Принятие и исполнение государственных решений

Краткий конспект лекций

для студентов, обучающихся

По специальности 081100.62 «государственное и муниципальное управление»

Москва 201 4

Утвержден на заседании кафедры ________________________

Дата, протокол №________

Рекомендован к изданию заместителем директора ИДО________________

Дата, протокол №________

Рекомендован к изданию учебно–методическим советом МФЮА ____________

Дата, протокол №________

Крылов П. М. Краткий конспект лекций по дисциплине «Принятие и исполнений государственных решений» для студентов, обучающихся по специальности 081100.62 «государственное и муниципальное управление»

Москва, МФЮУ, 2014 г., 242 с.

Оглавление

название и номер темы	стр.
Тема 1.Теоретико-методологические основания концептуализации теории принятия государственных решений.
Тема 2. Государство как субъект принятия решений.
Тема 3. Уровни принятия государственных решений.
Тема 4. Сущность и специфика процесса принятия государственных решений.
Тема 5. Этапы принятия государственных решений.
Тема 6. Формы гипотетического мышления в принятии государственных решений.
Тема 7. Государственная политика.

Тема 1. Теоретико-методологические основания концептуализации теории принятия государственных решений.

Введение. В лекции рассматриваются проблемы концептуализации теории принятия государственных решений. Представлены основные направления исследований и теоретические модели принятия государственных решений.

Методология изучения принятия государственных решений носит сложносоставной характер и включает в себя целый комплекс подхо­дов и способов отображения данного процесса, характеризующих его содержание с разных теоретических и прикладных позиций.

Однако нынешняя невыстроенностъ и внутренняя диверсификация методологии изучения данного объекта объясняется не только его сложностью и внутренней противоречивостью. Сегодня едва ли не ре­шающую роль здесь играют различные подходы в объяснении принятия решений (как универсального социального процесса), интерпретации политики и власти, трактовки государства и систем государственного управления, а также некоторых других базовых категорий. Причем до недавнего времени государственные решения вообще не выделялись в качестве особого объекта изучения, а их содержание в основном описывалось в рамках теории принятия политических решений, стратеги­ческого менеджмента и организационной теории. В итоге данный про­цесс утрачивал свои специфические черты, так или иначе поддерживая ряд несвойственных ему теоретических подходов и стереотипов.

Следует иметь в виду и тот факт, что современные трансформации отношений власти и общества, глобализация и другие трансграничные явления сегодня существенно «изменяют онтологические характерис­тики социально-политической реальности, размывают традиционную систему референций основных социально-политических универсалий», что существенно корректирует содержание таких понятий, как «власть», «государство», «демократия», «управление», и др. Это создает дополнительные теоретические противоречия при столкновении тра­диционных и новых прочтений актуальных социально-политических процессов.

Другими словами, любые формы интерпретации принятия государственных решений, условно говоря, окружены различными теоретическими дискурсами, по-своему истолковывающими отношения государства с различными гражданскими и международными структу­рами, эколого-климатическими и даже космическими факторами (т.е. предполагая анализ более общих условий и обстоятельств деятельности государства). Это не только задает разные исследовательские векторы в понимании целеполагания, но и сигнализирует о больших сложно­стях в достижении необходимой конвенции в понимании той или иной группы явлений. К примеру, у современной науки не существует однозначного ответа на вопрос, должно ли управление воздействовать на сознание человека или же только на условия его деятельности; явля­ется ли государство более высокой формой организации социальных порядков, нежели локальные формы человеческих ассоциаций, и т. д. Невозможность адекватных ответов натакого рода вопросы, по сути, свидетельствует о наличии существенных границ при разработке внут­ренне непротиворечивой модели принятия государственных решений.

Сохраняется в науке и все еще не решенная до конца коллизия: воз­можна ли общая теория принятия решений, или же у каждого крупного общественного актора существует собственная теоретическая версия этого процесса? Есть ли при этом основания предполагать, что в раз­личных сферах общественной жизни и у различных институтов форми­руются различные модели целеполагания? В последнем случае можно было бы говорить о теориях принятия решений в бизнес-секторе, у неправительственных организаций, у глобальных структур и конечно же у государства.

