Новые реалии в англо-американской геополитике

В 60—70-е годы XX в. стало очевидным, что концепции X. Мак-киндера, А. Мэхэна, Н. Спайкмена потеряли свою актуальность. Политика сдерживания в зоне Римленда, по образному выраже­нию президента Ассоциации американских географов (1989—1990) Саула Коэна, была похожа на запирание дверей конюшни, когда лошадь уже сбежала. Он имел в виду присутствие военно-морских сил СССР на Кубе, подводных лодок СССР с ядерным оружием на борту во всех океанах. Новые геополитические реалии объек­тивно требовали отказа от жесткого противопоставления Суши и Моря, преодоления конфронтационной модели геополитического пространства и перехода от геополитики войны к геополитике ми­ра. Тем не менее, в геополитическом моделировании по-прежнему заимствуются некоторые структурные единицы из модели Маккиндера, используются классические конструирующие элементы, хотя они существенно дробятся, особенно Римленд.

Полицентрическая модель мира

Модель геостратегических зон и соответствующих им геополити­ческих регионов была представлена Саулом Коэном в книге «Гео­графия и политика в разделенном мире» (1963). Он использовал так называемый подход развития, в котором подчеркивается рост зна­чения региональной геополитической составляющей и независимо­сти между политическими, социальными и экономическими про­цессами в различных географических шкалах, что спорно и требует пояснения. Он был одним из первых, кто обосновал распад бипо­лярного порядка и возрастание роли региональных геополитических структур.

Предложенная Коэном модель полицентрична и иерархична. По своей значимости в модели выделяются пять уровней.

Первый уровень представлен «геостратегическими сферами»: Морская (Зависимый от торговли мир морских государств), Евра­зийская (Евразийский континентальный мир). Это как бы два по­лушария, которые в принципе выделял еще Маккиндер.

Второй уровень — геополитические регионы, входящие в пер­вый иерархический уровень (сферы). В Морскую сферу входят четы­ре региона: Англо-Америка и Карибы, Западная Европа и Магриб, Внеконтинентальная (Оффшорная) Азия и Океания, Южная Аме­рика и Африка южнее Сахары. В Евразийскую сферу входит два гео­политических региона — Хартленд и Восточная Азия. На втором иерархическом уровне вне геостратегических сфер выделены еще три дополнительных образования: Южная Азия — независимый ре­гион со своим геополитическим кодом; Средний Восток — раздели­тельный, точнее — разделенный пояс; Центрально-Восточная Евро­па как регион — «ворота», способствующий потенциально связям между Западом и Континентальной (Евразийской) геостратегиче­ской сферой. О важном стратегическом положении этого региона известно давно. Еще Маккиндер считал независимость и стабиль­ность этого региона решающим фактором евразийского и даже ми­рового равновесия. Региональные конфликты в Центрально-Вос­точной Европе обнажают противоречия в позициях мировых дер­жав, обостряя отношения между ними. Таким образом, геополити­ческие регионы — это крупные подразделения геополитических сфер и сравнительно однородные по экономическим, политическим и культурным признакам.

Третий уровень представлен национальными государствами и пятью великими державами: США, Россией, Японией, Китаем и группой государств — Европейским Союзом. В пределах великих держав Коэн выделил ключевые территории: в США — Атлантиче­ское побережье — район Великих озер, в Европейском Союзе — «центральная ось развития» — акватория Северного моря, в Японии — конурбации Тихоокеанского пояса, в России — индустриально-аграрный треугольник Санкт-Петербург — Ростов-на-Дону — Куз­басс, в Китае — речные долины Центра и Северо-Востока. Рост и взаимодействие сверхдержав обеспечивают преемственность миро­вой геополитической системы.

Четвертый уровень — это несколько держав второго порядка, которые оформились в 1970-е годы и доминировали в рамках соот­ветствующих регионов, но не обладали при этом глобальным влия­нием (прежде всего, вследствие ограниченного участия во внерегио-нальных экономических и политических отношениях).

Пятый уровень — это субнациональные территории — «ворота» (фокусы связей), которые, по предположению Коэна, будут в буду­щем проводниками связей между государствами.

