Доходы, полученные от использования авторских или иных смежных прав. 4 страница
--------------------------------
<1> Если международным договором РФ, содержащим положения, касающиеся налогообложения, установлены иные правила и нормы, чем предусмотренные НК РФ и принятыми в соответствии с ним нормативными правовыми актами о налогах и (или) сборах, то применяются правила и нормы международных договоров (ст. 7 НК РФ).
2) они основаны на положениях МК ОЭСР и (или) МК ООН, официальные комментарии к которым призваны обеспечить единообразие при толковании и применении международных договоров;
3) содержат специальные правила толкования не определенных в них терминов;
4) при необходимости в рамках взаимосогласительной процедуры компетентные органы договаривающихся государств могут прийти к согласию по вопросам толкования и применения положений договора;
5) отсутствие у РФ договоров, составленных на одном языке, создает специфические проблемы толкования при расхождении аутентичных текстов.
Двусторонние международные договоры, как правило, составлены на государственных (официальных) языках <1> договаривающихся государств и аутентичны на всех этих языках. В некоторых случаях (это характерно в большей степени для международных налоговых соглашений) добавляется "нейтральный" язык (обычно английский или французский). Составленный на нем текст обычно представляет решающую версию при наличии противоречий между аутентичными текстами.
--------------------------------
<1> Понятия "государственный язык" и "официальный язык" являются близкими, но не тождественными. Экспертами ЮНЕСКО в 1953 г. было предложено их разграничение. Государственный язык (national language) - язык, выполняющий интеграционную функцию в рамках государства в политической, социальной и культурной сферах, выступающий в качестве его символа; официальный язык (official language) - язык государственного управления, законодательства, судопроизводства. В конституциях государств, как отмечает Е.М. Доровских, закрепляется как официальный язык (Андорра, Болгария, Польша), так и государственный (Австрия, Словакия) (см. об этом: Доровских Е.М. К вопросу о разграничении понятий "государственный язык" и "официальный язык" // Журнал российского права. 2007. N 12).
Как правило, международные договоры РФ об избежании двойного налогообложения совершаются на русском языке и официальном языке государства - стороны договора <1>, в ряде случаев - на трех языках <2>, все тексты имеют одинаковую силу. Правило о преимущественном использовании текста на определенном языке (при наличии расхождений в толковании между текстами) характерно для договоров, составленных на трех языках <3>. Наиболее распространен в этом качестве английский язык, в нескольких договорах РФ предусмотрена преимущественная сила текста на французском языке (с Алжиром, Марокко). Скорее в виде исключения, могут быть приведены случаи, когда при составлении текста на двух языках закрепляется правило, какой текст используется при расхождении между текстами <4>.
--------------------------------
<1> Так, Соглашение с Болгарией совершено на русском и болгарском, с Польшей - на русском и польском, с Францией - на русском и французском языках, с Австралией, Великобританией, Ирландией, США - на русском и английском языках.
<2> Договор РФ с Канадой составлен на русском, английском и французском языках, с Бельгией - на русском, французском и голландском языках.
<3> Например, Соглашение с Австрией от 13 апреля 2000 г. совершено на русском, немецком и английском языках, причем все тексты имеют одинаковую силу. В случае расхождения в толковании между текстами на русском и немецком языках будет применяться текст на английском языке.
<4> Английский - договор с Филиппинами; русский - договоры РФ с Казахстаном, Киргизией, Таджикистаном.
Правила толкования Венской конвенции 1969 г. распространяются на международные договоры вне зависимости о того, на скольких языках они составлены и аутентифицированы. Если языковые варианты договора установлены как аутентичные, они "обладают равной юридической силой, даже не имея абсолютной и полной языковой адекватности" <1>. В соответствии с п. 3 ст. 33 "Толкование договоров, аутентичность текста которых была установлена на двух или нескольких языках" предполагается, что термины договора имеют одинаковое значение в каждом аутентичном тексте.
--------------------------------
<1> Талалаев А.Н. Венская конвенция о праве международных договоров: Комментарий. М.: Юрид. лит., 1997. С. 87.
Анализ договорной практики РФ выявляет две особенности: у России нет договоров об избежании двойного налогообложения, составленных на одном языке, и всегда есть текст договора на русском языке. Аутентичность текстов означает, что они в равной мере выражают содержание соглашения, и в РФ естественным является использование при толковании русскоязычного текста, учитывая, что тексты имеют одинаковую юридическую силу (равный авторитет), русский язык - государственный язык РФ <1>, удобный для восприятия содержания норм российскими правоприменителями. Кроме того, русский язык - язык судопроизводства и делопроизводства в российских судах <2>.
