Политика и общечеловеческие ценности

Конец XX столетия характеризуется обилием высказываний, теорети­ческих работ и публицистических статей о том, что на первом месте должны находиться так называемые общечеловеческие ценности, под ко­торыми подразумевают прежде всего жизнь каждого человека, которая рассматривается как высшая ценность, с чем нельзя не согласиться. Да­лее к общечеловеческим ценностям относили соблюдение прав человека, с чем тоже нельзя не согласиться, борьбу с терроризмом и т. д. Но в поли­тике, как уже отмечалось, есть интересы и только интересы, и если им уг­рожает какая-либо опасность, то политик их обязан защищать. Поэтому с точки зрения политикине приходится говорить об общечеловеческих ценностях.

С точки зрения моралиможно говорить об общечеловеческих ценно­стях, хотя они проявляются через отдельное или единичное. Иными сло­вами, понятие общечеловеческих ценностей имеет абстрактный характер, и только в конкретной действительности проявляются любые ценности. Кроме того, их следует рассматривать диалектически, т. е. в развитии. То, что было ценностью для одной эпохи, может не подходить для другой. Скажем, рабство в античном мире было явлением нормальным (Аристо­тель раба называл говорящим орудием), и никто его ни морально, ни по­литически не осуждал. Поэтому для жителя греческого полиса было есте­ственным видеть на рынке рабов, которых продавали, как скот. Такое от­ношение к человеку в наше время вызвало бы не просто резко моральное осуждение, но и привлечение к уголовной ответственности торговцев людьми. Возьмем терроризм. С точки зрения морали нет никаких сомне­ний в том, что террор нужно осуждать, а террористов привлекать к уго­ловной ответственности. Но с точки зрения политики вопрос гораздо сложнее, чем может показаться. Если подходить к террору как политиче­скому, а не просто уголовно наказуемому явлению, то следует выяснить его причины, побудительные мотивы террористов. Известно, что в Рос­сии в конце XIX в. террор приобрел широкий размах¹. Достаточно ска­зать, что террористами был убит император Александр II в 1881 г. Кстати, небезынтересно процитировать в связи с гибелью русского царя извест­ного революционера П. А. Кропоткина, охранявшего в свое время Алек-

См.: История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях / авт.-сост. О. В. Будницкий. Ростов-на-Дону, 1996.

сандра И. «Так кончилась трагедия, — писал Кропоткин, — Александра И. Многие не понимали, как могло случиться, чтобы царь, сделавший так много для России, пал от руки революционеров. Но мне пришлось ви­деть первые реакционные проявления Александра II и следить за ними, как они усиливались впоследствии; случилось также, что я мог заглянуть в глубь его сложной души, увидать в нем прирожденного самодержца, жестокость которого была только отчасти смягчена образованием, и по­нять этого человека, обладавшего храбростью солдата, но лишенного му­жества государственного деятеля, — человека сильных страстей, но сла­бой воли, — и для меня эта трагедия развивалась с фатальной последова­тельностью шекспировской драмы. Последний ее акт был ясен для меня уже 13 июня 1862 г., когда я слышал речь, полную угроз, произнесенную Александром II перед нами, только что произведенными офицерами, в тот день, когда по его приказу совершились первые казни в Польше»¹. Террор — это следствие проводимой правящим режимом политики. По­этому правящий режим должен проводить такую политику, которая бы исключала всякий террор. То же самое касается международного терро­ризма. Игнорирование интересов тех или иных народов нередко приво­дит к террористическим актам, уносящим жизни ни в чем не повинных людей. Терроризм и реакционная политика — две стороны одной медали. Поэтому наряду с борьбой с терроризмом необходимо бороться и против политики, вследствие которой совершаются террористические действия.

Таким образом, политика и мораль являются двумя автономными сферами общественной жизни. Они, как и все в мире, взаимосвязаны, но, тем не менее, выполняют разные функции, смешение которых может пагубно сказаться как на морали, так и на политике. Но чтобы политика содействовала моральному совершенствованию общества, необходимо проводить такую политику, которая отвечала бы интересам большинства членов этого общества.

