Становление политической социологии как науки. классический этап ее развития

К началу XX в. в модернизировавшейся части мира обозначился перелом в развитии знаний об обществе. В общей социологии он произошел до Первой мировой войны. Одним из последствий его стала активная дифференциация социологических исследований, в частности появление политической социологии.

Время актуализировало проблемы общественных низов — численно преобладавших групп и слоев того времени, устремившихся к реализации демократических прав и свобод, в том числе политических. Обнажившаяся обыденность страданий, отчуждения, острота социально-политических напряжений, вереница крупных внутренних и внешних катаклизмов (революции, войны) привлекали внимание ученых, формировали поле исследовательских усилий. В ряде стран ученые предпринимали попытки воздействия на политику с помощью реформ, предлагая политикам и церкви решения, уводящие от гражданских и межгосударственных конфликтов. В этой обстановке формировалось творчество ряда крупных социологов, среди которых как родоначальник политической социологии выделяется М. Вебер (1864—1920).

В условиях существования во многих странах Европы монархий (в результате Первой мировой войны большинство из них ушли с исторической арены) социологи и политологи активно разрабатывали образцы иной, более рациональной демократической политики, власти (М. Вебер), политических партий, выявляли политические интересы социальных классов и слоев (М. Острогорский, Р. Михельс), формы реализации власти (М. Вебер), политических элит (Г. Моска, В. Парето), избирательных кампаний (ряд американских социологов), интегративных связей, удерживающих общество от распада (Э. Дюркгейм — 1858—1917), правового государства и др. В числе этих идей показательна мысль М. Вебера об «идеальном типе» власти, о типологии политического лидерства (традиционное, харизматическое, рациональное). Адекватным современности способом («идеальный тип») легитимации власти Вебер считал рациональную бюрократию. «Идеальный тип» стал предшественником социально-политического моделирования, системного подхода и других разработок XX в.

Пионерным в особенности для политической социологии является методологический канон М. Вебера «свобода от ценностей» (Wertfreiheit), отразивший реакцию Вебера на опасную для науки и общества вовлеченность ученых, аналитиков (не говоря уже о политиках) в акции националистов, экстремистов, представляющих угрозу для стабильности и развития. Прокладывая путь к своему признанию, эта идея Вебера способствовала высвобождению социальных наук от тенденциозности, произвола, иррационализма, определяя для политико-социологической науки те ценности, которые реформизм реализовывал на практике.

В начале XX в. социология от «анатомии» и «физиологии» общественной жизни (характерных для многих учений XIX в.) быстро шла к постижению самой сложной — психической, социально-психологической, а в конечном счете — человеческой составляющей общественной жизни, политического поведения человека, групп, объединений, интересов и т.д. Человек переставал быть для науки и общества величиной, которой можно пренебречь. Концептуализация политических процессов в этом отношении была поднята на новый уровень трудами Э. Дюркгейма, ряда американских авторов и особенно 3. Фрейда (1859—1939). Правда, это были первые шаги, к тому же заслоненные типичными для того времени слабостями социальной и политической мысли, такими, как недооценка национализма, европоцентризм, экономические претензии, территориальные амбиции.

Новый этап в развитии политической социологии связан с событиями Первой мировой войны (1914—1918) и революцией в России. Он формировался по мере того, как общественная мысль осваивала проблематику менявшегося мира. После Вебера и Дюркгейма социологам стало ясно, что не «большие теории», а предметные, в том числе эмпирические, исследования конкретных сфер общества определяют магистральный путь развития социологии. Началом 20-х годов датируется становление среди наук об обществе самостоятельных политической социологии и политической науки. Их развитие влияло на исследования политических процессов, доступных инструментарию социолога.

После Первой мировой войны в политической практике относительно немногих стран стал доминировать реформизм. Это почти автоматически повлекло за собой рост значимости эмпирической — в современном смысле — политической социологии и ее методов: опросов, интервью, экспертных оценок и т.д. В среде ученых росло понимание необходимости перемен в положении общественных низов для избежания социальных катастроф. Следствием осознания такой возможности стал рост влияния социологии на политические процессы, институты и властные структуры. Возникали реальные предпосылки «онаучивания» политики. Как следствие увлеченности эмпирической, прикладной стороной социологии[3] в прошлое отошли попытки (за исключением Т. Парсонса — 1902—1979) создавать универсальные схемы анализа политического устройства общества.

На политическую социологию влияли тенденция дальнейшей демократизации политических процессов, ликвидация монархий, расширение демократических свобод, рост массовых партий, усиление активности профсоюзов, женских и молодежных движений. Потребовалось социологическое освоение этих явлений, вследствие чего вырос интерес к экономическому, политическому поведению, психологии и идеологии человека. Стали разрабатываться формы управления, манипулирования общественными и групповыми настроениями и действиями, нередко пришедшие в политическую практику из бизнеса. Актуализировалась проблематика конфликта, политического лидерства, насилия. Во многом содержание и направленность этого поворота в социологии определялись новой ролью масс, социальных низов. Сформировалась концепция массового общества, вырос интерес к сознанию и поведению людей, политических партий, объединений и массовых движений.

Социология вышла за пределы Западной Европы и Северной Америки. Однако государств, где развивалась и тем более применялась политическая социология, было немного. В большинстве стран социологию не подпускали к политике, среди них оказался и Советский Союз, где социологию, включая политическую, ждали запреты. Это тем более достойно сожаления, что в конце XIX — начале XX вв. Россия не стояла в стороне от развития мировой политико-социологической мысли, а в некоторых отношениях даже опережала страны Европы.

В России знали и переводили мировую социологическую литературу. Так, в книге Н.И. Кареева «Введение в изучение социологии» (СПб., 1897) более 20 страниц отданы библиографии, в их числе на семи страницах указаны работы русских социологов. Об уровне суждений отечественной социологии по политическим проблемам можно получить представление, обратившись к работам М.М. Ковалевского (1851-1916) и П.А. Сорокина (1889-1968). А.А. Богданов (1873—1928) предвидел грядущие социальные дефекты, вызванные политическими преобразованиями, умноженными на потенциал научно-технического прогресса, что нашло отражение в его романе «Красная звезда» (1908). М. Вебер в лекции для офицеров австрийской армии (1918), назвав «Манифест Коммунистической партии» Маркса и Энгельса «научным достижением первого ранга»[4], вместе с тем высказал пессимистическое мнение по поводу попыток ввести социализм. По мнению Богданова и Вебера, общественное устройство, создаваемое по образам фабрики, казармы, достигая разделения труда и экономического прогресса, обесчеловечивает общество. Они были не одиноки в предчувствиях потенциальных последствий эпохи, в которую вступал мир. Их опасения связывались с повышением возможности технологического и социального контроля над гражданином, превращаемым в винтик огромной машины. Альтернативой такого развития виделся «общественный», «ассоциативный» тип организации государственной власти.

В Советском Союзе восстановление в правах политической социологии началось в 60-е годы XX в.