Глава V. Урожай корон и слез 5 страница
Но ее собственная одежда не отличается роскошью. Великолепные наряды, которые королева носила при жизни мужа, сменились черными шерстяными платьями. Только два раза она снимет их, надев темный шелк и бархат, — на свадьбу Карла IX и Генриха II. Но она очень требовательно относится к нательному белью: у нее шелковые юбки и чулки, парчовые панталоны, тонкой выделки перчатки и туфли. Всем было известно, что Екатерина заплатила 60 су за три пары чулок и 21 ливр за туфли, сделанные для нее башмачником Жаном Рондо.
Но строгость ее наряда совсем не означает показной добродетели в ее поведении. Конечно, пока ее дети были маленькими, она следила за соблюдением приличий при дворе, что для той эпохи было скорее исключением. Но к концу жизни, во время царствования Генриха III, ее бдительность притупилась. Она больше не могла с прежним вниманием следить за порядочностью трехсот человек, постоянно ее окружавших. Царящая в окружении короля свобода нравов влечет за собой распутство, с которым Екатерина соглашается, если оно ей выгодно. Вольности, которые она позволяет придворным на «языческом» празднике в Шенонсо в 1577 году, развлекают короля и с их помощью она удерживает его около себя. Любовные похождения своих придворных дам, которых она практически толкает в объятия пылких воинов, таких, как, например, Генрих Наваррский, служат делу мира, и она, не смущаясь, покровительствует им: с удовольствием эксплуатирует для нужд своей политики альковные признания.
Такое светское окружение, фривольное, жадно стремящееся к немедленным удовольствиям и нимало не заботящееся о завтрашнем дне, состоящее из многочисленных пажей и юных девиц, охотно дает вовлечь себя в непрекращающийся вихрь балов, маскарадов, торжеств, кортежей, военных парадов, охот, потешных атак и засад. Удовольствие, риск и спор превращают жизнь в увлекательную игру. Свобода царит повсюду — и в политике, и в сексуальных отношениях. Достаточно вспомнить репутацию двора Генриха III и то, что его называли «островом [260] гермафродитов»! Это была эпоха дам с весьма вольными нравами и бравых сеньоров Брантома. Поэтому шестидесятилетняя Екатерина уже была не в состоянии укротить стремление этих людей к наслаждениям. Однажды, когда по ее приказу проверяли содержимое багажа ее дам, в одном из чемоданов были найдены пять искусственных фаллосов. Видя смущение владелицы, королева разразилась хохотом. В такой реакции полностью проявился ее характер.
И правда, ее невозможно смутить, даже самыми непристойными шутками. Так, она очень веселилась, когда во время второй гражданской войны ей передали, почему гугеноты весьма непочтительно прозвали самую большую пищаль «королева-мать». Она всегда стремится быть веселой и жизнерадостной. Своему сыну Генриху III и Луизе Лотарингской она рекомендует радость как лекарство, которое даст возможность иметь детей, потому что, как она говорит, «посмотрите, сколько детей даровал мне Господь, а все потому, что я никогда не грустила».
Даже в один из самых мрачных периодов в своей жизни, когда в июле 1585 года Лига подчинила короля своей воле, она находит возможность развлечь себя. Вместе со своей подругой герцогиней д'Юзес она переодевает в женское платье серьезного Бельевра, суперинтенданта финансов, и старого кардинала Бурбонского, закутав их в «постельный полог».
Как мы уже видели, в ее шкафах и дорожных сундуках всегда были игры, чтобы убить время, если возникала такая необходимость. Со свойственным ей любопытством Екатерина поощряла всевозможные новые веяния. Например, именно благодаря ей распространилось употребление табака.