20. Что такое свобода? Ее общая характеристика

Трудно найти такое слово, которое бы так часто употреблялось, как понятие свободы. Но каждый человек в него вкладывает свой собствен­ный смысл, имеющий чисто субъективный характер, поскольку речь идет, как правило, о личной свободе, якобы не предполагающей никаких ограничений. Такое представление о свободе вписывается в рамки обы­денного сознания, но ни в коем случае не может претендовать на какую-то научность. Научный анализ требует всестороннего рассмотре­ния свободы в контексте социальной действительности, объективной ха­рактеристики ее параметров и познавательных возможностей. Именно в этом аспекте многие философы анализировали свободу. Гольбах, на­пример, утверждал, что «свобода — это возможность делать ради своего счастья все, что не вредит счастью других членов общества»². Коллинз же

Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1988. С. 418. ² ГольбахП.А. Избр. произв.: В 2 т. Т. 1. М., 1963. С. 118. 72

понимал свободу как «способность человека поступать так, как он желает или предпочитает»¹.

Прежде всего, следует подчеркнуть, что свобода есть социальное по­нятие. У животных нет никакой свободы. Они — часть природы и не ис­пытывают никакой нужды в свободе. «Животное, — писал Маркс, — непо­средственно тождественно со своей жизнедеятельностью. Оно не отлича­ет себя от своей жизнедеятельности. Оно есть эта жизнедеятельность. Че­ловек же делает свою жизнедеятельность предметом своего сознания... Сознательная жизнедеятельность непосредственно отличает человека от животной жизнедеятельности»². Человек осознает свободу, потому что его действия носят сознательный характер. Свобода возникает в процес­се совместной деятельности людей. Поэтому основа всякой свободы — свобода жизнедеятельности человека. С одной стороны, человек находит свою свободу только в обществе, а с другой — общество как бы ему меша­ет делать то, что он хочет, т. е. человек в обществе как бы не свободен, ибо, как писал Ленин, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Но такова диалектика жизни, и в данном случае мы встречаемся с одним из противоречий социума, которое решается путем компромис­са: общество предоставляет индивиду определенную свободу, но и индивид в свою очередь сознательно ограничивает свои требования к обществу относительно свободы.

Нельзя свободу путать с волей. Свобода предполагает действия чело­века в рамках юридических и моральных норм и законов. Человек дол­жен понимать, что в обществе есть определенные законы, нормы, прин­ципы, традиции, которые нужно соблюдать и в пределах которых можно и нужно свободно действовать. «Нравственный человек сознает содержа­ние своей деятельности чем-то необходимым, имеющим силу в себе и для себя, и этим так мало наносится ущерб его свободе, что последняя даже, наоборот, лишь благодаря этому сознанию становится действительной и содержательной свободой...»³ Иначе общество как целостное и самодос­таточное образование погибнет. Если каждый будет поступать по своему усмотрению, то это приведет к хаосу и, в конечном счете, к гибели социу­ма. Абсолютизация личной свободы нередко оборачивается трагедией для окружающих. Так, например, на Западе абсолютизация свободы при­водит к росту насилия (убивают просто прохожих на улице, в учебных за­ведениях своих коллег, причем убивают как взрослые, так и дети). Таким образом, свобода предполагает деятельность социальных групп, слоев, классов, индивидов при обязательном соблюдении общепринятых мо­ральных и юридических норм и принципов.

Английские материалисты XVIII в. Собр. произв.: В 3 т. Т. 2. М., 1967. С. 7. ² Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 525.

Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 1. Наука логики. М., 1974. С. 337.

Что касается воли, то она не ограничивает себя никакими законами морального или юридического характера. Вольный человек в отличие от свободного человека уважает только самого себя, потому что он постоян­но покушается на свободу других людей. Вольный человек — это эгоисти­ческий человек, потому что он стремится лишь к удовлетворению лич­ных интересов. Воля есть другое выражение произвола. Заметим, что анархизм как политическое течение, не признающее государственной власти, предпочитает волю свободе. Но не только анархисты не любят свободу. Даже некоторые сторонники демократии под свободой понима­ют не соблюдение законов, а волю, особенно когда это касается деятель­ности таких демократов. Свобода есть условие проявления своих физиче­ских и духовных возможностей.

