Абсолютный контроль над всеми участниками исторического процесса вполне достижим

СЕТЕВОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ВРАГИ

О сетях сегодня написано много книг. Есть технологические руководства по развитию торговых сетей, есть руководства для шпионов о том, как создавать вербовочные сети. Существуют инструкции по наладке компьютерных сетей в офисе. Мы всё время сталкиваемся с понятием сеть, но чем больше мы с ним сталкиваемся, тем более фундаментально мы не понимаем его сути.

Иерархия vs энтропия

Не только общество эпохи модерна, но и общество традиционное, и даже религиозные цивилизации, всегда основывались на противостоянии двух начал – иерархии и энтропии. Энтропия на языке физики означает переход вещества на более низкий уровень организации с выделением энергии, другими словами – это тлен, падение, инерция, сопротивление.

Иерархии всегда пытались организовать мир, культурный космос людей, общество, государство, культы, придать жизни отдельного народа, большого государства или даже империи, некую оформленную, разумную, рациональную организационную форму, с заданными целями и смысловыми миссиями. Иерархии в разное время были самыми различными – от иерархий священных, феодальных, рыцарских, жреческих до буржуазных в новое время. То же самое демократический централизм, принцип, по которому была организована советская компартия. Всё это не что иное как формы иерархии – вертикали власти.

На противоположном конце от иерархий всегда стояла энтропия, воплощённая в огромном количестве факторов. Любое общество до какого-то момента основывается на этом противостоянии – либо иерархия со своей логикой, со своими принципами, своими нормами, либо энтропия.

Спектр иерархий простирается от сословных, в которых практически невозможно изменить свой статус до демократических, где существует циркуляция элит. На другом конце, в сфере энтропии, формируется контрэлита. В какой-то момент, становясь сильной, она свергает элиту, и всё начинается заново. Если эту элиту, которая рассеяна в энтропическом полюсе общества, не впускать во власть, то рано или поздно она эту власть опрокинет. Подавляющее большинство обществ, которые мы знали в нашей истории, были основаны на этой неснимаемой двойственности иерархии и энтропии. Иерархия пыталась укротить энтропию, энтропия пыталась развалить иерархию, размыть её снизу, растворить своей непредсказуемостью, своим иррационализмом, своим сопротивлением. Одна из наиболее значимых для общества форм энтропии – коррупция.

Рождение сетевого общества

В конце 80-х, начале 90-х годов прошлого века социологи заговорили о новом типе общества, которое испанский социолог Мануэль Кастельс назвал сетевым обществом[4]. Оно на глазах начинает появляться на Западе и всё больше и больше влияет на нашу жизнь, на наши привычки, нравы, на наш образ жизни. Особенно это влияние заметно в сфере средств массовой информации, информационных коммуникаций, товаров, которые мы потребляем.

Сетевое общество предлагает фундаментально изменить сам принцип соотношения иерархии и энтропии, и здесь важнейшим понятием становится сеть. Это может быть и разведывательная сеть, торговая сеть, религиозная сеть, сеть агентов влияния или информационная сеть, сеть вещания. Сеть Интернет, конечно, тоже воплощение всеобщей сети. Однако, Интернет – это далеко не единственная сеть. Существуют также политические сети, сектантские, террористические, – все они, по сути дела, функционируют по качественно другому принципу, нежели функционировали предыдущие общества. Сегодня уже нельзя не учитывать наличие этих сетей в нашем обществе, которые растут как на дрожжах, всё больше и больше давая о себе знать. Постепенно мы оказываемся элементами, так или иначе интегрированными в эти сети.

Естественные сети

Современные социологи, которые считают, что сетевое общество – признак новой модели цивилизации, которую они называют цивилизацией постмодерна, считают, например, принадлежность к этническому меньшинству сетевым фактором. В большинстве сетевых обществ этническая принадлежность человека – француза, африканца, русского, славянина, англичанина, – не имеет фундаментального значения. Имеет значение гражданство. Если человек – гражданин Франции, значит, он француз. Кто он по этносу – араб, представитель африканского племени или чистокровный житель Франции, немец, или русский, – это неважно. Практически во всех странах так. Значение имеет гражданство, однако этническая принадлежность, которая не фиксируется в правовом статусе человека и в большинстве стран не указывается в паспорте, в определённых условиях тоже становится сетевым признаком. Это очень древнее, архаическое свойство сегодня вновь становится весьма актуальным, поскольку речь в эпохе постмодерна идёт уже и об искусственных сетях.

В постмодерне общество становится всё более сетевым. Сеть – само по себе понятие очень важное. Нам кажется, что мы знаем, что такое сеть. На самом деле, чтобы понять, что такое сеть, надо сделать усилие, потому что обычное представление о сети имеет технологический характер. Мы называем сетью такое сплетение нитей, которое имеет множество узлов. По сути, когда мы представляем настоящую сеть, мы не видим её начала и конца, не видим её середины, её верха или низа. Всё, что организовано таким образом, является сетью. Это форма организации в такое сообщество, такую систему, в которой нет верха и низа, нет центра и периферии, нет главного и второстепенного, нет магистрального маршрута и маргинального маршрута, где одно пересекается с другим по причудливой логике, которая постоянно развивается и меняется.

Таковы сетевые модели, где маршрут информации, маршрут знания, маршрут человека, маршрут политической линии, идеологии, экономических факторов, денег или товаров может прокладываться самым разнообразным образом, продолжаться практически в хаотическом режиме. Это и называется сетью. Но в отличие от традиционных, привычных нам обществ, которые основаны на противостоянии централизованной, рациональной, разумной волевой, подчас жесткой иерархии и хаотической энтропии, сеть – синтез того и другого. В сети больше организованности и иерархичности, нежели в чистом хаосе или в чистом небытии, чистой инерции. При этом, в сети гораздо меньше организации и рассудочности, нежели в традиционной системе организации общества – в иерархии, в государстве, традиционной науке, в правовых институтах, политических, даже в экономических структурах, фирмах и способах организации производства развитого капитализма, который и так закладывал в свою структуру достаточно большую степень свободы и гибкости в проведении сделок, в организацию экономических стратегий.

