И.В.Сталин под пером противников и врагов

Во всем мире о советском лидере писали много – и те, кто знали его лично, и те, кто с ним боролся, и те кто вынужден был ему помогать, оставаясь при этом убежденным противником всего советского. Характерная черта: хуже всех о нем отзывались почему-то те, кто не знал его лично, и кому он не сделал ни плохого, ни хорошего. Тут, пожалуй, лучше всех высказался один из столпов психоаналитики, ученик и оппонент Сигизмунда Шломо Фрейда – Карл Густав Юнг: «Сталин именно животное – хитрый, злобный мужик, бессознательный зверь»[1].

Это определение можно, с одной стороны, списать на эмоциональную неустойчивость крепко сдвинутого на мистике немецкого профессора, который к тому же чрезвычайно много внес в теорию и практику психоанализа, о котором работающие с реальными пациентами психиатры отзываются, в самом лучшем случае, нецензурно даже по-латыни.

А если подходить к этой личности с другой токи зрения, то его можно охарактеризовать как человека, обязанного формировать определенное мнение о главе потенциально вражеского государства среди студентов. И становится понятной такая позиции. Поскольку именно такие выражения в неофициальном и являются основополагающими для воспитания подрастающего поколения в определенном политическом ключе. Сегодня этим же самым занимается, например, «Эхо Москвы».

А вот те, кто имел о Сталине информацию не в пример более достоверную, и, более того жизненно для них важную, писали совсем другое: «Сила русского народа состоит не в его численности или организованности, а в его способности порождать личности масштаба Сталина.

По своим политическим и военным качествам Сталин намного превосходит и Черчилля и Рузвельта. Это единственный мировой политик, достойный уважения. Наша задача - раздробить русский народ так, чтобы люди масштаба Сталина больше не появлялись»[2].

Адольф Гитлер.

Правда, эти строки фюрер написал уже после того, как на собственном печальном опыте убедился в ошибочности оценок профессора Юнга и ему подобных «светочей мысли». Сначала-то он и сам в тщательно протоколируемых беседах (дабы ни одно слово «великого вождя германской нации» - а именно так он сам себя именовал, не пропало для потомков) он отзывался о своем советском оппоненте как о «диком горце», к тому же «послушном агенте еврейско-американской плутократии». Понятно, что реальная жизнь отрезвляет даже такие экзальтированные натуры, какой был Адольф Алоизович, и тем ценнее для нас его признание. Ведь не было у И.В.Сталина столь серьезного и столь последовательного врага.

С «любимым фюрером» вполне солидарен и его рейхсминистр иностранных дел: «Сталин с первого же момента нашей встречи произвел на меня сильное впечатление: Человек необычайного масштаба. Его трезвая, почти сухая, но столь четкая манера выражаться и твердый, но при этом и великодушный стиль ведения переговоров показывали, что свою фамилию он носит по праву.

Ход моих переговоров и бесед со Сталиным дал мне ясное представление о силе и власти этого человека, одно мановение руки которого становилось приказом для самой отдаленной деревни, затерянной где-нибудь в необъятных просторах России, – человека, который сумел сплотить двухсотмиллионное население своей империи сильнее, чем какой-либо царь прежде».

И. фон Риббентроп, министр иностранных дел Третьего Рейха.

Если же брать оценки И.В.Сталина тех, кто не только собирал и изучал подробные досье о нем, но и контактировал лично, решая, без всякого преувеличения судьбы всего человечества – лидеров стран антигитлеровской коалиции, то они также видели в нем фигуру неординарную.

В своем выступлении в британском парламенте 8 сентября 1942 г. по результатам визита в Москву У. Черчилль утверждал: «России очень повезло, что когда она агонизировала, во главе ее оказался такой жесткий военный вождь. Это выдающаяся личность, подходящая для суровых времен. Человек неисчерпаемо смелый, властный, прямой в действиях и даже грубый в своих высказываниях. Однако он сохранил чувство юмора. Сталин также произвел на меня впечатление своей хладнокровной мудростью, при полном отсутствии каких-либо иллюзий»[3].

В 1945 году, во время выступления в Палате общин, Уинстон Черчилль буквально дифирамбы пел советскому лидеру: «Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правящему судьбой своей страны во времена мира и победоносному ее защитнику во время войны»[4].