Уверенная в чудесных свойствах травы, Екатерина начала нюхать ее порошок. Весь двор начал ей подражать, затем этот обычай перешел в народ. Табак стали называть «травой королевы», или «медицейской травой», а потом «никоцианой»: благодаря Екатерине он стал панацеей и удовольствием для всех. [267]
Чутко следящая за всем, что происходит вокруг, королева-мать способна приспосабливаться к малейшим изменениям. Она умело скрывает свои страсти. Ее гнев может быть ужасен, но она тщательно контролирует себя на людях. Любезная, открытая, покладистая, она старается показать пример ровного настроения. Если проанализировать ее характер, наблюдая за ней в частной жизни, то можно заметить, что более всего ей свойственны терпеливость и упорство. Ее главные качества — это верность и великодушие. Екатерина изливает свою любовь на тех, кто ей дорог. После смерти мужа ее взрослые дети остаются, как она не раз подчеркивает в своих письмах, ее «главным интересом» в мире. Она их страстно любит, но при этом не боится их строго бранить, даже если они носят корону, и сурово наказывать. В гневе способна ударить свою дочь Маргариту. Екатерина настолько слепо и безгранично любит Генриха III, что не видит пороков этого любимого сына. Для своих внуков она — нежная бабушка: неустанно следит за воспитанием «юного Карла», внебрачного сына Карла IX и Мари Туше; интересуется своим внуком Лотарингским. Ее испанские внучки получают от нее подарки: она постоянно просит, чтобы ей присылали их портреты, следит за их ростом. Дочь Карла IX и Елизаветы Австрийской умерла в детстве, но с ней осталась Христина Лотарингская, которую она взяла к себе после смерти ее матери Клод.
Кроме удовольствий семейной жизни королева очень любит светские праздники, балы, турниры, спектакли.
Она обожает комедию, охотно смеется шуткам итальянской комедии, живо интересуется литературой полуострова: она принимает Тассо, прибывшего в 1571 году, чтобы представить своего Ринальдо, и дарит ему свой портрет в знак восхищения. Аретино прославлял ее как «женщину и богиню, светлую и чистую». Еще до смерти Генриха II она присутствовала на представлении Sophonisba, Софонисбы, трагедии, которую перевел с итальянского Меллен де Сен-Желе: считалось, что жалкая участь героини этой пьесы, которой Сципион приказал покончить жизнь самоубийством, побудила Екатерину навязать французским поэтам новый [268] жанр — трагикомедию — со счастливым концом. Первая пьеса, написанная в этом жанре — Прекрасная Гиневра, была поставлена в Фонтенбло 13 февраля 1564 года: это была инсценировка одного из эпизодов Неистового Роланда Ариосто — наказание плута, который хотел предать принцессу. Екатерина также поощряла обработку латинских комедий: Жан-Антуан де Баиф по мотивам Miles Gloriosus, Хвастливого воина Плавта написал Храбреца, сыгранного в особняке Гизов 28 января 1568 года.
Королева защищает и раздает содержания и бенефиции своим штатным поэтам, членам знаменитой Плеяды: Ронсару, Реми Белло, Баифу и Дора. Во время великого путешествия по Франции привозит юного короля к Ронсару в его монастырь Святого Кома недалеко от Тура. Она предложила великому поэту написать подражание Петрарке и получила восхитительное произведение — сто двенадцать сонетов, сочиненных в честь одной из дам королевы — Элен де Сюржер.
Екатерина любит не только поэзию, но и музыку, пение и танцы. Особенно ей нравится хоровое пение — еще с тех времен, когда, будучи наследной принцессой, она пела псалмы. После религиозных поэм в моду вошли эротические песни, в частности Клемана Жаннекина. Это привело к тому, что на музыку были положены Любовные стихи Ронсара: публика собиралась в салонах, в городе и при дворе, чтобы послушать эти произведения, чье исполнение сопровождалось игрой на лютне. Одна из приближенных дам Екатерины, герцогиня де Рец, прославилась концертами, проходившими в ее особняке. Особенно сильным итальянское влияние становится к 1570 году, когда полновластно царит сонет. В то время самым известным музыкантом был Ролан де Лассю. Поэт Жан-Антуан де Баиф и музыкант Тибо де Курвиль участвовали в создании учреждения, имевшего целью способствовать развитию художественного воспитания, — академии поэзии и музыки, устав которой разработал Карл IX, бывший страстным меломаном.