Не углубляясь в данную дискуссию, скажем лишь то, что вторая точка зрения значительно ближе к истине, поскольку разнородность акторов целеполагания не способна привести к единому теоретическому освещению этой области действий. По крайней мере, государ­ство, будучи уникальным общественным институтом, специфически преломляющим универсальные черты целеполагания, формирует во многом собственные правила и процедуры принятия решений, а стало быть, претендует и на свою теоретическую версию этого процесса. В то же время следует констатировать, что дисциплинарный статус теории принятия государственных решений все еще не устоялся и она в насто­ящее время все же в большей степени остается направлением междисциплинарных научных исследований.

Представляется очевидным, что подлинным источником теорети­ческой рефлексии, способной адекватно отобразить данный процесс, являются универсальные черты процесса целеполагания как такового (поскольку в узком смысле принятие решений представляет собой процесс постановки и реализации целей, а это присуще любому об­щественному актору, взаимодействующему с другими участниками этого процесса и пытающемуся достигнуть своих интересов), а также сущностные характеристики государства как общественного института (обладающего особым взглядом на решаемые проблемы, внутренним строением, специфическими интересами, а также действующими акторами и механизмами проектирования и достижения целей), произ­водящего специфическую управленческую продукцию (решения).

В то же время потребность в отображении специфики государства как основного актора целеполагания в науке реализуется весьма разны­ми способами. Это хорошо демонстрируют менеджмент и политическая наука, которые, как показывает опыт, являются основными концеп­туально- аналитическими призмами, через которые формировалась – и развивается – теория принятия государственных решений. Именно эти два научных направления не только создали необходимый теорети­ческий базис изучения данного процесса, но и заложили определенные ограничения в его познании. И даже создали ряд когнитивных ловушек, оснований для заблуждений на пути познания данного объекта.

Так, в рамках менеджмента изучение принятия решений как самостоятельного научного направления опиралось на весьма глубокие традиции, прежде всего на прикладные разработки системных иссле­дований. В частности, Дж. фон Нейман и О. Моргенштерн разработали в 40-х годах прошлого века теорию полезности, которая обосновывала возможности выбора критериев повышения эффективности действий человека, реализующего определенную альтернативу, содержащую риски и угрозы его целям. А с 70-х годов прошлого века стали активно разрабатываться исследования по принятию решений в динамически сложной, неравновесной среде.

На этой теоретической базе сегодня в основном изучаются орга­низационные зависимости индивидуального и кооперативного типов Принятия решений, а упор делается на формах активности ЛПР (лица, принимающего решения), подразумевающих, к примеру, упрощениеили усложнение им реальной ситуации. В качестве других принципиаль­ных моментов в этом смысле рассматриваются: характер использования информации; темпоральные и топологические факторы, действующие в различных сферах (на рынке акций, в сферах государственного управ­ления, транспорта, здравоохранения и пр.); формы преодоления дефицита ресурсов; соотношение реактивного и хаотичного стилей целеполагания в зависимости от роста неопределенности ситуации и динамики средовых факторов; условия образования обратных связей и рациональ­ных подходов ЛПР к анализу ситуации; формы зависимости постановки целей от замыслов ЛПР; ограничения, накладываемые на последующие решения и другие аналогичные аспекты. При этом поиск универсаль­ных параметров управленческих процессов осуществляется здесь ис­ключительно в рамках рационального подхода, апеллирующего в основном к сугубо интеллектуальным моделям целеполагания.

В рамках этого научного направления принятие решений в основ­ном толковалось в качестве отдельного акта. При таком понимании акцент делался на несоответствии фактического положения дел и по­ставленных целей, и потому любое конкретное решение объявлялось только частью решения того или иного вопроса в целом, что, собст­венно, и предполагало выделение момента выбора при определении ЛПР своих управленческих позиций. Другими словами, приверженцы такого подхода полагали, что «принятие решений есть часть решения проблемы» и потому «решения принимаются на каждом шаге... ее решения...». Понятно, что сторонники данной методологии разде­ляют решение проблем (отражающее неопределенность возможных действий, в свою очередь предполагающих распознавание ситуации) и решение задач (связанное с предметно направленными действиями). Впрочем, наряду с этими подходами в менеджменте заметны и другие позиции, например, включающие в контекст целеполагания иден­тификацию и оценку проблемной ситуации или же утверждающие, что решение принимается только после того, как проблема осмысле­на и предварительно как бы уже решена (в силу чего сам акт решения только легализует ситуацию и дает ЛПР возможность переместить не­обходимые для решения этой задачи ресурсы).

