей сферы влияния согласно собственной воле». Поэтому закономерно, что юридические правила, исходящие от государственного аппарата и моделирующие «желаемый правовой порядок», приводятся «лицом к лицу с правовым порядком, возникшим в обществе самопроизвольно», с целью преобразования существующего «живого права» в соответствии с целями государства.

3. О роли экономических процессов в функционировании государственно организованного общества. По мнению Е. Эрлиха, «экономическое состояние» такого социального организма «является предпосылкой для всякой формы неэкономической деятельности». Система государственных органов может быть обеспечена всем необходимым, «окажется возможным служить церкви, предоставлять образование, поощрять искусство и науку, находить время и средства для общественной жизни и развлечений лишь в той степени, в какой экономика страны производит доходы, превышающие количество» благ и услуг, «требуемое для удовлетворения нужд рабочих. По этой причине» в государственно организованном обществе «понимание экономического порядка есть база для постижения других частей социального порядка, особенно правового порядка».

4. О происхождении, сущности и функциях государства. «По своему происхождению, - писал Е. Эрлих, - государство является военной ассоциацией». Так, «самое раннее» социальное образование, «вообще исторически связанное с современным государством, есть союз воинственной знати нескольких родственных по языку племен». Причем этот союз «при поддержке остальных свободных людей» указанных племен «избирает военного лидера не только для чрезвычайных обстоятельств», но и как постоянного правителя.

«Государство, - отмечал Е. Эрлих, - никогда не отрицало своего военного происхождения». Не случайно «на каждой стадии его развития военные интересы были на самом видном месте» и, за исключением отдельных бывших «английских колоний и нескольких незначительных европейских государств, это и сегодня всюду является верным». Таким образом, государство «осталось по существу военной ассоциацией и к сегодняшнему дню».

Как утверждал Е. Эрлих, отсюда ясно, что хотя система государственных органов и занимается распределением производственных ресурсов и предметов потребления среди различных лиц и организаций, экономические задачи не являются для нее главными. Вместе с тем государство, действуя через его учреждения, во всех случаях формирует основные предпосылки нормального процесса материального и духовного производства на своей территории. В частности, оно посредством правового регулирования «создает мир» в государственных границах.

Кроме того, немаловажной функцией государства выступает соединение групп людей, живущих в условиях такого мира, в «единый народ государства». Последнее понятие, согласно взглядам Е. Эрлиха, обозначает социальную общность, вызываемую к жизни способами и приемами государственной деятельности, реализация которых благоприятствует и сплочению населения государства в нацию. Речь идет, во-первых, о создании единых систем вооруженных сил, гражданской администрации, налогообложения, таможенного контроля и средств коммуникации в государстве; во-вторых, о введении общегосударственного языка для общения властных структур с населением; в-третьих, об использовании в границах государства единых законодательства и судопроизводства, порождающих здесь единство юридической науки и техники; в-четвертых, об основании столицы государства как «общего центра, куда имеется постоянный прилив населения» и откуда на периферию исходит масса руководящих указаний. Все перечисленные меры государственного управления сначала приводят к возникновению «единого народа государства», а затем делают возможным развитие этой социальной общности в нацию.

По мнению Е. Эрлиха, современная ему «концепция государства есть представление о всемогуществе, которое рассматривается с определенным религиозным благоговением». Она предполагает «как невозможность, так и недопустимость» оказания сопротивления государству. Однако «легко доказать, что это всемогущество во всех отношениях исторически обусловлено и основывается главным образом на военном потенциале», свойственном государственной организации начала XX в. Например, «всякий раз, когда есть возможность противостояния государству в пределах его собственной территории другой военной силы, как было фактом во времена феодализма, государство не понимается в качестве всемогущего», поскольку и не является таковым.

С точки зрения Е. Эрлиха, имеются и иного рода ограничения государственной власти. Прежде всего деятельность государственного аппарата в немалой степени сковывают законы экономики, ибо без их учета система государственных органов обречена как на «старания попусту», так и на достижение результатов, противоречащих ее намерениям. В частности, эти законы ставят преграды произволу руководителей политических структур хотя бы потому, что государственный аппарат существует на доходы от экономической системы страны. Разумеется, от воли политиков самого высокого ранга зависит, будут ли усилия управляемых ими государственных органов направлены на развитие или на разрушение экономики государства. И на практике государственный аппарат нередко оказывает разрушительное воздействие на экономические процессы в своей стране, особенно в случаях, когда у правителей нет оснований опасаться, что экономический крах государства по причине такого воздействия коснется их самих. Например, если он возможен только после истечения длительного времени. Однако при всех обстоятельствах личный интерес высших государственных руководителей побуждает их не разрушать экономическую систему страны столь быстрыми темпами, при каких доходы от нее прекратят поступать на содержание государственных структур в период пребывания упомянутых лиц у власти.