Но еще больше, чем музыка, Екатерину влечет искусство балета: в молодости, сообщает нам Брантом, она танцевала «с большим изяществом и величественностью». Во [259] второй половине своей жизни она написала несколько тем для балетов и предложила оригинальные хореографические фигуры. Она выписала из Милана хореографов и скрипки. Танцовщицы, переодетые нимфами, сиренами, амазонками, были в основном итальянки. В своих костюмах они участвовали в пирах, в частности, на том, который Екатерина дала в честь своего сына, герцога Франсуа Алансонского-Анжуйского, 9 июня 1577 года на террасе Шенонсо, после взятия Ла Шарите-сюр-Луар. Под натянутыми пологами из дорогих тканей сновали прекрасные полуобнаженные дамы, обслуживая гостей.
Екатерина организовала этот вечер, чтобы угодить Генриху III, который пытался этим непристойным зрелищем доставить удовольствие своему брату, прославившемуся своим распутством. Тот завлекал дам в свои апартаменты, заставлял их пить, как рассказывает Брантом, из великолепного серебряного кубка, покрытого гравировкой из самых смелых эротических картин.
Другие, более приличные праздники, организованные королевой-матерью, поражали современников. После балета, данного в честь польского посольства, самым большим ее успехом стал «комический балет королевы Луизы», показанный при дворе 15 октября 1581 года по случаю свадьбы герцога де Жуайеза и мадемуазель де Водемон. Автором балета был гениальный Бальтазар де Божуайе, итальянец, переделавший свое имя на французский манер. В 1554 году он приехал во Францию с «группой скрипачей», посланных Екатерине маршалом де Бриссаком. В 1567 году он назначен камер-лакеем. Умрет в 1587 году, получив титул конюшего и сеньора «Ланд». Вместе с ним над постановкой истории Цирцеи на сцене большого зала особняка Бурбонов работала целая команда либреттистов, музыкантов и декораторов. Король не поскупился — праздник обошелся, как говорили, в 400000 экю.
Его успех был ошеломляющим. Уже рано утром огромные толпы (говорили, что было девять или десять тысяч человек) собрались перед открытыми воротами особняка, надеясь увидеть хоть что-нибудь. Спектакль начался в десять [270] часов вечера и закончился в три часа ночи. Генрих III и его мать сидели на возвышении под балдахином. По правую руку от них за рощей Пана и гротом, окруженным освещенными деревьями, скрывался орган. Слева от них сверкающий «золотой свод» изображал эмпирей; там располагались десять оркестров («музыкальных концертов»). Напротив королевского трона находились сад и дворец волшебницы Цирцеи.
Впервые не только во Франции, но и в Европе зрители могли наблюдать совершенно новое зрелище, объединившее в себе концерт, пение, балет, феррарскую пастораль, венецианскую интермедию, флорентийский маскарад. В «комическом балете» с помощью поэзии, музыки и танца рассказывалась трагическая история.
Очарованные вельможи и дамы смотрели, как в зал входят морские божества, родники и рощи, умолявшие небо положить конец преступлениям колдуньи Цирцеи, ненавидевшей весь род человеческий. На колеснице в форме родника ехала Фетида в окружении двенадцати нереид, среди которых все узнали королеву Луизу де Водемон, принцессу Христину Лотарингскую, новую герцогиню де Жуайез, герцогинь де Гиз, де Невэр, де Меркер и д'Омаль. Принцессы сошли с колесницы, чтобы исполнить мудреное танцевальное па, которое сопровождалось музыкальным диалогом Фетиды и Пелея, чьи роли исполняли автор музыки Болье и его жена.
Затем бог Меркурий начал бой с колдуньей, но ни он, ни бог Пан, ни четыре Добродетели не смогли ее победить. И тогда появилась богиня разума Минерва на великолепной колеснице, запряженной драконом. По ее призыву Юпитер спустился с небес, чтобы вынудить Цирцею повиноваться. Аллегория, впрочем, совершенно прозрачная, объяснялась в финале, когда все персонажи преклонили колени перед Генрихом III, «признавая, что они уступали этому великому королю в могуществе, чтобы господствовать, в мудрости, чтобы править, и в красноречии, чтобы привлекать к себе сердца людей, забывших о своем долге: все эти добродетели и могущество он имеет благодаря мудрым советам, наказам и поступкам королевы, его матери». [271]
Чтобы мораль всего действа была наиболее полной, по приказу Екатерины в конце представления королева Луиза вручила королю золотую медаль, на которой был изображен дельфин, резвящийся в море. Таким образом она публично выразила свое страстное желание увидеть королевских наследников, чтобы отвести злую судьбу, угрожавшую династии.