Как можно видеть, принятые в менеджменте подходы в основ­ном базируются на двух «китах»: разделении сфер принятия решенийи решения проблем, что ведет к сбли­жению (а зачастую и отождествлению) государства с корпоративны­ми организационными структурами. Таким образом, представители менеджмента (а вместе с ними и представители экономико-матема­тических и административных наук) в основном делают упор на ин­формацию, отражающую «методы и методики, позволяющие обос­новать сделанный выбор» и создающие условия для проверки целей и результатов. Не случайно известный американский ученый Г. Саймон считал, что принятие решений и менеджмент являются абсолютно тождественными явлениями.

В этом плане становится понятно, что предметом данного способа теоретизирования являются всеобщие, универсальные технологии целеполагания, не специфицированные в соответствии с действующими агентами принятия решений. Таким образом, государство понимается в менеджменте не как специфический актор, обладающий собственной стилистикой целеполагания, а как актор, в принципе тождественный индивиду, группе или корпорации, производящим решения как некую универсальную управленческую продукцию. Понятно, что такого рода идеи ограничены сугубо функциональными оценками целеполагания, что затрудняет понимание особенностей принятия государственных решений (предполагающее наличие соответствующих структур, институтов, механизмов и технологий взаимодействия и т. д.).

Несколько иной угол зрения предлагает политическая наука, рассматривающая процессы и механизмы целеполагания в рамках взаимодействия государства и общества в контексте применения публичной власти и осуществления «публично-государственной политики». Та­ким образом, государство и применяемые им инструменты целепола­гания трактуются как собственно политические феномены. Хотя, как показывает практика, многие государственные решения могут носить рутинно-административный характер, приниматься вне какого-либо публичного контекста (например, в области спецслужб, конфиденци­альных взаимоотношений с другими странами, поддержания корруп­ционных связей и т. д.) или же носить ошибочный характер, не претен­дуя на выработку той или иной государственной политики.

Причем в рамках политологических теорий среднего уровня госу­дарство нередко рассматривается как крупная корпорация, и потому применяемые здесь подходы предполагают более глубокие теорети­ческие уточнения, характеризующие государство как специфического агента принятия решений. Посему в эти теоретические модели зачастую (хотя и не всегда) включаются не только публичные, но и латентные ме­ханизмы и формы целеполагания, учитываются не только рациональ­ные (связанные с исполнением ролей и функций), но и иррациональ­ные (экстрарациональные) факторы (к которым, как правило, относят поведение харизматических лидеров и элитарных коалиций, массовые настроения, культурный климат и другие факторы, обусловливающие неопределенность целеполагания).

Подчеркнем еще раз: интерпретация государства как сугубо политического института означает, что политическое содержание придается всем исполь­зуемым им управленческим процедурам и технологиям (в том числе и правоприменительной практике, и использованию административных ресурсов, и морально-этическим и стоимостным подходам к оценке решаемых властя­ми проблем и др.). Не случайно ряд западных специалистов замечает, что «го­сударственное управление - это тот сектор управления, который находится в политическом окаймлении». Так же настроено и большинство отечествен­ных специалистов, рассматривающих решения государственных органов как «особую группу политических решений». Некоторый оттенок этой позиции придает мнение ученых, полагающих, что «связь политики с государством... существует... в той мере, в какой государство причастно к нормативно-институциональному оформлению и осуществлению власти».

В то же время в научной литературе еще со времен М. Вебера спра­ведливо критикуется чрезмерная связь политики с государством, ко­торая игнорирует наличие разных типов взаимоотношений власти с гражданским обществом. Да и современная практика противоречит идее «этатизации политики», наделения политическим смыслом аб­солютно любых форм нормативно-институциональной организации и активности органов государственной власти.