--------------------------------
<1> В соответствии с Конституцией РФ государственным языком РФ на всей ее территории является русский язык (ст. 1 Федерального закона от 1 июня 2005 г. N 53-ФЗ "О государственном языке Российской Федерации" // СЗ РФ. 2005. N 23. Ст. 2199).
<2> Статья 10 Федерального конституционного закона от 31 декабря 1996 г. N 1-ФКЗ "О судебной системе Российской Федерации" // СЗ РФ. 1997. N 1. Ст. 1.
За исключением случая наличия преимущественной силы у какого-либо текста договора, если при сравнении аутентичных текстов выявлено расхождение значений и оно не устраняется применением ст. ст. 31 и 32 Венской конвенции 1969 г. (правила толкования международных договоров), принимается значение, которое, с учетом объекта и целей договора, лучше всего согласовывает эти тексты (п. 4 ст. 33). Толкование, согласно п. 3 ст. 33 Венской конвенции 1969 г., исходит из презумпции аутентичности текстов. То есть можно выбрать один текст для толкования и основываться на нем <1>, нет необходимости на постоянной основе сравнивать все тексты договора. Данная презумпция опровержима (п. 4 ст. 33), и если в споре одна их сторон прибегает к аргументам, согласно которым значение термина в одной лингвистической версии отличается от другой, должен анализироваться текст договора на аутентичных языках по правилам ст. 33. Названная статья не требует от толкователя, чтобы он изначально проанализировал все аутентичные тексты международного договора, они сравниваются, как отмечает П. Аргинелли, только если заинтересованная сторона указывает на prima facie несоответствие между ними <2>.
--------------------------------
<1> См.: Lang M. The Interpretation of Tax Treaties and Authentic Languages // Essays on Tax Treaties. A Tribute to David A. Ward / Ed. by G. Maisto, A. Nikolakakis and J.M. Ulmer. Amsterdam: IBFD and Canadian Tax Foundation. 2013. P. 19.
<2> Arginelli P. The interpretation of multilingual tax treaties: Dissertation. 29.10.2013 // http://hdl.handle.net/1887/22074.
Применение этого правила российскими судами при разрешении налоговых споров в ряде случаев вызывает сложности. Так, судом апелляционной инстанции была поддержана позиция суда первой инстанции <1>, который указал, что, используя англоязычный текст Соглашения об избежании двойного налогообложения между Россией и Нидерландами от 16 декабря 1996 г. и применяя дословный перевод понятия "beneficial owner" <2> на русский язык, налоговый орган не учел, что в РФ текст соглашения официально опубликован только на русском языке. При этом в ст. 11 ("Проценты") идет речь о "фактическом владельце процентов". Соответственно, по мнению суда, "именно этот термин и подлежит использованию при применении соглашения в РФ", поскольку государственным языком РФ является русский язык и в силу ст. 3 Федерального закона от 1 июня 2005 г. N 53-ФЗ "О государственном языке Российской Федерации" государственный язык РФ подлежит обязательному использованию в деятельности федеральных органов государственной власти и при официальном опубликовании международных договоров РФ. "Другими словами, - как отмечается в решении суда, - произведенное инспекций "этимологическое" толкование термина "фактический владелец" путем перевода с иностранного языка на русский термина "beneficial owner" вступает в противоречие с правилами об использовании русского языка в РФ".
--------------------------------
<1> Постановлением Девятого ААС от 26 января 2015 г. N 09АП-53771/2014 было оставлено без изменения решение АС г. Москвы от 10 октября 2014 г. по делу N А40-100177/13. Постановлением АС Московского округа от 12 мая 2015 г. N Ф05-5400/2015 судебные акты отменены, в удовлетворении заявления КБ "Москоммерцбанк" (ОАО) отказано (СПС "КонсультантПлюс").
<2> О концепции бенефициарного собственника (лица, имеющего фактического право на доходы) см. подробнее: Хаванова И.А. Концепция бенефициарного владельца (собственника) в налоговом праве // Журнал российского права. 2014. N 12. С. 50 - 60; Она же. К вопросу о понятии "фактическое право на доход" в налоговом праве // Финансовое право. 2014. N 11. С. 32 - 37.
