Развитие гражданского общества в россии как негативный проект

(политтехнологический взгляд на преодоление кризиса российского либерализма)

После поражения «Яблока» и СПС на выборах 2003г. дискуссия о судьбах либерализма в России развивается во вполне традиционном для наших либералов ключе. Очень много рассуждений на тему «Кто виноват?» и очень мало убедительных предложений по поводу того, что же следует делать.

Как политтехнологи, мы склонны оценивать любой политический проект (в том числе и либеральный) прежде всего с точки зрения его эффективности в плане публичной политики. Если говорить о либеральном проекте для России всерьез, то такой проект должен аккумулировать поддержку не менее 20-25% активных избирателей – в противном случае он представляет скорее академический, чем практический интерес.

Возможно ли реализовать такой проект в сегодняшних условиях?

1.

На первый взгляд, ответ на поставленный вопрос должен быть отрицательным. Сегодня либерализм является идеологией, чуждой подавляющему большинству россиян. В российском менталитете отсутствует «либеральный архетип»: свобода, демократия и личная ответственность не являются для большинства наших людей базовыми ценностями, в отличие от порядка, державности и государственного патернализма. Да и откуда было взяться упомянутому «либеральному архетипу»? Полноценная либеральная идеология может быть наработана в массовом сознании только как осмысление и закрепление на уровне стереотипов позитивного опыта либерального правления (понятно, что реформы Гайдара – Чубайса отнести к позитивному опыту достаточно трудно). Либералы сегодня не могут придти к власти демократическим путем, потому что население страны «не либерально», а население не может стать «либеральным», пока находящиеся при власти либералы не докажут делом, что либерализм – это хорошо.

Мы только что описали (возможно, несколько утрировано) тот порочный логический круг, в котором вертится подавляющее большинство рассуждений о перспективах либерализма и гражданского общества в России. И надо признать, что до сих пор никто из либеральных идеологов и политиков так и не дал убедительного ответа, как выйти из тупика.

Между тем, пока либералы выясняют, кто из них в чем больше или меньше персонально виноват, и решают, стоит ли им каяться или нет перед собственным народом, в России продолжается последовательное и неуклонное наступление государства (точнее, пресловутой «вертикали власти») на все структуры гражданского общества и еще сохраняющиеся демократические институты. Вектор движения прорисовывается достаточно ясно, если вспомнить «гражданское общество» времен СССР.

Вспомним, что формально в Советском Союзе имелись все необходимые демократические институты и высокоразвитые структуры гражданского общества: многомиллионные профсоюзы, кооперативы (колхозы); молодежные, женские, ветеранские и детские организации, объединения работников науки, искусства и культуры; ДОСААФ и ОСВОД; и т.д., и т.д. Число членов общественных организаций в СССР, как и в Швейцарии, значительно превосходило население страны. Конечно, все это было фальсификацией. Многочисленные «общественные организации» через систему партийного руководства и финансирования жестко привязывались к государству, ничем по сути от государственных организаций не отличались и играли роль «приводных ремней» в системе тотального контроля над обществом и каждым гражданином. В то же время государство немедленно расправлялось даже с самыми безобидными общественными объединениями, возникавшими не по партийной разнарядке, а в результате самодеятельности граждан. Все реальные ростки гражданского общества неумолимо вытаптывались.

Происходящее сегодня вызывает ярко выраженное ощущение дежа вю. Вместо независимого парламента мы имеем нечто, все больше напоминающее Верховный Совет СССР. Вместо федерализма – пресловутую вертикаль власти. Вместо независимой судебной власти – басманное правосудие. «Свободный предприниматель» свободен, пока он не покушается на политику и платит власти чудовищный коррупционный налог (но даже и в этом случае свобода не гарантирована, если тому или иному бюрократу захочется отнять дело). Все «свободные» СМИ, имеющие выход на массовую аудиторию, жестко контролируются государством. От многопартийной системы после выборов 2003г. мало что осталось. Наиболее значимые корпоративные структуры, такие, например, как профсоюзы, поставлены под контроль Кремлем и его детищем, «Единой Россией». Подавляющее большинство общественных организаций, уровень независимого, неподконтрольного государству развития которых начинает превышать некий допускаемый властью порог, либо подавляются, либо берутся под жесткий контроль. Причем есть подозрение, что очень скоро «допустимый порог» будет резко снижен. Введение в действие нового закона о местном самоуправлении ведет к созданию нового слоя мелкого, косного и голодного чиновничества. Эти достанут всех, кто смог проскочить мимо более высокопоставленных и сытых бюрократов. Сказанное, кстати, относится не только к общественным структурам, но и к бизнесу.