Блестящие способности Екатерины как «хозяйки дома» могли бы затмить, если бы мы об этом забыли, еще одну, достаточно трогательную сторону ее личности — то, что можно было бы назвать внутренним темпераментом, скрытым под парадной лакировкой и застывшей маской новой Артемисии. Больше всего это проявляется в ее переписке. Ее многочисленные письма с высокими, твердыми, заостренными буквами, подобно отточенным копьям, с сильным наклоном, свидетельствующие о большой открытости по отношению к другим людям, написаны так, как если бы она разговаривала со своим собеседником, следуя прихотливому ходу мысли, с большим количеством вводных предложений, повторений, стремясь более точно выразить чувство, выступить в защиту или навязать решение. Королева пишет так, как она разговаривает. Выражая соболезнование, она умеет быть патетичной, а когда пишет к друзьям — пылкой. Ее письма полны юмора. Позже мадам де Севинье будет подражать ее манере, описывая людей и пейзажи. Своей давней наперснице герцогине д'Юзес она всего в двух строчках так описывает Дофине: «Милая сестрица, я сейчас нахожусь в этом вашем Дофине — более холмистой и неприятной местности я не видела. Здесь все время то холодно, то жарко, то льет дождь, то ясно, то град — да, впрочем, и люди такие же».
Несмотря на то, что Екатерина жила среди распутников, ее поведение было безупречно и в старости она могла позволить себе преподать урок своей дочери Маргарите. Она поручила суперинтенданту Бельевру передать королеве Наваррской, что она сама никогда не забывала ни о своей чести, ни о своей репутации и что, умирая, ей не придется просить прощения у Господа по этому поводу и бояться, что это сможет запятнать ее память. Генрих III гордился своей [272] добродетельной матерью и публично приводил ее в пример как воплощение безупречной женщины с «незапятнанной жизнью». Итальянский историк Давила, ее современник, высказал общее мнение, когда написал, что «искоренив недостатки и уязвимость своего пола, она всегда побеждала свои страсти». В этом смысле она действительно заслуживает похвалы. Будучи женщиной со страстным темпераментом, ей приходилось постоянно сдерживать свой гнев и свой страх. Очень нервная, она умела предчувствовать события: этому есть многочисленные подтверждения, например, ее сон накануне гибели Генриха II или еще один, перед битвой при Жарнаке, когда в 1569 году в Меце она, будучи больной, видела во сне главные события этой битвы, в частности, гибель Конде. Ее дочь Маргарита вспоминала, что накануне смерти каждого из своих детей она получала таинственное предупреждение. Она видела «сильное пламя и вскрикивала: «Да сохранит Господь моих детей!», — и немедля ей приносили печальную весть, предзнаменованием которой для нее стал этот огонь».
Екатерина была чрезвычайно суеверна. У нее была астрологическая книга, страницы которой были сделаны из позолоченной бронзы и где были изображены созвездия: если поворачивать подвижные круги, можно было быстро установить необходимые комбинации для составления гороскопов. С высоты колонны-обсерватории особняка королевы ее астрологи могли проверять свои ежедневные расчеты.
В момент рождения своих детей Екатерина приказывала определять звездные положения, под которыми они родились. Впрочем, ее свекор Франциск I даже позаботился о том, чтобы проверить в Риме заключения французских прорицателей. Знать расположения небесных тел значило, с помощью божьей, иметь возможность спастись, если предсказание было неблагоприятным.