Ризома насилия

Сетевое общество, которое неминуемо на нас наступает, даёт свой ответ на проблему соотношения иерархии и энтропии. В сети эти явления срастаются. Сеть – это организация, но организация, которая гораздо ближе к хаосу, ближе к свободе, непредсказуемости и спонтанности, нежели к механизму, на котором основана рациональная иерархия. Не случайно многие философы, которые исследуют постмодерн, назвали сетевую организацию клубневой[5]. Клубни разрастаются не как обычные растения, которые дают вверх стебель, а вниз корень, они распространяется под землёй, и выпускают почти произвольно в каком-то месте корень, в каком-то месте стебель. Иногда у них бывает стебель без корней, поскольку сам клубень служит им корневищем, иногда бывают корни, которые идут вниз ещё от самого клубня, который распространяется под поверхностью ещё глубже и в сторону, без стебля. Иногда клубневое растение даёт стебли и вверх, и вниз. Но всякий раз, когда мы хотим выполоть это растение, мы выпалываем только какой-то фрагмент. Сама клубневая система целиком нам не видна, она продолжает распространяться произвольно, преодолевая препятствия на своём пути. Эта клубневая или ризоматическая форма сетевого сообщества, становится всё более распространенной. Так выглядит сфера пересекающихся сетей, накладывающихся друг на друга.

В реальности сетевые модели имеют прямое отношение к распространению деструктивных моделей, разрушающих порядок государства. Например, сетевого «оранжевого» фашизма на Украине, который перетекает в органы власти этого государства – Верховную Раду, но так же и в Россию, сопредельные государства. Под воздействием расползающихся деструктивных установок происходит легализация и усиление влияния неонацистских организаций, за которым мы наблюдаем с тревогой. В принципе это тоже свойство постмодерна. Например, в эпоху модерна, в послевоенный период, никому в голову не пришло бы в европейской стране в здравом уме осуществлять такие вещи. Только небольшие маргинальные экстремистские группировки сетевого толка могли в шутку или даже всерьёз говорить о реабилитации нацистских преступников. Но, сегодня, увы, в нашем обществе всё приобретает игровой характер. Это тоже свойство сети.

Сетевая модель общества позволяет в значительной степени отказаться от тех иерархических структур, которыми человечество жило до последнего момента и по инерции продолжает жить до сих пор. В частности, мораль: что может быть, а что не может. У того же Тарантино жестокость банализируется, становится ироничной, когда убийство или преступление вплетается, как, например, в «Бешеных псах» или «Криминальном чтиве», в повседневные диалоги, являющиеся основой фильма. Фильмы Тарантино могут служить иллюстрацией постмодернистского подхода не только к сюжету, кинематографу, но и к повседневным, окружающим нас процессам. Тематика насилия в иерархических обществах всегда была либо прерогативой иерархий – это так называемая легитимация насилия со стороны государства, со стороны власти, – либо это было преступлением, если насилие или убийство шло со стороны энтропии, – тогда оно жёстким образом каралось. На этом было основано соотношение иерархии и энтропии. Право на насилие было только у иерархии. В сетевом обществе мы видим, что эта однозначность отношения к насилию повсюду размывается. Небольшая террористическая сеть, такая, например, как Аль-Каеда, которая совершенно несопоставима ни в каком смысле с американской мировой мощью, наносит с помощью сетевых методов, моделей и алгоритмов поведения колоссальный удар по США, удар с человеческими потерями. Но использует при этом подручные элементы: самолеты гражданской авиации, взлом сетей диспетчерских служб и множество других подходов и методологий, которые не вписываются в представления о традиционных способах ведения войны.

На тех же интуициях возникла и идея сетевых войн. Сетевые войны ведутся подручными средствами, а осуществление насилия, причинение ущерба, подчас очень серьёзного, наносится с помощью того, что находится внутри объекта агрессии, что является частью его самого, принизывает его структуры. Само насилие становится сетевым.

Большинство сетей, которые создаются на наших глазах, – и естественных, и искусственных, – представляют собой огромную структуру, в которой различные подсети постоянно пересекаются одна с другой. Человек, например, может разносить чай в маркетинговой сети, быть пользователем сетевых ресурсов, сети Интернет, одновременно членом неправительственной организации, и с таким же успехом членом разведывательной сети. Манипуляция этими сетями, управление почти хаотической сетевой системой является высшей формой управления в современном обществе. Сети легко пронизывают государственные границы, преодолевают экономические и юридические преграды, начинают въедаться в нашу жизнь, в нашу практику, становиться для нас чем-то совершенно необходимым. Постепенно мы из обычных людей, из людей иерархических, со своим отношением к насилию, к праву, к возможному и невозможному, к морали и нравственности, превращаемся в сегменты глобальной сети. Сквозь подключённых к ней можно пропускать любые вещи. Как положительные, например, деньги или информацию, так и совершенно отрицательные – темные импульсы, побуждение к совершению каких-то деструктивных действий, которые, если бы мы сохранили свою изначальную ценностную шкалу, никогда и в голову не пришло бы сделать. Именно поэтому сеть таит в себе колоссальную угрозу, если она неизведанна. Но, как и любое оружие, сеть может быть использована как нами, так и против нас. Сегодня сеть нам враждебна, но стоит осмыслить её и начать использовать, как и у нашего сетевого общества появятся враги.