Реакция И.В. Сталина, на речь У. Черчилля 7 ноября 1945 г. в британском парламенте, была следующей:

«Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля о восхвалении России и Сталина, … Всё это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать своё враждебное отношение к СССР. Советские лидеры не нуждаются в похвалах со стороны иностранных лидеров. Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня»[5].

И если это выступление еще можно было бы отнести к требованиям момента в большой политике, то, стоит отдать ему должное, своих оценок личности И.В.Сталина он не изменил и куда позже, даже после своей печально знаменитой Фултоновской речи и хрущевской компании десталинизации.

«Большим счастьем было для России, что в годы тяжелейших испытаний страну возглавил гений и непоколебимый полководец Сталин. Он был самой выдающейся личностью, импонирующей нашему изменчивому и жестокому времени того периода, в котором проходила вся его жизнь. Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой силы воли, резким, жестоким, беспощадным в беседе, которому даже я, воспитанный здесь, в Британском парламенте, не мог ничего противопоставить. Сталин, прежде всего, обладал большим чувством юмора и сарказма и способностью точно воспринимать мысли. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей государств всех времен и народов. Сталин произвел на нас величайшее впечатление. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логически осмысленной мудростью. Он был непобедимым мастером находить в трудные моменты пути выхода из самого безвыходного положения. Кроме того, Сталин в самые критические моменты, а также в моменты торжества был одинаково сдержан и никогда не поддавался иллюзиям. Он был необычайно сложной личностью. Он создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего врага уничтожал своим же врагом. Сталин был величайшим, не имеющим себе равного в мире, диктатором, который принял Россию с сохой и оставил ее с атомным вооружением»[6].

Сказано это было уже тогда, когда никакая политическая целесообразность не влияла на слова и поступки уже давно отставного британского премьера. И еще один чрезвычайно важный момент: все, кто был лично знаком с «сэром Уини», в один голос отмечали его невероятное самомнение, так что назвать величайшим из политиков именно советского лидера, а не себя, любимого – говорило об очень многом.

К тому же потомок герцогов Мальборо до конца жизни считал себя хранителем интересов традиционной Британии, основой политики которой достаточно давно была борьба с единственной угрозой ее могуществу – Россией. Причем Россия эта могла быть и царской, и буржуазно-демократической, и советской, и снова буржуазной – основой политики «нации просвещенных мореплавателей» была и остается неизменная борьба за ограничение русского влияния.

И что особенно важно – больше ни об одном из русских, советских и постсоветских политиков из уст британских лидеров не было сказано ничего подобного.

Другой великий политик двадцатого века, вытащивший США из Великой депрессии и открывший путь в «Американский век», Ф.Д.Рузвельт, был, в отличие от своего аристократического коллеги Черчилля, человеком, прекрасно знавшим, как тяжело управлять государством в период тяжелейшего кризиса во всех сферах жизни.

Его оценка вождя СССР следующая:

«Этот человек умеет действовать. У него цель всегда перед глазами. Работать с ним – одно удовольствие»[7].

Сразу виден знаменитый американский практицизм: оценка партнера, в первую очередь, по его деловым качествам.

Солидарен с ним в своих мемуарах и другой великий прагматик и националист - президент пятой по счету республики во Франции Шарль де Голль:

«Сталин имел колоссальный авторитет, и не только в России. Он умел «приручать» своих врагов…»[8].

Но это, так сказать, звезды первой величины. Хотя хорошо известно, что политику реально двигают те, кто находится в тени лидеров, подготавливая и решая, тем не менее, куда более сложные задачи, чем лица официальные, скованные дипломатическим протоколом, оппозицией и общественным мнением.

Среди них – личный друг и особо доверенное лицо американского президента, его глаза и уши, американский посол, в СССР, А. Гарриман.

«Те, кто не знали Сталина лично, видят в нем только тирана. Мне пришлось видеть другую сторону его личности – высокую интеллектуальность, фантастическое знание деталей, проницательность и неожиданную восприимчивость, которую он демонстрировал, во всяком случае, в период войны.