Строго говоря, политизация государства основывается на чрез­мерно широкой трактовке политики, которая аттестует все формы его целенаправленной активности. Конечно, для этого есть определенные основания. Но только определенные. Например, выполняя функции по сплочению населения и обеспечению легитимности правящего режима, организации социального порядка, осуществлению суверенитета и др., государство выступает как институт, принимающий политические ре­шения. Иными словами, политическая составляющая в подавляющембольшинстве случаев присутствует в свойственном ему типе решений. Однако это вовсе не означает, что вся активность государства обладает политическим характером. Как верно заметил Ж.-Л. Шабо, «несмотря на претензии политической власти, она не может всецело господство­вать над управляемым ею обществом». По его мнению, у государства и общества существует целая система противовесов расширению пре­зумпций политической власти, предполагающая правовую защиту уп­равляемых, соблюдение принципа законности, конституционный кон­троль и ряд других механизмов, снижающих возможности государства использовать политические подходы для оценки социальных статусов и ресурсной оснащенности населения. А следовательно, и для проекти­рования тех или иных решений.

В то же время содержание политического формата деятельности государства подразумевает не только цели и функции, но и особые методы регулирования конфликтов, а также использование соответ­ствующих структур и институтов. Однако мировой опыт показыва­ет, что собственно политические методы регулирования появились у государства не с момента его возникновения, а в связи с потребно­стью общества в переходе к несиловым, договорным формам орга­низации и применения власти, использующим инструменты симво­лического давления и принуждения. Не случайно Н. Лукман пишет, что государству длительное время было присуще состояние, когда оно поддерживало «социальный порядок», при котором его «собственно политические роли не были выделены» специально и осуществля­лись «вместе с важными религиозными, хозяйственными, семейны­ми, воспитательными, военными, юрисдикционными, культурными ролями».

Строго говоря, политические методы представляют собой несиловой метод неконгруэнтного регулирования общественных процессов, предполага­ющего, что независимо от предметного содержания конфликтов государство (применяя двойные, тройные и иные аналогичные стандарты по отношению к различным участникам разработки целей) использует для их урегулирова­ния переговорные, игровые, манипулятивные, информационно-символиче­ские и прочие аналогичные средства. В определенной мере это те методы, которые Дж. Най относит к проявлению «гибкой власти» или использованию «мягкой силы». Учитывая специфические интересы и позиции всех участни­ков конфликта, эти методы позволяют достигнуть взаимного компромисса для необходимого государству распределения ресурсов и статусов, снизить напряженность и остроту противостояния сторон. Понятно, что такие инс­трументы госрегулирования существенно отличаются от применения государством правовых (основанных на применении единых, заданных нормами закона санкций), экономических (использующих стоимостные критерии оценки взаимоотношений участников хозяйственно-перераспределительных отношений), моральных (рассчитанных на совмещение этических стандартов управляющих и управляемых) или психологических приемов, направляющих и корректирующих поведение лиц, принимающих государственные решения. Характерно при этом, что политические формы госрегулирования нередко «обтекают» как правовые, так и морально-этические ограничения, сущест­венно расширяя поле для проектирования и маневрирования органов власти.

Методы политического регулирования (как системное явление) возникли значительно позже применения государством принудитель­но-силовых и административных инструментов. И основной задачей их применения было прежде всего поддержание (регулирование, конс­труирование) баланса сил участников тех или иных конфликтов и от­ношений. А исторически длительное использование этих инструмен­тов распределения государственной власти постепенно сформировало не только различные зоны государственного управления, где наиболее эффективно применялись эти инструменты, но и особую сферу обще­ства со своими структурами и институтами.

Определение политического профиля активности государства поз­воляет лучше объяснять мотивы ЛПР, отличные от правовых и адми­нистративных формы координации действий государственных и граж­данских институтов, интерпретировать взаимоотношения последних с международными структурами, видеть возможности различных спо­собов проектирования общественных связей и отношений. Более того, учет специфики политического регулирования общественных про­цессов позволяет увидеть, что принятие государственных решений является не столько формально-институционализированной формой взаимодействия органов власти (подчиняющихся законам, правилам и процедурам административной деятельности), сколько сложным и неоднозначным процессом, включающим в себя - наряду с форма­лизованными действиями органов власти - многообразные ненорма­тивные интеракции различных агентов.