Примечательны в этой связи несколько аспектов: в судебных актах Венская конвенция 1969 г. не упоминается вовсе; соглашение с Нидерландами совершено на русском, голландском и английском языках, в случае расхождений в толковании применяется английский текст (именно английский текст имеет преимущественную силу). Теперь что касается самой возможности применения аутентичного текста договора на английском языке при отсутствии официальной публикации текста на данном языке. Федеральный закон от 15 июля 1995 г. N 101-ФЗ "О международных договорах Российской Федерации" (далее - Закон о международных договорах РФ) предусматривает (ст. 30), что вступившие в силу для РФ международные договоры, решения о согласии на обязательность которых для РФ приняты в форме федерального закона, подлежат официальному опубликованию по представлению МИД России в Собрании законодательства Российской Федерации. Вступившие в силу для РФ международные договоры <1> по представлению МИД России также официально опубликовываются в Бюллетене международных договоров и размещаются (опубликовываются) на официальном интернет-портале правовой информации.
--------------------------------
<1> За исключением договоров межведомственного характера.
В названной норме нет требования о том, чтобы были опубликованы все аутентичные тексты международного договора. Отсутствие публикации текста на иностранном языке, на наш взгляд, не может являться препятствием для реализации положений международного договора РФ об аутентичности текстов. Согласно ст. 28 Закона о международных договорах РФ подлинники (заверенные копии, официальные переводы) международных договоров РФ, заключенных от имени РФ и от имени российского Правительства, сдаются на хранение в МИД России <1>. Как представляется, у российского суда достаточно возможностей для получения текста вступившего в силу международного договора России на соответствующем языке.
--------------------------------
<1> Копии договоров рассылаются соответствующим федеральным органам исполнительной власти, уполномоченным организациям и органам государственной власти соответствующих субъектов РФ.
Суды государств непосредственно не создают норм международного налогового права, тем не менее "своим авторитетом суд подтверждает определенное понимание правовых норм" <1>. Применяя нормы договора об избежании двойного налогообложения доходов к конкретной ситуации, суд их толкует, уточняет, раскрывает их содержание. При этом не может не приниматься во внимание их международная природа, связь с общепризнанными принципами и подходами международного налогового права. Как показывает анализ судебных решений, при вынесении которых анализировались нормы международных налоговых договоров РФ, российская судебная практика придает приоритетное значение тексту нормы, не учитывая в должной мере специфику толкования конвенционных положений по сравнению с нормами национального законодательства о налогах и сборах. Между тем налоговые соглашения России восприняли принципы и правила МК ОЭСР и (или) МК ООН, официальные комментарии к которым конкретизируют и развивают лаконичные модельные конструкции, в том числе за счет теоретических разработок концепций и достижения консенсуса между странами по поводу обоснованности предлагаемого правопонимания. Формальный подход при толковании норм таких договоров, основанный исключительно на текстуальном анализе, может не достигать цели обнаружения и раскрытия их содержания. Статья 38 Статута Международного суда ООН допускает применение судом доктрин наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву различных наций в качестве вспомогательного средства для определения правовых норм. Что касается национальных судов различных государств, то они неодинаково относятся к использованию положений научных трудов в области права. Между тем от уровня восприятия достижений юридической науки, как, впрочем, и от качества самих доктринальных положений, зависят результативность внешней налоговой политики, авторитет и влияние в международном контексте правовых позиций российских судов, стабильность правоприменения, а также реальность достижения целей международных налоговых договоров России.
--------------------------------
<1> Лукашук И.И. Международное право в судах государств. М.: Россия - Нева, 1993. С. 23.
Н.А. ЧЕРНЯДЬЕВА
К ВОПРОСУ О СООТВЕТСТВИИ РОССИЙСКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА
МЕЖДУНАРОДНО-ПРАВОВЫМ СТАНДАРТАМ
О РАЗГРАНИЧЕНИИ ТЕРРОРИЗМА И ЭКСТРЕМИЗМА
Чернядьева Н.А., кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры трудового и международного права ФГБОУ ВО "Пермский государственный национальный исследовательский университет".
Противодействие транснациональному терроризму представляет собой сферу применения как международного, так и национального права. Анализ универсальных, системы ООН <1> и региональных <2> (европейского и постсоветского пространств) антитеррористических договоров показывает отсутствие полностью согласованных позиций по идентификации терроризма как интернационального политико-правового явления. Среди выявленных проблем можно назвать и невыработанность его характерных признаков.