Поэтому королева постоянно советовалась со знаменитыми астрологами того времени: Люком Гауриком, епископом Чипа Дукале, ломбардцем Иеронимом Карданом, флорентийцем Франческо Джунктини и провансальцем Нострадамусом, которого она посетила в Салоне в ноябре 1564 года [273] и которым прославился тем, что в своем знаменитом катрене предсказал смерть Генриха II.
Верили не только в то, что звезды ежедневно влияют на здоровье и жизнь каждого человека, но и в «знаки неприродного происхождения», считавшиеся проявлением гнева Господня и его предупреждением людям: самыми значительными были кометы, которые еще со времен Античности всегда появлялись накануне самых важных для человечества событий. Но к такого рода знакам относили любые необычные небесные явления. А они постоянно совпадали с важными событиями в жизни Екатерины.
В 1533 году — когда Екатерина вышла замуж — в июльском небе появилась комета. Ее сын, будущий Карл IX, родился через пять дней после солнечного затмения 1550 года. Когда умирал Франциск II, в декабре 1560 года в небе над Орлеаном, где заседали Генеральные штаты, в течение двадцати восьми дней видели комету.
Помимо взрыва звезды с 1572 по 1574 годы, в небе наблюдали четыре кометы в 1577, 1580, 1582 и 1585 годах: такая частота могла смутить даже самые закаленные умы. 1582 год изобиловал небесными событиями: в марте странное свечение было истолковано в Риме как прохождение кометы, а в Шампани его описали как взрыв в небе; потом, с 12 по 18 мая, все наблюдали настоящую комету; наконец, 20 июня — затмение солнца.
Вполне вероятно, что именно в этот год Екатерина заказала своему художнику Антуану Карону загадочную картину «Астрономы, наблюдающие затмение солнца». На этом полотне ученые наблюдают за небом, где спряталось солнце и сверкают молнии, и заносят свои наблюдения на армиллярную сферу и в таблицы гороскопа. Астрономы собрались у входа на мощеную прямоугольную площадь, ограниченную четырьмя павильонами. Виден фундамент только двух первых. Два других возвышаются по краям площади. Над каждым из них установлена пирамида с армиллярной сферой. Справа на витой колонне стоит статуя обнаженной женщины, правой рукой указывающая на армиллярную сферу самой высокой из пирамид. На ступеньках, ведущих [274] к мощеной площади, у ног ученых, маленький ребенок играет с астрологическими инструментами.
Два видимых павильона могли символизировать судьбу двух оставшихся в живых в 1582 году сыновей Екатерины: герцога Анжуйского и Генриха III, на армиллярную сферу последнего указывала обнаженная богиня, в которой можно было узнать богиню Уранию, но которая, возможно, означала опеку и защиту королевы-матери. Два павильона, между которыми находится площадь, могли изображать свершившиеся судьбы двух умерших королей — Франциска II и Карла IX. Маленький ребенок, сидящий внизу, мог бы быть наследником французского престола, которому предстоит родиться.
Римский астролог Либерати предсказал, что из-за совпадения прохождения кометы и солнечного затмения 1582 год станет годом великих потерь, что в действительности и произошло — была разгромлена морская экспедиция, посланная Екатериной на Азорские острова. Королева могла заказать картину Антуану Карону как заклинание и одновременно как предмет, вселяющий уверенность, противопоставляя таким образом пугающим предзнаменованиям неба символы надежды.
Королева во всем видела дурные предзнаменования. Она была фетишисткой в отношении дат, боялась пятницы и никогда не назначала заседаний на этот день. Причину этого она объяснила Генриху III:
«Я считаю пятницу несчастливым для меня днем, потому что именно этот день, когда король, ваш отец, был ранен, принес мне в особенности и всему королевству столько зла, что я даже не могу представить себе, что в этот день я смогу сделать что-нибудь хорошее».