После гигантского геополитического слома в 1980—1990-х годах, связанного с распадом социалистического лагеря, мировая система вошла в состояние поиска нового равновесия. Это не означает от­сутствия противоречий и даже «возмущений» — межнациональные конфликты и терроризм в бывшем СССР, кровопролитные войны в бывшей Югославии, ситуация вокруг Ирака, исламский фундамен­тализм, борьба религиозных общин в Кашмире, межэтнические столкновения в Африке и т.д. Однако эти сепаратистские и деструк­тивные процессы компенсируются интеграционными тенденциями. Носителями глобальной интеграции выступают ТНК, осуществляю­щие прямые зарубежные инвестиции, трансферт технологии, поде­тальную специализацию производства.

Практически все геополитические регионы охвачены процесса­ми региональной интеграции, что ведет к расширению экономиче­ского и политического сотрудничества в их пределах. Геополитиче­ские регионы находятся на различных стадиях развития, поэтому их роли в межрегиональном взаимодействии не совпадают. Для анали­за сбалансированности внутренних и внешних связей геополитиче­ских регионов Коэн предложил использовать понятие «энтропия» (от греч. en и thrope — превращение), заимствованное из физики. Оно характеризует степень близости изолированной системы к со­стоянию равновесия. Статистическая физика рассматривает энтро­пию как меру вероятности пребывания системы в данном состоя­нии. Повышение уровня энтропии свидетельствует об исчерпании внутренней энергии, или производительной способности.

В теории информации энтропия трактуется как мера неопределенно­сти. Неопределенность — это ситуация, когда в системе возможны непредсказуемые события. Это неизбежный спутник сложных систем: чем сложнее система, тем большее значение приобретает фактор не­определенности в ее развитии. Все закрытые системы обречены на коллапс, так как собственные человеческие и физические ресурсы ис­тощаются, а уровень энтропии стремительно растет. Однако в совре­менном мире практически все геополитические регионы представляют собой открытые системы, связанные потоками энергии, перемещени­ем товаров, капиталов, людей и идей. Обмен между странами и ре­гионами автор считает ключевым в динамике мировой системы. Ме­ханизмом, обусловливающим обмен, является внутреннее развитие территории через ее политическую организацию, экономическую струк­туру и социальное устройство или через влияние внешних сил. Коэн специально оговаривает, что наряду с такими стандартными показате­лями мощи государства, как площадь территории, обладание плодо­родными почвами, водными и минеральными ресурсами, развитость транспортной и других видов коммуникационной сети, численность населения, уровень образования и военный арсенал, должны также учитываться уровень взаимосвязанности наций, идеологическая сила (уровень влияния идеологии), национальные цели, менталитет, цели и стратегия для поддержания своего международного влияния и спо­собности к обновлению.

Для определения уровня энтропии территории Коэн предлагает использовать такие показатели, как уровень накопления, урожаи сельхозкультур, производительность труда, погашение задолженно­стей, сальдо платежного баланса, затраты на НИОКР, число патен­тов и ученых, снижение удельных затрат топлива и энергии.

Ориентировочно по уровню энтропии им выделено четыре кате­гории регионов: 1) с низким уровнем энтропии — Англо-Америка и Карибские страны; Западная Европа и Магриб; Внеконтинентальная Азия и Океания; 2) со средним уровнем энтропии — Хартленд; Центрально-Восточная Европа; Средний Восток; 3) с высоким уров­нем энтропии — Южная Азия; Восточная Азия; 4) с крайне высо­ким уровнем энтропии — Африка южнее Сахары; Южная Америка.

Геополитические регионы, в пределах которых находятся миро­вые сверхдержавы, а уровень энтропии характеризуется низкими и средними значениями, по Коэну, определяют равновесие и дальней­шее развитие мировой геополитической системы. Обладая сущест­венными объемами потенциальной энергии, имеющими глобальное значение, они распространяют влияние за пределы собственных границ. Такого рода проникновение осуществляется через внеш­нюю торговлю. Важное значение имеет не столько соотношение экс­порта и импорта, сколько удельный вес каждого из регионов во внешней торговле друг с другом, потоки зарубежных капиталовло­жений, дипломатические контакты. Эти регионы, находящиеся ме­жду собой, как правило, в энтропийном балансе, имеют перевес над остальными.