Единственное отличие между советскими и нынешними методами подавления гражданского общества заключено в разных (пока еще!) дозировках кнута и пряника. Предприниматели, журналисты СМИ, руководители политических и общественных структур получают возможность безбедной и комфортной жизни, различные льготы и преференции – если проявляют подчеркнутую лояльность по отношению к власти. Кнут, естественно, тоже задействован, но (по сравнению с советским периодом) достаточно дозировано. Да и зачем нужно массированное применение кнута, если по крайней мере каждые 9 из 10 «общественных деятелей» только и мечтают пригреться на груди у государства. Результат – массовая и добровольная поддержка власти на выборах огромным количеством «общественных организаций» и «общественных деятелей». Политические и общественные структуры перестают выражать интересы своих членов и становятся приводными ремнями для проведения государственной политики (и площадкой для «кормления» своих руководителей).

Идеологическим обоснованием тотальной фальсификации гражданского общества является «достижение стабильности» и «наведение порядка». Сегодня эта идеология не только поддерживается большинством населения, но и почти не встречает отпора у потенциальных жертв удушения гражданского общества. Здесь мы сталкиваемся, пожалуй, с одной из главных проблем: с отсутствием в российском менталитете понятия гражданской солидарности, с неготовностью к совместным действиям по защите собственных интересов. Даже самая продвинутая часть общества склонна руководствоваться лагерным принципом: «умри ты сегодня, а я завтра». Господство такой психологии подрывает самую основу, на которой только и может быть создано гражданское общество.

Не удивительно, что на этом фоне все чаще и чаще звучат сентенции об особом российском пути, в принципе исключающем создание в стране полноценного гражданского общества.

3.

Многие либералы искренне верят (или, скорее, очень хотят верить) что налицо лишь вынужденное отступление, неизбежная плата за достижение «стабильности» и наведение порядка. При этом все надежды возлагаются на тайный либерализм президента Путина, который, подобно Пиночету, железной рукой проведет либеральные экономически реформы – а там и демократия настанет, и гражданское общество появится. Объективно такие надежды на доброго царя (довольно странные для людей, претендующих на политическую культуру) только помогают власти давить в стране все живое.

Другие, не возлагая особых надежд на В. Путина персонально, верят в историческую неизбежность «светлого будущего». Будет стабильность и порядок – будет и экономический рост; будет рост – и люди у нас станут богаче и независимее, и средний класс появится; будет средний класс – будет и демократия, и гражданское общество. В общем, «все к лучшему в этом лучшем из миров», и либеральные идеи в исторической перспективе все равно победят. Неплохо, однако, не забывать и об ухабах на этом светлом пути. После «победы над тоталитаризмом» в СССР не осталось самого СССР. Если крах нынешней системы исторически неизбежен, то далеко не факт, что рухнув, она не похоронит под собой и Россию.

И первая, и вторая позиция являются идеологической основой «пропутинского» либерального политического проекта (партии), который, несомненно, будет реализован. Не приходится сомневаться, что указанный проект будет фальсифицирован со дня его создания и займет подобающее ему место в режиме управляемой демократии.

Противоположное, «правозащитное» течение современного российского либерализма – обвинение В. Путина во всех грехах и разоблачение его как будущего диктатора. На наш взгляд, это неточно по существу и крайне неэффективно в плане реальной работы по содействию гражданскому обществу. Неточно потому, что придает слишком большое, чуть ли не инфернальное значение фигуре президента. И неэффективно, поскольку специфика положительного образа В. Путина делает его сегодня неуязвимым для прямых атак политических оппонентов, в особенности для атак с правозащитных позиций.