--------------------------------
<1> См.: Чернядьева Н.А. Конвенционная модель терроризма в универсальных соглашениях ООН // Российский ежегодник международного права - 2014. СПб.: Россия - Нева, 2015. С. 217 - 235.
<2> См.: Чернядьева Н.А. Антитеррористические соглашения СНГ и ШОС: основные проблемы междоговорного согласования // ЕврАзЮЖ. 2015. N 3(82). С. 23 - 28.
В связи с этим представляется целесообразным рассмотреть национальный отечественный уровень правовой базы, посвященный борьбе с исследуемым явлением.
Исследование российского антитеррористического правового компонента представляется необходимым, кроме указанной причины, исходя из того, что в современной ситуации основной упор в борьбе с данным злом вынесен на национально-государственный уровень. Международное право видит свою задачу преимущественно в координации и формировании универсального системного подхода в данной сфере. По справедливому замечанию О.Н. Хлестова, разрыв между международно-правовыми нормами и внутригосударственным правом, практическими действиями стран пагубно влияет на противодействие терроризму <1>.
--------------------------------
<1> Хлестов О.Н. Международный терроризм: угроза, меры противодействия, вопрос о ликвидации терроризма // Российский ежегодник международного права. 1996 - 1997. СПб., 1998. С. 254.
Понятие терроризма в отечественной правовой базе, как это неоднократно отмечалось нашими и зарубежными исследователями, в целом соответствует общемировым стандартам <1>. У.С. Дикаев пишет, что всего около 500 отечественных нормативно-правовых актов касается проблем борьбы с терроризмом <2>. Как уже было отмечено, центральное место в данной базе занимает Закон "О противодействии терроризму" <3>.
--------------------------------
<1> Узденов Р.М. Проблемы совершенствования уголовно-правовых норм в сфере противодействия терроризму // Актуальные проблемы современного уголовного права и криминологии: Сб. научных трудов, посвященных Дню российской науки. Ставрополь, 2010. С. 197; Цепелев В. Европейская конвенция о пресечении терроризма теперь обязательна и для России // Российская юстиция. 2001. N 2. С. 21; Казакова В.А., Фирсаков С.В. Нормативное регулирование борьбы с преступлениями террористического характера // Право и политика. 2000. N 12. С. 77; Савельев В.А. Об имплементации в российском законодательстве международных договоров Российской Федерации по борьбе с терроризмом // Транспортное право. 2002. N 1. С. 46; Defining terrorism. COT Institute for Safety, Security and Crisis Management. Netherlands organization for Applied Scientific Research TNO. P. 112 - 114.
<2> Дикаев С.У. Террор, терроризм и преступления террористического характера: Криминологическое и уголовно-правовое исследование. СПб.: Юрид. центр Пресс, 2001. С. 128.
<3> Федеральный закон от 6 марта 2006 г. N 35-ФЗ "О противодействии терроризму" (ред. от 31 декабря 2014 г.) // СЗ РФ. 2006. N 11. Ст. 1146.
Несмотря на то что отечественное антитеррористическое законодательство отличается разработанностью, масштабностью, можно отметить в ряде аспектов и в отдельных политико-юридических направлениях либо противоречия, либо неполноту в нормативном регулировании, несоответствие нормативно-правовой базы международным нормам.
В рамках настоящей статьи возможно осветить лишь один из аспектов антитеррористической сферы, в котором имеется противоречие с международными правилами и, как следствие, нарушение принципа системности изложения отечественного уголовно-правового материала: смешение понятий террористической и экстремистской деятельности. Эта проблема не является новой для российской правовой науки. Так, например, еще в 2010 г. А.И. Рарог указывал, что отечественное уголовное законодательство не отражает генетической связи экстремизма и терроризма <1>. В данной статье попытаемся провести разграничение между этими двумя близкими феноменами, воспользовавшись международно-правовой концепцией, правовыми нормами, сформулированными на глобальном и региональных уровнях.
--------------------------------
<1> Рарог А.И. Соотношение между экстремизмом и терроризмом // Юрист-Правоведъ. 2010. N 6. С. 67.
В юридической науке и правотворческой сфере представлены разные позиции по поводу соотношения терроризма и экстремизма. На международном уровне, например, в докладах Рабочей группы ООН по радикализму и экстремизму как факторах, ведущих к терроризму, признается близость и родство анализируемых явлений, экстремизм называется условием терроризма <1>.
--------------------------------
<1> Counter Terrorism Implementation Task Force. First Report of the Working Group on Radicalisation and Extremism that Lead to Terrorism: Inventory of State Programmes. N.Y.: UN/CTITF, September, 2008. P. 13.