В XVI в. от прорицательства до заклинания злой судьбы, а от заговоров до мести с помощью магии было рукой подать. По слухам, Екатерина якобы с помощью этих средств, которые Жан Боден назвал «богопротивными», пыталась одолеть судьбу. Великим мастером в этих дьявольских ухищрениях был Козимо Руджиери, которому помогал его брат Томмазо. «Прорицатель и некроман», флорентийский [275] колдун завоевал доверие королевы в результате эффектной консультации, которую он дал королеве-матери во времена правления Франциска II, когда показал ей в зеркале ее сыновей, один за другим сделавших в зеркале столько кругов, сколько лет им суждено было править: после краткого появления герцога де Гиза, этот парад королевских теней закончил Генрих Наваррский. Также говорили, что флорентиец похитил ребенка из еврейской семьи, чтобы умертвить его и расспросить его отрезанную голову, используя дьявольские ухищрения. Не было никаких доказательств, что он совершил это ужасное злодеяние, но колдовская деятельность Козимо получила всеобщее признание. Возможно, именно он придумал «медную порчу», которую королева позволила навести на Колиньи во время третьей религиозной войны. Во всяком случае, его обвинили в наведении порчи на восковые статуэтки во время процесса над Ла Молем в конце правления Карла IX, но он внушал такой ужас, что его очень быстро освободили от каторжных работ: известно, что в благодарность за услуги он был назначен аббатом Сен-Маэ в Бретани!
Отравление было одним из способов мести. Как и многие ее современницы, Екатерина не могла не воспользоваться этим способом, раз не было возможности использовать холодное или огнестрельное оружие, чтобы избавиться от ненужных людей. Памфлеты утверждают, что ее итальянский парфюмер, мэтр Рене, отличившийся во время Варфоломеевской ночи как убийца, поставлял ей некоторые порошки, вызывавшие смерть, и свои опьяняющие духи: они помогали очень быстро отправить человека в мир иной, если он носил пропитанные ими перчатки или воротники. Но доказательств никаких нет, и поэтому можно считать, что враги Екатерины, умершие внезапно и весьма для нее своевременно, стали жертвами совершенно естественных болезней.
На путь искушений королеву-мать, скорее всего, толкнула ее набожность, впрочем, искренняя и мирно уживавшаяся с ее склонностью к оккультным наукам. Ее ни в коем случае нельзя назвать безбожницей — она свято выполняет все установления католической религии. Не будучи особенно [276] набожной, она тем не менее охотно участвует в процессиях: возможно, ее больше привлекает сама церемония, чем те духовные выгоды, которые она из этого извлекает. Брантом подчеркивает, что «среди прочих ее достоинств, она была доброй христианкой и весьма благочестивой, часто причащалась на страстной неделе и никогда не пропускала службы — утренние и вечерние, бывшие благочестивыми и приятными, благодаря тому, что для своей часовни она набирала самых лучших певчих».
Не только молитва, но и великолепие и красота могут отвратить злую судьбу, защитить от темных сил и человеческой злобы. Осознавая свою личную слабость, Екатерина решительно использует все доступные ей средства, чтобы преодолеть опасения, суеверный ужас или панический страх. Она выбрала рискованную роль: взять на себя высшую власть и передать ее своим несовершеннолетним и растерявшимся детям, практически не имевшим никакого авторитета. Но в ожесточенной борьбе против яростных амбиций ее главным оружием станет престиж самой Французской короны. Она идет на любые расходы, лишь бы возродить блеск престола: путешествия, дворцы, празднества, пиры, состязания и турниры — все подчинено этой цели. Демонстрация роскоши и символов ее могущества должна доказать миру, что королевская власть по-прежнему сильна, а Франция богата. Все это должно побудить подданых стремиться к национальному сплочению, а иностранцев быть осторожными. Стремясь таким образом обеспечить мир, Екатерина истратила на это добрую часть государственных поступлений, значительные доходы от своих владений (300000 ливров) и кредит, предоставленный ей католическими державами и сетью флорентийских банков. Для себя лично, даже живя в роскоши, она не делает никаких накоплений: после смерти она оставит 800000 экю долгов.
Среди золота, драгоценностей и блеска празднеств она правит очень скромно, в неизменных вдовьих накидках. В своих руках она держит судьбу Франции. И в этом богоугодном деле, как когда-то Артемисию Карийскую, ее защищает и обеспечивает ее славу тень покойного супруга. [277]