Свобода есть процесс, а не застывшее состояние. Иными словами, по мере продвижения общества по восходящей линии человек становится все более и более свободным в экономическом, политическом, духовном и других аспектах. Процесс этот носит очень противоречивый и порой даже драматический характер, но тем не менее эмпирически можно по­казать, как на протяжении истории расширяются свободы человека. Че­ловек первобытной эпохи, например, не был свободен ни в отношении своего рода, ни в отношении природы. Ему приходилось бороться со сти­хийными силами на каждом шагу, чтобы прокормиться. Не давали свобо­ды родовые связи и отношения. Человек по отношению к ним проявлял рабскую покорность и не представлял свою жизнь за пределами рода или племени. Его поступки и поведение регулировались традициями и обы­чаями рода и племени. Возможность решать самому те или иные жизнен­ные вопросы, в том числе личного характера (женитьба, например), либо вовсе отсутствовала, либо была крайне ограничена. «Племя, — пишет Эн­гельс, — оставалось для человека границей как по отношению к инопле­меннику, так и по отношению к самому себе: племя, род и их учрежде­ния были священны и неприкосновенны, были той данной от природы высшей властью, которой отдельная личность оставалась безусловно под­чиненной в своих чувствах, мыслях и поступках. Как ни импозантно вы­глядят в наших глазах люди этой эпохи, они неотличимы друг от друга, они не оторваны еще, по выражению Маркса, от пуповины первобытной общности»¹. Всюду человека подстерегала опасность, физически он рано изнашивался и умирал в сравнительно молодом возрасте.

Иную картину мы наблюдаем в рабовладельческом обществе. Да, жизнь раба полностью зависела от его хозяина: он мог убить его или про­дать, он обращался с ним как с вещью. Но тем не менее раб обладал большей свободой, чем первобытный человек, потому что он освободил­ся от «пуповины первобытной общности». Он уже отличает себя от дру­гих, может вести самостоятельный образ жизни. Кроме того, — и это са­мое главное — в рабовладельческом обществе жили не только рабы, но

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 99.

и рабовладельцы, свободные граждане и т. д., которые принимали непо­средственное участие в делах государства, особенно демократического. Так, в Афинах эпохи Перикла была развитая рабовладельческая демокра­тия, суть которой выразил Перикл следующим образом: «В нашем госу­дарстве мы живем свободно и в повседневной жизни избегаем взаимных подозрений: мы не питаем неприязни к соседу, если он в своем поведе­нии следует личным склонностям, и не выказываем ему хотя и безвред­ной, но тягостно воспринимаемой досады. Терпимые в своих частных взаимоотношениях, в общественной жизни не нарушаем законов, глав­ным образом из уважения к ним, и повинуемся властям и законам, в осо­бенности установленным в защиту обижаемых, а также законам неписа­ным, нарушение которых все считают постыдным»¹.

Первобытный человек не протестовал против существующих поряд­ков. Да ему и в голову не могла прийти мысль не покориться родовым и племенным обычаям, ослушаться вождя. Рабы же организовывали вос­стания, шли на войну со своими эксплуататорами, потому что осознавали свое рабское положение. Конечно, среди рабов были люди, которые до­вольствовались своим положением, верой и правдой служили хозяевам и не нуждались ни в какой свободе. О таких рабах Гегель писал, что «раб, довольный своим положением раба, не мыслит себя, так как свобода не является его целью, следовательно, он не хочет своей всеобщности, он не хочет только того или другого»².