Шанхайская конвенция 2001 г. <1> разграничивает данные понятия, называя в качестве ключевого признака экстремизма направленность на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них <2>. Приведенное определение существенно 
отечественной дефиниции, установленной в ст. 1 Федерального закона N 114-ФЗ "О противодействии экстремистской деятельности", в которое включены, помимо упоминающейся выше террористической деятельности, возбуждение расовой, национальной, религиозной розни, унижение национального достоинства, осуществление массовых беспорядков, пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики и т.п. Обращает внимание, что Шанхайская конвенция, как и Закон N 114-ФЗ, считает создание вооруженных формирований и участие в них вариантом экстремизма. В то же время Закон "О противодействии терроризму", Уголовный кодекс РФ, а вслед за ними и Пленум Верховного Суда РФ, относят данное деяние к группе террористических преступлений <3>. В этом также наблюдается отсутствие системного подхода нашего законодателя к определению характерных черт терроризма, смешению его с экстремизмом.
--------------------------------
<1> Шанхайская конвенция о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом (заключена в г. Шанхае 15 июня 2001 г.) // СЗ РФ. 2003. N 41. Ст. 3947.
<2> Статья 2 Шанхайской конвенции о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом (заключена в г. Шанхае 15 июня 2001 г.) // СЗ РФ. 2003. N 41. Ст. 3947.
<3> Статья 208 УК РФ; п. 23 Постановления Пленума ВС РФ от 9 февраля 2012 г. N 1 "О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности" // Бюллетень ВС РФ. 2012. N 4.
В отечественной правовой науке представлены разные взгляды на соотношение данных явлений. Лидирующей точкой зрения можно признать мнение, что терроризм - это наиболее радикальное выражение экстремизма <1>. Эта позиция нашла свое воплощение и в судейской трактовке содержания норм ст. 205.2 ("Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности и публичное оправдание терроризма") и ст. 280 ("Публичные призывы к экстремистской деятельности") УК РФ. В данных статьях наблюдается почти полное совпадение элементов состава преступления. Диспозиция ст. 280 УК носит бланкетный характер, отсылает к понятию "экстремистская деятельность", данному в Федеральном законе N 114-ФЗ "О противодействии экстремистской деятельности", в котором, в ст. 1, вариантом экстремистской деятельности признается в том числе публичное оправдание терроризма и иная террористическая деятельность. Согласно п. 5 Постановления Пленума Верховного Суда от 28 июня 2011 г. N 11 "О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности" публичные призывы к осуществлению террористической деятельности в силу предписаний ч. 3 ст. 17 УК РФ подлежат квалификации не по ст. 280 УК РФ, а в зависимости от обстоятельств дела по ч. ч. 1 или 2 ст. 205.2 УК РФ <2>. Таким образом, по мнению судебного органа, норма ст. 205.1 УК РФ носит по отношению к правилу ст. 280 УК РФ специальный характер.
--------------------------------
<1> Устинов В.В. Экстремизм и терроризм: проблемы разграничения и классификации // Российская юстиция. 2002. N 5. С. 34; Фридинский С.Н. Терроризм как крайняя форма проявления экстремизма // Уголовное право. 2008. N 3. С. 120; Долгова А.И. Экстремизм и терроризм, террористические и иные экстремистские преступления: понятие, анализ, динамика // Экстремизм и другие криминальные явления. М.: Российская криминологическая ассоциация, 2008. С. 22; Павлинов А.В. Криминальный антигосударственный экстремизм: уголовно-правовые и криминологические аспекты: Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2008. С. 11; Рарог А.И. Соотношение между экстремизмом и терроризмом // Юрист-Правоведъ. 2010. N 6. С. 68.
<2> Постановление Пленума ВС РФ от 28 июня 2011 г. N 11 "О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности" // Бюллетень ВС РФ. 2011. N 8.
Близкое по содержанию мнение к высказанной позиции принадлежит А.И. Долговой. Она считает, что терроризм как вид насилия используется в экстремистской деятельности <1>. Главное отличие между данными видами преступления, по мнению исследователя, лежит в мотивации: в экстремистских преступлениях имеется отношение к другим, чужим, как к нелюдям, в то время как в террористических деяниях присутствует разрыв между невинными жертвами и адресатами психофизического посыла: стороной, к которой террористы предъявляют требования <2>.