Как публичный политик В. Путин обладает уникальным положительным образом «спасителя». «Спаситель» появляется в эпоху безвременья, как антитеза существовавшей до него слабой и неуважаемой власти. Личные качества самого «спасителя» при этом роли не играют: он может быть как выдающимся человеком (Наполеон I, де Голль), так и вполне заурядным (Наполеон III). Принципиально, что «спаситель» «не такой, какие были до него». В. Путин на фоне Б. Ельцина, М. Горбачева, стариков-генсеков воспринимается как трезвый, вменяемый, сильный и умный лидер; как лидер, которого страна так долго ждала.

Именно этим объясняется всенародная любовь к «спасителю»: людям комфортно ощущать, что наконец-то у них появился нормальный лидер. При этом, как правило, каждый избиратель сам выстраивает в своем представлении образ «спасителя» таким, каким он его хочет видеть. Для одних В. Путин – сторонник либеральных экономических реформ; для других - сильная личность, которая наведет, наконец, порядок; для третьих – поборник национальных интересов и величия державы, и т.д. Что при этом реально говорит и делает сам «спаситель» - не важно. С точки зрения удержания образа ему следует говорить как можно более расплывчато и делать как можно меньше, чтобы не мешать гражданам «домысливать» себя в приятном для каждого гражданина направлении. В сущности В. Путин так и поступает.

Важнейшей чертой образа «спасителя» является почти что полная неуязвимость от атак со стороны политических конкурентов. Большинство граждан воспринимают «наезды» на «спасителя» как покушение на свой личный комфорт: «нам так нравится верить, что у нас хороший президент, а у нас хотят отнять эту веру». Поэтому прямые атаки на «спасителя» очень легко изобразить как происки враждебных народу «темных сил» (что, например, произошло со всеми эскападами Б. Березовского). Такие атаки в конечном итоге лишь усиливают «спасителя».

И еще об одном возможном подходе. Поскольку вся нынешняя «стабильность», по существу, держится только на высоком личном рейтинге президента В. Путина, можно просто ничего не делать и ждать, пока этот рейтинг обвалится (например, в результате резкого падения мировых цен на нефть или резкого обострения чеченского кризиса). А там, на голодный желудок, глядишь, и гражданская позиция у наших людей, наконец, появится. Тут и начнется настоящая работа для истинных либералов.

Вообще говоря, переждать неблагоприятную ситуацию, дождаться политического кризиса и начать в этот момент активные действия – далеко не самый глупый вариант. Боле того – мы склонны считать, что именно такой вариант, скорее всего, и реализуется на практике. Не потому, конечно, что либералы будут ждать. Просто пользы от их деятельности будет не намного больше, чем от полного бездействия (дай Бог, чтобы только не меньше!).

К сожалению, есть одна деталь, которая здорово портит нарисованную картину. Политическим кризисом могут воспользоваться не только либералы, но и совсем другие силы, весьма далекие от идеалов либерализма и гражданского общества. И если такие силы возьмут верх, антилиберализм нынешней власти покажется просто детской игрой.

4.

Итак, на сегодняшний день мы имеем подавление государством гражданского общества и демократических институтов, происходящее при полном непротивлении тех, чьим интересам этот процесс прямо противоречит. И все это происходит при поддержке и одобрении большинства населения страны и при отсутствии сколь либо эффективных идей у либералов по поводу того, как переломить этот процесс.

Тем не менее, на наш взгляд, можно предложить достаточно перспективный, хотя и парадоксальный вариант выхода из нарисованного тупика. Речь идет о содействии становлению гражданского общества через серию чисто негативных общественных (общественно-политических) проектов.

На первый взгляд, сама постановка такой задачи может показаться абсурдной. Демократия, свобода, либеральная идеология, гражданское общество – все это вещи сугубо позитивные; при чем тут «негативные проекты»? Однако довольно часто те или иные позитивные идеи удается внедрить сначала в массовое сознание, а затем и в политическую практику не потому, что граждане принимают эти идеи сами по себе, а потому, что они не приемлют нечто прямо противоположное указанным идеям. В таком случае процесс выстраивается не от конечной цели (например, от создания гражданского общества), а от «образа врага», которого надо победить, чтобы достичь цель (создать гражданское общество). Задействуется не позитивная мотивация (достижение цели), а чисто негативная (уничтожение «врага»).