Примером страны с повышенным уровнем энтропии, по Коэну, является Индия, где велики этнолингвистическая раздробленность, противоречие между политической системой, построенной по демо­кратической западной модели, и экономической системой, близкой к социалистическому типу, открытые и непримиримые столкнове­ния между индуистами и мусульманами, несостоятельность ограни­чительной демографической политики.

Заслуживает внимания выделение Коэном типов переходных го­сударств и поясов, которые могут вносить существенные изменения в жизнь больших наций. Это прежде всего пояса нестабильности (Средний Восток), маргинальные сферы, охватывающие Африку юж­нее Сахары и Южную Америку, которые могут дестабилизировать мировую систему локальными и региональными конфликтами.

Интересно также выделение «асимметричных» территорий, слу­жащих источником возмущения для крупных региональных струк­тур путем введения нежелательной энтропии: Куба, Израиль, быв­шая Югославия, Ливия, Ирак, Иран и некоторые другие страны.

На протяжении длительного периода времени полоса разграни­чения «океанической» и «континентальной» геостратегических сфер (Римленд), являясь наиболее нестабильной, была фактором риска в мировой геополитической системе. В результате ее дробления, на­чавшегося в 1970-е годы, а также установления нового равновесного состояния в мире, как считает Коэн, после распада социалистиче­ской системы отдельные участки Римленда оформились в относитель­но самостоятельные геополитические единицы, Так, страны Южной Азии образовали самостоятельную, потенциальную геополитиче­скую сферу; Вьетнам, Лаос и Камбоджа вошли в состав Восточной Азии; Ближний Восток сохранился как «разделенный пояс», кон­центрирующий множество проблем международного геополитиче­ского порядка,

Радикальные изменения произошли в Центрально-Восточно-Европейском секторе Римленда. Как считает Коэн, Центрально-Восточная Европа может со временем превратиться из «яблока Раз­дора» в путь-«ворота», призванные укрепить стабильность и уско­рить становление связей в мировой системе, но главное — стиму­лировать взаимодействие между Западной Европой и Хартлендом, т.е. геополитическими регионами, относящимися к противополож­ным геостратегическим сферам. Центрально-Восточная Европа представляется в построениях Коэна уникальным образованием, так как это единственные «ворота», занимающие целый геополити­ческий регион.

Отдельных же «стран-районов и точек-ворот» в мире автор на­считывает более 20. «Ворота» локализованы, как правило, вдоль гра­ниц геостратегических сфер, регионов. Для них характерны малые размеры территории и населения, открытый доступ к внешним пространствам (по морю и/или суше). В социальном отношении — это самобытные культурно-исторические центры, особые этнолингви­стические единицы; некоторые из них обладают давними торгово-посредническими традициями и предпринимательским потенциа­лом. Обладая бедными или узкоспециализированными природными ресурсами, «ворота» находятся в зависимости от внешних источни­ков сырья и рынков сбыта готовой продукции. Как отмечает Коэн, наиболее целесообразно здесь развивать сферу услуг (финансовые услуги, торговлю, туризм) либо располагать головные предприятия для сборки готовых изделий на экспорт. В военном отношении «ворота» не представляют угрозы для соседних держав, однако имеют для них важное стратегическое значение. Основная функция «ворот» — стабилизация мировой геополитической системы, элемен­ты которой становятся все более взаимозависимыми. Они призваны стимулировать глобальное экономическое, социальное и политиче­ское взаимодействие. По идее автора, оформляясь как самостоятельные геополитические единицы, «ворота» во многих случаях трансформируются из полосы конфликтов в зону компромиссного развития, коэволюции смежных регионов и сфер, а значит — меж­дународного сотрудничества.

Концепции современного мондиализма

В англо-американской геополитике мондиализм представляет собой доминирующее течение, которое достаточно разнородно. Наиболее известны несколько версий американского мирового господства.