Не случайно, анализируя сконструированное Р. Штаммлером понятие «полностью развитого деспотизма» в управлении государством, Е. Эрлих отмечал: «Р. Штаммлер говорит, что полностью развитой деспотизм есть правовой порядок, который состоит только из одного параграфа»: отношения людей должны упорядочиваться государственным аппаратом «единственно в соответствии с конкретным решением правителя в индивидуальном случае. И если бы в полном распоряжении руководителя государства была группа иностранных наемников, то такой правовой порядок сам по себе не был бы невообразимым. Но как долго мог бы он продолжаться? Если бы никто не был уверен в обладании своей собственностью, ибо конкретное решение правителя могло бы лишить всякого человека его имущества в любое время; если бы никто не мог действовать в надежде на контракт, так как подобное постановление способно было бы аннулировать этот контракт, то сельское хозяйство, ремесло и торговля находились бы в таком состоянии дезинтеграции, что вскоре деспотический правитель остался бы без управляемых. Поэтому много деспотов, о которых рассказывает история, очень заботились о том, чтобы не давать нам предостерегающих примеров по существу нездорового правового порядка ... Они не колебались в отдельных случаях расхищать, грабить и мародерствовать столько, сколько считали возможным, и иногда разрешали так поступать своим ставленникам. Но вообще эти деспоты позволяли людям заниматься делом. И если они не были особенно заинтересованы в извращении правосудия, то дозволяли, чтобы правовые споры решались в соответствии с правом и обычаем. Их собственный интерес, ясно видимый, довольно легко приучал деспотических правителей к ценности правового порядка».

Рассуждая далее об экономических ограничениях свободы усмотрения системы государственных органов, Е. Эрлих заметил, что «государство хотя и имеет возможность разрушить громадное количество вещей и немало отнять от одного человека и передать отнятое другому, тем не менее неспособно заставить вырасти ни на одну травинку больше, чем позволяют экономические ресурсы» страны. Причем, как он полагал, знание этого факта имеет огромное значение для защиты существующего государственного строя от попыток революционных преобразований. Ведь революционеры в случае захвата контроля над государством были бы способны сделать в экономике ровно столько же, если не меньше, сколько в состоянии осуществить свергнутые ими властные структуры. Революционное правительство также могло бы отнять имущество от одного лица и передать отнятое другому, в состоянии было бы разрушить многие вещи, но не заставило бы «пустить росток ни на одно посевное зерно больше, чем позволяют экономические ресурсы» управляемого им государственно организованного общества. Поэтому лучшее, что люди, находящиеся у кормила государственной власти, так же как и их противники в силах сделать для будущего благоденствия населения государства – «это относиться к существующей экономической системе с величайшей заботливостью».

В «Фундаментальных принципах социологии права» Е. Эрлих указал и еще на одно стеснение свободы действий государственного аппарата. В соответствии с его воззрениями, во все исторические эпохи власть государственной организации «ограничена вещами, какие могут совершаться посредством военной силы». Дело в том, что «как чисто социальная организация» государство представляет собой лишь одно из многих подобных ему объединений людей и, не считая военной мощи, «имеет только социальные силы в своем распоряжении, которые отнюдь не превосходят силы других человеческих ассоциаций». Вот почему в отношениях с такими объединениями «даже лучшие государственные органы не являются всемогущими». И ошибочно думать, что системе государственных органов, встретившей противодействие своей политике со стороны тех или иных социальных организаций, при всех условиях следует «просто применять находящиеся в ее распоряжении средства власти для преодоления» сопротивления собственным мероприятиям, «распуская общественные объединения, запрещая собрания, атакуя религии, политические партии, научные доктрины и обеспечивая юридическую базу для всего этого через законодательство».

Правда, констатировал Е. Эрлих, в политической практике встречаются многочисленные случаи, когда государственный аппарат, желая преобразовать управляемую им сферу, ставит себя в оппозицию к ней, хотя бы по одному или нескольким вопросам, и в результате подобной политики достигает выполнения своих задач. Так, в частности, успешно действовали государственные органы под руководством Фридриха Великого в Пруссии, Петра I в России и Наполеона III во Франции. «Но даже при самых благоприятных обстоятельствах правительственные системы рассматриваемого вида нигде не были способны поддерживать себя продолжительное время. Они терпели крах, самое позднее, со смертью» возглавлявшего их лица.

Это объясняется тем, что человеческие коллективы, которые составляют систему государственных органов - армию, полицию, гражданские государственные учреждения, - неизбежно выступают экипированными для конфликта с управляемой ими сферой только для реализации ограниченной цели. Она представляет собой результат государственной деятельности, достижимый одним усилием. Таковым, например, является подавление восстания против существующей формы правления.

Однако когда от государственного аппарата требуется длительное давление на подчиненный ему объект, с течением времени персонал государственных органов устает, в связи с чем его энергия ослабевает. Вдобавок, сами государственные служащие в такой большой степени подвержены влияниям со стороны управляемой ими сферы, что неспособны всегда следовать за возглавляющим их правительством «туда, куда оно их ведет». Обыкновенно специальные средства, применяемые для изоляции государственных должн