Наряду с констатацией ведущих форм теоретической рефлексии по поводу принятия государственных решений следует видеть и наличие когнитивных подходов, которые оказывают активное сопротивление построению аутентичной теории. Так, одной из наиболее распростра­ненных причин, усугубляющих сложности в отображении рассмат­риваемого нами процесса, является постоянное преувеличение его биологических (антропологических), ценностных, культурных, цивили­зационных или (в широком смысле) субъективных оснований. В конеч­ном счете абсолютизация таких подходов нередко превращает данный вид целеполагания в открытый, непрогнозируемый процесс, по сути исключающий влияние на человека норм и институтов, правил и рег­ламентов совместного действия. По мнению приверженцев такого рода подходов, принуждающее влияние идей неизбежно порождает самообязывающие соглашения (договора) между акторами, которые становятся выше их статусных обязанностей, интересов и соображений выгоды. Это говорит о том, что данные теоретики в равной степени игнорируют как стабилизирующее влияние организационных факторов и условий на поведение акторов, так и подвижность идейных компонентов роле­вой активности последних. В результате принятие решений выходит за пределы рационального контроля и становится непрогнозируемым и качественно неидентифицируемым процессом, целиком и полностью зависящим от волевых свойств и качеств человека. В своем пределе акцентация субъективных компонентов целеполагания ориентирует неко­торых исследователей на конспирологическиеформы объяснения этого процесса, продуцирование множественных теорий заговора.

По сути, сторонники конспирологических и криптологических подходов, пы­тающиеся уверить оппонентов, что процесс целеполагания (особенно в сфе­ре мировой политики и глобального управления) направляется рукой невидимого «международного проектировщика», плетущего тайные заговоры и охваченного недоброжелательством по отношению к «нашему» государ­ству, относятся к квазитеоретическому, профанному дискурсу. К сожалению, особенно в российском сегменте политической науки, все эти теории «тене­вого мирового правительства», «масонских заговоров» и прочие аналогич­ные мифы не только получили большую распространенность, но и пытаются придать себе некую академическую респектабельность.

В конечном счете, такие идеи отрицают продуктивность любого теоретизирования в области целеполагания, настаивают на исключи­тельном статусе дескриптивного подхода, рассматривающего приня­тие государственных решений как форму искусства, лишенную своих универсальных и институционализированных начал. Описывая субъ­ективированные практики, конкретные технологии, приемы и мето­дики, приверженцы такого подхода согласны лишь на некоторое ра­циональное обобщение фактов, позволяющих фиксировать частичные алгоритмы действий по разработке и реализации решений. Чаше всего такую позицию занимают специалисты, непосредственно вовлечен­ные в разработку государственных программ и проектов и в силу своего рода деятельности исповедующие не предметный, а проблемный прин­цип отображения данного процесса. Одним словом, прикладная эврис­тика претендует на статус единственно оправданной аналитической призмы, через которую описываются и исследуются все формы целе­направленной активности государства.

Таким идеям постоянно оппонирует логический позитивизм, де­монстрирующий безразличие к собственно человеческим началам це­леполагания. Эта методологическая платформа предполагает акцент на формализации и алгоритмизации функционально-ролевых взаи­модействий ЛПР, умножении регламентов и инструкций для управля­ющих и управляемых, она ограничивается исключительно количественными формами отображения принятия государственных решений. В десятках книг, убеждающих читателя в необходимости добиваться конструирования «правильных» форм организации государства, ог­раничиться формально-институциональными подходами к принятию государственных решений, целеполагание трактуется как линейный рационально организованный процесс, осуществляемый в форме по­следовательно восходящего движения. Таким образом, возведенная в абсолют рациональность превращает принятие решений в отстра­ненное от жизни абстрактное вычисление целей, которые игнорируют реальный дисбаланс интересов государства и общества, практическую архитектуру их отношений, предлагая, таким образом, весьма далекие от жизни модели и рекомендации по совершенствованию государ­ственной политики.

Следует обратить внимание и еще на одну когнитивную причину, затрудняющую создание аутентичной теории принятия государствен­ных решений. В этой связи укажем на то, что в рамках многих сис­темных, макроэкономических, кибернетических и некоторых других подходов (за исключением психологического) действующий актор ни­когда не рассматривался в качестве системообразующего начала изучаемого процесса. А потому и государство - по крайней мере, в рамках этих научных исследований - не рассматривалось в качестве начала, объясняющего весь процесс целеполагания.

Впрочем, даже если исходить из того, что специфика любого це­леполагания прежде всего обусловлена природой актора принятия решений (задающего особый взгляд на проблемные для себя зоны общественной жизни, определяющего способы достижения целей, собственные критерии для оценки достигнутых результатов и т. д.), то выясняется, что выделить соответствующую специфику государства оказывается весьма и весьма непросто. Прежде всего дело в том, что представители разных научных направлений (в силу присущих им под­ходов или научных традиций) даже центральную часть этого института трактуют порой полярно противоположным образом. Недопустимые упрощения этого сложного процесса проявляются и в идеализации, а также односторонней характеристике государства.