Концепция униполярного мира А. Страуса Исполнительный дирек­тор «Ассоциации за объединение демократий» (1985—1991), коор­динатор от США в Комитете НАТО по Восточной Европе и России американский политолог Аир Страус — автор концепции «униполярно­го мира». По его мнению, логика развития мирового геополитическо-.го пространства состоит в движении от многополярности к биполяр-ности, а затем к однополярности. Глобальное униполе, согласно Страусу, представляет собой баланс сил государств, которые не рас­сматривают друг друга в качестве антагонистов, у них отсутствует намерение решать спорные вопросы военным путем.

Глобальное униполе имеет трехцентровое пространственное строение. В него входят три центра силы — США, Европейский Союз и Япония. При этом трехсторонняя система военного и эко­номического союза сконцентрирована вокруг США. Лидерство США, как отмечает Страус, носит характер первенства среди рав­ных и друзей, а не господства одной державы над сопротивляющи­мися подчиненными партнерами. Западное униполе наращивало идентичность, способности и структуры в течение всего периода смены мировоззрения от многополярности к биполярности и уни­полярности. Очень важный момент в рассуждениях Страуса — практическое отождествление современных самых мощных демокра­тий с униполем. Он пишет, что на протяжении XX в. демократии превратились в самую мощную силу в мире, перестав быть хрупким меньшинством, какое они составляли в начале века.

Затем западное униполе прошло через испытания. После обра­зования НАТО в 1949 г. Великобритания, Франция и США стали рассматривать мощь друг друга как дополнение собственной и уже не составляли планов на случай войны друг с другом. Германия и Япония были возрождены в рамках крепнущего униполя, реализуемо­го, главным образом, через НАТО и в меньшей степени через ОЭСР.

// google_protectAndRun("render_ads.js::google_render_ad", google_handleError, google_render_ad); ОЭСР — Организация экономического сотрудничества и развития (OECD) включает в себя более двух десятков экономически высокораз­витых стран мира. Ее главные цели: вклад в развитие мировой эконо­мики; координация политики государств-членов и согласование помо­щи развивающимся странам.

Страус отмечает, что для подрыва Британской империи США многое сделали в период военного альянса 1941 — 1945 гг. Такое от­ношение США сохранялось и во время «холодной войны». Оно дос­тигло предельной точки во время Суэцкого кризиса.

По его мнению, восточные монархии ушли от полного идеоло­гического разрыва с Западом, восприняв идеи постепенной эволю­ции в направлении современного либерального государства. Тем не менее, идеи антизападной направленности упорно сохраняются. Даже в обеих мировых войнах автор видит поляризацию между За­падом и Востоком. В период «холодной войны» устройство мира напоминало земляной орех. А. Страус считает, что для дальнейшего выживания мировой цивилизации очень важно, чтобы Россия во­шла в состав униполя. Тогда огромные резервы униполя сохранят коллективное глобальное лидерство на долгие времена. Если же Россия не войдет в униполе, то позиция глобального лидерства (очевидно, США) сохранится на долгие времена. При этом униполярность Запада будет основной структурой глобального могущест­ва, но уже без России, т.е. без достаточной широкой базы, чтобы обеспечить стабильность мира. Что касается Китая, то его вхожде­ние в униполе в лучшем случае видится автором в весьма долго­срочной перспективе. Исходя из реальной политики России, миро­вое сообщество относит Россию к странам-консерваторам, все более склоняющимся к национализму и поэтому усиленно пропа­гандирующим идею многополярного мира. Безусловно, это полно­стью противоречит представлениям о том, что Россия — стратеги­ческий союзник США. Тем более, что в реальной своей политике Россия все больше стремится к укреплению своих отношений с Ки­таем и Ираном, достаточно активно продает оружие стратегическим противникам США, считает Страус. Критика униполярности может свестись к тому, что остается не совсем ясным, куда отнести ог­ромную периферию мира с ее региональными центрами (Индия, Бразилия), скрыто или явно претендующими стать если не глобаль­ными, то региональными центрами.

Внутри мондиализма самостоятельное направление представляют собой концепции, которые обосновывали природу американской мировой гегемонии. Глобальное доминирование США объяснялось различными факторами, которые на разных этапах рассматривались как решающие.