Я обнаружил, что он был более информирован, чем Рузвельт, что он был более реалистичен, чем Черчилль. В определенном смысле, он был наиболее эффективным военным лидером. Я хотел бы подчеркнуть моё глубокое восхищение способностью Сталина руководить страной в чрезвычайной ситуации – в один из тех исторических моментов, когда от одного человека зависит так много...

Он обладал невероятной способностью отмечать мельчайшие подробности и действовать с их учётом. Я должен был признаться, что для меня Сталин останется самой загадочной и противоречивой личностью. Таким я знал его и оставляю истории окончательное суждение о нем»[9].

Здесь особо примечательно парадоксально перекликающиеся с мнением А.Гитлера суждение о превосходстве И.В.Сталина как политика над своими англо-саксонскими коллегами.

Это замечание тем более ценно, что А.Гарриман, как и У.Черчилль никогда не был для СССР другом. Он также был сторонником принципа: «нет постоянных союзников – есть постоянные интересы». Кроме того, в аналитических способностях и точности оценок Гарримана многократно убеждались и его коллеги, и уж, тем более, его противники. Именно во многом благодаря его деятельности США сумели без чрезмерных для себя усилий прибрать к рукам наследство ослабевшей Британской империи и попытаться превратить Юнайтед Стейтс во всемирную империю. Тогда именно И.В.Сталин сумел приостановить этот процесс, за что и вполне объективно был оценен американским мастером закулисной дипломатии.

И насколько же убогими рядом с этими вымученными сквозь зубы, но объективными оценками выглядят разглагольствования отставного «Льва революции» - Лейбы Давидовича Бронштейна. Понятно, что отставленный от власти и вынужденный отправиться в далеко недобровольную ссылку, Троцкий продолжал считать себя единственной значимой фигурой и революции, и Гражданской войны, всячески пытаясь принизить выигравшего у него, великого, противника:

«Политик, порожденный бюрократическим аппаратом, выросшего на почве российского хаоса и отсталости в стране после гражданской войны.

Серый, заурядный человек, духовный горизонт, которого не поднимается выше уровня провинциального чиновника. В его характере наблюдается восточное коварство, которое по-разному проявлялось в соответствии с конкретно-исторической обстановкой»[10].

Он же называл Сталина не прощающей никому «духовного превосходства» «выдающейся посредственностью».

Ему вторил сбежавший в 1928 году из СССР бывший секретарь И.В.Сталина Борис Бажанов, характеризуя его в своих мемуарах как «невежественного», «хитрого», «малокультурного» человека. Это понятно – ни один предатель никогда не сказал доброго слова о том, кого он предал…

Еще дальше пошел «диссидент-философ» Александр Зиновьев:

«В Советском Союзе официально считалось, что в сталинские времена нарушались нормы партийно-государственной жизни, но что с этим было покончено. По этому поводу раздаются критические голоса. «Ничего подобного! — вещают эти голоса. — Упомянутые нормы всегда нарушались!» Эти голоса считают, что если в стране плохо, так значит нормы нарушаются. Но как официальная точка зрения, так и ее критика в данном случае лишены смысла.

Дело не в том, соблюдаются или нет нормы, а в том, что из себя представляют сами эти нормы. А эпоха сталинизма была эпохой изобретения и утверждения этих норм. Дело обстояло не так, будто уже были некие нормы, когда пришел Сталин со своей бандой и начал нарушать их.

Когда пришел Сталин, никаких норм таких еще не было. Они рождались и утверждались в том страшном процессе, который лишь впоследствии был истолкован как их нарушение. Нельзя было нарушить то, чего еще не было. Просто процесс становления общества имеет свои нормы, в соответствии с которыми вырабатываются нормы возникшего общества. Весь сталинский период проходил в точном соответствии с первыми.

Сталин был адекватен породившему его историческому процессу. Не он породил этот процессе, но он наложил на него свою печать, дав ему свое имя и свою психологию. В этом была его сила и его величие. Не исключено, что молодежь еще будет когда-нибудь тосковать по сталинским временам. Народ (тот самый, якобы обманутый и изнасилованный) уже тоскует и встречает упоминание его имени аплодисментами».

Впрочем, посмотрев на итоги «победы демократии над тоталитаризмом в СССР», автор этих строк нашел в себе силы и мужество пересмотреть свою позицию и стать на защиту столь критикуемого им прежде социализма.