Так, весьма распространены в науке нормативно-абстрактные фор­мы интерпретации данного института, попытки объяснить его совре­менную динамику понятиями, восходящими к эпохе становления это­го типа общественной организации. Контрпродуктивную роль играют и попытки чрезмерной идеализации государства, а также его перегруз­ка морально-ценностными коннотациями (пытающимися оценивать деятельность аппарата управления в рамках ценностных диспозиций Родины и Отечества). Как слабо конструктивную следует отметить и роль формально-юридической интерпретации этого процесса, реду­цирующей функционирование государства к конституционно-право­вым основаниям его деятельности. В результате этого целеполагание предстает как отправление полномочий государственных чиновников, а его изъяны объясняются либо несовершенством законодательства, либо неумением провести в жизнь его базовые статьи.

Еще одним показателем сложностей теоретического отображения принятия государственных решений является неоднозначность пози­ционирования самой целеполагающей деятельности в рамках данно­го института. В частности, принятие решений может одновременно рассматриваться и как отдельная функция государства, и как комп­лексное образование, концентрирующее усилия различных органов власти и управления и включающее в себя различные неформальные и латентные практики. Во втором случае принятие решений в госу­дарстве рассматривается уже не как процесс достижения целей, а как более широкий социальный процесс, в который включены карьерные стратегии чиновников, взаимоотношения власти и общества, асиммет­ричные ценности госменеджеров и политиков, коррупционные структуры и явления, а также другие аспекты совместной деятельности по выработке целей.

Сложности в адекватном отображении природы и местоположения принятия решений создает и современная практика функционирова­ния государства, которая демонстрирует постоянно меняющийся – и отчасти затрагивающий трансформацию природы данного институ­та - характер деятельности органов власти и управления, их отношений с гражданскими и международными структурами. В частности, как считают специалисты, массовый прорыв в технологиях и инструментах управленческой активности государства, связанный с усилением вли­яния гражданского сектора, а также с изменениями в глобальном про­странстве, «изменил природу государственного менеджмента и шаблон решения государственных проблем». Такого рода факты существенно снизили значение классической, институциональной теории государ­ственного управления (делающей акцент на деятельности правитель­ственных агентств и присущие им методы централизованного регулирования), а также теории имплементации (акцентирующей центральную роль проектов и программ). Им на смену пришло понимание государ­ственного управления как процесса, где главную роль играют механиз­мы и технологии кооперативного достижения государственных целей, где органы государственной власти вырабатывают свои цели в тесном сотрудничестве с гражданскими структурами.

Такие теоретические подвижки существенно повлияли и на тео­ретические подходы к принятию решений, предполагая, что государ­ство, даже имея необходимые средства для принуждения кого-то из партнеров (в международном и гражданском пространствах), должно нацеливаться не на продавливание своих решений - односторонних с этой точки зрения, а на конструктивное взаимодействие с партнера­ми и контрагентами (стейкхолдерами).

Существенной причиной, порождающей не только теоретические, но и смысловые конфликты в интерпретации базовых понятий в те­ории принятия государственных решений, являются столкновения подходов, свойственных различным направлениям научной мысли, за­имствованные из естественных наук метафоры или же художественные образы. Играют свою роль и свойственные каждому историческому времени традиции в восприятии тех или иных опосредованных госу­дарством явлений. Свою лепту в нагромождение эпистемологических «завалов» при формировании теории принятия государственных ре­шений вносят также гражданский дискурс и бытовые интерпретации различных форм государственного управления. Чаще всего предлага­емые обывателями позиции и оценки переполнены морализаторством и интеллектуально не способны оценить сложность процессов государ­ственного управления. Нередко встречается и просто ничем не обос­нованное агрессивное отношение к управленческим акциям того или иного государства, вызванное идеологическими пристрастиями или эмоциональным неприятием правящих структур.