Теория конвергенции

Эта концепция разработана 3. Бжезинским в период холодной войны. В ее рамках предполагалось создание новой «промежуточной» цивилизации смешанного типа на основе сближения атлантической и кон­тинентальной моделей, путем преодоления идеологических про­тиворечий марксизма и либера­лизма. В работе Бжезинского «План игры. Геостратегическая структура ведения борьбы между США и СССР» (1986) обосновы­вался конкретный план сближе­ния геополитических систем СССР и США. По мнению Бже­зинского, Советский Союз дол­жен перейти к умеренной социал-демократической версии социализма с элементами рынка и част­ной собственности, отказаться от принципов классовой борьбы и диктатуры пролетариата. Одновременно Западу предлагалось огра­ничить свободу рынка, ввести государственное регулирование и смягчить социальные антагонизмы. Объединить две сближающиеся системы должны были ценности и традиции Просвещения — идеи гуманизма, демократии и свободы.

Концепция «конца истории»

Она возникла в начале 1990-х и получила название по одноименной статье американского политолога Френсиса Фукуямы. Ее базовый постулат — новая геопо­литическая структура мира будет основана на ценностях свободного рынка и демократии.

Фукуяма исходит из того, что у либеральной демократии «нет альтернативы». Это стало возможным в результате поражения СССР в «холодной войне». Если прежде распространению западных цен­ностей в мире мешала советская идеология, то после ее очевидного поражения ничто не может стать на пути вестернизации мира. Идеологическая эволюция завершена, можно говорить об универ­сальности западной либеральной демократии. «Конец истории» в данном случае совпадает с переходом общества к постиндустриаль­ной стадии, где определяющую роль играет наука и техника. В мире нет конфликтов глобального масштаба, закончилось противостоя­ние двух мировых политико-экономических систем. Нет культур­ной конфронтации, происходит разрушение национальных рамок культуры, экономики; проблемы из сферы политической перено­сятся в сферу экономической. Наступает конец периода внешних изменений, понимаемых как прогресс.

Вопреки прогнозам Фукуямы исто­рия продолжается, только она становит­ся все более драматичной. Мир охвачен целой сетью конфликтов низкой интен­сивности, которых с каждым годом ста­новится все больше. Бурное развитие национализма и религиозного фунда­ментализма в разных концах планеты сопровождается ростом антиамерикан­ских и антизападных настроений. Оп­тимистические прогнозы Фукуямы на практике оказались либеральной утопи­ей: экспансия западных ценностей в мире осуществляется посредством бомбардировок (так было в Юго­славии, Афганистане, Ираке).

Доктрина «американской гегемонии нового типа»

Это современная версия мирового господства США, она появилась на рубеже нового века. Ее автор — Збигнев Бжезинский. В своей работе «Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические им­перативы» (1998) он представил современную версию атлантизма — концепцию «американской гегемонии нового типа». Бжезинский выявляет как явные, так и тайные цели и механизмы американской гегемонии, представляя геополитическое пространство в виде шах­матной доски, где поведение «фигур» определяется их потенциалом.

Главный императив глобальной политики в XXI в. не сводится к дилемме «атлантизм — континентализм», достижению власти на суше или власти на море. По его мнению, «геополитика продвину­лась от регионального мышления к глобальному, при этом превос­ходство над всем Евразийским пространством служит центральной основой для глобального главенства». Согласно Бжезинскому, со­временная американская гегемония знаменует собой новый тип мирового господства, ранее не встречавшийся в истории. Среди отличительных признаков новой гегемонии он выделяет следующие:

= впервые в истории действительно мировой державой является одно государство;

= гегемоном выступает неевразийское государство, превосходящее все другие в мировом масштабе;

= решающим фактором гегемонии неевразийской державы (т.е. США) является контроль за центральной (осевой) частью мира — Евразией.

Бжезинский разработал скоординированную американскую гео­стратегию в отношении Евразии, которая, как на шахматной доске, продумана на несколько ходов вперед с учетов возможных ответных ходов. Эта геостратегия, рассчитанная на длительное время, вклю­чает систему диспозиций (политических практик), сориентирован­ных на краткосрочную (следующие пять или около пяти лет), сред­несрочную (до 20 лет или около 20 лет) и долгосрочную (свыше 20 лет) перспективы. Кроме того, эти стадии он рассматривает не в изоля­ции друг от друга, а как части единой системы: первая стадия долж­на плавно и последовательно перейти во вторую, а вторая стадия должна затем перейти, соответственно, в третью.