Именно при рабовладельческом строе одна часть общества получила возможность заниматься философией, наукой, культурой, т. е. духовным производством, которое в первобытном обществе было непосредственно вплетено в материальную жизнь. Выделение духовного производства в са­мостоятельную сферу представляет гигантский прогресс в развитии чело­веческого общества, в расширении свободы людей. Нелишне напомнить и то, что генезис цивилизации связан по времени с рабовладельческим строем, когда создается фундамент цивилизации — общественное богатст­во - и когда социальные связи начинают доминировать над природны­ми. Таким образом, человек эпохи рабства, даже если он раб, обладал большей свободой, чем человек эпохи первобытного строя.

Еще большей свободы человек добивается при феодальном способе производства. Рабов уже нет, человека нельзя продать, купить или убить. Крестьянин имеет возможность владеть землей, орудиями производства. У него есть семья, и он относительно свободно распоряжается своей соб­ственностью. Конечно, при этом нельзя забывать, что сохраняется крепо­стная зависимость, ибо крестьянин без разрешения или без выкупа не мог покинуть деревню и помещика, на которого он был вынужден рабо­тать. «Средневековое общество, — пишет Фромм, — в отличие от совре-

Историки античности. Т. 1. Древняя Греция. М., 1988. С. 304. Гегель. Философия права. М., 1990. С. 392.

менного характеризовалось отсутствием личной свободы... Человек поч­ти не имел шансов переместиться социально — из одного класса в дру­гой — и едва мог перемещаться даже географически, из города в город или из страны в страну. За немногими исключениями, он должен был ос­таваться там, где родился. Часто он даже не имел права одеваться, как ему нравилось, или есть, что ему хотелось. Ремесленник был обязан про­давать за определенную цену, а крестьянин — в определенном месте, на городском рынке»¹.

С возникновением капиталистического строя человек приобретает полную политическую независимость в том смысле, что его никто ни к чему не принуждает, и он абсолютно свободен в рамках существующих юридических законов и норм. Буржуазия разрушила феодальные общест­венные отношения, провозгласила лозунг свободного предприниматель­ства и формального равенства всех перед законом, упразднила сословные привилегии и сословные титулы. Классическая французская буржуазная революция 1789—1794 гг. приняла «Декларацию прав человека и гражда­нина», в которой было провозглашено: «1. Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Общественные отличия могут основы­ваться лишь на соображениях общей пользы. 2. Цель каждого политиче­ского союза составляет обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека. Таковы свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению. 3. Источник суверенитета зиждется по существу в нации. Ни­какая корпорация, ни один индивид не могут располагать властью, кото­рая не исходит явно из этого источника. 4. Свобода состоит в возможно­сти делать все, что не приносит вреда другим...»²

В буржуазном обществе человек формально свободен. Он может ра­ботать или не работать, заниматься бизнесом, вкладывать свой капитал в различные сферы экономики, путешествовать и т. п. Но он может и ни­чего не делать, ведя, например, паразитический образ жизни. Получает­ся, что человек абсолютно свободен и может руководствоваться принци­пом: «Что хочу, то и ворочу». Однако суровая экономическая необходи­мость заставляет его, если можно так выразиться, крутиться и вертеться, так как ему надо выжить в условиях жесточайшей конкуренции. Если у него ничего нет, кроме рабочей силы, то он вынужден продавать ее ли­бо частному лицу, либо государству. Поэтому свободу нельзя понимать как свободу от добывания средств существования, от принятых в общест­ве законов, от существующих принципов, от сложившихся традиций и т. д. Свобода человека в условиях капитализма выражается прежде все­го в том, что в отличие от предыдущих эпох человек полностью распоря­жается собой, он — юридически свободная личность и является собствен­ником своего «я».

Фромм Э. Бегство от свободы. 2-е изд. М, 1995. С. 44.

Документы истории Великой французской революции: В 2 т. Т. 1. М., 1990. С. 112. 76

Но парадокс буржуазной свободы состоит в том, что все свободны, и вместе с тем никто не свободен: не свободен трудящийся, так как боит­ся потерять работу и не уверен в завтрашнем дне. Не свободен и капита­лист, ибо боится обанкротиться, не выдержать конкуренции и т. д. Од­ним словом, дамоклов меч висит над всеми. И все же повторим, что чело­век эпохи буржуазии пользуется большими свободами, чем во все преды­дущие времена. Но еще больше свободы он получит в посткапиталисти­ческом обществе, в котором свободное развитие каждого будет условием свободного развития всех.