--------------------------------
<1> Долгова А.И., Гуськов А.Я., Чуганов Е.Г. Проблемы правового регулирования борьбы с экстремизмом и правоприменительной практики. М.: Академия Генеральной прокуратуры РФ, 2010. С. 80.
<2> Долгова А.И., Гуськов А.Я., Чуганов Е.Г. Указ. соч. С. 76.
Другая точка зрения российских исследователей содержит предложение четкого разграничения исследуемых явлений <1>. П.А. Кабанов, например, пишет об инструментальном характере криминального политического экстремизма, о том, что он используется как средство для достижения различных политических целей как внутри страны, так и на международной арене <2>.
--------------------------------
<1> Колесников Д.В. Некоторые аспекты уголовно-правового противодействия терроризму // Вестник национального антитеррористического комитета. 2010. N 2. С. 81; Розенко С.В. О религиозном экстремизме // Правовая политика и правовая жизнь. 2010. N 4. С. 21; Хлебушкин А.Г. Экстремизм: уголовно-правовой и уголовно-политический анализ. Саратов: Изд-во Саратовского юрид. ин-та МВД России, 2007. С. 8; Сысоев А.М. Об уточнении категорий преступлений экстремистской направленности // Российский юридический журнал. 2008. N 4. С. 128.
<2> Кабанов П.А. Политическая преступность: понятие, сущность, виды, причины, личность политического преступника, меры противодействия (криминологическое исследование): Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Екатеринбург, 2008. С. 22, 25; Он же. Криминальный политический экстремизм: понятие, сущность и классификация // Следователь. 2005. N 12. С. 44.
Необходимо признать, что оба феномена, являясь родственными, взаимосвязанными и взаимообусловленными явлениями, не могут считаться синонимичными, нуждаются в законодательном разграничении. Соответственно, необходимо провести дифференцирующую линию между ними, установить их легальные рамки. Разница между ними, как это указано в Шанхайской конвенции, должна определяться по цели и мотиву деяния. Аналогичную позицию занимают Ю.В. Горбунов, В.В. Устинов, указывая, что разграничение терроризма и схожих с ним явлений должно происходить прежде всего по цели деяния <1>. Поэтому вопрос о точном и полном определении целевого компонента исследуемого преступления относится к категории важнейших в исследовании.
--------------------------------
<1> Устинов В.В. Международный опыт борьбы с терроризмом: стандарты и практика. М.: Юрлитинформ, 2002. С. 16 - 23; Горбунов Ю.С. Терроризм и правовое регулирование противодействия ему. М.: Молодая гвардия, 2008. С. 174 - 190.
В связи с этим необходимо уточнить, какой смысл вкладывает российский законодатель в понятие "цель террористического деяния" и его соответствие международным стандартам. Уместность исследования этого вопроса в данной части статьи обусловлена также тем, что в отечественной правовой науке высказано мнение о необходимости выделения "экстремистских террористических актов", характерным признаком которых должен стать специфический мотив: политическая, идеологическая, расовая, национальная или религиозная ненависть или вражда либо мотив ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы <1>.
--------------------------------
<1> Рарог А.И. Соотношение между экстремизмом и терроризмом. С. 68 - 69.
Действительно, в последнее время участились случаи терактов, при осуществлении которых не выдвигаются какие-либо требования к властным органам, к международным структурам, ни одна террористическая организация не берет на себя за них ответственность. Если строго следовать букве российского закона, то такие деяния не могут быть квалифицированы по ст. 205 УК РФ, так как в них не может быть установлена цель - обязательный признак субъективной стороны данного вида преступления. Таким образом, наблюдается пробел в законе, создающий основание для неполной, необъективной уголовно-правовой оценки деяния.
Универсальные международные антитеррористические конвенции предлагают альтернативный подход к определению целей террористического деяния, указывают на возможность совершения терактов для "устрашения (создания обстановки террора) населения", "воздействия на органы власти, физические или юридические лица". Договор ШОС в ст. 1, следуя за универсальной дефинитивной традицией, считает деяние террористическим, "когда цель такого деяния в силу его характера или контекста заключается в том, чтобы запугать население, нарушить общественную безопасность или заставить органы власти либо международную организацию совершить какое-либо действие или воздержаться от его совершения". В российском уголовном законе устрашение населения понимается как последствие действия и оценивается в структуре объективной стороны <1>. Таким образом, наблюдается расхождение в юридической оценке элемента "устрашение населения" на международном и отечественном национальном уровнях.