В краткосрочной перспективе Америка заинтересована укрепить и сохранить существующий геополитический плюрализм на карте Евразии. Согласно геостратегии Бжезинского, на практике это оз­начает, что Соединенные Штаты добиваются реорганизации межго­сударственных отношений во всей Евразии, чтобы в результате на континенте было не одно ведущее государство, а много средних, относительно стабильных и умеренно сильных, но обязательно бо­лее слабых по сравнению с Соединенными Штатами как по от­дельности, так и вместе. Особое значение в этом отношении имеет Украина. Бжезинский считает, что эта задача может быть выполне­на, если удастся предотвратить появление враждебной Америке коалиции, которая попыталась бы бросить вызов ведущей роли США.

В среднесрочной перспективе американская геостратегия предпо­лагает акцент на появлении все более важных и в стратегическом плане совместимых партнеров, которые под руководством США могли бы помочь в создании трансевразийской системы безопасно­сти, объединяющей большее число стран.

В долгосрочной перспективе все вышесказанное должно посте­пенно привести к образованию мирового Центра обеспечения «по-настоящему совместной политической ответственности».

Отношения между Россией и США Бжезинский описывает в терминах «зрелого стратегического партнерства», которое сводится к тому, что:

Америка никогда не намеревалась делить власть на земном шаре с Россией, да и не могла делать этого, даже, если бы и хотела. Новая Россия была просто слишком слабой, слишком разоренной 75-ю го­дами правления коммунистов и слишком отсталой социально, чтобы быть реальным партнером Америки в мире.

Решительно отбросив таким образом любые предположения о возможном «стратегическом партнерстве» между Россией и США, он акцентирует внимание на стратегических задачах Америки.

Ближайшая задача американской геостратегии заключается в том, чтобы удостовериться, что ни одно государство или группа го­сударств не обладают потенциалом, необходимым для того, чтобы изгнать Соединенные Штаты из Евразии или в значительной сте­пени снизить их решающую роль в качестве мирового арбитра. Для достижения этой цели он конструирует сложную архитектуру аме­риканской геополитической гегемонии. Ее механизм основан на системе тайных союзов и коалиций, цель которых состоит в том, чтобы сохранить господство Америки и не допустить создания ан­тиамериканских континентальных блоков. Он откровенно заявляет, что США заинтересованы в сохранении существующего геополити­ческого плюрализма на карте Евразии. Эта задача предполагает сис­тематические усилия, направленные на то, чтобы предотвратить появление враждебной коалиции евразийских государств, способ­ных «бросить вызов ведущей роли Америки».

Однако, по мнению Бжезинского, глобальная гегемония США оче­видна не для всех, она может быть оспорена рядом геополитических акторов, которые тяготятся доминированием одной сверхдержавы.

Наиболее опасным сценарием он считает создание антиамери­канской коалиции с участием Китая, России и Ирана, которых будет объединять не идеология, а взаимодополняющие обиды. Чтобы не допустить осуществления столь неблагоприятного сценария, он ре­комендует использовать старую тактику «разделяй и властвуй». Она включает метод сепаратных переговоров с каждым из континен­тальных государств, разжигание между ними взаимных обид и обе­щание при условии сотрудничества с США каких-то мифических дивидентов в виде «двухстороннего стратегического партнерства».

Не менее угрожающим для гегемонии США является возмож­ность заключения союза Китая и Японии. Он объединит мощь двух динамично развивающихся стран, цивилизационно близких друг другу, опирающихся на конфуцианские ценности в качестве некой формы «азиатчины». Предотвращение этого сценария связано с укре­плением японо-американских отношений. По мнению Бжезинского,

... Япония, если она повернет свое лицо к миру и отвернется от Азии — должна быть значительно поощрена и получить особый статус, чтобы были удовлетворены ее собственные национальные интересы.