Свобода непосредственно связана со знаниями. Чем больше знает че­ловек о законах объективного мира, об окружающей природной и соци­альной действительности, тем большей свободой он обладает, ибо может принимать такие решения, которые в рамках конкретных условий для не­го будут наиболее оптимальными. Поэтому нельзя не согласиться с Эн­гельсом в том, что свобода воли «есть не что иное, как способность при­нимать решения со знанием дела»¹.

Свобода детерминируется социальными и природными условиями жизни человека, и поэтому, на мой взгляд, неверно утверждение Сартра о том, что человеческая свобода ничем не детерминирована. «Детерми­низм, — пишет он, - умиротворяющ: человек, для которого знание сво­дится к знанию причин, способен и действовать посредством причин, и потому, между прочим, все усилия моралистов и по сей день направле­ны на то, чтобы доказать нам, будто мы — всего лишь рабочие детали, поддающиеся манипуляциям с помощью подручных средств»².

Но человек не может выскочить за пределы тех условий, в которых ему приходится жить и работать. Первобытный человек, например, был так придавлен социальными и природными обстоятельствами, что, как уже отмечалось, фактически не имел никакой свободы. Другой вопрос — степень свободы. Она зависит от общего уровня развития общества, от его цивилизованности, от интеллекта человека, от уровня знаний, от бо­гатства, социального или политического положения индивида и т. д. Но можно согласиться с Сартром в том, что у человека всегда есть свобода выбора. В концлагере, например, можно выбрать свободу погибнуть за Родину, или не выдать своих товарищей, или, наоборот, выбрать свободу предать всех и тем самым спасти свою шкуру.

Нельзя не обратить внимания еще на один аспект свободы. Речь идет о потребности в свободе. В какой мере она проявляется в тех или иных жизненных ситуациях? Вот что по этому поводу говорит Гете: «Свобо­да — странная вещь. Каждый может легко обрести ее, если только он уме­ет ограничиваться и находить самого себя. И на что нам избыток свобо-

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 116.

Бодлер Ш. Цветы зла. Стихотворения в прозе. Дневники. Жан-Поль Сартр. Бодлер. М., 1993. С. 337.

ды, который мы не в состоянии использовать? Посмотрите эту комнату и соседнее с ней помещение, в котором вы через открытую дверь видите мою кровать. Комнаты эти невелики, кроме того, они загромождены раз­нообразными мелочами, книгами, рукописями и предметами искусства. Но для меня этого достаточно; я прожил в них всю зиму и почти никогда не заходил в передние комнаты. Какую пользу я имел от моего просто­рного дома и от свободы ходить из одной комнаты в другую, когда у ме­ня не было потребности использовать эту свободу?

Если кто-либо имеет достаточно свободы, чтобы вести здоровый об­раз жизни и заниматься своим ремеслом, то этого достаточно, а столько свободы имеет каждый. И потом все мы свободны только на известных условиях, которые мы должны выполнять»¹. Люди очень дифференциро­ваны, и они нуждаются в свободе разной степени. Человеку, работающе­му в науке, литературе, философии, живописи и т. д., нужна одна свобо­да, а ремесленнику, пастуху, земледельцу и т. д. — другая свобода. Бывают ситуации, когда есть свобода, но нет интересных творческих произведе­ний. Многие наши творческие работники в советскую эпоху жаловались на отсутствие свободы, на невозможность свободного творчества. Совет­ской эпохи давно нет, но нет и не только великих, но просто талантливых произведений, хотя сейчас никто никому не запрещает творить свободно, писать о чем угодно и печататься где угодно. Пушкин не был свободен, но создавал великие произведения, без которых мировая культура немыс­лима. Следовательно, нужна не только свобода, нужен еще талант, спо­собный творить и создавать эпохальные труды.