Сложное сочетание научного и профанного дискурсов усложняет познава­тельную ситуацию, порождая неизбывный полисемантизм в этой области знаний, порождая и умножая различные интеллектуальные ловушки и за­блуждения. К примеру, в научном дискурсе обнаруживается стремление найти некую единую логику действий государства; отождествить структу­ры государственного и корпоративного управления; увидеть в действиях госчиновников исключительно корыстные намерения; снизить, а то и вовсе исключить неопределенность в решении сложных общественных проблем; ориентироваться исключительно на моральные инвективы в разработке го­сударственной политики и т. д.

Одним словом, разнообразные интерпретации государства и приня­тие им решений нередко ослабляют, а то и исключают дифференциро­ванное отношение к разнообразным ролям и функциям акторов в про­цессе целеполагания, а главное - реалистическое видение государства и его роли в принятии решений. Ведь, как мы увидим в дальнейшем, раз­работка и достижение государством своих целей не всегда носит не только институционализированный, но и целостный характер, временами лишь соединяя дискретные акции и интеракции своих институтов и сто­ронних структур. Более того, «соединение» таких акций в некие функ­циональные цепочки взаимодействия ЛПР временами может вообще происходить за рамками государства (когда, к примеру, цели вырабаты­ваются в бизнес-секторе влиятельными предпринимателями, а чиновники лишь озвучивают и выполняют их задания «от лица государства»). Причем устойчивость таких диспозиций такова, что даже влияние глоба­лизации, информатизации и других современных трендов, трансформи­руя многие структурные параметры государства, подчас никак не влияют на эти механизмы и технологии принятия решений.

Сказанное позволяет считать, что, несмотря на сложную структу­ру знания, теория принятия государственных решений должна стре­миться к внутренней целостности научной дисциплины, обладанию собственным предметом и методами изучения. Так что хотя сегодня эта теория и находится в стадии концептуализации, мы можем про­демонстрировать ее основные, несущие конструкции, позволяющие адекватно интерпретировать процесс разработки и исполнения государственных решений.

Учитывая сказанное, обратимся к наиболее важным параметрам той сложной теоретической картины, которая отображает процесс принятия и исполнения государственных решений.

Сложный, гиперкомплексный процесс принятия государственных решений отражается в таком же многоуровневом и, как следствие, весь­ма противоречивом перечне интерпретационных моделей. Несколько огрубляя познавательную ситуацию, можно выделить ряд уровней и направлений теоретического отображения этого процесса.

Первый уровень характеризует наиболее широкие парадигмальные подходы в понимании двух основных объектов - процесса принятия решений (как особого вида взаимодействия любых социальных акторов) и государственного управления как системы, в рамках которой осущест­вляются разработка и реализация государством своих стратегий и це­лей. Такое членение обусловлено тем, что, во-первых, универсальные параметры принятия решений являются фундаментом любых целена­правленных (целеориентированных) действий государства, основани­ем всех форм его предметно направленной активности; а во-вторых, тем, что система государственного управления (как ближняя деловаясреда целеполагания) задает наиболее общие границы и пределы вза­имодействия органов власти с гражданскими структурами, определяет характер преобразования интересов общества в конкретные решения.

Второй уровень теоретической интерпретации процесса принятия и исполнения государственных решений демонстрирует специальные модели, раскрывающие особенности предпринимаемых государством акций и интеракций.

Вначале обратимся к характеристике принятия решений как осо­бой разновидности социальных взаимодействий.

В науке принятие решений в основном отражается в рамках двух те­оретико-методологических подходов, которые проходят сквозь всю - начатую еще исследованиями 40-х годов прошлого столетия - историю разработки политико-управленческих концепций. Это нормативный (прескриптивный) и поведенческий (дескриптивный) подходы, которые выражают две различные философские системы мышления, интерпре­тирующие возможности человека как родового существа в деле произ­водства решений. Их содержание включает целый комплекс парамет­ров, отражающих особенности позиционирования человека в мире, его способности к анализу имеющейся у него информации, возможности влияния на внешние обстоятельства, особенности его взаимодействия с обществом и государством.

Сторонники нормативного подхода исходят из того, что человек обладает высокими адаптивными возможностями к внешней среде и потому способен объективно отображать складывающуюся ситуа­цию, а, следовательно, рационально выделять и диагностировать име­ющиеся проблемы, точно рассчитывать альтернативы их реализации, предвидеть и объективно оценивать результаты реализуемых решений. Для анализа всех зависимых и независимых переменных челове