Для пояснения сказанного вспомним ситуацию в России конца 80-х – начала 90-х. Тогда наиболее активная часть населения страны вроде бы поддерживали демократию, свободу, рынок, капитализм, либеральные ценности. На самом деле эта поддержка была иллюзорной, поскольку подавляющее большинство граждан не имело никакого понятия, что именно они поддерживают. Поэтому неудивительно и их разочарование, когда поддерживаемое воплотилось в жизнь, причем в исполнении «бесконечно далеких от народа» российских либералов. Зато не был иллюзорен протест против коммунистического режима и вытекающая из этого протеста поддержка всего, воспринимаемого как нечто прямо противоположное «коммунизму». Новая, демократическая Россия родилась как протестный, негативный проект; как полное отрицание Советского Союза – а не как нечто, к чему люди осознано стремились.

Говоря о негативном проекте для гражданского общества, мы имеем в виду воспроизведение указанной схемы:

- конструирование и внедрения в массовое сознание образа «врага» гражданского общества, который при этом воспринимался бы и как враг России и подавляющего большинства ее жителей;

- разворачивание кампании борьбы с указанным врагом.

Отметим еще два преимущества негативного подхода.

1. Выше мы отмечали отсутствие в российском менталитете примеров гражданской солидарности при борьбе за свои интересы. Зато примеров солидарности при борьбе с «врагом» у россиян более чем достаточно. Негативный заход на построение гражданского общества может стимулировать значительную гражданскую активность, которой сегодня так не хватает.

2. Как правило, на негативной идее удается объединить значительно больше политических и общественных сил, чем на идее позитивной (хотя такое объединение обычно не бывает долговременным). Негативный подход к борьбе за гражданское общество является очень хорошим средством для временного объединения как правой, так и левой оппозиции.

На первый взгляд, идея разворачивания негативной, протестной кампании на фоне «всенародной любви» к президенту и после триумфальной победы партии власти на выборах может показаться абсурдной. Но при более глубоком рассмотрении протестный потенциал прорисовывается достаточно ясно.

Прежде всего, речь идет о 5% избирателей, проголосовавших в декабре 2003г. «против всех». Но это лишь надводная часть айсберга. Большой процент голосов, полученных В. Жириновским, также говорит о высоком уровне протестных настроений (голосование как протест против всех «нормальных» и надоевших партий и политиков). О том же говорит и самая низкая за историю думских и президентских выборов явка избирателей. Наконец, голосование за «Родину» и даже за ЕР также частично носило протестный характер. Высокий уровень протестных настроений не был секретом для власти (по данным социологии, за два месяца до выборов число избирателей, намеренных голосовать «против всех» доходило до 11%, а на региональных и местных выборах кандидат «против всех» практически никогда не опускался ниже 3-го места). Поэтому Кремль вовремя подсунул протестантам врага - «олигарха». На борьбе с этим «врагом» во многом сделала свою кампанию «Родина», и частично ЕР.

Источник протестных настроений понятен: несмотря на все заявления об экономическом росте, жизнь большинства граждан не улучшается. Парадокс в том, что сегодня ответственность за это возлагается не на президента и его политику, а на неведомого «врага» (олигарха, коммуниста, демократа, бюрократа, Чубайса, «мировую закулису» и т.д.).

5.

Итак, негативный проект для гражданского общества представляется достаточно перспективным, особенно если сравнить его с другими предлагаемыми проектами и подходами. Но этот проект может приобрести практический смысл, только если удастся предложить обществу соответствующий образ «врага», отвечающий следующим требованиям:

- образ «врага» должен быть понятным, знакомым, вызывать ненависть и отвращение у подавляющего большинства граждан и восприниматься как самый страшный враг России (последнее очень важно, т.к. позволяет задействовать в интересах проекта патриотический фактор);

- все характеристики образа «врага» должны быть прямо противоположны, антагонистичны атрибутам гражданского общества (что позволит интерпретировать построение гражданского общества как победу над «врагом»)

Конструирование подобного образа является сложной политологической задачей, решение которой требует серьезных интеллектуальных и творческих усилий. Ниже постараемся обозначить основу образа.