Платой за это может стать заключение американо-японского соглашения о свободной торговле, в результате которого будет соз­дано особое американо-японское торговое пространство. Такой план обеспечит геополитическую опору для длительного присутст­вия США на Дальнем Востоке. Все серьезные инициативы США последних лет направлены на нейтрализацию любых континенталь­ных альянсов России, Китая, Японии, Индии. Американская ди­пломатия, по Бжезинскому, умело использует экономические и по­литические рычаги для проведения сепаратных переговоров с каждой из крупных восточных держав, не допуская опасных сбли­жений евразийских соседей. В его мондиалистской концепции «рах Americana» опирается на тактику двух- и трехсторонних соглашений в области безопасности. Это, прежде всего, расширенное НАТО, подписавшее особую хартию с Россией, а затем — с Китаем. По­мимо этого, он считает необходимым пролонгацию особого двух­стороннего договора о безопасности США с Японией и проведение трехсторонних консультаций между США, Японией и Китаем.

Наименьшая опасность для гегемонии США, по Бже­зинскому, исходит от Европы, и то в том случае, если процесс инте­грации зайдет в тупик. В этой ситуации возможна перегруппировка сил и образование франко-российского или германо-российского союза. Но в настоящее время такая принципиальная переориента­ция европейской политики маловероятна. Более того, он всерьез рассчитывает на то, что именно европейская геополитическая ори­ентация России поможет нейтрализовать ее опасные самостоятель­ные инициативы в международных отношениях. Бжезинский пола­гает, что такая тактика может быть успешной, по крайней мере, на 30 лет «на период существования одного поколения».

Следует заметить, что многие сюжеты книги достаточно спорны, а аргументы автора весьма сомнительны. По крайней мере, осуще­ствлять гегемонию в современном мире практически невозможно, тем более в условиях нарастающей динамики угроз и вызовов. Это наглядно показали события 11 сентября 2001 г., провал военных кампаний США в Ираке и Афганистане. Для того чтобы выступать в роли мирового судьи и полицейского, США нужны веские мо­ральные основания. Напротив, мир захлестнули антиамериканские настроения. Сегодня стало понятно всем, что под вывеской борь­бы с международным терроризмом и под предлогом «насаждения демократии» на практике США осуществляют геополитический пе­редел мира в свою пользу.

Теория столкновения цивилизаций

Директор Ин­ститута стратегических исследований при Гарвардском университе­те (США) Сэмюэл Хантингтон выдвинул и обосновал гипотезу ми­ровых конфликтов между различными цивилизациями. Опираясь на культурно-психологический подход к геополитике, он представил систему международных отношений как процесс последовательного разрешения сменявших друг друга конфликтов. Первоначально это были преимущественно династические конфликты между монархами и сюзеренами вплоть до Вестфальского мира 1648 г., завершившего Тридцатилетнюю войну в Европе между Габсбургским блоком и ан­тигабсбургской коалицией в пользу последней.

Со времени Вестфальского мира и на протяжении нескольких столетий главными действующими лицами глобальных геополити­ческих процессов были национальные государства. Процесс скла­дывания национального самосознания вывел на историческую сце­ну нации, и конфликт между нациями после Великой французской революции 1789—1794 гг. стал определять вектор международной политики. В XX в., после Октябрьской революции 1917 г., конфликт между идеологиями приобрел роль решающего фактора структуриро­вания геополитического пространства. После окончания холодной войны линии раскола между различными цивилизациями стали глав­ными линиями геополитических фронтов. По мнению Хантингтона, всемирная история являла собой историю цивилизаций.

«Цивилизации» как понятие включают в себя ценности, инсти­туты и способы мышления, которым сменяющие друг друга поко­ления придают первостепенное значение. Роль цивилизаций в силу роста их самобытности в мировой истории будет приобретать все большее значение, и судьбы мира все в большей мере будут опреде­ляться взаимодействием семи или восьми цивилизаций — западной, конфуцианской, японской, исламской, индуистской, славяно-пра­вославной, латиноамериканской и, возможно, африканской.

Обоснование этой точки зрения сводится в основном к сле­дующему:

» после «холодной войны» деление на первый, второй и третий ми­ры устарело;

» противостояние холодной войны в форме противоречия между двумя суперсилами закончилось победой одной из них — США;

» будущие мировые кровопролитные конфликты — это конфликты между цивилизациями.

Ученый приводит следующие аргументы в защиту своей кон­цепции:

◆ Различия между цивилизациями являются базовыми, они скла­дывались на протяжении столетий, а то и тысячелетий и скоро не исчезнут.

◆ Процессы модернизации и глобализации ослабляют националь­ные государства с позиции их единства, сплоченности. И в по­давляющем большинстве стран вперед выдвинулись религии, зачастую в виде фундаменталистских движений, особенно в ис­ламской цивилизации.

◆ Рост самосознания цивилизаций усиливается двоякой ролью Запада. Запад находится сейчас в зените могущества, а среди незападных цивилизаций усиливается стремление «возврата к корням». Это разнонаправленные тенденции, способные поро­ждать серьезные противоречия, связанные с антизападными си­лами в определенных цивилизациях и субцивилизациях. «Экс­пансия Запада» кончилась и начался «бунт против Запада», считает автор гипотезы. Незападные общества далеки оттого, чтобы быть простыми объектами истории западного типа. Они все больше превращаются в мотор и творца как собственной, так и западной истории.

◆ Цивилизационные (культурные) различия гораздо более консер­вативны, меньше способны к изменениям, чем политические и экономические. Русские не станут эстонцами, а азербайджанцы — армянами. Еще более универсальны религиозные различия. Можно быть полуарабом, полуфранцузом и даже одновременно гражданином двух стран, но невозможно быть полукатоликом или полумусульманином.

◆ Усиливается экономический регионализм как в Европе, так и в Азии и Северной Америке. Значение региональных экономиче­ских группировок (больших пространств, объединяющих не­сколько государств в единый экономический или политический блок), вероятно, будет расти в будущем на базе общности циви­лизаций и субцивилизаций. Хантингтон уверяет, что государст­ва-нации будут играть по-прежнему главную роль в междуна­родных делах, но решающие мировые политические конфликты будут происходить между нациями и группами, принадлежащи­ми разным цивилизациям. Столкновение цивилизаций будет доминировать в мировой политике.

Хантингтон считает, что уже сейчас многие конфликты носят цивилизационный характер. Причем они проявляются на микро- и макроуровнях. На микроуровне группы, находящиеся на границах цивилизаций и приходящие в соприкосновение, часто вступают в яростную борьбу, стремясь установить контроль над территорией (территория бывшей Югославии, левое Приднестровье, Курдистан, война красных кхмеров с социалистическим Вьетнамом за контроль над бассейном реки Меконг и т.п.). На макроуровне государства, принадлежащие к различным цивилизациям, стремятся утвердить свои особые ценности в зонах конфликтов (Турция поддерживает Азербайджан в его конфликте с Арменией, в бывшей Югославии мусульманские страны поддерживают боснийцев и косоваров, а Германия — Хорватию).

По Хантингтону, наиболее вероятными являются следующие разломы. Главный разлом — это разлом между Западом (Атлантиче­ская цивилизация и Япония, которая после 1945 г. тесно связана с Западом) и остальными цивилизациями. Другие серьезные линии противостояния: Запад — исламская цивилизация; западное христи­анство — православное христианство.

Внутри Запада военные конфликты маловероятны. На склоне XX в. Запад как цивилизация вышел из фазы своего развития, которую можно обозначить как фазу «воюющих стран», и начал движение к другой фазе — «универсального государства». Эта фаза еще не завер­шилась. Государства Запада объединяются в два полууниверсальных государства в Европе и Северной Америке. Тем не менее, это две це­лостности и их составные части связаны между собой сложной сетью формальных и неформальных институциональных связей. Как известно, универсальными государствами предшествующих цивилизаций были империи. Поскольку политической формой рассматриваемой цивили­зации является демократия, формирующееся универсальное государст­во оказывается не империей, а сочетанием конфедераций, федераций, международных режимов и организаций. Вопросы политической безо­пасности всемирного масштаба, считает Хантингтон, эффективно ре­шаются геополитическим «директоратом» в составе США, Великобри­тании и Франции, а мировые экономические вопросы — экономи­ческим «директоратом» в составе США, Германии и Японии.

Безусловно, те проблемы, о которых пишет Хантингтон, имеют место и влияют на мировую геополитическую обстановку. Но такой культурологический взгляд на систему международной безопасности представляется несколько узким. Культурные, цивилизационные противор<