АНТИНОМЕНКЛАТУРНЫЙ МАНИФЕСТ

1. Рождение номенклатуры

Еще в 60-х годах в работах М. Джиласа и его последователей было доказано, что, вопреки утверждениям официальных коммунистических идеологов, социалистическое общество ни в коей мере не является социально однородным. Напротив, оно носит ярко выраженный классовый характер, с вполне сложившимся новым господствующим классом, который М. Джилас назвал государственной номенклатурой.

Следует сразу же обозначить принципиальное различие между обычной государственной бюрократией и номенклатурой. Эффективная бюрократия – корпорация государственных служащих - необходима любому обществу, и каждый честный и высокопрофессиональный бюрократ заслуживает всяческого уважения. Но действия бюрократии обычно находятся под тем или иным контролем внешних по отношению к ней сил, будь то наследственная монархия или аристократия, крупный капитал, гражданское общество; наконец – диктатор, стоящий во главе государства. Если же контроль исчезает, то бюрократия становится новым правящим классом: никому не подотчетной, никем не сменяемой и самовоспроизводящейся аппаратной олигархией: номенклатурой. Номенклатура, в отличие от бюрократии, не является корпорацией управленцев, служащих государству. Наоборот, она заставляет государство служить себе. Номенклатура приватизирует в свою собственность государство и использует его для перераспределения общенационального достояния в своих интересах.

Для СССР сигналом окончательного захвата власти номенклатурой стала отставка Н. Хрущева: аппарат оказался сильнее главы государства. Примерно в это время оформилась и внутренняя «идеология» номенклатуры. Ее главной целью стала не «борьба за торжество социализма во всем мире» (хотя эта цель и продолжала декларироваться), а спокойное кормление за счет государства. Не то, чтобы номенклатура совсем не думала о государственных интересах. Просто они отошли на третий и четвертый план по сравнению с карьерой, личным благополучием и аппаратной борьбой за доступ к более жирному куску государственного пирога.

Высокие цены на советскую нефть стали подарком для номенклатуры: можно было ничего не делать и царствовать, лежа на боку.

Управляя СССР, номенклатура проявила себя, пожалуй, как наиболее паразитический правящий класс в истории человечества. Формально она не владела никакой собственностью, поэтому и не была заинтересована в ее долгосрочном сохранении и преумножении. Зато она присвоила себе право перераспределять результаты чужого труда. Номенклатурные чиновники стали временщиками самого дурного пошиба. Чтобы продвинуться по государственной службе и «освоить» государственные средства, они навязывали стране никому не нужные разорительные проекты и создавали безумные запасы оружия. Действовали по принципу: разорю страну на миллион, чтобы украсть десятку; а после нас хоть потоп.

При этом номенклатурная власть никогда не выступала открыто. Она прикрывалась государственными и общенародными интересами, заручалась «общенародной поддержкой» (в лице ею же сфальсифицированных общественных структур) и оформляла свои действия в виде решений «демократически избранных органов власти» (ею же сформированных). А свою органическую неспособность хоть как-то обустроить жизнь народа списывала на происки врага: внешнего и внутреннего. Номенклатурный режим – это режим тотальной лжи, при котором истинное значение происходящего никогда не соответствует его словесному оформлению. Начальство лжет подчиненным, подчиненные лгут начальству и все вместе они лгут народу.

Такой характер власти предъявляет вполне определенные требования к своим носителям. Чтобы выжить и продвинуться по номенклатурной лестнице, чиновнику приходилось лгать, изворачиваться и слепо выполнять самые безумные приказы, идущие сверху; не задумываясь о последствиях для страны и людей. В результате продвигались не самые способные, а самые приспособившиеся. Установился отрицательный отбор управленческой элиты: каждое следующее ее поколение оказывается хуже предыдущего. Отдельные исключения не играли особой роли на фоне этой общей тенденции. К 80-м годам номенклатура в массе своей полностью сформировалась как антиэлита – косная, хитрая, неумная, неспособная ни к какой позитивной деятельности, умеющая лишь делить и перераспределять, держать и не пущать. И давить все, что хоть чуть-чуть приподымалось над уровнем ее собственной серости.

Советский Союз, управляемый такой образом и такой элитой, не мог не рухнуть.

Он и рухнул.